Рыжий волчонок

Продажа цветных билетиков после выздоровления вновь стала постоянной работой Элиши, и она с радостью встречала людей у входа на территорию цирка, лучезарно им улыбаясь, обряженная в полосатые штаны с подтяжками и рубашку с рукавами-фонариками, чем определенно радовала взор Джерома, иногда появляющегося рядом с ней. Они были словно красное и белое, вызывающе-яркие цвета, олицетворяющие собой цирк. — Всего пятьдесят долларов! Вы не пожалеете, — девочка качнула головой, проводив взглядом женщину с маленьким сыном. Похоже, они пока что не были заинтересованы в предлагаемом ей развлечении, — …ладно. Хорошее настроение, сладкая вата, попкорн и веселье! Что могло быть лучше в теплый весенний день? — Лови! — рыжий бросил Элише в руки красное яблоко, тихо присвистнув, когда она его поймала. — Юху! В следующий раз уже не словишь, — обогнув ее и выхватив фрукт из ладошек девочки, он подкинул его, прищурившись, чтобы мгновенно подхватить уже самому — у той прямо перед лицом. — Ха, я победил. — И вновь угощение оказалось у циркачки. — Не мешай билеты продавать, — притворно закатила глаза та, прекрасно зная, что подобные заигрывания привлекут к ним внимание — не прогадала, несколько взглядов искоса уже уперли в разворачивающуюся сцену. А значит, нужно было продолжить! Не только она это поняла. — Ты разбиваешь мне сердце, Эли! — воскликнул Джером, поднося ко лбу ладонь в выражении страшной тоски, чтобы после картинно упасть на одно колено, хватаясь за запястье Элиши, довольно склабясь. — Ну посмотри же на меня! Легкий, непритязательный спектакль, такой естественный, но при этом забавный. Девочка откусила от яблока небольшой кусок, пожевывая его. Сладко. Немного кисло. Вкусно. Самое то. — Смотрю. — Она наклонилась вперед, поставив фрукт ему на макушку — и рыжий тут же дернул головой вверх, будто морской котик, чуть подбросив его, а после свалился на спину, перехватив угощение вытянутой вверх рукой и, поднеся его к своему рту, укусил с другой стороны. — А сколько билет стоит?.. — послышался робкий вопрос молодого мужчины в очках, и Элиша поняла — шалость удалась. Яблоко вновь оказалось у нее в руках и, пожевывая его, она бегло принялась за пересчет желтых прямоугольников и их выдачу в обмен на хрустящие купюры. Простая работенка, требующая лишь умения считать и складывать монеты в коробку. Считать девочка умела. Она никогда не посещала школы, ведь матушка смертельно боялась, что ее там обидят. Еще родительница почему-то часто говорила о том, что «нужно быть тихой, спокойной, хорошей, чтобы тебя никогда не забрали в Аркхэм». Что, собственно, такое Аркхэм Элиша узнала только за пару недель до того, как покинула Готэм, вычитав про психбольницу из дешевой газеты. Ей не нужна была школа, ведь учиться на дому у девочки получалось прекрасно, а до того, как дом появился, учеба на улице и счет на пальцах тоже были тоже неплохи. Матушка иногда говорила, что где-то там, в городе, у маленькой Лиши есть бабушка и дедушка, и они очень любят ее. В это верилось с трудом, ведь если бы они действительно любили Элишу, то никогда бы не выставили на улицу ее мать. Наблюдая вечером за представлением, девочка перебирала пальцами нераскрывшиеся зернышки попкорна на дне картонного стакана, решив немного побыть одна — в груди противно щемило от мыслей о родном гнезде и почему-то хотелось плакать. Все вернулось на круги своя. Личного фургончика больше не было, и уже с пару дней девочка проводила на привычном месте в жилище Пола Сисеро, помогая ему по хозяйству, пускай и не так хорошо, как раньше — усталость иногда накатывала волнами, вынуждая остановиться и перевести дух. Нортон сказал, что это потому, что она давно не вставала с постели, но Элиша знала, что это не так. Да и он знал тоже. На самом деле, ее противно поедал изнутри страх. До приезда в Готэм оставался от силы месяц. График турне немного изменился, сжимая сроки, планируя задержать цирк в этом городе подольше, чтобы вернуть в строй ушедших в отпуск актеров и дать отдохнуть тем, кто был в постоянных разъездах. Джерому, наверное, тоже было не по себе — он узнал, что «дядя Зак», как он любил презрительно шипеть себе под нос про своего близкого родственника, скорее всего вернется, притом с превеликой радостью. Оставалось молиться, чтобы он выбрал себе хотя бы другой фургон, а не захотел заселиться в сестринский. — Ты все без меня съела? Жадина. — Рыжий присел рядом с девочкой, привычно возникнув из ниоткуда, важно поправив галстук-бабочку. — Мать очередного клоуна нашла. Уже. И когда успела? Так что сегодня я весь твой. — …и что будем делать? — Элиша проследила за тем, как Синтия жонглирует разноцветными шариками, стоя посреди сцены, а после начинает ронять их по одному, наверняка строя страдальческое выражение лица — из-за кулис было видно только ее спину. — Попытаемся захватить мир. — Джером пожал плечами, выщелкнув из-за пояса ножик и повертев его в руке. — Что ж еще. — Завтра опять будем репетировать, — вспомнила девочка, глядя на стальное перо, — предлагаю повесить на дверь шатра амбарный замок. — Ты думаешь, мне того раза не хватило? Нет, согласен, будет охрененное шоу, если на первом же выступлении я тебя прямо на глазах твоей же матери прирежу, но… — рыжий замялся, смотря на свое лицо, отражающееся в лезвии, — лучше обойдемся без этого. — Я же знаю, что ты не промахнешься больше. — Ага, не промахнусь. И сразу тебе в лоб всажу. — Джером щелчком сложил нож, ткнув рукоятью Элише меж глаз. — Если сейчас на кнопку нажму — так и будет. — Когда ты угрожаешь — я тебе совсем не верю, — ласково прищурилась та, протянув другу опустевшее ведерко. — Настоящий… «удар» не требует угрозы. Он просто происходит. И все. — Девочка коротко вздрогнула, когда рыжий все же отдернул оружие от ее лица. Это было забавно. Играть со смертью, Даже если игра была всего лишь имитацией. — Если я когда-нибудь захочу убить тебя по-настоящему — лучше придуши меня, — рыжий отставил ведерко в сторону, поправив светлую прядь волос, спавшую на лицо собеседницы, — но не обещаю, что это мне не понравится. — Извини, у меня плоховато с садизмом, но могу запустить в тебя тарелкой! — предложила Элиша резонно, после вздернув брови: — Давай останемся здесь после представления? — Без проблем. Выйти в центр арены, держась за руки, будто чудаковатая парочка. Поклониться, прикрыв глаза, чтобы после окинуть спокойным взглядом толпу и помахать свободной ладонью. Улыбнуться. Все было отточено, доведено до идеала, вызубрено наставлениями директора и его спокойным взглядом. Люди не знали в лицо ни девочку, ни ее друга, но они были из цирка, а потому тоже заслуживали аплодисментов. Внимание льстило, завораживало и притягивало, Элише хотелось купаться во взглядах так же, как и Джером — вот кто по-настоящему получал удовольствие… кажется. Несмотря на внешнюю веселость, взгляд парня всегда был холоден, девочка заметила это совсем недавно, когда наконец начала разделять выражение лица рыжего и его глаза. Ему нравилось быть в центре, но в то же время вся сущность парня пыталась уйти в тень, ведь по большему счету никому не было дела до него, и уже завтра о нем бы все забыли, и ни одна старушка, ни один ребенок бы не сказал потом: «А кем был тот циркач?». Никем. Он был никем. Но хотел быть чем-то большим, и мучился от этого, скорее даже не улыбаясь — хищно скалясь в толпу, после коротко кивнув Элише: — Ну что? Потанцуем? — и вдруг подхватив ее за вторую руку, позволяя себе ослушаться директора и покружить с ней по арене, будто в вальсе, после наклонив так сильно назад, что девочка увидела крышу шатра, будто та была перед самым ее носом. Теперь овации принадлежали только им. — …красиво, — шепнула циркачка, улыбаясь. Она поддерживала его. Всегда. Беспрекословно. Была готова стать хвостиком, оперением стрелы, ассистенткой и просто подругой, кем угодно, лишь бы оставаться рядом. Это было трогательно. Они нуждались друг в друге болезненно и неловко, став безымянным дуэтом, бандой кутят, которая была готова на самые безбашенные по своим меркам выходки, на самые спорные решения. Элиша не боготворила Джерома, но он действительно был ее другом, стал им в полной мере, когда навещал ее в больнице с апельсинами, а потом дремал рядом, когда она валялась с ножевым. Ей было жаль, что отплатить тем же не выйдет — рыжий хоть и попадал чаще нее в опасные для жизни переделки, отлеживаться не привык, вставая на следующий же день, а потому поле для заботы сужалось до размеров игольного ушка. Когда все артисты оказались за кулисами, директор смерил парня суровым взглядом, все же проронив сквозь зубы: — Я же просил — без фокусов, — впрочем, его слова звучали достаточно безобидно, Нортон явно понимал, что Джером просто красуется. Он привык к простеньким выкрутасам новообразовавшейся пары друзей, смотря на них сквозь пальцы. — Никаких фокусов, сэр! Просто не удержался. — Рыжий тиранул щеку рукой, оттянув вниз нижнее веко, после закопавшись носом в волосы на виске Элиши, специально заигрывая с ней перед мужчиной. — Мы сегодня репетировать будем. Всю-ю ночь! — Знаю я эти ваши репетиции, — хмыкнул директор, но все же махнул рукой: — Дерзайте. О чем бы он в то мгновение ни подумал — все одно бы прогадал. В воздухе то и дело оказывались разноцветные мячики — Джером жонглировал ими так же легко, как и дышал, иногда перебрасывая подруге, а та отправляла их обратно, едва успевая ловить. Он сидел на краю деревянной ограды манежа в то время как Элиша бродила по самой арене, еще слишком медленно, но — старательно. — Я не успеваю! — в очередной раз опоздав, девочка опустилась на колени, продыхиваясь, и подобрала уже с земли мягкий лоскутный шар, подкинув его в руке. — Давай чуть-чуть помедленнее! — Ну уж нет! Очередным броском точно в лоб рыжий уложил свою подругу на землю, и она рассмеялась, изучая купол цирка. Он был высок, полосат и недосягаем, и даже акробаты никогда не касались его кончиками пальцев. — Как думаешь… о чем они все говорят? Директор, Мартина. Они иногда так неприятно смотрят, — наконец, задумчиво проговорила Элиша, перевернувшись на здоровый бок и медленно сев, подкидывая оба мячика, стараясь не уронить их. Получалось неплохо. — Тебе не надо об этом знать. О, эти ску-у-учные ребята совсем ничего не понимают в дружбе. Знаешь, они все — немного моя мать, — хмыкнул Джером, то ли ответив, то ли мастерски увильнув от темы — девочка не поняла, — то есть конченные. Ясно? — Не совсем, но… — Тебе ясно. — Утвердительно произнес он, бросив в подругу еще один мягкий шар, и та взвизгнула, упав на спину вновь, когда остальные тоже шмякнулись рядом с ней, обсыпав пылью. — Бывают такие вещи, Эли, о которых не говорят вслух. Даже я не говорю. Ну вот не хочется мне! — рыжий подошел к Элише, присев рядом с ней и подобрав мячики. — А они сразу думают об этом, а потом еще и воплощают в жизнь. — Ты про то, что… — девочка нахмурилась, перебрав в голове несколько сцен. — Я про то, что примолкни. И послушай. Что бы ни придумали у себя в головах эти полудурки, ни меня, ни тебя это касаться не должно. Ясно? — Джером коснулся ее запястья, чуть сжав. — Ясно. — Вот и славно. Видишь? Вон звезд сколько, — рыжий прилег с ней рядом, притянув Элишу к себе, чтобы ее голова лежала на его плече, — не сосчитать. Только присмотрись — и сразу поймешь, о чем я говорю. А потом вдруг проснешься утром в фургоне Пола. — Это обязательно? — спросила девочка, тихо зевнув — и сама не заметила, как утомилась. — Я не хочу просыпаться у него. — Конечно обязательно, иначе не бывает. Так что, ты видишь звезды? — отозвался Джером, кажется, прикрыв глаза. — Вижу. Вовсе не обязательно было лгать, но Элиша и не лгала, наблюдая за загорающимися и гаснущими маленькими огоньками под потолком. Свет уже давно притушили, оставив ребят в зябкой полутьме полосатого шатра. Они были одни. И смотрели на то, чего никогда не было, сквозь веки. Это было похоже на осознанный сон вдвоем, вот только просыпаться не хотелось. Девочка представляла себе китов, плывущих над ними, ей виделись плавники, белоснежные животы, увиденные по телевизору в детстве, и громкие крики, утопающие в тишине. Ночь была океаном, проглядывающая сквозь потертости в ткани луна — морской пеной. Элиша и Джером в этом океане были никем. Страха не было. Не было ничего. Только царапающая сердце глухая боль. Когда трибуны вечером были полны, и люди смеялись, наблюдая за представлением, они забывали о продавщице билетов, забывали об ее «кавалере», кусающем красное яблоко, забывали обо всем, а после выступления циркачей они выносили за забор из деревянных колышков лишь несколько восхищенных фраз, которым вряд ли было суждено дожить даже до утра. Сейчас трибуны были пусты, и не было зрителей, никто не смотрел на Джерома и Элишу, и девочке казалось, что они не существуют вовсе, посапывая рядом, касаясь и не касаясь друг друга одновременно, будто две стороны одной монетки. Были ли они и правда такими разными, как думали? Или же все это время отражали одно и то же? И чем было это «одно»? Она не знала ответа на собственный вопрос, вдруг прозвучавший в голове и вынудивший девочку встрепенуться, приоткрыв глаза. Звездного неба больше не было, и только потолок фургончика Пола Сисеро стальной крышкой гроба простирался над ее головой.