***
Байблу было семь или восемь лет, когда он нарисовал декорации для школьного представления. Новая учительница, несмотря на предупреждение предыдущей, позвонила Кану и пригласила в школу на спектакль, поставленный силами одноклассников. Узнав, что его сын вместо таскания тяжестей снова занимался «мазнёй», Кан оттаскал Байбла перед всеми за ухо и пригрозил расправой дома. – Ты посмел меня ослушаться?? Я тебе что сказал?! Никаких красок и никакой мазни!! У меня не будет сына-гея! Учительница, будучи в шоке от происходящего, попыталась прийти своему ученику на помощь: – Но, господин Кан, это всего лишь спектакль… – Молчать, когда я разговариваю с сыном!! - Кан злобно глянул на неё, и учительница отпрянула в ужасе. А тот снова повернулся к Байблу с искажённым от злости лицом. – Папа, я просто помогал... – Настоящий мужчина занимается настоящим делом! Ты недостоин носить мою фамилию! Нужно было сразу отправить тебя в военную школу, а я, дурак, послушался твою мать и теперь расхлёбываю последствия. Ну ничего, я выбью из тебя всю дурь и перевоспитаю. Станешь нормальным, и всё твоё гейство исчезнет из нашего дома! Из комнаты были убраны все игрушки, мультики и комиксы (там одна сплошная гомосятина!), а вместо них появился спортивный уголок. В обязанности прислуги вменялось отныне следить, чтобы Байбл занимался на снарядах и не делал ничего из того, что может вернуть «изнеженность и бабское поведение». Кана в доме боялись, поэтому о каждом проступке сына стучали сразу же, ни на секунду не сомневаясь. Вечером часто Байбла ждала порка и очередная порция затрещин. Щуплый малыш забивался в угол после экзекуции и плакал от обиды и несправедливости. Если бы была жива мама, папа бы никогда не превратился в такое чудовище! Непонятно, что случилось в мозгу Кана, что всю свою боль за потерю жены он решил вымещать на сыне. Было бесполезно спорить, объяснять, что-либо говорить отцу, это его, кажется, только раззадоривало. Постепенно Байбл стал «ответственным» в глазах отца и за неудачи в бизнесе: сына избивали, если срывалась сделка, если конкуренты мешали или министерство не выдавало какое-то разрешение. Затрещина могла прилететь и просто потому, что с утра льёт дождь и портит настроение отца. Кан умело чередовал оскорбления и побои, почему-то искренне считая, что только таким образом он вырастит из сына настоящего мужчину. Но, если сначала они были незначительные, то со временем количество ударов и их интенсивность увеличились. – За что сейчас-то? – Байбл только вернулся из школы, и даже по меркам отца ещё никак не мог успеть накосячить. – Сын моего партнёра получил очередной пояс в спортивной секции! А ты так и не научился драться, сопля! – Но я не хожу в секции... – Сам виноват, мог бы и записаться, я что, должен всё за тебя решать?! Никакого ужина, бери ремень, жду в твоей комнате. Да, отец приучал сына не только не сопротивляться избиениям, но и орудие для его мучения приносить самому, чтобы, пока ребёнок шёл к комнате для экзекуции, он напитывался ещё большим ужасом.***
Слезы и крики отца бесили, и в какой-то момент Байбл перестал реагировать на побои. Он словно отключался и пережидал «воспитание» в стороне. Звать на помощь всё равно было бессмысленно, а раздраконивать отца чревато: тогда удары могли перекочевать со спины и ягодиц на более нежную кожу груди и рук. Прислуга не вмешивалась, для неё словно и не существовало всех этих порок, все закрывали глаза и молчали. Иногда Байбл думал, что, даже если бы закон о домашнем насилии в его современной форме существовал уже тогда, в его детстве, всё равно никто из слуг в доме не сообщил бы в полицию, даже анонимно, что уж говорить о том, чтобы свидетельствовать в суде. Когда отец оставлял полубесчувственное тело сына в комнате и выходил из неё, хлопнув дверью, только тогда прислуга осмеливалась войти и «вмешаться». Дворецкий переносил ребёнка на кровать, клал животом на простыню и аккуратно снимал остатки очередной уничтоженной гневом отца одежды. Её приходилось постоянно покупать, за что в школе Байбла пуще прежнего дразнили мажором, что ходит вечно в новом. Если бы мальчик мог, он бы с радостью махнулся с любым своим одноклассником жизнями и променял возможность жить в роскоши на неделю без истязаний. Поначалу на дом вызывали врача, но тот проявлял неуместное любопытство постоянными травмами ребёнка, поэтому его отлучили от дома, а прислуга поднаторела в лечении травм, разбираясь в аптекарских мазях и народных рецептах лучше любого целителя. Запах лечебных смесей сопровождал Байбла повсюду, его одежда словно пропахла ими, поэтому к списку обзывательств в школе добавились «слабак» и «вечная болячка». Байбл «включал» сознание, когда кровь уже была смыта, а раны в очередной раз обработаны. Он не помнил, чтобы плакал или кричал, но каждый раз после наказания у него ужасно саднило горло и горело лицо, особенно вокруг глаз. Экономка приносила ребёнку компрессы, чтобы снять припухлости, стыдливо пряча свои собственные глаза. Обижаться на прислугу было бесполезно: за работу в их доме платили такие деньги, что потерять её было равносильно разорению. Возможно, ему, конечно, и сочувствовали, но показывать это боялись под угрозой увольнения. Кан был способен выгнать за любое проявление человечности.***
Отец был изобретателен в своих наказаниях, и, пока Байблу не исполнилось 12, дотошно последователен только в одном: сын не должен был потерять «товарный» вид, поэтому следов на видимых участках кожи он не оставлял. Это означало, что в более холодные месяцы, когда в гардеробе появлялась одежда с длинными рукавами, а шорты сменялись брюками, зона воздействия возрастала. Байбл прятал в рукавах синяки и шрамы, его соученики, привыкшие к замкнутости одноклассника, сами избегали его, так что некому было заметить, что малыш буквально еле держится на ногах в некоторые дни. Может, оно и к лучшему: если бы какая-нибудь сердобольная учительница увидела следы, то она первым делом позвонила бы Кану, а это вылилось бы минимум в череду унизительных оскорблений, так что ещё вопрос, что было хуже: изоляция от всех или следующее после сочувствия очередное наказание. – Ваш сын что-то бледно выглядит, господин Кан, - роняет на приёме очередной партнёр по бизнесу. – Он простыл, не обращайте внимания. – Может, не стоило тогда брать мальчика с собой, отлежался бы дома? – Мой сын – мужчина, лёгкая простуда его не убьёт, а вникать в бизнес нужно в любом случае. Не беспокойтесь за него, я займусь его закалкой, чтобы тренировал тело и дух. Спасибо за Ваше внимание к моему сыну. – всё это Кан произносит с вежливой улыбкой, но в глубине его глаз начинает клубиться бешенство. Надо ли говорить, что вечером «закалка» превратилась в очередную серию избиений за то, что сын показушничал и напрашивался на жалость? Ведь настоящие мужчины не жалуются, они сами решают свои проблемы. По мнению отца, он проявлял милосердие к Байблу, так как не калечил его, не ломал кости, а синяки и шрамы сойдут, нечего ныть как девчонка! Ребёнок честно пытался заниматься спортом, даже просил о дополнительных занятиях у тренера по физкультуре, но демонстрировал полную неприспособленность к силовым видам спорта. Его организм рос, как и у любого человека в период пубертата, конечности быстро вытягивались, а тело никак не могло приспособиться к изменениям, какой уж тут спорт. Контактными видами борьбы заниматься также не получалось: Байбл так боялся любой боли, что при нападении даже тренера, который просто никак не мог причинить ему вред, а только имитировал удар, тело само сжималось в комок и группировалось в ожидании ущерба. Тренер был единственным человеком, кто, пожалуй, понимал, откуда растут «ноги» у зажатости мальчика, но что он мог поделать против Кана: учитель на полставки, который собирался уезжать через месяц в другой город?***
Нельзя сказать, что Байбл забросил свое рисование, но, так как деньги на карманные расходы ему практически не выдавались, а подработать он не мог, не на что было купить новые альбомы и кисти с красками. Единственное, что удавалось делать, это иногда под видом дополнительных занятий в школе посещать класс рисования, тайком, по договорённости с учителем, который вёл эту секцию. Для этого была выдумана история, что он готовит сюрприз для семьи, поэтому пока что не хочет рассказывать родным, что учится рисовать. Целых полтора года удавалось скрывать хобби от Кана, пока однажды тот не нагрянул в школу, освободившись раньше на работе. Сына он застал на выходе из кабинета с альбомом в руках. – Кажется, я запретил тебе заниматься этой гомосятиной? – под ошеломлённым взглядом учителя мальчик, только что сияющий внутренним светом, словно сдулся и стал меньше. – Господин, но у Вашего ребёнка явный талант, - попытался воззвать к разуму педагог. – Вас никто не спрашивал, и прекратите всякой мерзостью забивать голову моего сына! Или Вы там с ним не только рисуночками занимаетесь?! – Отец, прекрати! – А с тобой, недоносок, мы дома поговорим! Учителя выгнали из школы на следующий день со скандалом и огромным пятном в репутации: Кану хватило связей, чтобы обвинить того чуть ли не в педофилии, развращении учеников, особенно мальчиков. Был громкий процесс с освещением в СМИ, дело даже дошло до суда, когда за несчастного педагога наконец-то вступились его бывшие ученики и дали отпор машине псевдоправосудия под управлением слетевшего с катушек Кана. Избитый за отказ дать показания в пользу обвинения Байбл провалялся почти месяц дома. Ему было безумно стыдно перед учителем, который просто попал под горячую руку его отца, но что он мог сделать, неспособный защитить даже самого себя? Единственным хобби, в котором Кан видел смысл, были компьютерные занятия. Для этого даже было дано величайшее указание приобрести ноутбук в спальню сына. Это подарило Байблу целый новый мир и шанс когда-нибудь изменить свою жизнь, найдя профессию по душе, наперекор отцу. Привыкший избивать сына по поводу и без, отец соглашался подождать с очередной порцией «нравоучений» только ради уроков. Поэтому Байбл много учился, привлекал дополнительную литературу, участвовал в разнообразных олимпиадах… Делал всё, лишь бы заслужить одобрение отца. Но ни один успех сына того не вдохновлял. Байбл перепробовал кучу вариантов, но так и не понял, что же он должен был сделать, чтобы отец хотя бы раз его похвалил. Физические данные и общая конституция тела не позволяли раскачаться до размеров горы мышц типа рестлеров, так что все усилия отвлечь отца пропадали впустую. И ещё Байбл чётко усвоил: скрываться от Кана было бесполезно, это только больше распаляло садиста.