Ноунэйм

      – Шел бы ты домой. Ты тут уже третьи сутки.       – Что? – Кикё поднял растерянный взгляд, встретив перед собой худощавую пожилую женщину, будто не услышал, что она говорит. Медсестра покачала головой и всучила ему чашку кофе, недовольно поджав тонкие губы. – Спасибо, – теперь Кикё растерянно смотрел на чашку, сомневаясь, что кофе ему поможет. От кофе его уже откровенно тошнило, да и напиток уже не бодрил, но, помедлив, он сделал глоток.       – Все равно ты ничем не поможешь, сидя в коридоре. Да и неужели они сами не справятся? – продолжала ворчать себе под нос медсестра, спрятавшись за высокую стойку, где заполняла документы, обращаясь скорее сама к себе, чем к Кикё. Но Кикё ее услышал и слабо улыбнулся. Адора всегда была похожа больше на классическую английскую учительницу, чем на медицинского работника – неприветливая, очень требовательная и принципиальная. Она почти никогда не улыбалась, имела привычку отчитывать не только младших медсестер, но и врачей, но при этом была ненавязчиво заботливой, внимательной, и лучше, чем Адора, никто в отделении не умел устанавливать подключичный катетер.       – Иди хотя бы в комнату отдыха. Я позову, если что-то будет известно, – медсестра выглянула из-за стойки и смерила Кикё строгим взглядом.       – Да, наверное... – Кикё медленно моргнул и поднялся с жесткого пластикового сиденья, слегка покачнувшись и мысленно соглашаясь с тем, что отдых ему не помешает.       Он завернул в туалет, чтобы вылить остатки кофе и умыться. Из мутного маленького зеркала над раковиной на него смотрел молодой человек лет ста пятидесяти, если судить по худобе, кругам под глазами, поблекшим волосам, которые он минут пять безуспешно пытался собрать в хвост, и бледному лицу. Хоть Кикё не было еще и двадцати трех, но от регулярного недосыпа и напряженной работы он выглядел не краше нежити, восставшей из могилы. Его смена уже давно закончилась, и нужно было правда идти домой, но он остался в больнице. И не понимал, почему это так важно для него, просто чувствовал, что сейчас должен быть здесь.       Среднестатистическая общественная больница в пригороде, где постоянно не хватает врачей и оборудования: иногда приходится дежурить в две смены. Он не жаловался на переработки. Наоборот, для начинающего врача это хорошая практика: немного стресса, много опыта и самые разнообразные пациенты. И ничего страшного, что практика напрочь лишала его личной жизни и не улучшала внешнего вида – временные трудности. В отличие от крупного города, в небольших городах и пригородах люди чаще обращались за медицинской помощью с совсем запущенными случаями – кому-то лечиться слишком дорого, кто-то верит в народную медицину и с банальной простудой или обострением радикулита на прием не пойдет. Кикё, хоть и специализировался на детской хирургии, но часто помогал дежурному педиатру и так же часто сталкивался с поселковым менталитетом: мамочки сначала несут приболевшее дитя к знакомой бабке, а когда отвар капусты, свёклы, заговоры и бог знает что еще, не помогло, бегут со всех ног к врачу. Хорошо, что это обычно касается чего-то несерьезного, вроде раздражения и сыпи от подгузников или воспаления десен, когда начинают резаться первые зубы.       Кикё не мог похвастаться особой любовью к детям, чтобы специально выбрать педиатрию, но ему не хватило ровно двух баллов на экзаменах при распределении, чтобы начать практику по другому направлению. Просто не повезло. Впрочем, он не счел это за неудачу и решил специализироваться на хирургии. И атмосфера в детском отделении была более доброжелательной, и среди пациентов не попадались пропойцы и наркоманы, парализованные после инсульта, и случаи бывали сложные, и направление сулило в целом неплохую карьеру, если постараться. Он старался.       Последняя смена не стала исключением – сложная многочасовая операция, где он в поте лица ассистировал хирургу без перерыва на отдых. После автомобильной аварии совсем не было времени везти девочку в центральный госпиталь – каждая секунда была на счету. Потом пять минут выдохнуть, завершить вечерний обход, дождаться пересменки, надеясь, что из отделения скорой помощи не поступит очередной сложный пациент, и, наконец, отправиться домой. Завалиться, не раздеваясь, в постель, проспать почти сутки, а в оставшееся время штудировать учебники и истории болезней до следующей смены.       Не успел он добраться до раздевалки, только халат расстегнуть, как натолкнулся в пустующем ночном коридоре на беременную женщину, которой здесь не должно было быть - родильное отделение находилось в другом крыле здания.       – У вас все хорошо? Может, позвать медсестру?       – А, нет, – женщина ласково улыбнулась, придерживая руками большой живот – кажется, ей вот-вот пора было рожать. – Хотя, наверное, да. У меня вода закончилась в палате, и... я заблудилась.       – Я вас провожу. А потом позову медсестру. Какая у вас палата? – Кикё не сложно было потратить несколько минут, чтобы помочь, и он уже собирался повести женщину в нужную сторону, но она не двинулась с места.       – Палата... кажется, что-то не так...       Кикё не сразу сообразил, что случилось, встретившись с обеспокоенным выражением ее стремительно бледневшего лица. Он открыл было рот – спросить по привычке "где болит?", но скорее даже почувствовал, тут же посмотрев вниз, как на белом кафеле под его ботинками расползается ярко-алое пятно крови.       – Вот же срань! – не сдержавшись, он выругался вслух, подхватывая женщину под руки, не давая упасть на пол. – Сестра!       До утреннего обхода оставалось совсем немного времени, так что комната отдыха должна была освободиться. Из операционной, куда доставили ту беременную женщину, не доносилось ни звука – плохой знак. Не то чтобы Кикё всегда сильно переживал за пациентов – он от подобной эмпатии избавился еще на первых курсах, иначе бы сошел с ума, но сейчас испытывао стойкое ощущение, будто он лично причастен к случившемуся. "Пора к психологу записаться...", – промелькнула мысль в его голове, но Кикё решил еще на минутку заглянуть в коридор рядом с операционной и выяснить, не изменилась ли ситуация, прежде чем уйти.       – Ты! – дверь резко распахнулась перед ним, из операционной показался врач, по самые глаза замотанный в хирургический костюм, до локтей и колен перепачканный кровью. – Ты же из детского отделения? Халат, живо! Поможешь! – скомандовал он и сразу же скрылся.       В операционной действительно занят был весь персонал: и врач, и медсестры, – пытаясь стабилизировать состояние пациентки и готовясь провести кесарево. Задача Кикё была маленькой – освободить руки медсестер, забрать ребенка и поместить в специально приготовленный бокс.       – Зажим. Еще зажим. Быстрей, – командовал хирург. Медсестры и ассистент сгрудились вокруг стола, что-то неприятно хлюпнуло, через несколько секунд раздался детский плач. Кикё не видел, слишком сосредоточенный и шокированный происходящим, а лишь почувствовал, как ему в руки лег теплый сверток. Он опустил глаза вниз, завороженно разглядывая сморщенное, покрытое слизью и кровью существо, заходящееся громким криком, от которого звенело в ушах, существо настолько маленькое, что поместилось на одном его предплечье. "Девочка. Выглядит здоровой", – а та, будто почувствовав себя в безопасности, резко перестала плакать и размеренно засопела. Маленькое, бледно-розовое лицо, больше не искаженное криком, разгладилось, на висках и на лбу виднелись причудливые завитки совершенно белых волос, словно лепестки... "Лилия", – подумал Кикё.       – Господи! Толку от тебя никакого! Спишь на ходу! – грубо обратилась к нему медсестра, забирая из рук ребенка. Похоже, что операция закончилась...

***

      Практика и квалификационные экзамены остались позади. Над рабочим столом в кабинете красовалась свеженькая лицензия хирурга. Но Кикё по привычке находил время, чтобы помочь врачу совершать утренний обход в детском отделении. В палате с младенцами суетились медсестры: мыли и пеленали новорожденных, готовили их, чтобы отнести на первое кормление к матерям, а кого-то проводить домой. В конце палаты одиноко возились в люльках несколько малышей разного возраста, те, которых некуда было относить – мамы их не ждали.       Кикё снимает медицинскую маску, не первый раз игнорируя правила, когда подходит к кроватке девочки с белыми волосами. Малышка начинает активней возиться и улыбаться, когда видит его лицо. Пытается тащить палец в рот, хотя распашонка мешает, забавно дрыгает ножками и смотрит на него приветливо большими глазами прозрачно-голубого цвета, хоть это и просто рефлекс. Кикё слегка улыбается в ответ. Она здесь почти три месяца, и никто не спешит её забирать. Мать не перенесла операцию и через сутки скончалась, не приходя в сознание, – проблемы со свертываемостью крови и тромбоз глубоких сосудов, о которых никто не знал.       – Документы оказались поддельными. Черт их разберет, этих деревенских! Может, пряталась от мужа-алкоголика или деспотичных родственников, а те не желали терпеть нагуляного ребенка неизвестно от кого. Она и не собиралась ее оставлять – отказ при поступлении подписала.       – Понятно...       – Мы передали документы в полицию. Может, отыщут родственников или отца.       Так никто и не нашелся. Кикё не испытывал никакого особенного сочувствия, не мог сказать, что его так сильно заботит судьба ребенка – через их отделение таких проходят десятки, нервов на всех не хватит. Но с этой девочкой он почему-то чувствовал личную ответственность и беспокоился за неё: какие ей достанутся родители, как скоро она найдет дом, будет ли нормально развиваться, будет ли счастлива...       Малышка начала что-то гулить, отвлекая его от мыслей, и небесно-голубые глаза вдруг приобрели зеленовато-бирюзовый оттенок в тон его собственных. Кикё с несколько секунд наблюдал, нахмурившись, за этим явлением, затем медленно моргнул – нет, показалось, обычные голубые глаза. И только в его голове созрела мысль, что с ним что-то не так, как его вновь отвлек настойчивый стук за стеклом в палату – оттуда на него недовольно взирала заведующая детским отделением и жестом вызывала к себе.       – Объясни мне, какого черта ты творишь? – напала на него женщина, не успел Кикё прикрыть дверь за собой.       – Я просто....       – Отставить! Даже слушать не хочу! – тут же она его. Кикё поджал губы, спрятав руки в карманы халата, и не стал продолжать оправдываться – бесполезно. Заведующая была той еще стервой, любившей риторические вопросы и исключительно свой голос. Управленцем она была хорошим и справедливым, только в выражениях не сдерживалась, да и вела себя так, будто являлась командиром войскового отряда, а не отделением больницы. – В больнице есть регламент. И существует он не только для защиты прав пациентов, но и для таких молодых идиотов, как ты, возомнивших, что правила не для них писаны. Или ты подчиняешься общему регламенту, или клади заявление на стол, и свободен, – женщина грозно похлопала ладонью по столешнице. – Надеюсь, я ясно выразилась?       – Вполне, – ничего не выражающим тоном откликнулся Кикё, прекрасно понимая, за что его отчитывают – в медицинских учреждениях нельзя подходить к младенцам без маски, но у Кикё и правда было собственное мнение на этот счет – ребенку в таком возрасте необходимо общаться с живым лицом, а не маской. Видимо, не он первый... – Я могу идти?       В столовой во время обеденного перерыва, подперев рукой подбородок, он вяло ковырял желе, где в багряной вязкой массе плавала всего одна вишенка. Сегодня выбор десертов был небольшой: вишневое желе, к которому он был равнодушен, и ванильный пудинг, который он терпеть не мог. Но сладкого хотелось, так что он взял желе.       – Тебе прислали ответ на прошение о работе или еще нет? – рядом, отвлекшись от обеда, разбирал почту его бывший сокурсник с дурацким именем Беппе, который теперь работал здесь педиатром – ничем не примечательный молодой человек: учился средне, особыми талантами не обладал, никогда не высовывался, действовал строго по инструкции, спал на каждом углу при каждом удобном случае, но при этом всегда искал себе варианты получше.       – Ага... Целых три – Сан-Раффаэле и что-то там еще, – без особого энтузиазма ответил Кикё, назвав лишь одну клинику из всех предложенных, которая его интересовала больше всего.       – Ого! – Беппе сразу же принялся судорожно перебирать свою почту, видимо тоже ища счастливое письмо. – Везет! Кто тебе писал рекомендацию? А мне никакого ответа пока не дали, - он недовольно скривился, но вскоре оживился.       – Что, поедешь? Может, там еще педиатр нужен? Ты мог бы и за меня замолвить словечко... ну... не сразу, конечно, через какое-то время.       – Нет, не поеду, – Кикё задорно улыбнулся, оторвавшись, наконец, от своего желе, которое даже не попробовал. – Меня и тут неплохо кормят.       Он покривил душой, когда сказал, что здесь его все устраивает. На самом деле он хотел, очень хотел перебраться в крупную клинику в столице, больше зарабатывать, заниматься исследовательской работой, в конце концов – начать частную практику, ни в чем себе не отказывать и жить в большом городе: Милан – прекрасный и удивительный, раскрепощенный и свободный, с множеством возможностей – как раз под его вкусы.       – Ты работаешь исключительно по призванию, раз отказываешься? Или просто мне не хочешь помогать, поэтому так говоришь? – Беппе подозрительно сощурился.       – И то, и другое, и третье, – усмехнулся Кикё, покачав головой. Он действительно не хотел тащить Беппе за собой, но и куда-то уезжать сейчас тоже не был готов.       – Точно того... Хотя... только не говори, что ты решил тут сидеть из-за... ну... той девочки? – быстро сообразил Беппе.       Кикё неопределенно пожал плечами. Впрочем, все отделение и так уже знало, как себя вести на работе не следует, благодаря заведующей отделением, которая на планерках ставила Кикё в пример злостным нарушителям дисциплины. Пока только намеками и без имен – но шила в мешке не утаишь. В небольшом коллективе хорошо видно, кто в чем провинился.       – Ну и зачем оно тебе надо? О себе надо думать, в первую очередь, и о собственной карьере. К тому же, чем больше клиника, тем большему количеству людей ты можешь помочь, если в этом все дело. Разве нет?       – А что, если тут тоже есть кому помогать, и мне совесть не позволяет бросить больницу без квалифицированных кадров?       – Пффф... – Беппе небрежно махнул рукой. – Здесь хватает квалифицированных кадров, а у тебя нет совести от слова совсем. И если ты так беспокоишься, то возьми и удочери ее и езжай в свой Сан-Рафаэле! – ему явно казалось, что это просто гениальное решение.       – Что ты такое говоришь? – искренне возмутился Кикё. – Это же не котенок с улицы, чтобы вот так решать подобные вопросы. Это живой человек.       – А почему нет? Ты ответственный. К тому же у тебя есть постоянная работа, стабильный доход, образование, собственный дом – тебе в опеке вряд ли откажут. А переедешь в Милан – еще лучше. Или ты дождешься, как её заберут в церковный приют, и все равно поедешь в другую клинику, только уже вряд ли в такую хорошую - разве там нет срока на ответ? Только не говори, что ты не знал? – ответил Беппе на удивленный взгляд Кикё, когда речь зашла о приюте. – Обычно на таких детей с неизвестными родителями и анамнезом усыновителей очень трудно найти... А больница не может держать её дольше шести месяцев. Так что, если усыновители не найдутся, её перенаправят в благотворительный приходской приют.

***

      – Да что за дерьмо вообще творится?! – как всегда, вспылил хранитель урагана, не дождавшись объяснения.       – Гокудера, успокойся... – слабо попытался призвать его к порядку Тсунаеши, и Хаято немного сбавил обороты.       – Он попросил реванша. Сказал, что хочет проверить, настолько ли я хорош, как моя молодая версия из прошлого. В общем, взял меня на слабо, – продолжил свой рассказ Ямамото.       – И ты повелся?       – Если противник открыто вызывает меня на бой, то почему я должен отказываться?       – И тебя не смутило, что этот чувак из потустороннего мира?       Ямамото в ответ лишь смущенно потер затылок, как он делал это в школе, когда не мог толком объяснить, почему именно совершил тот или иной поступок.       – Боже... ты неисправим! – закатил глаза Гокудера. На самом деле, он не хотел ругать Ямамото – он знал об особенностях его характера, просто переживал так сильно, что не мог сдерживать собственные эмоции.       Все недостающие части воспоминаний к Ямамото вернулись практически мгновенно. Хаято недоумевал, что Ямамото это даже не шокировало, будто так и должно было быть. И было подозрительно похоже на то, что Ямамото вовсе не терял память, а кто-то или что-то намеренно заблокировало его воспоминания до определенного момента. То ли момент так совпал, что ему удалось все вспомнить без вреда для психики и здоровья именно тогда, когда они с Хаято занимались любовью, или в его психике был специально установлен некий триггер, и кто-то извне продолжал упорно управлять их судьбами. Гокудера тоже вспомнил, что в мире существует много чего необычного и странного, но ему решительно не нравилось это ощущение, что они всего лишь марионетки в чужих руках. Потому на все он реагировал более нервно, чем обычно.       Савада же просто был счастлив чуть ни не до слез, что Ямамото оказался жив и нашелся. Долго, как и Гокудера, не мог поверить в его реальность, и так же долго его обо всем расспрашивал, пока не убедился, что с другом все в полном порядке, что он здоров и нормально прожил все это время. И тысячу раз извинился, что они не додумались его поискать дальше обозначенного маршрута и наделали много ошибок.       – Только не говорите пока что Скуало. Попозже – у меня от его криков голова скоро лопнет, – попросил Савада, но было уже поздно. Скуало или почувствовал, или у него в резиденции Вонголы были свои глаза и уши, но уже через пару часов с момента появления здесь Ямамото он ворвался в кабинет Тсуны, как к себе домой, открыв дверь с пинка.       – Вр-р-рой! Пацан! Ты жив! – вместо приветствия Скуало ударил Ямамото по лицу так, что тот покачнулся.       – Какого хрена ты творишь?! Кто тебе разрешил сюда врываться? – сразу накинулся на хранителя дождя Варии Гокудера.       – Заткнись, сопляк, пока тоже не получил!       – Скуало не умеет адекватно выражать свои чувства... – прокомментировал Савада, но его никто не услышал, и он отошел поглубже в кабинет, чтобы не участвовать в "дружеских приветствиях" этих троих и не попасть под горячую руку. Останавливать он их не стал – пусть ребята выплеснут свои эмоции, тем более, что Ямамото громко смеялся, ничуть не обиженный поведением мечника, и пока ничто не угрожало целостности кабинета.       – Так что там случилось? – уже спокойно поинтересовался Скуало, который еще не слышал всю историю, когда эмоции поутихли.       Ямамото все рассказал. О том, как договорился с одним из Погребальных Венков о встрече и согласился не ставить Саваду и никого из Вонголы в известность заранее. О том, как побывал в Окленде. О том, как направлялся обратно в Японию, но Джаннини уже в самолете сообщил о поломке двигателя, и им пришлось совершить остановку в Грин-Бей. Именно тогда Ямамото узнал, что самолетом управлял никакой не Джаннини – тот остался в Окленде, ничего не подозревая и правда пытаясь починить неисправность двигателя. Джаннини за день до назначенного вылета несколько раз звонил Ямамото и предупреждал о том, что вылет переносится, но телефон настоящего хранителя дождя все это время молчал. Именно тогда, когда самолет совершил посадку в Грин-Бей и из кабины пилота вышел вовсе не механик Вонголы, а совершенно чужой человек, Ямамото догадался, что его подставили. Сначала он думал, что это Кикё все подстроил, втёрся в доверие и теперь собирался устранить хранителя дождя, продолжая дальше следовать планам мертвого Бьякурана. Но все оказалось гораздо интересней.       – Подожди, что он тебе рассказал про кольца?       – Сказал, что из-за неосторожных действий "сопляка, считающего себя боссом", – процитировал слова Генкиши Ямамото, – Вонгола до сих пор находится в большой опасности. Поэтому он и захотел связаться со мной. Точнее, не он захотел – ему поручили предупредить Вонголу.       – Почему именно с тобой, а не с кем-то еще?       – Как оказалось, моя молодая версия задолжала Генкиши реванш. Ну и... – Ямамото пожал плечами. – Мне пришлось согласиться, потому что иначе Генкиши не собирался ничего рассказывать. Сказал, что в противном случае мы все равно все умрем, потому никто сожалеть не будет, если он убьет меня без боя.       – Вот же гад! – воскликнул Гокудера.       – А кто ему мог поручить такое задание? Генкиши ведь мертв. Ты разговаривал с призраком? – удивился Савада, который никогда не верил ни в какую мистическую чушь, как бы много странного вокруг не происходило.       – Он не показался мне призраком. Нет, он был вполне реальный, из плоти и крови. Я лишь чувствовал странную ауру, исходящую от него. Точнее, отсутствие ауры. Не знаю, как объяснить... В общем, он не использовал во время битвы пламя посмертной воли и для своих иллюзий пламя тоже не использовал - это странно. Мне показалось, что он не человек, но одновременно и человек тоже. И он так и не сказал, кто именно поручает ему задания, но я понял, что это точно не Бьякуран. Бьякуран ведь хотел отобрать у Вонголы все кольца, а Генкиши напротив, во время боя рассказал, что кольца Вонголы восстановились, и старик передаст наследие истинным владельцам, когда придет время. Понятия не имею, кто такой этот старик. Что? – удивился Ямамото, когда Гокудера, Скуало и Савада синхронно переглянулись при упоминании старика.       – Мы знаем, кто это такой, – произнес Скуало.       – Похоже, я догадываюсь, что он имел в виду под "когда придет время"... – задумчиво нахмурился Гокудера.       Теперь настал черед Гокудеры рассказывать обо всех своих приключениях, о таинственном холме и о том, кто такой Талбот, кто такие хранители Марэ и почему они живы. Он рассказал о Бьякуране и о том, что тот должен в скором времени вернуться обратно в этот мир. О том, что на самом деле Вонгола и Мильфиоре должны были сотрудничать и поддерживать баланс по чьему-то высшему замыслу, но из-за Тсуны, уничтожившего кольца, и действий Бьякурана, все пошло не так, и теперь они за это расплачиваются. И о том, как Талбот убедил Хаято, что Ямамото мертв, а следом должны умереть и остальные.       – Я тебе даже завидую, – мечтательно протянул Ямамото, будто рассказ его совсем не взволновал.       – Ты мне завидуешь? – удивился Гокудера.       – Конечно! У тебя были настоящие приключения, а я два года промотался, как дурак, в чужом городе, и только психиатрам нервы вытрепал.       Гокудера провел ладонью по лицу, закатывая глаза. Савада прикрыл рот рукой, чтобы не смеяться. Скуало, как всегда, разорался и обозвал всех беспечными идиотами.