Ноунэйм

      Сквозь веки безжалостно продирается яркий свет, и всё тело болит так, будто в нём переломали каждую, даже самую мелкую, косточку. Он не хочет открывать глаза, хочет уйти от этого света, спрятаться, перевернуться, накрыть голову подушкой. Ну что за пытка – включать такой яркий свет, когда человек болен. И внутри черепа гудит, словно выпил слишком много какого-нибудь дешевого и отвратительного пойла. Да, он однозначно болен и хочет покоя. Так... а почему, собственно, он болен? Гокудера открывает глаза, но быстро привыкает к освещению. Свет оказывается не таким ярким, но все равно причиняет сильный дискомфорт. Гудеть в голове не прекращает, в ушах противно звенит, что сильно дизориентирует в пространстве, и некоторое время, кажущееся ему вечностью, Гокудера не может понять, где пол, где потолок... где он вообще, черт возьми, находится?! Голова начинает кружиться, и он прикрывает глаза – оказывается, что так лучше, так сразу накрывает ласковая темнота, обещающая покой, и даже неприятные ощущения перестают беспокоить.       – Не спать, – кто-то похлопывает его по щеке, бесцеремонно вырывая из приятной неги, а Гокудера узнает насмешливый голос раньше, чем снова открывает глаза.        – Кикё... – с досадой хрипло произносит Гокудера. Во рту пересохло, он облизывает губы и наблюдает, как мужчина рядом, силуэт которого слегка расплывается, внимательно рассматривает медицинскую карту.       – Легко отделался. Всего лишь ушибами и небольшим сотрясением. Интересно, какие технологии ты использовал, чтобы приобрести подобную взрывоустойчивость?       – Тяжелое детство, деревянные игрушки, прибитые к полу, – бурчит Гокудера.       – Хо-хо! И чувство юмора на месте. Жить будешь, – Кике небрежно вешает медицинскую карту на спинку кровати.       – Слушай, я не фанат ролевых игр в "доктор-пациент", так что кончай, – Кикё снова начинает неимоверно раздражать своими манерами. Еще и халат белый на себя зачем-то напялил, но лучше от этого выглядеть не стал. Однако раздражение внезапно помогает Хаято быстрее прийти в себя – даже в ушах звенеть немого перестало. – Что случилось?       – Очередное покушение. Опять неудачное, только ты зачем-то подставился, – Кикё безразлично пожал плечами. Он хотел бы похвастаться тем, что в череде бесконечных неудачных покушений уже научился различать почерк убийцы и заранее предугадывать его действия. Но это было не так. В этот раз все по-другому, хоть и сомнений не возникло, что аварию подстроил тот же человек, что и до этого охотился за хранителем облака Марэ. Но в этот раз убийца знал наверняка, какие струны души Кикё следует задевать. Иллюзия была выполнена крайне умело: даже привыкший к присутствию сильного иллюзиониста рядом, когда-то специально натасканный чувствовать большинство иллюзий, Кикё не сразу сообразил, что они попадают в засаду. Единственное, что выдало иллюзиониста – это то, что Кикё точно знал, что развернувшаяся перед ним сцена не может быть правдой. Это больше всего и беспокоило: кто-то не просто намеренно подстроил заранее провальное покушение, но знает о хранителе облака такие вещи, о которых не может знать никто... И теперь его стойко преследовало ощущение, что это было вовсе не очередное неудачное покушение. Это было предупреждение. Но о чем? Кикё лишь еще больше запутался, перебирая в голове возможные варианты все те несколько часов, пока Гокудера был без сознания – ничего не знающий и не подозревающий хранитель урагана Вонголы, кажется, мало имевший дела с иллюзиями, повелся.       – И правда, зачем? Быстрей бы тебя прихлопнули – быстрей бы я нашел убийцу.       – Хо-хо! Действительно, – Кикё вынырнул из своей задумчивости, скривив губы в привычной улыбке, будто его совершенно ничего не беспокоило. – И мне не пришлось бы тащить тебя в общественную больницу на окраине города и представляться твоим любовником. Видишь ли, в наше с тобой родство в приемной не поверили, – тут же ответил хранитель облака на немой вопрос и возмущенный взгляд Гокудеры. – Ладно, личные отношения выясним потом. Сейчас нужно выбираться отсюда, пока кто-нибудь заинтересованный не обнаружил, что твои документы поддельные. Отлежишься дома.       – Согласен, – и Гокудера поспешил собраться с силами, поднимаясь с больничной койки. И мысленно обещая при этом собственноручно прибить или придушить Кикё, когда все закончится. Просто так. Гокудеру слегка пошатывало, мир перед глазами не спешил фокусироваться, так что пришлось нехотя опереться на предложенную руку, по крайней мере, до того момента, пока они не покинули палату и не добрались до пожарной лестницы, которая должна была привести их к выходу.       Нужно было незаметно миновать приемный покой отделения скорой помощи и оказаться возле пожарного выхода, но лестница, по которой они спускались, оказалась заваленной на середине пути, вопреки всякому здравому смыслу. "Видимо, тут всем плевать на безопасность", - раздраженно подумал Гокудера. Делать большой крюк по больнице в его состоянии совершенно не хотелось, хоть он и чувствовал, что благодаря движению и необходимости действовать, а не разлеживаться в постели, ему стало уже гораздо лучше: в глазах больше не двоилось, голова почти не кружилась, а на боль он просто не обращал внимания. Так что, к его огромному облегчению, помощь Кикё ему тоже не требовалась – Хаято был в полном порядке! Но им всё равно пришлось свернуть в коридор, уходящий в противоположное от лестницы направление. Судя по плану эвакуации, сиротливо висящему на видавшей виды серой стене, этот коридор вел через отделение, где находились дети-инвалиды на длительном лечении, а за ним располагался еще один пожарный выход. Благо, что вечерние обходы еще не начались, и в коридорах было тихо и относительно пусто, да и Кикё со знанием дела изображал из себя врача-интерна перед молоденькими медсестрами, случайно встречавшимися на пути:       – Первый день здесь. Заблудился. В какой стороне лучевая диагностика? Подозрение на перелом... – и таинственно понижает голос, кидая косой взгляд на "пациента", что Гокудера не может расслышать, перелом чего он ему приписал, зато медсестры тут же заливаются краской, зажимают рот руками, чтобы не расхохотаться, и машут в нужном направлении. А тот уже очаровательно улыбается: – Благодарю.       Пока хранитель урагана в раздражении мысленно перебирал все доступные ему болезненные способы убийства Кикё за такие шуточки, – нашел, когда веселиться и с девушками заигрывать! – они уже попали в детское отделение. Гокудера старался не смотреть в сторону стекла, за которым располагалась игровая комната, когда они проходили мимо. В подобных старых и плохо спонсируемых больницах еще сохранились общие комнаты, в которых дети могли проводить свободное время, а огромное прозрачное стекло шириной практически во всю стену служило вместо камер наблюдения, облегчая жизнь медицинскому персоналу, но точно не несчастным больным детям. Гокудера не любил маленьких детей. Он вообще детей не любил – они всегда его раздражали. Но не был при этом лишен сочувствия, и смотреть на подобное ему было чуть ли не физически больно. Так что, закусив нижнюю губу, решительно ускорил шаг, чтобы как можно быстрей миновать это унылое место, и только через несколько метров обнаружил, что Кикё сильно от него отстал, неожиданно замешкавшись.       – Ну, ты идешь? - поторопил его Гокудера. – Или собрался тут прорасти? - и тут же осекся, раздраженно взглянув через плечо и обнаружив хранителя облака в каком-то странном оцепенении: Кикё напряженно застыл посреди коридора, будто на полушаге, и его взгляд был направлен в одну точку, находящуюся за стеклом. Гокудера тоже невольно напрягся, ожидая чего-нибудь крайне нехорошего. Что может быть хорошего, когда всегда легкий и уверенный в себе хранитель облака ведет себя подобным образом? И уже потянулся к запасным карманам, где у него обычно было спрятано оружие, готовый защищаться или атаковать, одновременно проследив за взглядом застывшего Кикё. И руки сразу дрогнули и опустились.       Картина была печальная и удручающая. Даже не так. Какая-то смесь скорби, брезгливости и сочувствия, когда Гокудера увидел, на что, а, вернее, на кого направлен взгляд хранителя облака. И немного страшно. Не за себя. Просто необъяснимо страшно. К стеклу со стороны игровой комнаты буквально прилипла девочка-подросток. Девочка, похожая на привидение: поблекшие длинные голубые волосы, спутанные и неухоженные, огромные глаза цвета неба, будто выцвели, побелели, горят лихорадочным блеском, округлое лицо покрылось неестественной краснотой, рот в изумлении приоткрыт. И прижалась к стеклу так плотно, что оно запотело под ее маленькими бледными ладонями, будто это стекло – единственное спасение, которое еще удерживает ее в этом мире. Впрочем, ответный взгляд Кикё был не менее красноречив и ничуть не хуже, и улыбаться он перестал.       – Жди здесь, – Кикё первым вышел из оцепенения, еще до того, как Гокудера сообразил, где он уже видел эту девочку и что все это могло означать. А хранитель облака, убедившись, что рядом никого нет, быстрым шагом ринулся в отделение. Гокудера так и остался стоять недоуменно на месте и наблюдать происходящее за стеклом, словно в экране большого телевизора.       "Вы не из нашего отделения. Вам сюда нельзя!" – раздался возмущенный громкий женский голос. Дальше, конечно, Гокудера расслышать ничего не мог, но понял, что завязался небольшой спор. Чем спор закончился – он тоже не мог проследить, но просто стало тихо, как и до этого. И подозрительных звуков типа падения тела или чего-то такого, что означало бы, что Кикё вышел из себя, тоже не было. Так что Хаято послушно остался ждать на месте. И не потому, что ему так сказали, а потому что ни соваться со своей "помощью", о которой никто не просил, ни тем более присутствовать рядом в подобный момент, который уже начал наблюдать, не хотелось. А Кикё уже опускается перед девочкой на одно колено. И только сейчас Хаято заметил, что девочка с длинными голубыми волосами сидит в инвалидном кресле.       – Кикё, дурак! Где ты был?! – Блюбелл сразу же сердито забарабанила маленькими кулаками по плечам мужчины, как только он оказался рядом, но через секунду стремительно повисла у него на шее, громко расплакавшись.       – Ну, тшшш... – Кикё обнял её аккуратно за спину, подтягивая к себе ближе и позволяя выплакаться. Блюбелл сразу затихла, только лишь всхлипывая и цепляясь пальцами то за шею, то за бирюзовые волосы, то за халат на плечах хранителя облака, будто не зная, за что ухватиться. Но уже через мгновение отстранилась от него сама, вытирая ладонями мокрые, еще более неестественно раскрасневшиеся щеки, глядя на него серьезно и совершенно несчастно.       – Не бросай меня здесь... Здесь ужасно! Они не пускают меня плавать и заставляют принимать таблетки, от которых постоянно хочется спать.       – Не брошу, – Кикё ласково улыбнулся, убирая за ухо прядь голубых волос, прилипших к мокрому лицу Блюбелл. – Прости, что так долго не приходил.        Гокудера не мог понять, откуда взялось это неприятное щемящее чувство у него в груди, пока он наблюдал за всей этой картиной. Да, это определенно было неприятно, даже неправильно наблюдать за подобной сценой, совершенно противоестественно. Будто эта картина сейчас выворачивала весь его мир наизнанку вместе с ним. Хранитель урагана никогда не воспринимал ни членов Мильфиоре, ни Погребальных Венков, ни тем более Бьякурана, как обычных людей. Он вообще никогда не воспринимал врагов, как людей. А этих тем более. Потому что знал, что им до человечности, как до луны пешком, раз они связались с Бьякураном и поддерживали его идею по уничтожению мира. Но... когда Хаято теперь стал невольным наблюдателем подобной, даже трогательной, сцены, ему начало казаться, что он ошибся. Это просто люди. Обычные. С обычными человеческими эмоциями, с обычными проблемами. Такие же... как они? От этой мысли резко стало дурно, и Гокудера до конца понял Десятого – Савада обладал просто удивительной способностью быть непредвзятым и принимать вещи такими, какие они есть. Но в глазах защипало не от трогательной сцены, и не от щемящего чувства внутри, отдающегося тупой ноющей болью в сердце. А от того, что Хаято ощутил острую нехватку кого-то очень важного рядом. Кого-то, кого он мог бы так же внезапно найти, обнять и больше никогда не отпускать. Он поспешил отвернуться.       – Пойдем домой, а? Только... это... – Блюбелл кинула взгляд на свои колени, прикрытые белым больничным платьем. – Я снова не могу... – и опять ее губы задрожали, а из глаз покатились крупные слезы.       – Это ничего страшного, – Кикё взял ее за руки, не переставая мягко улыбаться и не давая девочке снова расплакаться. – У нас ведь есть технологии. Все поправимо. Пойдем домой – ты и правда тут задержалась.       – Кажется, поездка в Италию на некоторое время откладывается, – почти деловым тоном произнес Кикё, возвращаясь к Гокудере уже с Блюбелл на руках и отвлекая его от собственных грустных мыслей.       – Эй! Что тут делает этот? Это же один из Вонголы! – тут же возмутилась Блюбелл при виде Гокудеры, совсем уж невежливо ткнув в него пальцем и капризно надув губы, что особенно забавно смотрелось в сочетании с ее раскрасневшимся и припухшим от слез лицом.       – Все в порядке, Блюбелл. Он с нами.       – Я с этим мерзким типом никуда не поеду. Что ты задумал, Кикё?! Лучше оставь меня здесь! Все, пусти давай! – девочка тут же попыталась вырваться из чужих рук и даже укусить хранителя облака, выражая все свое недовольство.       – Ах ты пакость мелкая! – все мысли о том, что Погребальные Венки такие же люди, резко улетучились из головы Гокудеры. А Блюбелл в ответ скорчила противную рожу и показала ему язык.       – Гокудера, ну ты же взрослый человек... – закатил глаза и осуждающе покачал головой Кикё, все еще пытаясь справиться с брыкающейся в его руках Блюбелл. Впрочем, особо справляться и не пришлось. Кажется, удовлетворившись своей шалостью, она снова доверчиво обвила руками шею мужчины. – Блюбелл в шоке. Не стоит обращать на ее резкое поведение внимания. А нам нужно поспешить к машине и как можно скорей убраться отсюда. Мне пришлось убедить пару медсестер... весьма неординарным способом. Так что скоро тут разразится скандал и набежит куча полицейских.       Что это за способ убеждения был, Гокудера знать не хотел, но предпочел думать, что Кикё никого не убивал, а использовал только лишь силу своего обаяния. Конечно, теперь, когда их стало больше... Точнее, когда "врагов" стало больше, чем его одного, Хаято не очень-то хотелось двигаться с ними дальше. Но добраться до безопасного места и правда было нужно, так что он поспешил за хранителем облака. До машины они добрались на удивление быстро, не встретив по пути ни единого препятствия – даже с магнитной дверью пожарного выхода возиться долго не пришлось.       – Давайте оба на заднее сиденье. И не подеритесь, – скомандовал Кикё, усаживая Блюбелл в машину, уже сильно отличающуюся от той, на которой они ехали с утра в аэропорт, и пытаясь попутно спрятать свои волосы обратно под шляпу, чтобы они были не так заметны. – Чего ты застрял? Тоже собрался тут прорасти? – Кикё усмехнулся, тогда как Гокудера вовсе не спешил садиться рядом с насупившейся Блюбелл, смотрящей на него грозно: "Только попробуй – выцарапаю глаза". Гокудера мог бы пригрозить тем же, но Кикё его уже подтолкнул под спину, поспешно стягивая с себя медицинский халат и заталкивая его куда-то под сиденье.       – Разборками между собой потом заниматься будете, – произнес Кикё раздраженно, прекрасно замечая эти переглядывания. – Не повезу я тебя с сотрясением на переднем сиденье. Так что или сидите рядом тихо и молча, или запихаю кого-нибудь из вас в багажник. Да, Блюбелл, кого-нибудь.        Кажется, угроза возымела эффект и на Блюбелл, сразу притихшую и сменившую выражение лица на более дружелюбное, и на Хаято, который все же забрался на сиденье рядом с девочкой, хоть и отодвинулся от нее подальше – ему было не особо интересно раненому исполнять роль няньки для капризного и озлобленного ребенка, который способен еще и кусаться. К тому же ехать на заднем сиденье казалось разумным – за тонированными стеклами их не будет видно.        "Господи, сначала Ламбо, а теперь эта. Когда уже это закончится?"...