Рыжий волчонок

Прокрасться к Джерому не вышло, и открывшая дверь фургона Лайла смерила Элишу омерзительным стеклянным взглядом, уже попытавшись было закрыться обратно, но девочка сунула ей в руки упаковку таблеток. — Передайте. Ему. Это от ангины. Танцовщица не сказала в ответ ни слова, и циркачка осталась на улице в одиночестве, ощущая только сковывающий плечи холод. Она не сомневалась в том, что скупая на заботу Лайла все же отдаст сыну лекарство, но отчего-то на душе было так терпко и невыносимо жгуче, будто ее выцарапывали из тела когтями и терли наждаком. — …вот мы с тобой, Шива, и остались, — шепнула девочка, вновь замерев у стальных прутьев, пока золотые глаза наблюдали за ней, а острый язык рептилии щупал воздух, словно надкусывая его, — ты ведь чувствуешь, да? Шея болит. По-хорошему даже такую царапину нужно было обработать, но внимание на ней заострять не хотелось, чтобы Мартина не улыбалась, глядя на то, как Элише приходится просить помощи одним только взглядом. Она должна быть сильной. Ради себя. Ради матери. Ради Джерома. — Я слышала, что змеи чувствуют кровь языком. А у тебя обоняние получше моего, поэтому… извини. Наверное, тебе неприятно. Девочке нравились животные, все, что имело душу, что могло выслушать ее, все, что отвечало взаимностью, было для нее отрадой. Шива не говорила, но — наблюдала, лениво шевелясь, не отворачивая головы. Этого было достаточно. — Как ты думаешь, он будет злиться? — вдруг спросила Элиша, запрокинув голову, прикрыв глаза. — Если узнает, что случилось. Или ему все равно? Я надеюсь, что ему все равно, потому что… так будет лучше. Будет лучше. Будет правильно. Будет… а чего на самом деле сейчас ей хотелось? Неужели именно этого? Если бы кто-то сейчас подошел к девочке, опустившись напротив нее на корточки, и спросил: «Ты правда хочешь, чтобы Джерому было все равно?», она бы лишь замялась, отведя взгляд. Это был обоюдоострый клинок. Поедающая себя змея. Нерешаемая проблема. — Лиша, пойдем. Ты уже здесь час сидишь. — Синтия коснулась рук подруги, потянув ее на себя. — Я попросила Пола, чтобы он позволил тебе остаться в моем фургоне сегодня. Ты ведь ранена. И наверняка напугана, да? — …все в порядке. — Моя сестра сегодня останется у Корвина, что за странное имя! Это тот смуглый водитель, — клоунесса словно и не слушала ее, утягивая за собой, и мимо пронеслись крашеные стенки фургонов, фонарные столбы, деревянные бочки, — он мне совсем не нравится, но… зато ты не будешь ночевать одна! Одна. Не потому что рядом нет Пола Сисеро или его маленького помощника, они есть, дремлют в шаговой доступности, только протянись, а потому что без Джерома Элиша не живет, в ее сердце словно пробита дыра, которую не заполнить ни Синтией, ни красными яблоками, ни взглядом Нортона. Одно «пулевое» — память о лошади по имени Марта. Второе, кровоточащее — волнение за друга. Остальные — на выбор. В фургончике клоунессы было теплее, чем на улице, и она накинула девочке на плечи пушистую шаль, сунув ей в руки чашку со сладким чаем. — Я обработаю твою шею, запрокинь голову. — Это просто царапина, — сделала первый глоток Элиша, чуть дрожащим голосом поблагодарив: — Спасибо. — Царапина, но… кто ее нанес? Расскажи мне, пожалуйста, — Синтия достала маленькую аптечку, в которой были только бинты и перекись водорода, после начав нехитрую обработку уже затянувшейся ниточки ранения, — я никому и слова не пророню. Обещаю. — Меня ограбили. Это произошло по моей глупости. — Девочка вздохнула, прикрыв глаза, позволяя лечить себя, делать с собой все, что угодно. Нет, не стоит никому здесь знать, что она попыталась кому-то помочь. Это бессмысленно, глупо, а самое главное — только вызовет насмешки. Спасение другого человека через самопожертвование, ну не чушь ли? Мартина определенно посмеялась бы, зная, что юная циркачка не то что награды не получила — едва сама не распрощалась с жизнью. Да еще и подцепила на хвост какого-то чертового наркомана. — Главное, что ты цела. А деньги — это наживное. Как и вещи. Сегодня они есть, а завтра их ветер гоняет по полю, как нас — колеса по дороге, — Синтия улыбнулась, закончив свою медсестринскую работу и мягко отстранившись, — и в этом нет ничего страшного. — Тебе правда не страшно? — тогда спросила у нее Элиша. — Терять. — Сегодня я теряю, а завтра обретаю, и так можно про все сказать, Лиша, даже про людей, но… в общем-то есть маленькое «но» — найти человека стоящего куда сложнее, чем даже тысячу долларов. Ты понимаешь, о чем я говорю? — Понимаю, — девочка коротко кивнула, вновь сделав глоток сладкого чая. — Это хорошо, — заключила Синтия, потрепав ее по волосам и убрав аптечку в сторону, после вытащив на свет пачку печенья. — Угощайся. Я купила впрок, и мне совсем не жалко. Кстати что думаешь по поводу того, чтобы завтра вместе сходить в магазин? Раньше она никогда не предлагала подобного. — С радостью. — Легко согласилась Элиша, наклонив голову, скосив взгляд. — Мы пойдем за фруктами или чем-то таким? У меня просто совсем нет денег. Теперь. А обменять тебя на связку бананов не выйдет, — пошутила она. — Я думаю, мы сходим за хлопьями и молоком первым делом. И что насчёт приготовления нового кекса в кружке? — спросила клоунесса, привычно улыбчивая и лёгкая, будто воздушный шарик. — Бросишь своему дружку в окно, ему будет приятно. Дружку. Кавалеру. Ублюдку. Множеством слов женщина описывала рыжего в зависимости от настроения. — Думаешь, он будет рад? — Уверена, — Синтия поправила шаль на плечах подруги, задумчиво продолжив говорить, рисуя кончиком указательного пальца в воздухе, — ведь ты ради него столько делаешь… как это может быть неприятно? Он — тот человек, которому это нужно. — Ты читаешь мои мысли? — невольно поинтересовалась Элиша, поняв, что думала об этом последние несколько часов, если не дней. — Я же тоже была почти тобой. Лиша, нет ничего в этом мире более понятного и непонятного, чем парни! Девочка тихо рассмеялась, удивлённая подобным суждением, допив залпом чай — тогда подруга подлила ей ещё из термоса, хрустнув печеньем. Разговор плелся, завязывался по узелку, прялся до самого утра, пока Элиша наконец не задремала сидя, напоследок клюнув носом опустевшую упаковку мюслей — их чаепитие постепенно переросло в скромный завтрак. Синтия не разбудила ее до самой середины дня, похоже, взяв продажу билетов на себя — было решено выступить дважды в одном городе. То ли Нортон так распорядился, то ли уставшие от постоянных разъездов актеры подали голоса, было совершенно не важно. Итог был один: цирк задерживал турне на пару дней. Под вечер Элиша с клоунессой, сменившей разноцветную одежду на простенькую рубашку с джинсами, выбрались в город уже вместе, и женщина, явно не впервые здесь бывавшая, повела ее по улицам уверенно и прозорливо, нарочито испугая темных проулков. — Там начинается Даунтаун, — Синтия указала в сторону небольших многоквартирных домов, чьи стены были исписаны граффити, и девочка конечно же признала их — ей удалось вчера забрести в самое сердце местной преисподней. — Так вот где я была. — …лучше не ходи туда. Благо, завтра мы уже уедем, — клоунесса направилась дальше, огибая опасный район по широкой дуге, — и про тебя все забудут. Если уже не забыли. — Если помнили. — Улыбнулась девочка, прекрасно понимая, что вряд ли она заслужила хоть какое-то внимание того сброда, который встретила ночью. Грабежи, насилие и прочие жуткие вещи здесь наверняка были жгучей обыденностью. Прямо как в Готэме. Мысли все время отбрасывали ее назад, то к маленькой комнате, то к чужому взгляду, то к соседке, протягивающей хрустящую вафлю. Они кружили ее, дурманили, не отпускали ни на миг. Словно камень на шее, воспоминания тянули Элишу вниз, в темное болото, полное жутких демонов прошлого. Ее матушку звали Норой. Она всегда была самой красивой во всем мире. Ей порезал лицо какой-то сумасшедший за несколько недель до приезда цирка. — Давай сюда. Смотри, тут есть все! Как в Греции, — Синтия завела подругу внутрь маленького супермаркета на углу, полного тележек, полок с товарами, покупателей, бродящих тут и там даже вечером. — Хочешь, я куплю тебе что-нибудь? — …хочу. Элиша редко честно отвечала на подобные вопросы, но отчего-то чувствовала, что именно этой клоунессе, женщине с тонкими темными бровями и аккуратными стрелочками подводки на глазах, она может довериться и — не солгать. Они обошли несколько рядов, сложив в корзинку свежие фрукты, батат, пару бутылей молока, немного шоколада и пару пачек хлопьев. Для кекса в кружке взяли какао, ваниль и маленький мешочек муки, а также пару яиц. Как оказалось, Синтия довольно часто выбиралась из своего фургончика за продуктами в других городах, а потому хорошо ориентировалась в местных ценах, задумчиво сверяя их с определенными цифрами в своей голове. Иногда она откладывала только взятые в руки упаковки, но чаще с радостью во взгляде наоборот кидала их в корзину. — Так-то лучше, не правда ли? — женщина, держащая спустя получас в каждой руке по пакету, направилась обратно в сторону цирка, а Элиша, тоже обвесившись покупками, двинулась следом за ней. — Тебе этой еды до Нового Года хватит, — мягко подметила она, тихо рассмеявшись. — Нам хватит, — спокойно поправила ее клоунесса, тихо хмыкнув, приобернувшись на подругу. — Ты ведь не думаешь, что я это одна буду есть? Или даже с сестрой? Это — настоящая гора еды, Лиша! — Но я ведь не живу с тобой. И не имею права… — Право ты имеешь. И я зову тебя в гости когда могу и когда хочу, потому что ты имеешь право со мной жить, спать в одном фургоне и есть то, что я готовлю для тебя. — Синтия приобернулась, смотря прямо в лицо своей юной собеседнице. — Ну же! Мы уже чуть ли не год общаемся, а ты все ещё относишься ко мне так, будто мы познакомились вчера! — Прости, я… — замялась девочка, отведя взгляд, — …мне все ещё немного непривычно. «Я же не цирковая!» Вот что хотелось сказать ей, но она не сказала, только улыбнувшись горько и коснувшись предплечья клоунессы. — Я буду стараться. Когда у меня будет свой фургон, ты… — Джером меня на порог не пустит, зуб даю! — прервала ее лёгким смешком женщина, подмигнув: — Но я его не боюсь. И буду обносить твой холодильник каждый божий день. — Думаешь, я с ним буду жить? — Элиша тихо хмыкнула, несогласная с этим поспешным выводом, хотя обе они, и Синтия, и девочка понимали, что это было бы лучшим решением для всех. — Не думаю, что он согласится. — Да ну? Мне кажется, вы неплохо смотритесь вместе, и если тебе нравится этот… парень, то почему бы и нет? Если он и правда не навредит тебе, Лиша. Не навредит. Было ясно, почему женщина постоянно делает упор на этом. В то же время она все же в кои-то веки признала, что Элише и правда лучше находиться рядом с Джеромом, а значит, наверняка прекратила его считать слишком плохим. Впрочем, девочка не могла говорить за нее, а потому только благодарно кивнула, откусив от сладкой булочки приличный кусок. Она любила выпечку в детстве, сейчас же и вовсе проникнувшись к ней жгучей любовью, словно к воспоминанию о доме. В лагере было шумно, и донеся до фургона Синтии покупки, девочка отправилась наводить марафет — рисовать угольные слезинки, подвивать светлые волосы, готовиться ко встрече с гостями. Сегодня ее все же утвердили на роль встречающей «гостей» у входа в шатер, чтобы циркачка не склонялась без дела. Во время представления же она должна была следить за порядком. Так решил Нортон. Наверное для того, чтобы Лайла вновь не бесновалась прямо во время своего выступления, боясь, что Джером окажется в доме не один. Спрашиваться об его здоровье было опасно, все равно что молнию с громом на себя навлекать. Приходилось молчать и строить грустную мину, играя роль печального мима, пока мимо ходили люди, дети тыкали пальцами, а цирк оживал, теряя налет фальши и ссор и обрастая разноцветными шариками и флажками. Элиша делала реверансы, цокала каблуками туфель и иногда протягивала детям руки, пока их родители благосклонно улыбались. Вечер обещал быть неплохим, если бы только на сердце ее не лежала тяжелая ноша. — Проходите, — кивком головы девочка проводила в шатер пожилую даму с парой ребятишек, — сегодня на арене вновь Летающие Грейсоны! — она была обязана рекламировать уже всем известных артистов, подстегивая интерес к ним. И делала это так же буднично, как заваривала чай или чистила зубы. Начавшееся представление наконец сумело захватить ее внимание, и Элиша сумела полюбоваться на жующих попкорн зрителей, жонглирующих разноцветными мячиками клоунов, акробатов на трапеции и конечно же на танцовщицу со змеей. Директор представлял каждый номер, помахивая шляпой и улыбаясь столь лучезарно, что слепило глаза. — Спасибо, дорогие гости нашего шоу! С вами был цирк Хейли! И его неповторимые, звездные жемчужины!