Рыжий волчонок

Они не прощались — сидение на расстоянии нескольких дюймов этому не способствовало, но когда Эли и ее родителя пригласили в комнату для допросов, почему-то не выведя оттуда загадочного посетителя, девочка коснулась плеча Джерома, прикрыв глаза на пару секунд, будто загадывая желание. «Ты следующий». «Я тебя не подведу», — прочитала она в том, как он коснулся кончиков ее пальцев своими, не поднимая взгляда. В небольшой комнате стояла полутьма, посреди которой в свете пары тусклых ламп вырисовывались силуэты Доктора Ли Томпкинс, как удалось выяснить через Освальда, и самого Джима Гордона. Перед ними сидел Пол Сисеро в своей неизменной шляпе и смокинге, что коротко приобернулся, когда циркачка замерла на пороге, придерживаемая отцом за плечо. — Эли! Проходи, присаживайся, — поприветствовал полицейский только ее, позволив занять наконец воссоединившейся семье Кобблпотов пару сидячих мест, затем сказав едва слышно: — Освальд, ты можешь подождать в коридоре, здесь не будет ничего интересного для тебя, — Джим улыбнулся так дружелюбно, как только мог, но Пингвин ощерился ему в ответ, чуть прищурившись. — О нет, Джим! Я останусь здесь во избежание того, чтобы моей дочери случайно вынесли приговор. — Эли, все, что ты говорила мне ранее, было правдой? — задал тогда вопрос Гордон, в то время как девочка приподняла брови, посмотрев ему прямо в лицо. Мужчина определенно не желал ей зла, но причин доверять ему не было, уж больно упорно он пытался «поймать ее за хвост», подловить. — Все до последнего слова. — Тогда скажи мне пожалуйста, как звали твою маму? Ты говорила, что ее убили примерно год назад. — Ее звали Синтия. Синтия Лойд. — Глаза циркачки потускнели, превратившись в кусочки мутного льда на поверхности затянутого тиной и водорослями болота. — Разве это сейчас важно? «Разве это имеет значение?» — Мы провели небольшое расследование и выяснили, что в течение нескольких месяцев твой отец, чью личность под сомнение поставить уже не получится, тщетно пытался узнать в лечебнице Аркхэм, где находится некая Хонория Элизабет Монро. — Полицейский не клал на стол никаких бумаг, тем самым подтверждая, что слова его должны остаться только зависшими в воздухе. — Но там ее не оказалось. Кто она, Освальд? — Одна моя старая подруга. — Пингвин закатил глаза, затем мотнув головой в сторону слепого предсказателя: — Я думаю, этот разговор не должен касаться неизвестного мне мистера… — Сисеро. Мистер Сисеро. — Вальяжно отозвался Пол. — Хорошо, разговор не должен касаться неизвестного мне мистера Сисеро, — тут же поправился Кобблпот, желчно закатив глаза, пока Эли сжалась, замерев словно бы меж двух огней. — И моей дочери тоже не стоит вникать в мои личные дела, она к ним отношения не имеет. — Описание внешности Хонории содержит в себе светлые волосы, низкий рост и еще несколько незначительных, но узнаваемых черт, в то время как погибшая Синтия, единопризнанная всем составом цирка Хейли матерью Эли, по словам очевидцев была брюнеткой, как и все представители Лойдов, и была ниже тебя, Освальд, всего на дюйм. — Вспомните мою матушку, Джим, уверяю Вас — все сомнения развеются, когда вы посмотрите на нее и Эли рядом. — Пингвин определенно был готов к этому вопросу, практически жаждал его, крепко держа оборону, не позволяя себе теперь даже лишний раз сглотнуть вязкую слюну. — Они — две капли воды с незначительной разницей в… — В примерно сорок лет, если мне не изменяет память. — Именно, Джим! — …хватит, мы не можем сейчас говорить об этом, это не относится к расследованию, — едва слышно произнесла Ли, наблюдавшая за ними все это время стоя чуть в отдалении. Она анализировала каждое слово с трепетом, присущим всем врачам. — Эли, где был Джером в ночь убийства Лайлы? — Мы ходили в библиотеку. — Ты ходила туда одна или он был с тобой? — задала вопрос в новой форме женщина, и девочка нахмурилась, отрицательно мотнув головой. — Он был со мной. — В парке, в том месте, которое нам указал «дух Лайлы», был найден топор с меткой сатанинского культа, Эли. Я уверен, что ни ты, ни Джером не верите в эту чушь, как и я не верю в призраков. — отрезал Джим. — А еще я знаю, что тебе нет восемнадцати, но по свидетельствам некоторых очевидцев ты проявляла агрессию в отношении как Лайлы, так и других артистов цирка. — Прошу прощения, Джим Гордон, но я обладаю совершенно другой информацией! — Пингвин коротко стукнул по полу кончиком своего зонтика, прихваченного из клуба. — И полученной не только из уст моей дочери. Вы что, хотите обвинить ее в убийстве? — Сила удара не позволит обвинить твою дочь, Освальд, но у меня есть все основания полагать, что были люди, пожелавшие скрыть преступление Джерома, и Эли определенно была среди них, остается лишь определить ее роль. — Мистер Сисеро помог «ему»? — циркачка вдруг посмотрела в сторону слепого провидца, закатившего бледно-голубые от бельм глаза, словно набитые хрусталем под завязку. «Черт». — Я не знаю, что они имеют в виду, я только передал слова покойной Лайлы, — вздернув нос, ответил Пол, неотрывно «смотрящий» теперь в потолок. — Если это можно считать помощью, то я лишь помог ей обрести покой. — Я правильно понимаю, Джим, что Вы ориентируетесь на показания слепых в поисках улик? Быть может, Вам стоит порасспрашивать глухих, они наверняка что-нибудь слышали в день убийства! — сострил Освальд, ставший похожим на нахохлившуюся птицу. — Кто-то подбросил топорик специально для нас, — спокойно продолжил говорить Джим, чуть наклонившись вперед, опустившись на край стола, — Вы хотели нас убедить, что в смерти Лайлы виновны сатанисты. Вы кого-то покрываете, — похоже, он уже не впервые говорил эти слова предсказателю. — Лайла со мной говорила, вот и все. Полицейские, все это время стоявшие незаметными тенями у входа за спинами Эли и Освальда двинулись в сторону двери, и девочка приобернулась, проследив за ними взглядом. «Сейчас Джерома приведут. Зачем? Что хотят сказать ему?» — Знаете, топорик — уловка жалкая, Вы прибегли к ней в крайнем отчаянии. Я делаю вывод, что Вы защищали близкого человека. — Очередное ненавязчивое повторение, закрепление, почти предостережение, будто «не суйся — убьет». — Кого-то любимого, — последнее слово его вызвало у Пола страдальческую улыбку, а у циркачки — судорожное сглатывание слюны и последующий кашель. — Эта выдумка — результат вашего косного видения мира, будь Вам доступно то, что доступно мне… — Сисеро сделал разъясняющий пасс ладонью перед своим лицом, когда за спиной его послышался скрип, и провидец тут же замолчал, вновь уставившись прямо перед собой. — Здравствуй, Джером, — поприветствовал Гордон приглашенного парня, вокруг шеи которого старательно затягивал петлю «правосудия». — Прошу, присаживайся. Формальность сменялась формальностью, теперь каждое слово словно подкрепляло собой будущий приговор, и Освальд сдвинулся в сторону, позволяя рыжему опуститься на отодвинутый стул рядом с Эли, скучающе глянув в сторону — этим простым жестом он лишь показал свое безусловное доверие парню. — Думаю, с мистером Сисеро ты знаком, — добавил полицейский, отходя от них, не дожидаясь робкого кивка. Джерома было не узнать вовсе, и девочке даже на мгновение показалось, что справа от нее вовсе не он, а бледная тень его, столь много печали и растерянности отражалось на бумажно-белом лице рыжего, едва слышно шепнувшего с полуоглядкой на Пола: — Да, сэр. Они словно и не ехали получасом ранее в одной машине, с позором убегая из клуба Освальда от второй головы Готэмской мафии, которую давно нужно было срубить. На глазах Ли разворачивалась воистину ужасающая драма, которую она вместе с Джимом уготовила для семьи Кобблпотов и всей цирковой труппы разом и которой не собиралась никоим образом мешать. — Здравствуйте, мистер Сисеро, — поздоровался парень с провидцем, будто ранее они не проживали на расстоянии вытянутой руки. — Добрый вечер, Джером, — до тошноты благодушно отозвался тот. Эли вновь отвела взгляд, глядя на стену позади левого плеча Гордона. Девочку скручивало изнутри, ей было тошно, сердце стучало в груди, вбивало в ребра железные, ржавые гвозди. Комната для допросов пахла бумагой, пахла сигаретным дымом, кофе с молоком и без сахара, сладкой газировкой, пончиками в глазури с клубничным джемом… только не было в ней одного — правосудия. Все оно замещалось поверхностным, очевидным, личным, явным, терпким и гадким. Интересно, а матушка была здесь хоть раз? Интересно, а отец сколько раз здесь был? — Эли, приди в себя, — шепнул циркачке на ухо Джером, когда стук кончиков пальцев обеспокоенного Освальда стал похож на тиканье часов. Полицейский сел на свой стул по другую сторону стола, словно начиная суд, сложив руки перед собой, поправив рукава и на мгновение замолчав, определенно пытаясь сосредоточиться. Секунда. Две. — Ты знаешь, зачем тебя сюда привезли? — Вы выяснили, кто убил мою маму? — доверительный вопрос из уст рыжего, когда тот чуть наклонился вперед, приподнимая брови в громком, почти кричащем вопросе, прозвучал набатом, и циркачке на мгновение показалось, что Джиму Гордону, гениальному детективу определенно удалось найти недостающий кусочек паззла по имени Джеремайя и… — Ты ее убил, Джером. Короткий выдох Пингвина, всхлип Эли и ее широко распахнутые глаза, подлинное непонимание на лице парня, отпрянувшего назад, будто пробитого стрелой в грудь. — Я?.. — спросил он, пробуя самого себя на вкус, и в полудвижении бровей его девочка увидела ту самую каменную маску, что давно зародилась в глубинах души Джерома, стала его альтер-эго, обрела эмоции и силу, личность, необходимость. — Ты разделался с ней на том холме, а мистер Сисеро пустил тебя в свой трейлер отмываться, — почти скороговоркой произнес Джим, затем переведя взгляд на удивительно спокойного Пола. — Он велел вырезать на топоре сатанинскую символику и сбросить его с моста. — Сэр… это… — парень проглотил собственный вздох, и глаза его покраснели, проявившаяся мгновением ранее маска мгновенно треснула, и циркачка поняла, что в ней нет больше нужды, — бессмысленно, — Джером не пытался убедить полицейского, давить на жалость тоже было глупо, но Эли чувствовала, что из груди его наружу рвется крик не ярости — боли, — …и обидно. Ловушка захлопнулась, и теперь единственное, что оставалось — съесть горькую правду, подтвердить каждую догадку, ведь слепой предсказатель, коршуном вившийся над взаимоотношениями ребят, не был наваждением. У него была цель. — Зато правдиво, — округлил Джим глаза, и на лбу его выступили морщинки. — единственное, что мне неясно — почему он тебе помогал? Секундная пауза стала бесконечно длящимся ощущением того, как пальцы девочки сжались на запястье Джерома. — Я думаю, что он — твой отец. Поперхнувшийся Освальд, вынужденный наблюдать за происходящим в абсолютном молчании, будто немой зритель, тут же бросил косой взгляд на Пола, чуть откинувшего назад голову то ли в горделивой, то ли в отстраненной позе, в то время как плечи рыжего медленно опали вниз, а сам он выпрямился, и сжавшийся было кулак рассыпался на ослабшие пальцы и дрожащую ладонь. Парень улыбнулся, явно в первое мгновение восприняв прозвучавшее как нелепую шутку, быстро посмотрев на Сисеро через голову Эли, но тот механически улыбнулся тоже, повернув голову в ответ, тут же вновь запрокинув ее, отчаянно пытаясь абстрагироваться от происходящего, однако первая реакция его поразила девочку своей жалкой искренностью. — Вы ничего не знаете. Мой отец был капитаном на судне. — С нажимом начал говорить Джером тогда, вновь развернувшись прямо к столу, слабо дернув рукой, высвобождая ее из слабой хватки подруги, пока полицейский и его возлюбленная переглядывались. Лицо Ли приняло страдальческое, опечаленное выражение, и тогда циркачка поняла — ей и правда жаль, что юный Валеска узнал об этом не от матери, не от Пола и даже не от подруги, сидящей меж ним и его родителем, узнал об этом не дома, не в библиотеке, не в кафе за милыми семейными посиделками… правда открылась ему в комнате для допросов одновременно с обвинением в убийстве. И нужна была ему эта правда? — Я ошибаюсь, мистер Сисеро? — подлил масла в огонь Джим. — Да, — без промедления ответил ему провидец. Теперь уже рука Джерома крепко сжала ладонь Эли, и он наклонился вперед, глядя на полицейских исподлобья, быстро проговорив: — Капитан дальнего плавания, его звали Свен Карлсон, он погиб в море. — И как называлось судно? Вопрос, заводящий в тупик, позволяющий объяснить спутанность историй Лайлы лишь собственными домыслами, если не принимать во внимание тот факт, что она столько лет лгала ему. — …он… сменил много судов. — Прошептал рыжий почти неразборчиво, осознавая происходящее чуть быстрее своей подруги и ее отца, и почти физически тучи сгущались над его головой, подцепляя молниями самые ужасные кошмары, запрятанные в дальние сундуки. — То, на котором он погиб. Теперь Эли смотрела лишь на то, как медленно с лица друга ее сходит последнее выражение, взгляд меркнет, и попытка улыбнуться превращается в пыль, когда он медленно опускает взгляд, чтобы затем вновь поднять его, будто ища в Гордоне поддержку, намек на злую шутку: — …мама не говорила. — Мы можем сделать тест ДНК, чтобы все выяснить. — На лице Джима мелькнуло самодовольное выражение вкупе с полуулыбкой победы — он разгадал эту загадку, но так и не понял, что зашел не с той стороны. — На получение результата уйдет полчаса. Я прав, доктор Томпкинс? Ли, кажется, не поняла его вовсе, проморгавшись и сведя тонкие брови, кажется, в это мгновение они о чем-то переговорили пересечением мыслей, ведь иначе она бы не сказала короткое и емкое «да». — Сэкономьте нам шприц, — обратился тогда Гордон к Сисеро вновь, и тот отвернул лицо влево, медленно качнув головой. — Ненавижу уколы. Он не мог видеть, но мог ощущать стальной взгляд Джерома через плечо, когда рыжий медленно повернул голову, затравленно посмотрев на человека, чья рука помощи оказалась всего лишь подводкой к гильотине. — Извини, Джером, — заговорил Пол вновь, явно не находя слов, и глаза парня заблестели, словно стеклянные. — Что Вы хотите сказать? — спросил он на выдохе, вынужденный находиться на расстоянии вытянутой руки от предсказателя, едва ли понимая, что лишь это спасает его от неумолимого желания кинуться на старика. — Он прав. Я — твой отец. Признание не было нужно здесь никому, Освальд сцепил ладони, ткнувшись в их переплетение лбом, тяжело вздохнув, пока пальцы Эли едва не ломались в судорожной хватке друга, полицейские же лишь наблюдали за происходящим — их дело было сделано, и его можно было назвать воистину грязной работой. — Это вранье! Зачем вы так говорите?! — теперь Джером не играл, игры кончились минутами ранее, и плохо скрываемая паника в его голосе сменилась дрожанием всего тела, желанием вытрясти, выгрызть отвратительную правду. «Мне жаль…» Девочка коснулась его плеча, но рыжий отдернул его, тяжело вдохнув и выдохнув, пока в уголках его глаз начинали серебриться полупрозрачные соленые слезы. — …ты наверняка и сам догадывался, — сказал Пол, будто это могло оправдать его. — Вы — не мой отец, мама бы никогда… — Твоя мать была жестокой женщиной, особенно по отношению ко мне, но когда-то она любила меня по-своему. — Голос Сисеро стал глубже и тише, словно унося его к далеким воспоминаниям, пока Джером был готов захлебнуться слезами — противность ситуации окончательно выбила его из колеи. — И она… очень любила тебя, — теперь и Эли обернулась к старику, протянувшемуся через нее и взявшему рыжего за плечо — от его хватки тот не стал уходить, будто прибитый к воздуху. — Поэтому выдумала тебе отца получше. Он отнял свою ладонь от кофты парня, и тот медленно повернулся к столу вновь, начав всхлипывать, девочке страшно захотелось обнять его, но в то же мгновение внутри друга она вдруг ощутила поднимающего голову зверя, свитого вовсе не из серебряной чешуи — из огненно-красной шерсти, а потому лишь ткнулась виском в его надплечье, пока плач медленно перерастал в смех. «Пора», — блеснул глазами Освальд, но даже без его указки Джером ухватил самого себя за горло, придушив рвущуюся наружу боль, облачив ее в одеяние иное, столь необходимое сейчас. В одеяние ненависти, сметающее улыбки с чужих лиц, обнажающее напряжение. — Моя мать, — медленно произнес парень, затем так же спокойно обернувшись к Полу, глядя на него исподлобья, пока Эли чуть откинулась назад, словно дополняя его образ, не мешая ни единому движению, — была бессердечной шлюхой, которая не любила никого. — Отчетливо произнес он с кривой ухмылкой, пробирающей до костей. — Она бы и пальцем не коснулась жалкого, дряхлого подонка вроде тебя. — Остатки уважения ушли, их загрызли рыжие волки. — Ты думаешь, что все эти годы я тебе помогал просто потому что я добряк? Не будь ты моим сыном, стал бы я спасать тебя после такого поступка. — Выцедил Сисеро ему в ответ, раскрывая и свое лицо — малейшего давления было достаточно для того, чтобы сбросить маску благочестия, обнажить его душу, прогнившую насквозь. Циркачка молчала, когда Джером посмотрел затем прямо на Джима, не произнесла ни слова, когда рыжий вновь глянул на отца, в мечтательности поведя головой, переменив тон голоса на зловеще-веселый, почти дружелюбный: — Мой отец… — он всхлипнул, скрыв это за смешком, и снова обернулся к Гордону. — Невезуха. Тяжелое молчание, повисшее в комнате, прерывалось лишь судорожным дыханием Освальда. «Я люблю тебя», — в отчаянии Эли вцепилась другу в предплечье, зажмурившись на долю секунды, и тогда он наконец улыбнулся, она ощутила это всеми фибрами души, прекрасно поняв, что единственная чистая, искренняя эмоция его сейчас — только для нее. — Хотя это забавно. — Коротко рыкнул парень, и взгляд его помутнел совсем как тогда, когда он отдавался роли Великого Рудольфо, настоящее альтер-эго дернуло мышцами лица рыжего, растягивая их, придавая ему все более жуткое выражение. Едкий смешок — и Джером провел руками над столом, будто сыграв на барабанах. — Бадум-тщщ, — сопроводил он это действо шепотом. — Похоже, эта сука в конце концов подловила меня. Последний мост оборвался. — Зачем ты убил мать, Джером? Легкий взмах рукой, вальяжный и спокойный, позволяющий сменить выражение лица на задумчивое с закатанными глазами вверх. — Ох, вы же знаете матерей… она не видела никаких… — голос, однако, выдержать не удалось, и засквозившая сквозь дрожащие ноты боль выбила из горла Эли всхлип, — …границ. Я думал: «Ну ладно, мам, будь шлюхой, да будь даже пьяной шлюхой, а вот доставучей пьяной шлюхой…» — наклонив голову вперед, перебрав в голове каждое воспоминание, Джером подытожил: — «…не надо». Он помолчал всего секунду, затем наклонив голову вправо и вальяжно улыбнувшись: — Понимаете? — ему все же не хватило сил замолчать, а потому новые слова полились с губ судорожным потоком. — Не надо орать, что я опять не вымыл посуду, если сама в это время трахаешься в другой комнате с клоуном, понимате?! — резкий удар кулаком по столу вкупе с криком и натужным рывком вперед едва не выбил циркачку из колеи, и даже Джим вздрогнул, сидя прямо перед почти нависшим над ним Джеромом, яростно смотрящим вперед. — …или нет? — спросил он, снова показав зубы, натянув на лицо все, что до этого сдернул, в том числе — улыбку, сменившуюся смехом припадочным, заразительным, отрывистым — и даже Пол завторил его смешку выражением своего лица, пока Освальд глотал сожаление, а Эли сидела неподвижно, отнявшись от руки друга и обняв себя за плечи. Теперь ни у кого не было сомнений в том, кто здесь настоящий убийца. Кажется, и у самого Джерома их тоже не осталось, когда он вдруг откинулся на спинку стула, запрокинув голову, подгребя к себе за плечи подругу, нарочито громко, с жарким придыханием рыкнув: — Уж прости, папаша… — он, казалось, обратился вовсе не к ней, глухо хохотнув в конце: — Я и правда виноват. Но девочка все поняла, проглотив первые горькие слезы.