История Би

       Вокруг меня темнота, ничего не видно, хотя я даже не уверен, что мои глаза открыты. Тело невесомое, почти неощутимое, будто парит или качается на волнах. Голова пустая и тяжелая, веки тяжелые, тяжело дышать. Слышу стук сердца - тяжелый натужный ритм. Только на краю сознания знакомый до боли голос постоянно повторяет одно и тоже: «Прости! Прости меня!» - почти шепотом, но в самое ухо. Он отдаляется, ускользает, и хочется поймать говорящего за руку. Хочется остановить, не дать уйти, вернуть связанное с ним ощущение тепла и освобождения. Хочется, но пальцы не слушаются, руки не слушаются. Они повисли плетьми и больше мне не принадлежат. Холодно, становится ужасно холодно и одиноко. Я словно льдина, что продолжает плыть в открытый океан. Все дальше от берега, все холоднее. Все гуще обступающая темнота, беспросветная, бесконечная, немая. Холодно и больно. Среди всей этой безнадеги только стук сердца. Сбитый ритм. Все громче и громче, все тяжелее, как разряд прошибает с новой силой этот безжалостный стук. Среди стука голос, тоже знакомый, но другой. Слов не разобрать…        Стук разрывает мою медитацию, вырывает из укрытия, заставляет открыть глаза, поднять тяжелые веки. Холод колет иголками онемевшее тело вместе с потоками воды ледяного душа. Осознание, что я все еще сижу на холодном кафеле в душевой вместе с крупной дрожью врывается в опустевшее сознание. Мысли тяжелым потоком вместе с эмоциями, как старая скрипучая карусель, кружат перед глазами, завязывая нутро в узел. В момент, когда меня кидает вперёд и выворачивает, дверь ванной распахивается со скрежетом сорванного замка. - Биг! Какого черта! - Голос Чана, взволнованный, приправленный страхом и злостью. - Биг… - Ввсе нормально, - через силу и сквозь дрожь сообщаю, и снова выворачивает. - Вода ледяная! Ты с ума сошел! - Заскакивает в кабину, наплевав на костюм, выкручивает горячую и начинает поливать, согревать. - Я сказал, что все нормально! - С истерикой в голосе и злобой поднимаю на него глаза, но старший в шоке, не верит. Вздергивает меня вверх за плечо как куклу и продолжает поливать горячей водой. - Кен, чистое полотенце и одежду приготовь, - краем глаза улавливаю сжавшуюся фигурку своего суетливого товарища, который тут же исчезает в комнате и возвращается уже с полотенцем. - Потерпи, котёнок, сейчас я тебя согрею. - Ничего не нужно, - тихо сообщаю, стараясь перехватить дрожащие руки, растирающие полотенцем. Но мои собственные не слушаются. - Что с ним, Пи? - Голос Кена хриплый, даже осипший. - Отходняк. Неси большой чайник и что-нибудь съестное, чтобы можно было максимум в два укуса.       Кен снова исчезает, а я вспоминаю горький шоколад и захожусь от истерического смеха. Чан укутывает меня, как маленького, в огромное полотенце и прижимает к себе, гладит по спине. Смех быстро сменяется таким же истерическим плачем - прорвало. - Все хорошо, все нормально, я здесь, с тобой, - он не отпускает, гладит, прижимает крепко. Хочет согреть, хочет, чтобы я поверил, что все закончилось, что в безопасности.       Постепенно истерика отступает, остаются только холодная дрожь и всхлипы. Тело все такое же непослушное, но почему-то все чувствуется острее. Чан улавливает изменения, будто точно знает, что будет дальше. - Еще тошнит? - Не отстраняясь заглядывает в глаза. - Идти сможешь?        Хочу ответить, но язык будто чужой. Как после укуса осы, опухший и тяжелый. Отрицательно мотаю головой и сразу поднимаюсь вверх на сильных руках. Чан несёт в комнату и осторожно укладывает на кровать, стаскивая промокшее полотенце. Холодно. Помогает одеться и укутывает в одеяло как в кокон. - Потерпи, надо выпить горячего и поесть. Скоро отпустит.        Появляется Кен с чайником и контейнером с едой. Смотрю из своего укрытия, как слаженно они действуют. Пока Кен остужает чай, Чан возится с едой, потом усаживает меня прямо в коконе и устраивает подушки. С двух сторон они синхронно начинают меня отпаивать и кормить. Но, если чай еще заходит, с курицей все сложнее. Кусок не идет в горло, челюсти не хотят жевать, язык не чувствует ни вкуса, ни текстуры. Первый кусочек проглатывается с большим трудом, и я чувствую, как комок пищи медленно ползет по пищеводу. Отвратительное ощущение, острое и неуместное. От этого есть хочется еще меньше. - Если ты не начнёшь есть сам, мне придется пережевывать за тебя! - Угрожающе произносит Чан, и мы с Кеном морщимся, представляя себе эту картину. - Фу, Пи, его же сейчас вывернет… опять, - убеждает напарник, и я для верности киваю, как могу. - Отлично, тогда жуй сам!        Через силу начинаю есть, обильно запивая чаем каждый кусочек. От напряжения становится жарко, начинаю выпутываться из кокона, понимая, что футболка промокла насквозь. Холодно! - Кен, нужна другая футболка. Эта уже не годится.        Парень подрывается и сразу протягивает чистую, но, главное, сухую. Вдвоем переодевают меня, и я вижу, как округляются глаза Кена. - Не сейчас, займёмся этим позже. - Что там? - Охрипшим, чужим голосом спрашиваю. - Ничего, ешь. - Больше не могу! Уже отпускает, - без сил плюхаюсь на подушку. Чан что-то пишет на листе бумаги и отправляет Кена в лазарет. Когда тот уходит, снова укрывает меня и, отводя растрепавшиеся волосы с моего лица, спрашивает. - Что ты помнишь? - Почти ничего. Мы сидели за столом, пили, меня накрыло внезапно. Помню, что плохо соображал, все горело и ныло. Помню, что итальянцы о чем-то говорили с Кином, якобы он должен поделиться чем-то, я очень плохо понимал. Кинн начал возмущаться, и те достали оружие. Началась заварушка, мы пытались сопротивляться, и я как-то смог вытолкать его за дверь. Какое-то время сопротивлялся, потом они обступили меня… дальше только отдельные кадры. - Как ты выбрался? - Не представляю. Но… кажется, мне кто-то помог. Хотя, возможно, это все приход, галлюцинации. Чем меня накачали? - Сложно сказать. Очень похоже на тенамфетамин, но может быть и бутират с экстази или чем-то подобным. Посмотрим, как будешь отходить. Для анализа слишком поздно - сейчас в пробе будет только набор метаболитов. Для детального наша лаборатория не приспособлена… Голова болит? - Он трогает лоб, ощупывает пульс и вглядывается в зрачки. - Главное не спросишь? Кто меня опоил, например. Или что со мной сделали? - Чан замирает, нервничает, это заметно. - А ты помнишь? - Я пил только то, что дал мне Кинн. Странная жидкость почти без вкуса и запаха, только розовый оттенок, - глушу собственное волнение, но не могу не спросить. - Думаешь, он мог меня опоить? - Не думаю. Зачем ему это? - Слишком уверенный ответ для Чана, вечно во всем и всех сомневающегося. - Я не знаю, просто собираю по кусочкам… - Ты все вспомнишь, что бы это не было. Но Кинн точно не при чем! Просто поверь мне на слово, - опять этот уверенный тон, чтож так мерзко-то.        В этот момент заходит Кен с коробкой, быстро достает ампулы и шприц, пока готовит укол, Чан стягивает плечо жгутом. - Это успокоительное. Тебе нужно поспать, - поясняет и колет. - Расслабься, если я и вам двоим верить перестану…        Договорить уже не успеваю, так как меня медленно вновь обступает тьма.        Я лечу в открытый космос или черную дыру. Из эмоций только наслаждение от этого ощущения невесомости. Но, внезапно охватывает страх и дергает куда-то в сторону. Я будто снова в випке клуба, только смотрю на всех со стороны. Стен нет, только обстановка и люди - словно сцена, выхваченная из сюжета и повисшая в воздухе. Первая сцена - я только почувствовал жар и сжал пальцы Кинна - пытался дать понять, что что-то не так. Он уже немного зол и смотрит на партнера с вызовом, а тот косится на меня с этой дурацкой ухмылкой.        Сцена меняется: мы у двери, и я загораживаю собой Кинна, который пытается открыть и… держит меня за пояс? Нас обступили, но оружия нет, что странно. Еще эти ухмылки.       Сцена снова меняется: я прижат к столу, взъерошенный, на щеке огромная ссадина, губы разбиты, футболки нет, джинсы расстегнуты. Братья удерживают меня за руки, пока этот гребаный итальянец стаскивает с себя рубашку. Да твою ж математику! Подкатывает ком.        Снова долбаная карусель: сижу на полу около стола. Вокруг достаточно темно, чтобы четко видеть, но я все еще в джинсах. Вокруг никого, кроме темной незнакомой фигуры, сидящей на корточках напротив.        Следующая сцена уже от первого лица, а не со стороны, как раньше. Больше ощущаю, чем вижу. Но все нечетко, непонятно, как внезапный взрыв ядерной бомбы внутри. Мне не страшно и не больно. Мне горячо, очень горячо. Тело выгибает, кожа полыхает, волны удовольствия - дерзкого, бессовестного, развратного, безумного. Я тону в ощущениях и собственных криках, стонах. Слезах? Понимаю, что глаза закрыты, не понимаю, почему. И этот тихий шепот, как тогда в ванной: «Прости меня!» Прошибает электрический разряд, осознание, что голос - это не Кинн. Я открываю глаза в своем флэшбеке и в реальности.        Видимо, глубокая ночь, в комнате темно, лишь по потолку отблески города в перемешку с тенями. Нужно срочно в душ! Хотел разрядки, получи! От одного только шепота, даже не знаю, чьего! Просто блеск, Биг! Пытаюсь встать, но меня кто-то держит. Рядом, прижавшись всем телом и перехватив поперек груди спит Кен. Такой трогательный, совсем юный. Чем я только заслужил такого друга, не понимаю. Носятся со мной на пару с Чаном… «Может это Чан?» - спрашиваю сам себя. Зачем тогда он спрашивал, как я выбрался? Проверял, что помню? Так уверен, что Кинн не мог меня подставить, что прям тошнит. Нет, меня просто реально тошнит. Выбираюсь из объятий Кена и, зацепив новую одежду, плетусь в душ. Разберусь со всем позже, сейчас надо придти в себя. Чувствую, как возвращаюсь в свое обычное состояние, и это большой плюс. После душа как заново родился. Заваливаюсь на кровать Кена и сразу отключаюсь. Без сил, без снов и на этот раз без флэшбеков.