История Би

      Я вернулся в особняк почти на рассвете, не помня точно, как именно доехал, парковал машину - на автопилоте, с чувством глубокого пофигизма относительно всего, что и кто мог мне сказать или сделать.       На входе охранники долго провожали нечитаемыми офигевшими взглядами, как и все, кто попадался мне на пути. Мне было абсолютно все равно. Уже ничего хуже со мной произойти не могло. Это был тот момент, когда даже смерти ты больше не боишься, вообще ничего. Когда готов принять все, что тебе подсунет судьба с абсолютно безразличной ухмылкой на лице. Так же на автомате открыл дверь в комнату, из которой на меня уставились два взволнованных глаза.       Я видел выражение лица Кена, сначала кинувшегося ко мне с готовностью отвесить не особо дружескую затрещину. Зацепил, словно в замедленной съемке, как по инерции приближалась его фигура, пока на лице злость сменила растерянность, а потом что-то вроде ужаса. Он так и застыл с этой гримасой на половине пути, переминаясь с ноги на ногу, прижимая к груди свои сцепленные в замок руки. Я просто свернул в ванную и закрыл дверь на замок.       Стараясь не смотреть в зеркало, избавился от одежды и сразу шагнул под душ, но ни холодная, ни горячая вода не приносили ни ощущения облегчения, ни чувства чистоты. Впрочем, ни злости, ни стыда в связи с произошедшим тоже не было. Перед глазами только собственные ноги, напряженные длинные пальцы и струйки воды, окрашенные кровью, уносящие в водосток следы какого-то безумия. Как страшно, когда тебе вот до такой степени все равно! Я не хотел ничего вспоминать и внутренне старался блокировать любые намеки на флэшбеки. Все кончилось, и черт с ним.       Вопреки всей моей обычной привычке искать плюсы не видел даже минусов. Вообще ничего, пустота, нулевая матрица, пустое истерзанное тело без души.       За 20 часов до этого выхожу из кабинета Кхуна Корна. Голова словно чугунная, сейчас бы прилечь. Старший встречает меня с тревогой во взгляде, знает наверняка, о чем мы говорили. «Чан тебе объяснит все в свое время», - уже на выходе повторил Кхун Корн, и я пытаюсь найти ответы в его глазах, но там только волнение и беспокойство. Что это вообще началось? Я уже давно не ребенок, не нуждаюсь ни в утешении, ни в утешителях. Хочется выпить и пуститься во все тяжкие. Чтобы голова сначала заполнилась тьмой, а потом так просветлела, что все встало резко на свои места. Ничего не хочу обсуждать ни с кем сейчас. Надо просто отвлечься.       Очень кстати тренировка, которую я и должен был вести еще с утра, но планы наших господ всегда выше наших собственных. Направляюсь в раздевалку прямо мимо Пи Чана, который вполне предсказуемо хватает меня за локоть и тянет на себя, ожидая хоть какой-то реакции по теме. Но ее нет, ведь реагировать можно на осмысленное. - Что? - Ты как? – Коротко и по существу, зашибись! Просто гений психологии. - Я на тренировку опаздываю, - получается слишком раздраженно, выдаю раздрай в душе, теряю хватку, видимо. Но собираю себя в горсть, выдавливаю дежурную улыбку, перехватываю его за локти. – Давай позже все обсудим, сейчас нужно поработать, ребята ждут.       Молча отпускает, понимает, что сейчас со мной бесполезно. Именно этого мне и надо, чтобы в работу с головой, чтобы никто не цеплялся.       Быстро залетаю в раздевалку, где парни уже собрались, переоделись в наши фирменные костюмы и щебечут о чем-то своем. Все это напоминает сцену из сериала про среднюю или старшую школу. - Не понял, почему никто не разминается? – Жестко задаю вопрос, и стайки как не бывало. Остался только Кен, который ошарашено разглядывает мое лицо. – Не нужно, иди разминайся, я переоденусь и приду. Разминку сегодня пусть проводит Пол.       Кен понимающе кивает и выходит в зал, а я быстро переодеваюсь и тоже хочу выйти в зал, но меня останавливает жесткая хватка. - О чем говорил с отцом? – Кинн как всегда в своем репертуаре, и так подмывает съязвить, но сдерживаюсь, мне ведь велено выстраивать границы. - О шахматах, господин, - одновременно почтительно поклонившись, сообщаю я. – Мы говорили о порядке в доме и системе безопасности. - И что все это значит? О чем конкретно речь? – Отпускает меня, явно раздражен и недоволен.       Снова почтительно кланяюсь с посылом «разговор окончен», и на выходе в зал выдаю. - Вам лучше осведомиться у Кхуна Корна, моя инструкция…       Не дает договорить, перехватывает, впечатывая ладонью дверь в косяк. - Что тебе сказал отец? – Каждое слово с паузой, разворачивая меня к себе свободной рукой и поднимая за подбородок, чтобы глаза в глаза. - Мне нужно в зал, я задерживаю тренировку, Кхун Кинн, - сердце ускоряет ритм, и я начинаю терять свое напускное спокойствие. Кулак пролетает мимо виска в стену, заставляя моргнуть. – Разрешите мне вернуться к своим обязанностям. - Ты – моя собственность, Биг, не забыл? Должен делать то, что я говорю! – Чеканит каждое слово, хватает за горло, давит, и все так же глаза в глаза. - Я руковожу Вашей охраной, в мои обязанности входит обеспечение безопасности в соответствии с инструкциями, - задерживаю дыхание и выдаю свой самый суровый взгляд.       Кинн ухмыляется и отпускает. Он не сдается, нет, взгляд не отводит, даже не моргает. Ничего хорошего это не сулит. - Прекрасно. Я сегодня еду в клуб, обсуждать очередную сделку, - улыбка становится еще опаснее, руки складывает на груди и поднимает подбородок. – Клуб закрытый, ты поедешь один как мой спутник. - Я предупрежу охрану, чтобы машина была рядом с клубом, - сообщаю спокойно, а Кинн выдает смешок, и на выходе кидает. - Будь готов к семи, адрес пришлю.       Вдох-выдох, Би, этот раунд как минимум в ничью. Оказывается, это не так сложно. Только где-то на краю сознания остается противное ощущение подвоха. Как можно выстроить границы после всего, что было пережито вместе? Да, мне бывает обидно, иногда хочется двинуть ему в челюсть и вернуть все те жестокие слова и поступки. Но ведь это ОН. Я всегда все ему прощал, не только совершенное, но и на будущее. Если бы не он, где бы я был сейчас?       Почему-то вспомнился момент, когда самолет Тавана уже был далеко в воздухе, а мы возвращались в кампус университета, и Кинн сидел на пассажирском сидении рядом со мной. Разбитый, раздавленный, он смотрел в окно и иногда вздрагивал. Никогда до этого и ни с кем после он так не ездил, всегда только сзади, как положено господину. И всегда со мной, когда мы ездили куда-то вдвоем.       Я вел медленно и аккуратно, иногда поглядывая на него, всем своим существом стараясь разделить эту боль, которую ощущал как свою собственную. Когда в отражении заметил блеснувший блик капли на его щеке, молча взял за руку. Он дернулся, а потом переплел наши пальцы не оборачиваясь ко мне. Мы так и добрались до здания, без слов, не глядя друг на друга, не отпуская рук.       Машина, шурша гравием, остановилась на запорошенной мелким снегом дорожке перед самым входом. Мы сидели еще пару минут, пока Кинн не повернулся, сильнее сжимая мою руку, потом отпустил и молча вышел, захлопнув дверь. Я только и смог, что выдохнуть с каким-то неуместным всхлипом и опустить голову на сложенные на руле руки. Не понимаю сам, чего ждал тогда, почему сразу не уехал на парковку и не вернулся в свою одинокую комнату. Казалось, сейчас он снова выйдет из поглотившей его двери и сядет ко мне… такой наивный дурак ты, Биг…       Но позже ночью Кинн пришел. Он был внешне спокоен, но боль в его глазах я считывал легко всегда, даже свет включать не нужно. Еще он был трезв как стекло, хотя я думал, что напьется. Он просто стоял и смотрел на меня, пока я так же молча не откинул свое одеяло, приглашая в свое успокаивающее тепло. Кинн пах как осенний хвойный лес, долго просто обнимал меня, гладил под одеждой. Как я мог удержаться чтобы не ответить ему тем же? Это было очень горячо, волны удушающей нежности, так не свойственные нам обоим, хотя ни одного интимного прикосновения, ни одного поцелуя, только эти поглаживания в темноте под одеялом. От близости такого дорогого и желанного человека я тихо сходил с ума и дрожал, как осиновый лист, покрываясь то испариной, то мурашками. Как будто все в первый раз, не то чтобы между нами, а вообще, в принципе.       В своих исследованиях мы продвигались постепенно, как будто неловко, маленькими шажочками, проводя осторожно не меньше раз десяти по границе белья прежде чем осторожно нырнуть глубже, открывая новый горизонт. Когда границ для рук уже не осталось, все было изучено вдоль и поперек, вместе с восходящим солнцем расцвел первый поцелуй, который длился как день, был похож на всю эту предшествующую ему игру.       Все было слишком: тяжесть его горячего тела, эти руки везде, куда только дотягивались, тяжелое обжигающее висок дыхание, каждый медленный глубокий толчок, разлившийся где-то глубоко под сердцем оргазм, и мой собственный влажный, судорожный, в попытке вжаться или вжать в себя любимого и родного человека, горькие, болезненные слезы осознания, что это больше никогда не повториться, которые он собрал губами с моего лица. Потом снова объятия, тихие отголоски, и сон, в который я провалился как в эту горячую, окружающую меня пустоту.       Утром я проснулся один, и в наших отношениях все изменилось навсегда. Обычное тепло сменил арктический холод. Сначала просто сдержанные реплики и полный безразличия взгляд, потом едкие упреки и комментарии, а после и вовсе манипуляции. Все это длилось до самого рейва и истории с моим наказанием.       После расправы надо мной Кинн вообще слетел с катушек. Я очень долго не мог понять, что сделал не так, где же я накосячил. Каждый раз получая удар – физический или ментальный – задавал только один немой вопрос: «За что?». Но ответа не было. - Биг, ты идешь? – Кен застал меня сидящим на полу в зале в своих мыслях.       Я даже не заметил, как осел и нырнул так глубоко в воспоминания. - Да, иду, - подхватился и вошел в зал, игнорируя его немые вопросы.       Около половины седьмого пришло сообщение с адресом, которое я перекинул Чану. Еще после тренировки я зашел к нему и сообщил о предстоящем задании, о котором он, как оказалось, был осведомлен. При этом он недоумевал, почему я должен был ехать один, и вообще почему именно я.       Все произошло слишком быстро, и если обычно мы готовили такие вещи тщательно и заранее, то здесь нас просто поставили перед фактом. Конечно, это не впервые приходилось быстро продумывать шаги, пути отхода, проверять и просчитывать возможные варианты. Но все было очень неправильно. Какая-то стремная, навязанная игра, в которой, похоже, предстояло действовать на чужой территории и по чужим правилам.       Чана явно напрягала эта ситуация, и мы решили, что ребята из охраны должны поехать к адресу и ждать в переулке у входа в клуб, если что, прийти на помощь. Брать переговорник не было никакой возможности, я мог тайком пронести только маячок – маленькое хитрое изобретение Арма, на которое не реагировали сенсоры и рамки. Слабовато, но хоть что-то. Еще он воткнул мини-маяк в телефон Кинна, тоже на всякий случай.       Мы многое знали о партнерах, с которыми должна состояться встреча. Довольно важный контракт, нужный результат, но очень уж сомнительные ребята эти итальянцы. Я, конечно, все понимаю, но разве можно было вот так подставляться? Или мне одному тут кажется, что все происходящее как-то медленно и верно выходит из-под контроля?       Чан не пытался со мной ни о чем говорить, кроме этого задания, и это к лучшему. Но на выходе из кабинета он обнял меня как-то рвано и нервно, будто прощался навсегда. От этого стало еще неприятнее на душе, и мой личный звонарь забил в тревожный колокол еще громче, с каким-то остервенением. Оставалось лишь обнять в ответ и прошептать куда-то в плечо, что все будет хорошо. Но Чан не поверил, он прижался губами к моему виску и тихо выдавил: - Будь осторожен, котенок! – Офигеть, вот это новости.       Я даже хотел как-то отреагировать, но Чан уже развернулся и ушел, взгромоздившись в свое кресло, будто ничего и не было. Что за нахер?       Еще один такой же странный чувак ждал меня в комнате. Кен сидел на своей кровати, поджав под себя пятки и ничего не делал. Просто для понимания, Кен – это то еще вертлявое кривое веретено. Медитации в духе тревожного ожидания – не его конек, вообще не его тема. - Ты заболел, чувак, не читаешь мангу и мультики не смотришь? – Пытаясь избавиться от навязчивого взгляда, шутканул я, копаясь в своем шкафу. Но Кен и бровью не повел. - Почему ты идешь один… с ним? – Спросил он вдруг, пытливо высматривая что-то в своих руках. - Откуда же мне знать? Это приказ, а их не обсуждают, - стараясь не выдавать сомнений в голосе я доставал и бросал на кровать то одну тряпку, то другую.       Достал белую рубашку с какими-то термонаклейками приложил к себе и повернулся к напарнику. – Как тебе? - Офигенно. Это просто хрень какая-то, - я посмотрел на рубашку, да вроде норм, снова на него, но Кен лишь возвел глаза к потолку. - Я мог бы посидеть в баре или прикинуться парнем номер два, да хоть официантом! Ты не должен идти с ним один! – Кен был чертовски зол, явно волновался. – Тебя почти все знают, в эту хрень с отношениями ни один дурак не поверит! – Резонно заметил он.       Справедливости ради я тоже про это думал, но выбора-то все равно не было.       Парень трясся от негодования и волнения, и это так четко отражало мое собственное внутреннее состояние, тщательно скрываемое под маской спокойствия. Вот бы и его немного привести в норму, а то изведется в мое отсутствие. Я сел напротив него, зеркаля позу, положив руки ему на колени, успокаивающе поглаживая. - Ну ты чего? Это просто задание, как и многие другие. Хочешь, я позвоню или напишу, как все закончится? – Он поднял взгляд и обреченно кивнул. Что еще оставалось делать? - Я не придумал ничего лучше, чем нарядиться в джинсы, майку и обычную рубашку. С собой только сотовый и маячок в кармане джинсов, на всякий случай. Как я тебе? – Уже собравшись показался ему.       Кен все так же сидел в позе лотоса, смотрел куда-то в одну точку. На мой вопрос окинул взглядом, выдохнул. - Лучше всех. Биг, будь осторожен. - Как всегда, - спокойно ответил я и хотел выйти, когда он догнал меня и обнял сзади, прижимаясь носом к загривку. – Все будет хорошо, бро, все будет, - я похлопал его по ладоням, освободился и вышел, не оглядываясь.       Вот черти! Все нервы мне вытрепали своими переживаниями. Ну нафига все эти обнимашки и прочая сопливая хрень, как на похоронах, право слово. Так недолго и беду накликать. И так еду не пойми куда, не пойми к кому без четкого плана и даже без оружия. Сука, ну кто так делает? Как сопливые дилетанты!       Кинн был одет в клубное: яркий пиджак, черная майка с принтом, строгие брюки с металлическим отливом - как всегда неотразим.       Нас вез водитель, а самими расположились на заднем сидении, изображая пару. Всю дорогу до клуба он рассматривал меня, а я пялился в окно и не поворачивался в его сторону. Где-то на середине пути он кончиками пальцев толкнул меня куда-то в плечо. - Нервничаешь? – Первое спокойное за пару лет. - Да, - честно отозвался я, не поворачиваясь. – Почему так? Чего им надо? – Не особо рассчитывая на ответ спросил я тихо. - Я сам толком не знаю. Это побочная ветвь семьи итальянцев, с которой отец работает уже много лет. Думаю, что это испытание лично для меня. Поэтому так много условностей, - он говорил спокойно и серьезно, как раньше, пару лет назад, когда между нами было еще тепло и дружба. От этого аж подбросило, и я не смог удержаться, заглянув в его глаза. Спокойствие и теплая улыбка, от которой аж мороз прошел по коже. Что с тобой, Би, отвык от нормального к себе отношения? - Это очень похоже на ловушку, - шепчу на автомате, вглядываясь в этот непривычно родной взгляд.       Даже не заметил, как нашарил его руку, как он переплел пальцы и вдруг неожиданно поднес их к губам, касаясь совсем невесомо, но запуская целый табун мурашек по коже и бабочек в животе. Вот вообще неуместные сейчас эмоции. - Соберись! – Нужно сосредоточиться и не терять бдительность, - шепчу, теряя самообладание и под офигевший взгляд водителя чувствую, как он притягивает и совсем осторожно накрывает губы, сжимая свободной рукой внутреннюю поверхность моего бедра. – Кииинн. - Что, малыш? – И снова поцелуй. Как разряд электричества по позвоночнику. Никогда он так меня не называл, даже когда все было относительно тепло и нежно между нами. Непривычно и так приятно, особенно в купе с этими ласковыми поцелуями, нежными поглаживаниями, вырывающими тихий стон-всхлип прямо из груди. Как хочется запустить руку в эти мягкие волосы, но решаюсь только сжать его пальцы на бедре, боюсь спугнуть момент, словно все это мне просто снится под утро. Сейчас открою глаза, и сон улетучится, будто его и не было вовсе. Чувствую, что уже поплыл, и в этот момент мой колокол врывается в тишину, оглушая. «Какого хера ты делаешь, Биг?» - Жесткая мысленная пощечина самому себе. - «Тобой же играют, манипулируют, мстят за ересь в раздевалке! Это все не может быть правдой, да с хера ли?» Вырываюсь, отталкивая его от себя. - Какого ты творишь? – Забыв про субординацию, да про все на свете, злюсь на него, на себя, на водителя, красного как омар. – Это какая-то очередная игра? Решил ударить побольнее? Думаешь, мне мало? Да за что вообще? - Не помню, чтобы ты был против, - отстраняется как-то обиженно-задумчиво. – Считай, что это для настроя. Просто для работы, - утыкается в окно. - Я тебе не игрушка! – Получается с какой-то злостью. – Хватит с меня твоего упрямого садизма! Найди себе другую подстилку и тяни жилы, сколько влезет! А во мне уже ничего не осталось! Нечего больше… тянуть! – Осекаюсь, мы все же не одни, да и как я вообще посмел. Тоже отворачиваюсь. В шоке сам от себя, лицо горит – ну надо же так разозлиться. - Да что ты! А кто ты тогда? Не слишком ли много эмоций для телохранителя? Из которого нечего больше тянуть? – Мне показалось, или он тоже разозлился? - Реально считаешь, есть какие-то нормативы? По десятибалльной шкале может? Один для телохранителей и десять для истеричных сучек? – Чувствую, как снова накатывает, вот – вот забрало упадет. – А твой-то уровень где? - Да там же, где и твой, истеричка! – Разворачивается и хватает за рубашку, тащит на себя со злобой в глазах. Врядли вообще отражает суть разговора. – Ты охренел в конец, мелкий придурок? Думаешь, имеешь право на меня орать? - Да ничего я не думаю! - Оно и видно! Совсем уже края потерял… - в этот момент машину сильно тряхнуло - бедный водитель проезжает на красный, и мы в один голос орем. - Следи за дорогой! – Пересекаемся взглядом и одновременно нападаем друг на друга с какими-то злыми, эмоциональными поцелуями, и я снова оказываюсь прижатым к заднему сидению этим тяжелым телом.       Это уже похоже на какой-то извращенный рефлекс Павлова: возбуждение на фоне ярости и злости. - Кинн, ты чертов … ублюдок! – Нет никаких сил сдерживать стоны, и уже никакого дела нет до охреневшего вкрай водителя, мечтающего раствориться в воздухе. - Маленькая, злая сучка! – Сквозь влажные причмокивания голосом, от которого можно сразу провалиться в экстаз. - Скучал по мне, гребаный садист? – Рубашка и пиджак летят на переднее пассажирское, ладно не на голову водителю. - Ненавижу… давай быстрее! – Лязганье ремней и звук расстегнутых молний. – Что за нахер тут с твоими пуговицами? Давай сам! - Перетопчишься! – А сам уже расстегиваю пояс на джинсах дрожащими пальцами. – И кто бы вообще говорил! Трусы с Микки Маусом? Тебе одиннадцать что ли? - Захлопнись! Сам напросился, так что не жалуйся! Выдеру как последнюю шлюшку!       Водитель резко затормозил на обочине и вылетел из машины, как ошпаренный. Полный писец! Завтра об этом будут знать все в поместье. Ну и плевать, главное то, что сейчас и здесь происходит какое-то безумие, взрывающее мой многострадальный мозг и каждую клеточку тела. - Позови его, где он там утратился? – Через полчаса командует Кинн, закончив возиться с одеждой, поправляя прическу через зеркало заднего вида. - Да, сейчас, только рубашку застегну, - говорю под нос, пытаясь еще дрожащими руками справиться с пуговицами.       Кинн перехватывает руки, поправляя выбившуюся прядку за ухо. - Не нужно, лучше вообще ее сними, все равно помялась, - он проходит большим пальцем по моей нижней губе и отстраняется.       Слизываю его прикосновение и поправляю завернувшийся лацкан пиджака. На секунду мы замираем, глядя друг другу в глаза и заливаемся хохотом. Давно я не видел такого его смеха, даже глаза улыбнулись. На душе так тепло и приятно, всеже сбрасывать напряжение полезно для здоровья. Но я точно знаю, что это все равно не по-настоящему. Как бы не хотелось верить, как бы это не выглядело со стороны. Эта мысль отражается на моем лице, и я знаю, что Кинн тоже легко считывает мои эмоции, поэтому грустнеет и просто отворачивается к окну.       Стаскиваю рубашку, кидая на полочку за сидением и выхожу из машины. «Какого черта происходит?» - думаю про себя и зову водителя. До одури хочется курить. В висках пульсирует, но надо брать себя в руки.       Водитель, что нарезал круги по площадке, быстро выбрасывает очередную сигарету и возвращается, кидая мне очень тихо: - Вы ебанутые. Оба, - и пока дверь еще не открылась, отвечаю ему: - Тебе показалось, - и без тени сомнения, возвращаюсь в салон.       Ненавижу эти вычурные заведения. Шум-гам, толпа народа, все пьют, уровень виктимности зашкаливает. Кинн Выходит первым и подает мне руку, снова переплетая наши пальцы. Ничего особенного, просто чтобы поддержать легенду и подать сигнал при необходимости.       Сначала мы вошли в основной зал, и пока Кинн беседовал с партнерами, все так же удерживая меня за руку, я осмотрелся. Как всегда, пафосное место, толпы мажоров и расфуфыренных девиц, которых сложно было назвать одетыми. Взгляд зацепился за две фигуры в баре, явно выбивавшиеся из общей массы.       Во-первых, это были явно иностранцы: девушка блондинка с нечитаемым строгим взглядом неестественно зеленых глаз, и рядом с ней парень с открытым, почти доверчивым взглядом и кошачьими повадками. Во-вторых, они были одеты не как все, никакой яркости, россыпей страз и вообще ничего. Одинаковые черные рубашки из ткани, похожей на шелк, одинаковые темные джинсы – как какие-то странные близнецы из фильма ужасов. Еще они о чем-то оживленно беседовали, пока мы не вошли, а потом уставились на нас и не сводили глаз, пока Кинн не увел меня в отдельный зал для специального обслуживания.       Комнаты находились на втором этаже, представляли собой просторный зал с огромным столом, обрамленным яркими мягкими диванчиками. Справа от входа находилась дверь в зал с джакузи и душем, там же находилась сауна и комната отдыха с огромным круглым траходромом – больше это никак не назвать. Мы были здесь раньше с другими телохранителями, сопровождали и Кхуна Кинна, и Кхуна Корна, и эту территорию я хорошо знал.       Только сегодня у меня была другая роль, и свободно походить и посмотреть, что к чему было уже невозможно. Поэтому я состроил невинную, на сколько это возможно, улыбочку и отпросился в уборную. В помещениях было пусто и чисто во всех смыслах, поэтому задерживаться не было смысла. Но сообщение Чану я все же отправил.       Когда вернулся в зал, стол уже был накрыт, а людей в зале стало в два раза больше. Сначала мы заходили вчетвером, нас двое, партнеров двое. Сейчас без меня здесь было семь человек, и это напрягало. Меня не было от силы минут пять, когда все успело так измениться? Но больше всего напряг потемневший взгляд Кинна.       Я сел около господина, обнимая его с милой улыбочкой, и тихонько поинтересовался, все ли нормально. Кинн сначала коротко сжал мою руку, сигнализируя, что все нормально, потом взял со стола стакан с чем-то розовым и протянул мне, коротко кивнув. Все же что-то было не так, дрожь в руках его выдавала, поэтому я попытался отказаться, но Кинн настаивал, и пришлось глотнуть. - Мы тут пили за удачное заключение сделки, ты пропустил, малыш, - последнее слово кольнуло под ребро, заставляя нервничать еще сильнее. Но Кинн снова взял за руку, и я попытался расслабиться.       Сначала все было нормально, обычная беседа босса с итальянским хмырем, сидящим напротив. От него просто несло чужаком за версту, даже вел себя он слишком по-итальянски, что бы это не значило. Дорогой костюм, галстук, прилизанные волосы, дурная улыбочка, которая даже Вегасу не снилась. Рядом его брат, по крайней мере он так его всегда и всем представлял, хотя еще с первой встречи во мне засела мысль, что родства в этих двоих ни капли. Парень больше напоминал наемника. Всегда просто одевался, смотрел на гостей оценивающе, серьезно, никогда не пил, только делал вид, как будто постоянно на чеку – просто как я с Кинном. Мы тоже такие же «братья». По сути знакомые все, или почти все, лица. На каждого было досье, которое я сегодня снова не раз прочитал. Но двое ребят рядом с итальянцем были мне не знакомы. Конечно, это было странно, но я решил действовать по обстоятельствам, деваться уже было некуда, мы пришли.       Я кожей чувствовал напряжение господина и пытался уловить от него хоть какой-нибудь сигнал. Но он не реагировал на мои посылы, только когда произносили очередной тост, он подталкивал этот стакан с розовой жидкостью, а я подносил к губам, стараясь не показывать, что лишь претворяюсь. Хотя, конечно, жидкость все равно попадала на губы и в рот, и я заглатывал ее в небольших дозах, не разбирая вкуса, не понимая, что совершаю самую большую ошибку.       Осознание пришло, когда меня совершенно неожиданно повело и резко стало жарко.