***
Иногда маленькому Байблу приходила в голову идея где-нибудь спрятаться на период вспышки ярости у отца. Это была самая естественная реакция для испуганного ребёнка. Но его страшило, что наказание возрастёт тысячекратно: в гневе отец в последнее время терял контроль, так что продолжительный поиск собственной «груши для битья» его бы только раззадорил. Однако, лет в 12, когда у Кана одна за другой случились несколько неприятностей в бизнесе и истязания приняли ежедневный характер, Байбл всё-таки предпринял попытку спрятаться в маленькой пристройке в саду, куда даже прислуга не заходила в последнее время. Он отдавал себе отчет, что завтра будет только хуже, но ради шанса получить хотя бы один день передышки рискнул. Он забился в самый угол и с ужасом прислушивался к творящемуся дома. Отец орал раненым зверем, рыская в поисках сына, вся прислуга под угрозой увольнения была отправлена на розыск пропажи – отголоски воплей и грохота были слышны из открытого окна даже в этом уголке сада. К вечеру крики стали постепенно стихать, и Байбл совершил огромную глупость – почувствовал себя в безопасности. И поэтому рискнул заснуть, да и нервное напряжение последних часов давало о себе знать. Именно так его, спящего на каких-то старых досках и укрывном материале, и нашёл садовник. Умолчать о своей находке тому даже не пришло в голову: Кана в доме боялись больше, чем божественного наказания. Вызванный из дома отец представлял собой поистине дьявольское зрелище. Дальнейшее превратилось в очередной кошмар в жизни мальчика. Затяжной период неудач в бизнесе сам по себе был раздражителем для Кана, а уж то, что сбросить напряжение привычным способом не удалось сразу же, сорвало все стоп-краны в его голове. Отец впервые не контролировал свою силу, забыв о том, что это ещё ребёнок, что это вообще его сын, живой человек, что в конце концов через 2 дня Байблу нужно идти в школу, так что сохранение видимости заботы о ребёнке отошло не просто на второй план, оно вообще перестало учитываться в уравнении. В ход пошли и ремень, и каменные кулаки, и даже трость с тяжёлым набалдашником, вынутая из подставки для зонтов в прихожей, где она много лет жила как декоративный элемент в интерьере дома. Удары сыпались по всему телу, перемежаясь с угрозами в следующий раз убить паршивца на месте, посмей он прятаться от отца. Избитого и практически теряющего сознание Байбла разъярённый Кан, перестав получать столь необходимую и приятную слуху садиста реакцию в виде криков, плача или хотя бы стонов от боли, не глядя отшвырнул от себя в сторону. В падении мальчик не успел сгруппироваться и ударился виском об угол массивной тумбочки. Дальше экстренная госпитализация, диагностированное в больнице сотрясение мозга, внутренняя гематома, вызванная кровоизлиянием при ударе, и это не считая менее серьёзных травм, разрыва мягких тканей и нескольких трещин в рёбрах. По-хорошему, врачи или медсестры имели право и даже обязаны были вызвать полицию, но этого, конечно же, не произошло. Больница умело закрыла глаза, отец показательно переживал, пока врачи приводили в порядок его сына. Кто знает, какую легенду придумали для окружающих, но ни у кого не вызвало подозрений отсутствие ребёнка в школе на продолжительный период лечения. Правду о случившемся в тот день Байбл не рассказал ни единой живой душе: он настолько привык, что никому нет до него дела, что даже и не попытался попросить о помощи. Когда ребёнок очнулся, дезориентированный и стонущий от боли во всём теле, оказалось, что отцовская вспышка гнева имела ещё одно крайне неприятное для него последствие. У Байбла резко упало зрение: при минус трёх диоптриях, можно, конечно, вполне нормально существовать в условиях дома, но вот в школе и на улице без очков жить стало невозможно. Он заранее представлял, что это станет новым поводом для издёвок в школе, будто и так не чувствовал себя в собственном классе чуть ли не прокажённым. Отец был в бешенстве по поводу случившегося: разумеется, своей вины он нисколько не ощущал, сын сам виноват, что пытался спрятаться и тем самым разозлил его, а вот сам факт, что теперь Байблу придётся носить очки, выбесил неимоверно. Впервые не удалось полностью скрыть от окружающих нанесённый ребёнку урон. Этот сопля и так рос бледным слабаком и мямлей, так теперь ещё и очкарик! И мало того, что линзы носить Байбл не мог – у него жутко слезились и чесались глаза, наверняка назло отцу! – так ещё и немедленную операцию по коррекции зрения идиоты-врачи отказались делать. Испугались, кретины, что в таком раннем возрасте это будет иметь необратимые последствия. Персонал больницы в один голос настаивал, что лазерную коррекцию зрения Байблу смогут сделать не раньше восемнадцатилетия, а, пока организм растёт, подобное вмешательство слишком опасно, если к нему нет показаний по здоровью. Возмущение же эстетической стороной вопроса показанием являться не может. Кан хотел дать кому надо на «лапу», но прежде покорный медперсонал встал на дыбы: одно дело покрывать факт систематического избиения ребёнка, другое дело добровольно нарушать закон и врачебную этику, подставляясь под суд и рискуя потерей лицензии вкупе с огромными штрафами.***
Пока отец рвал и метал в коридорах больницы и кабинете главврача, в жизни Байбла случился первый и единственный на долгие годы друг, Вегас. Он стал его соседом по палате и первым человеком, которому израненный ребёнок смог рассказать о своих страхах. Байбл впервые увидел его, когда очнулся, чувствуя боль каждой клеточкой тела, хотя его и накачали обезболивающим. Открыв глаза, он поморгал и заметил напротив какой-то неясный силуэт. Попытался сфокусироваться и сообразил, что у соседней больничной койки, в нескольких шагах от него, стоит мальчишка, засунув руки в карманы, и с интересом его разглядывает. Именно в этот момент Байбл понял, что со зрением что-то не то. Он вроде бы видел его, но, как ни напрягал глаза, не мог с такого расстояния отчётливо рассмотреть лицо. Но мальчик сам подошёл к нему и бесцеремонно плюхнулся на постель, чуть не задев капельницу. Наклонился ближе и с восторгом проговорил: – Ни фига себе! У тебя такое же лицо! – и провёл пальцем по его носу, а потом то же самое проделал со своим. И вот только сейчас Байбл хорошенько его рассмотрел. Они и правда были очень похожи. Почти близнецы. Он изумлённо открыл рот, не зная, что ответить. Такое он видел впервые. А Вегасу и не нужен был ответ. Он с ногами забрался на его кровать и затараторил: – Слушай, я где-то читал, что существует такая теория, будто у каждого человека на земле есть двойник! А иногда и не один, а несколько. Прикинь, как удобно! Можно на уроки по очереди ходить, – он расхохотался, а потом заявил, – Здорово, что я тебя нашёл. И гордо вздёрнул нос. А Байбл, превозмогая боль, несмело улыбнулся в ответ. Они разговорились, перейдя с темы двойников на что-то другое. Вегас стал первым человеком, который просто так, без обид, упрёков и подначиваний стал с ним общаться. И первый, кто поинтересовался, откуда такие раны, и за что он их получил. Не зная почему, но Байбл в общих чертах рассказал ему о произошедшем. Наверное, почувствовал родственную душу, которой у него никогда не было. Веселье Вегаса после его слов как рукой сняло, он всем своим видом выражал сочувствие, и Байбл был ему благодарен. Вегас спрятался, когда в палату ворвался разъярённый Кан, которого госпитализация лишила любимой боксёрской груши, так что слышал слово в слово всё, что это подобие отца выплёвывало в лицо своему сыну, брызжа слюной от бешенства. Когда Кан вылетел, хлопнув дверью, он вышел из-за своего укрытия за шкафом и поинтересовался: – Он всегда такой душка? – Бывало и хуже, – сглотнув, ответил Байбл, – это он ещё руки распускать не может, видимо, боится, что в стенах больницы могут посторонние увидеть. – А что мама? – А нет её… Много лет уже нет… После её смерти он таким и стал... – А другой родни нет, к кому можно податься? – Нет, больше никого. – Хреново тебе, дружище! Байбла впервые в жизни кто-то назвал другом, он уже и не надеялся на такое чудо. В ту первую ночь вместе в одной палате Вегас выслушал всё, что накипело у мальчика в душе за эти 4 ужасных года жизни. Он подарил Байблу своё внимание и молчаливую поддержку, самый главный подарок, о котором парень и мечтать не мог. О своей жизни Вегас сначала не хотел рассказывать, но в конце концов проговорился, что остался сиротой. Байбл понял, что ему тоже пришлось несладко. В больницу Вегас попал с многочисленными синяками и растяжениями. Удирал на велосипеде от хулиганов, но не справился с управлением и свалился в близлежащий овраг, сильно ударившись головой и потеряв сознание. Уже в больнице ему, как и Байблу, диагностировали сотрясение. Да, они и впрямь были очень похожи. С одной небольшой, но ощутимой разницей: Вегас постепенно учился давать отпор. Он интересовался обучающими видео с уроками самозащиты в интернете, обожал шпионские детективы и фильмы с Джеки Чаном, вынеся из них главную мысль: в умелых руках оружием может стать что угодно. Мальчишек роднили израненные души и желание вырваться из этой ужасной клетки, куда они попали не по своей воле и явно без реальной вины. С Вегасом можно было говорить обо всём на свете, он понимал и принимал все страхи Байбла, пытался если не спасти здесь и сейчас, то хотя бы дать надежду – то, что Байбл не испытывал уже много лет. На следующий день в палату в отсутствие Байбла заглянула медсестра и неожиданно перепутала подростков. Вегас со смехом рассказывал об этом своему новому другу, а тот неверяще смотрел в такую похожую на него мордашку и просто удивлялся. Да, лица у них одинаковые, но взгляды-то, взгляды совершенно разные! Если в глазах Вегаса горел огонь и нечеловеческое упрямство, то взгляд Байбла был словно потухший. – А давай проверим? – тоном змея-искусителя предложил новый приятель, пока Байбл забирался в кровать, постанывая от боли в рёбрах. – Что именно проверим? – Поймёт ли твой ненормальный папаша разницу? – Нет, я так не могу. Ты ему скажешь слово поперёк, и он устроит разборки прямо в палате, наплевав на свидетелей! – Боишься, что я ему врежу? – скривился Вегас. – Боюсь, что он тебе навредит. Ты, конечно, крутой, я не спорю, но он сильнее. – Ладно, не боись, обещаю молчать, вот ни слова лишнего не скажу! Приехавший «проведать» сына Кан подмены вроде как не заметил, хотя недовольно рявкнул, покидая палату, что паршивец смеет на него смотреть с вызовом. Мальчики посчитали эксперимент удачным. Конечно, они не собирались идти по классической схеме из детской книжки «Принц и нищий» Марка Твена, меняться местами и всё такое, но как экстренный план затея могла сработать в будущем. Байбл, пока отлёживался почти месяц в больнице, словно расцвёл. Вегас, родная душа, единомышленник, понимал его боль, дарил покой и ощущение сопричастности. Он показывал самые простые приёмы техники защиты руками и ногами, пытался научить Байбла давать отпор отцу, но забитый и вечно испуганный ребёнок никак не мог пересилить себя, вздрагивая только от одной мысли, чтобы причинить боль другому человеку, даже если тот этого и заслуживает. В эти дни и долгие ночи они много разговаривали, особенно после того, как отец в очередной раз покидал палату. Когда он приходил, Вегас старался не светиться, как они на всякий случай решили вместе с Байблом, и либо прятался, либо заранее уходил в игровую комнату. А позже Вегас выклянчил на сестринском посту блокнот и ручку и пытался анализировать, на какие слова и поведение Байбла Кан особенно остро реагирует. Удивительно, что раньше подросток и не замечал, что гораздо больше отказов и слова «нет» его отца раздражают обороты вроде: «я попробую», «я постараюсь» и «я попытаюсь». Неуверенность в словах оказалась куда более мощным раздражителем, чем прямой отказ. Кажется, в классификации настоящих мужчин по версии Кана нерешительность и расплывчатость ответов являлись несравнимо бóльшим грехом, нежели робкое противостояние. Конечно, перестроить манеру разговора сразу не удалось, но первые шаги на этом пути были сделаны. Благодаря Вегасу Байбл научился со временем иногда предугадывать, какие ответы на вопросы отца могут принести ему меньше урона. В один из последних визитов Кан даже снисходительно заметил, что сотрясение мозга явно пошло ему на пользу: мозги встали на место. Байбл, обмирая от ужаса, праздновал маленькую победу. Но, конечно, впереди предстояла ещё огромная работа.***
На память о том злополучном месяце в больнице на виске Байбла остался вечным напоминанием еле заметный с годами шрам, который прикрывался специально отпущенной чёлкой – причёска сына отцу не нравилась, но он признавал, что этот след лучше прятать. Со временем видимых шрамов на теле всё равно становилось всё больше, так что приходилось подбирать и одежду так, чтобы не привлекать внимание окружающих неуместными вопросами. У Байбла и к нынешним 23 годам не сошли некоторые из шрамов, особенно те, что остались на спине, многие от тяжёлой и острой металлической пряжки на каком-то древнем ремне, которым, по словам Кана, его самого воспитывал дедушка. Удивительно, как отец, в детстве испытавший сам избиения, смог поднять руку на своего сына? Не мог же собственный опыт послужить мотивацией сделать жизнь ребёнка такой же невыносимой? Не могло же Кану нравиться то, что происходило с ним самим в детские годы? Или же он считал такой метод воспитания действенным, поскольку деду удалось вылепить из сына того самого мифического «настоящего» мужчину? Конечно, часть шрамов удалось со временем свести в клинике косметической хирургии – так ушли неровные полоски загрубевшей кожи с руки и ног – но самые глубокие было невозможно просто зашлифовать лазером, тут только пересадка кожи решила бы проблему. На эту операцию были нужны огромные деньги, которых у Байбла с Вегасом, разумеется, не было. Было время, когда Байбл думал даже перекрыть особенно заметные шрамы на теле татуировками, но, благодаря методам «воспитания» отца, он настолько не переносил любой вид боли, что так и не решился. Вопрос отложил на мифическое «потом»: то ли, когда будет старше, то ли, когда будет смелее. Со временем эти шрамы стали отличным напоминанием, что ни к кому и никогда не стоит поворачиваться спиной, во всех смыслах этого выражения, даже к случайным любовникам, чтобы не задавали лишние вопросы и не лезли в истоптанную душу.