Рыжий волчонок

Убрать мусор, проводить гостей, задернуть занавес, отыскать среди ящиков и бочек метлу. Собрать мягкие шарики для жонглирования в коробку, найти разбитую бутылку и выбросить осколки ее в полиэтиленовый мешок. Впереди была целая ночь, а спать не хотелось совершенно — и Элиша принялась за работу, напевая себе под нос что-то бессвязное и состоящее из одних только звуков, иногда пританцовывая. Ей не хотелось, чтобы хоть кто-то видел ее, но это было неизбежно. Иногда заглядывающие в шатер актеры посмеивались, слушая ноты колыбельной семьи Кобблпотов, ведь они никогда не слышали этой песни. — …видишь? Я стараюсь, — девочка глянула наверх, прямо на один из маленьких прожекторов, светивших ей в лицо. — Чтобы ты могла не волноваться за меня. — Эли, ты с кем там треплешься? — послышался слабый голос Джерома, вдруг очутившегося на первом ряду. Он был бледен, определенно болен, но главное — абсолютно жив. — Ты должен быть в постели. — Элиша замерла, глянув в его сторону, оперевшись о метлу. — Или Лайла опять?.. — этот вопрос был больше похож на ответ, и это стало очевидно, когда рыжий скривился, кашлянув в кулак. Ну конечно, не надо быть Полом Сисеро, чтобы все понять. — Спасибо за лекарства, — просто отозвался Джером, не поднимая головы, — они очень мне помогли. Соврал. Девочка это сразу поняла по его взгляду, румянцу, страдальческому выражению лица и при всем этом — нарочитой нахмуренности, отстраненности. Наверняка у парня страшно болела голова. — Я рада. Иногда не нужно было лишних слов, еще реже они и вовсе не были нужны. Элиша продолжила уборку, изредка поглядывая на своего ни живого, ни мертвого друга, что в конце концов прилег прямо на пару кресел, подняв подлокотник меж ними, и закрыл глаза. Тогда она взяла из-за кулис мягкую ткань и набросила на него, присев напротив и коснувшись тыльной стороной руки горячего лба. — Поправляйся. Девочка не умела заботиться о других, ведь ранее у нее не было подобного опыта, но сейчас это было нужно, ведь сердце ее стучало в груди, а шатер сжимался до размеров чулана, до размеров всего одного человека, глядящего на нее сквозь полуприкрытые веки голубыми, словно озерная вода, глазами. — Не хорони меня, Эли, — улыбнулся Джером, поглощенный дремой, — мне не впервой. — Я не хороню тебя. — Элиша потрепала его по огненным волосам, поднявшись и вновь взявшись за метлу. — Просто волнуюсь. Что не могу подойти к тебе, что ты теперь все время там… с ней. С матерью, которой все равно, жив ты или мертв. С женщиной, отказавшейся от тебя практически при рождении. С чертовой алкоголичкой и «крайне любвеобильной» особой. Невозможно было подобрать к каждому качеству Лайлы правильные слова, чтобы не сломать себе об них горло. — Я и раньше был с ней, — прошептал рыжий, — только всем было плевать, — он помолчал немного, словно силясь сказать что-то еще, и вдруг спросил: — Почему тебе не все равно? — Потому что ты мой друг. — …это так банально, — Джером качнул головой, мелко дрожа — похоже, жар его усиливался, — …друг. Они часто говорили об этом, и каждый раз одни и те же фразы вызывали у парня то ступор, то полуулыбку, то удивление, а изредка — робкое, почти натужное отрицание. — Банально. Зато честно, — Элиша вымела из-под кресел несколько зернышек попкорна, — и от души. Ты же не обижаешься на солнце за то, что оно всходит? Тоже… банальность своего рода. — Обижаюсь. — Буркнул рыжий. Битое стекло, пустые бутылки из-под колы и других лимонадов, чипсинки и крекеры. Рваные билетики, флаеры, комки из бумажных платков, конфетти. Даже чей-то маленький носок в полоску. Обилие мусора поражало. Собрав все в пакеты, Элиша управилась только к утру, когда Джером наконец забылся тревожным сном, редким для него — обычно парень спал, будто убитый, но сейчас почему-то весь подергивался и иногда что-то невнятно шипел. Кажется, его морозило. Девочка сидела рядом с другом, запрокинув голову и прикрыв глаза, когда в шатер заглянул директор. — Лиша, скоро сворачиваемся, вам лучше отсюда уйти. — Нортон покачал головой, пройдясь вдоль рядов, бегло оглядев их на предмет чистоты. — Сюда скоро весь цирк придет вещи собирать. Мы пробудем в городе еще пару дней — и двинемся дальше. — Джерому нужно в больницу. — Ответила ему вкрадчиво девочка. — Он не вылечится сам. Его… никто и не лечит. — Сейчас на это нет времени. И без того турне из-за твоей болезни задерживалось, а теперь… мы можем не успеть. Тогда у цирка будут проблемы. — Но вы же семья. — Элиша вздернула брови, на мгновение поперхнувшись мыслями. — Мы же семья, — поправил ее Нортон, коротко выдохнув, глядя на спящего рыжего с бледным лбом, но красными щеками, — и именно поэтому не можем жертвовать своими интересами столь часто. Вспомни Мартину. — Меня вы отселяли. Лайлу — нет. — Она — его мать, Лиша, это… накладывает определенные обязательства. Она должна заботиться о нем больше, чем все мы. — Директор вздохнул, и Элиша поняла, что спорить с ним бесполезно. — Я дам все необходимые лекарства, — вдруг продолжил он, — и попрошу Лайлу быть добрее к тебе. Но — не более того. — Спасибо, — коротко кивнула девочка, и уголки губ ее дернулись вверх. Вечером она уже сидела на краю постели Джерома, пока Лайла стояла в дверях, дымя сигаретой. Ее лицо без грима было заплывшим, немного побитым (неужели пыл очередного любовника распространился и на нее?), и во всем нем по-настоящему яркими были только глаза. Их взгляд прожигал насквозь. — …проваливай уже, — наконец, рыкнула она, но Элиша только тихо хмыкнула, качнув головой отрицательно, — я сказала — проваливай, — поток слов из ее уст был нескончаем, но все они были совершенно одинаковы. — Сэр директор разрешил мне остаться. — Девочка поправила край лоскутного одеяла на прикорнувшем друге. — Поэтому я останусь. На ночь уйду. — Это — мой дом. Проваливай отсюда, пока взашей не выкинула. — Нет. Фургончик Джерома был тесен и неуютен, пускай в нем и было относительно чисто. Обстановка давила, и даже дышать у Элиши получалось через раз да сквозь стиснутые зубы. Было страшно, что Лайла решит кинуться на нее, страшно, что она позовет Оуэна или Ала, но надежду давали призрачные слова Нортона о том, что он попросит танцовщицу «быть добрее». Но что для нее значит «быть добрее»? — Ты, чертова сучка, постоянно везде лезешь, что, думаешь, я тебя не раскусила? Думаешь, я не знаю, как ты смотришь на моего сына? На мои вещи? Подобранка! Отношение ее было кристально-чистым, оно светилось ненавистью, недоверием, обидой и — ужасом, боязнью того, что у женщины заберут все, нажитое столь тяжелым, а Элиша этого не отрицала, трудом. — У меня есть дом. Это цирк. Фраза прозвучала забавно, но не более того — на Лайлу она явно не произвела должного впечатления. Ругаться с ней не хотелось, тем более при Джероме, но это было неизбежно. — Весь твой дом — гребаный карточный домик. Я подую, а я подую!.. и тогда он взлетит на воздух, и Нортон вышвырнет тебя нахрен, и никто даже не поймет, что ты здесь была, — подперев бок рукой, танцовщица осклабилась, глядя прямо на свою собеседницу, что смотрела на нее в ответ, не моргая. — О тебе никто никогда не вспомнит. Никто не вспомнит. Никто не узнает. Ты — просто маленький человек. Вот что она сказала. — Ну попробуйте подуть. — Элиша почесала свой лоб, не отрывая взгляда от лица женщины. — Может, полегчает. Это не было вызовом или попыткой проявить агрессию — девочка помнила наставления своей матушки слишком хорошо. Это было чем-то сродни соглашения, смирения, которое Лайла не поняла, яростно сверкнув глазами. — Проваливай отсюда! — она ринулась к циркачке, схватив ее сразу за светлые волосы и дернув в сторону двери, отпуская — Элиша тут же рухнула на пол, тихо зашипев от смутной боли. В глазах защипало. — Не трогай ее, — не успевший толком очухаться Джером схватил мать за руку, но женщина дернула ей, подняв первое, что попалось под руку, швырнув это в девочку. «Этим» оказалась тарелка с яблочными дольками, и циркачка заслонилась ладошками от неминуемого удара, не издав ни звука. Фрукты разлетелись по полу, на мгновение стало тихо и тошно. Игра с огнем окончилась неутешительным поражением и синяками. — Это не заставит меня уйти, — прошептала Элиша, рывком поднявшись, тряхнув головой, глядя на рыжего. — Все хорошо. Я в порядке. — Она оперлась о стену, глядя прямо на Лайлу. — Нортон не будет рад узнать это. Сомнительная угроза. — …наверное, он снова урежет жалованье. Вам. Следующую тарелку девочка каким-то чудом поймала, отпрянув назад, пока Джером следил за стремительно развивающейся ситуацией, явно не зная, что делать. Она тоже не знала, но отступать было поздно, а потому посуда оказалась на полке, а ринувшаяся в «атаку» Лайла вдруг вытолкнулась отошедшей Элишей в бок из фургона, дверь в который девочка тут же закрыла, ткнувшись в нее лбом. — Директор мне голову оторвет, — наконец, протянула она, когда с той стороны ударили кулаками. — Впусти меня, дрянь! — Может, через окно, а? — Джером, пару раз кашлянув, медленно сел, прикрывая рот рукой. — Пока она догадается, ты уже свинтишь. — И тебя оставить? Нет. Пусть зовет… а там уже сообразим, — циркачка опустилась на пол, не стремясь подходить к другу, будто прокаженная. Пока он болел, ей пришлось занять его место в их маленькой стайке, словно возглавить ее, взяв бразды принятия нелегких решений в свои руки. — Отдыхай. — Хах. А ты, я смотрю, посмелела. — Рыжий прищурился, протянув в сторону подруги ладонь. — Словно проснулась, да? — …я хотела, чтобы она не трогала тебя сегодня. Я хотела помочь, — мягко оправдалась Элиша, шмыгнув носом — вся ее смелость сошла, обнажив прятавшуюся под ней робость, когда кулаки продолжили бить о дверь. — Ну держитесь, сучата… — прошипела Лайла, наверняка направившись за кем-то из своих любовников, если они еще не спали. — Теперь точно валить надо. — Подхватил инициативу пошатывающийся Джером, обойдя девочку и глянув в окошко на двери, чтобы после осторожно приоткрыть ее и вывалиться наружу, кашляя в кулак. — Идем! Он взял Элишу за плечо, потянув на себя, и она поддалась, сначала съехав на землю на колени, чтобы после подняться, мелко дрожа, будто от озноба. Идти через лагерь чуть ли не на цыпочках было тяжело и неуютно, но до фургончика-склада ребята добрались без потерь, просто забравшись в него. Внутри уже были ящики, какой-никакой инвентарь и веревки с разноцветными флажками. — Видишь? Все в порядке, — рыжий опустился на одну из пустых бочек, вымученно улыбаясь — у него явно не было сил ни на что, — давай поедем тут. Я выкарабкаюсь, не вешай нос! Я всегда выкарабкиваюсь. — Думаешь, это шутки? Твое состояние. Я говорила с Нортоном, Джером! — Эли, Эли-Эли-Эли! Когда же хоть ты поймешь, что хоть с Дьяволом ты заговори — не изменится ничего? — безнадежность в голосе парня уже не пугала, она звучала как прописная истина, верить в которую не хотелось. — Он же не герой на крыльях ночи! А просто чертов директор шапито. Элиша поймала его за горячие щеки, вынудив посмотреть на себя — и тихо выдохнула, видя, что Джером прищурился, скалясь — эдакая радость, пропущенная через мясорубку и выкрученная в фарш. — Тебе только кажется, что это так. Даже если героев и правда нет… вокруг нас столько людей!.. — Тогда где они сейчас, Эли? Где эти люди? — спросил рыжий шепотом, ткнувшись ей своим лбом в лоб, это был их жест, обозначающий все и — ничего. — Где все те, о ком ты рассказываешь? Те, кому не все равно? — …я не знаю, Джером. Мне не все равно, ты понимаешь? — Элиша зажмурилась, мотнув головой. — Мне не все равно! И пока мне не все равно — ты не умрешь! Даже если этот цирк свалится на наши головы. — Он свалится не на нас. Он свалится на них. Надежда была жива, пускай и билась в агонии, каждый день переживая короткие взлеты и стремительные падения. Они верили, пытались из последних сил верить в то, что все будет хорошо, и убеждения друг друга были их надеждой, цепью, сковывающей и освобождающей. Даже если бы утро не наступило никогда — им было бы все равно, ведь задремывая рядом, практически в объятиях друг друга, накрывшись тканью кулис, ребята надеялись лишь друг на друга и на себя. И даже во сне держались за руки.