Созвездие чемпионов

      Насколько тяжело может быть в профессиональном спорте, где ты не имеешь ни малейшего права на ошибку? Где каждый, кто тренируется с тобой бок о бок, — твой самый главный враг. Соперник, так и мечтающий занять призовое место. Как и ты сам, впрочем. Лу́на Рейнхарт не понаслышке знает, каково это. Знает то липковато-мерзкое ощущение, когда все идет настолько плохо, что хочется выть от боли, разрывающей тебя изнутри.       Делает сальхов, резко оттолкнувшись от испещренного красивыми витиеватыми линиями льда. И опять же: все красивые линии оставлены не ею. Ее рисунки на льду выходят острыми, угловатыми, некрасивыми. И за этим злополучным сальховом уже в который раз следует болезненное падение. Тройные прыжки никак не хотят покоряться Луне, как бы она ни старалась.       Наверное, на ее теле уже живого места не осталось. Все ноги и руки покрыты мириадами синяков от грубых поцелуев со льдом. Почти космос на теле, вот только ни черта это не романтично. Это ужасно больно, только и всего.       Девушка прокатывается по холодной поверхности и хватается за бедро, на которое приземлилась, зашипев. От раздражения на саму же себя. И отходит к бортику, чтобы хотя бы дыхание перевести: от прыжков, которые она пыталась выполнить один за другим, в горле осело ощущение, будто туда льют раскаленное железо. Но даже сейчас об окончании тренировки не может быть и речи. Если она действительно хочет выступать на чемпионатах, нужно работать. Во рту уже вовсю растекается отвратительный металлический привкус, от которого ее наизнанку выворачивает. Даже вода не помогает перебить его.       Сколько бы Луна себя ни заставляла работать до дрожи во всем теле и полного изнеможения, все равно ничего не меняется. И так только у нее, что каждый раз заставляло рыдать по ночам в подушку. У других все выходит восхитительно. К примеру, девушка всегда с восхищением заглядывалась на то, как Томас Осборн тренирует своих спортсменок. Демонстрирует им свои блестящие навыки, ставит движения, шутит. Наверное, только его фигуристки и могут похвастаться настолько доверительными и близкими отношениями со своим тренером.       Вот и сейчас он заходит на прыжок, совершив идеальные четыре оборота в воздухе. Сальхов, за ним и тулуп. Кажется, у Рейнхарт успевает даже челюсть отвиснуть в немом восхищении. Он слишком идеален для этого чертового места. Томас еще долго мог бы блистать на чемпионатах, но вместо этого он решил создавать собственных чемпионок. Еще бы, трехкратный олимпийский чемпион. Наверняка ему стало уже просто скучно выигрывать. Все и так знают, что он лучший. И даже здесь Том не останавливается: секунда, и он уже опускается лопатками на лед, совершив идеальный кантилевер. Как будто могло быть иначе. Разворачивается, подпрыгнув, и снова выполняет прыжок из категории ультра-си. Четверной риттбергер.       Девушкам такие прыжки делать совсем не обязательно. Мужчинам проще гораздо выполнять их — для них они обязательны. Но между тем уже и девушки осваивают эти сложнейшие элементы, выступая на международных соревнованиях с такими программами, что Луне остается только мечтать о подобных результатах. Особенно русские фигуристки, чьи возможности не знают границ, как показывают результаты чемпионатов. Они только и успевают бить рекорды и попадать в книгу рекордов Гиннеса. Еще одна несбыточная мечта Рейнхарт. Вздох срывается с пухлых губ, а глаза уже начинает слегка покалывать от скопившихся кристаллов слез.       — Нравится, да? — Лилиан идеальным пируэтом скользит около Луны, стоящей у бортика и завороженно наблюдающей за Томасом, который безупречно показывает элементы своим ученицам уже в который раз, пытаясь научить их не допускать помарок. Готовит к предстоящему чемпионату, что пройдет уже через месяц. — Тяжело, наверное, просто наблюдать за чужими успехами.       Лили — одна из лучших его спортсменок. Грациозная, легкая, талантливая. Победительница многих международных стартов, а значит, полная противоположность самой Луны. На Лилиан возлагают большие надежды на олимпийский сезон. И она как раз может побороться с русскими фигуристками, если не за победу на главном спортивном мероприятии — Олимпиаде, то уж за призовое место точно. Но кроме блестящего спортивного таланта, в ней Луна не видит ничего. Только лицемерие, и не больше.       — Тебе заняться нечем? Иди лучше и дальше крути аксели, чтобы он тебя похвалил.       Лучшая защита — всегда нападение. Рейнхарт скривилась, отвернувшись от соперницы. Она специально приехала ее задеть, поиздеваться. Каждый день спортсмены здесь пытаются всем своим видом показать, насколько они лучше и талантливее. Показать, какое Луна ничтожество: неспособное и недостойное встать с ними на одну ступень. Но она знает, что спорт — не для слабых. И надеется, что она сильная. Что она сможет, вопреки всему, вопреки им всем. Не зря же она каждое утро заставляет себя идти на тренировку с четкой мыслью, что это еще не конец и ей просто нужно время.       — Не переживай, похвалит. Мне даже изнурительно аксели крутить не придется, как тебе. Бедняжка.       Внутри все взрывается от противоречивости. Хочется ей назло сделать идеальный элемент и попутно рассечь ее самодовольное лицо коньками, но Луна сдерживается. Даже ее злости не хватит, чтобы поставить Лили на место. И не успевает она даже ответить, как Долорес выходит на лед, громко прокашлявшись, чтобы Лилиан не мешала работать. По плану у нее сегодня индивидуальная тренировка с Луной, и женщина надеется, что хотя бы это принесет результат. Если Рейнхарт хоть раз прыгнет тройной прыжок — это уже будет огромная победа. А если начнет чисто выполнять элементы — чудо. В которое тренеру верится с огромным трудом.       — Лу, ты вообще здесь? Куда ты смотришь? — щелкает пальцами перед ее лицом, и без того зная, что девушка занята наблюдениями за Томасом. Неудивительно, каждый наблюдает за ним. И сам мужчина это знает, только вид делает, что не замечает. Ему льстит такое повышенное внимание. К слову, в лучах славы купаться он тоже уже привык: быть для многих звездой ему не в новинку. А здесь уж тем более, когда другие спортсмены могут поучиться у него. Но даже это не даст Луне никакого толку и совсем не улучшит технику.       — Никуда. Мне уже начинать? — резко зажмуривается, встрепенувшись. Понимает, что ее поймали на горячем, и отчего-то становится ужасно неловко, будто она сделала что-то плохое. Не ожидала, что Долорес придет так рано, и в глубине души надеялась, что когда-нибудь не только она будет смотреть на Томаса Осборна. Ей очень бы хотелось, чтобы и он когда-нибудь обратил на нее свое внимание, как на достойную фигуристку. А может, и не только. Но подобные мысли девушка старательно от себя гонит, отмахиваясь от них, словно от насекомых. Сначала нужно хоть что-то из себя представлять, а потом уже мечтать о большем.       — Давай, я смотрю. Хоть раз сделай четверной риттбергер без помарок, — Долорес поджимает губы в немой реплике. Почти злится и даже не скрывает своего раздражения, которое уже просто отказывалось прятаться в самой глубине души. Руки в защитную позу складывает на груди, с каждой секундой по капле все больше теряя веру в свою ученицу.       Луна выезжает на лед, протяжно выдохнув. В воздухе повисает мерзкое ощущение, как будто от этого прыжка зависит ее дальнейшая жизнь, карьера. Ей никогда не давались эти сложные элементы, сколько бы часов она ни проводила на катке. И все ее тренеры это знали, а значит, не теряли надежды, что скоро у нее хоть что-то получится. Это придает девушке уверенности. А весь лед будто бы замирает, отрываясь от своих тренировок, чтобы посмотреть на ее прыжок. Будет ли он дебютным среди удачных? Или снова окажется провальным?       Отталкивается, стремительно набирая скорость. Даже небольшой ветер звенит в ушах, когда Луна разворачивается спиной, поднимает ногу. Отрываясь от земли, она прижимает руки к груди так сильно, что еще немного — и перестанет их чувствовать. Два оборота кажутся бесконечностью перед тем, как начинается третий. И только она успевает обрадоваться, что получились ровно три оборота, как снова не выходит. Она не успевает приземлиться на ребро конька и прокатывается бедром по льду. Так себе начало.       — Еще раз! — раздраженно цедит Долорес, рыкнув себе под нос и только что ногой не топнув от возмущения и досады. Ее голос яростными сполохами отражается от стен, и для девушки это звучит хуже любого приговора. Резко встает, игнорируя новую волну боли, растекшуюся по сплетениям вен, чтобы не портить тренеру и без того плохое настроение.       Еще один раз, и у нее действительно получается прыжок. Но, к сожалению, тройной. Новая попытка так же не дает ни малейшего шанса на успех. Три оборота — и четвертый на льду. Рейнхарт врезается в бортик, снова упав. На этот раз еще хуже, чем в первый. И горькая мысль, что она совершенно бесталанная, ядом растекается по сознанию.       Так и сидит на льду, ожидая, когда Долорес даст ей новые указания. Но она даже не смотрит в сторону своей ученицы: взгляд ее прикован к ученицам Томаса. Безукоризненным, идеальным, грациозным. Она будто понять пытается, что делает не так, раз ее спортсменка не может быть хоть отдаленно похожа на воспитанниц Осборна, всегда показывающих идеальные результаты. Они даже с русскими фигуристками вполне могут посоревноваться: так хорошо Том поставил их программы. А мужчина между тем внимательно смотрит на Лили, разминающуюся перед прыжками. Впрочем, почти все в ледовом дворце на нее смотрят.       У Луны щемит сердце от обиды на саму себя. Лилиан прекрасна на льду, и все пророчат ей имя новой олимпийской чемпионки. Она выходит на бильман, держась рукой за лезвие, и начинает вращаться так быстро, что у Рейнхарт, кажется, даже голова закружилась. А после, оставив себе несколько секунд на передышку в виде идеального скольжения, она выходит на тройной риттбергер, совершив три оборота в воздухе. Луна замирает. Здесь, как ей кажется, идеально все: и толчок, и приземление. Только высота Томасу не нравится, но он всегда сможет найти помарки, даже в самом безукоризненном прыжке. Он всегда так делает и всегда всех критикует. Это заставляет Луну громко хмыкнуть.       — Чудесно, Лили! Но высоту нужно брать выше, если хочешь занять призовое. И следи за ребрами, чтобы не ставили неясное.       — Оливия, на исходную. Хочу посмотреть, над чем еще нужно поработать в твоей программе, у нас чемпионат на носу. Разминайся, у тебя пятнадцать минут, — Томас кивает девушке на лед и ставит диск в проигрыватель, пока Оливия выезжает в центр. Даже прыжок делает, будто разминается, но в это же время так хищно смотрит на Луну, что ей неистово хочется, чтобы та упала. Хотя бы гаденькая улыбочка спадет с лица. И Том будет ею недоволен.       — Доброе утро, Долорес, — Осборн проезжает с ней рядом, выходя за бортик, чтобы не мешать своей ученице. И чтобы лучше видеть полную картину, с которой нужно работать. Встает рядом с тренером Луны, почти сочувственно на нее взглянув. Когда-то она и его тренировала, и мужчине было очень обидно, что теперь она так снизила планку. В то время как он, наоборот, возвысил ее чуть ли не до небес. Томас даже приобнимает ее слегка, а женщина, в свою очередь, целует его в щеку.       — Можешь не напоминать, Том, я знаю, что наше время уже вышло. Мы сейчас уйдем.       Долорес устало поднимает руки, будто отмахнуться от мужчины пытается. Но на деле же на лице ее играют нотки стыда за Луну перед мужчиной. Что бы она ни делала, все равно не удается поставить Рейнхарт прыжки, и Долорес предполагает, что означают все эти усмешки со стороны Томаса: он считает, что она теряет хватку, больше не может заставлять своих спортсменов работать на результат, на износ.       — Нет-нет, я не о том. Вам как раз на катке день и ночь нужно проводить, чтобы все выглядело хоть немного достойно.       На деле же в глазах Тома проскальзывает уважение к заслуженному тренеру. Когда-то Долорес поставила на ноги и его самого, помогла достичь главного старта в жизни каждого фигуриста — олимпийских игр. Ему даже обидно смотреть, как его бывший тренер тратит свое время непонятно для чего. Еще и в новый олимпийский сезон. Она вполне может воспитать нового чемпиона. Они вполне могут сделать это вместе: над спортсменами всегда работает целый штат тренеров.       — Ничего не говори, Том, ничего. А ты, Луна, чего встала? Я все еще жду твой риттбергер.       Рукой только машет, вздохнув. Ей все еще хочется уйти. Но при этом она рявкает на вновь замершую девушку, которая только и делала, что заламывала пальцы вместо того, чтобы продолжать тренироваться, пока есть время. Долорес всегда раздражало, когда она замирала, будто бы не знала, что нужно делать. Вела себя настолько потерянно, словно так и осталась в юниорах, только придя на арену.       К слову, в юниорах Луна была выигрышной спортсменкой: если не брала золото, то на пьедестал становилась. И выполняла стабильные тройной флип и лутц. А сейчас, к своим девятнадцати годам, застопорилась на достигнутом. К величайшему сожалению.       Девушка судорожно сглатывает и кивает. Она не может не согласиться, хотя то, что еще и Томас сейчас смотрит на нее, заставляет колени предательски подкоситься. Она надеялась, что он уедет и займется своими подопечными. Но вместо этого мужчина складывает руки на груди и приподнимает бровь, намекая на то, что он тоже ждет. И смотрит так на нее, будто в самую душу заглядывает.       Луна разгоняется, повернувшись спиной, и проезжает целый круг вдоль бортиков катка. Не получается собраться с мыслью, чтобы прыгнуть сразу, поэтому она слегка подается к центру, и, все-таки взглянув на остальных, прыгает. Кажется, даже остальные спортсменки замерли, наблюдая за тем, что же выйдет. И выходят ровно четыре оборота, пусть и заход был не совсем чистым: ногу слегка подкосило, и девушка чудом ее не свернула. А вот приземление выходит еще хуже, чем заход. Приземляется на одну ногу, вытянув вторую назад, и уже готовится к тому, что риттбергер наконец покорился ей. Улыбка расцветает на пухлых губах, но уже на льду девушка понимает, что ничего у нее на самом-то деле не получилось.       Не упала, но приземлилась не так, как нужно. И зашла криво, а значит, элемент считается невыполненным. Вдоль позвоночника пробегает неприятный холодок, болезненно покалывающий спину. По глазам Долорес видит, что это последняя капля для нее, и свой взгляд опускает, глядя на спирали от коньков на льду. Хочется уши закрыть, под землю провалиться, лишь бы на нее больше не кричали сегодня, не смотрели так косо, словно она — худшее, что случалось с фигурным катанием.       — М-да… — неожиданно над головой раздается мужской голос. Вместо привычного недовольного голоса своего тренера она услышала голос Томаса, как ни странно. А его вердикт слушать оказывается еще страшнее: на этом катке Луна еще не видела более требовательного и блистательного тренера с множеством титулов. В каждом его слове прослеживаются разочарование, злость, раздражение, и это не внушает никакой надежды. — У тебя даже заход на прыжок кривой. Скажи, у тебя конвульсии? Почему так трясешься? И почему координацию не сохраняешь? Чуть ли не у бортика приземляешься, не на то ребро и чуть ли не падаешь.       — Я не… я не знаю, — не находится даже, что ответить ему, потому что знает, насколько он прав. Тысячу раз. И она только что еще раз доказала всем, что ни на что не способна. А в уголках глаз уже между тем начали скапливаться кристаллы слез. Перед другими учениками слушать не самые лестные комментарии больнее всего, пусть даже она уже и привыкла.       — А кто должен знать? Ты даже основные элементы не можешь выполнить! Я часто наблюдаю за твоими попытками в ожидании, что что-то все-таки получится. Но чем больше смотрю, тем больше разочаровываюсь.       Он даже не кричит, но звучит его стальной тон ничуть не лучше. Строго, жестко отчитывает ее, пока Луна чувствует, что слезинка по щеке все же скатилась. От обиды. Ее тренер часто жалела, но вот Томас — совсем другое дело. Значит, ей совсем не казалось, что он наблюдал за ней во время тренировок. И все эти взгляды с укоризной были не плодом ее больного воображения.       Мужчина резко издает звук, похожий на рык, и отталкивается коньками, в два движения оказавшись в центре. Снова два толчка на разгон, и он исполняет идеально сначала четверной риттбергер по привычке, а за ним и еще один. И делает его уже совсем рядом с Луной, чтобы еще раз показать ей чистое исполнение и заставить пробовать снова. Даже если придется пытаться рядом с его ученицами, пока они разминаются.       — Луна, иди в раздевалку, на сегодня всё, — Долорес подталкивает ее в спину, понимая, что Рейнхарт устала и точно больше ничего не сможет выполнить. Разве что даст соперницам повод снова над собой смеяться и издеваться. И как бы там ни было, женщине всегда было жаль, что вместо того чтобы хоть немного помочь девушке подняться на ступень выше, ей только и делали, что напоминали о неудачах. Но ничего с этим сделать было нельзя: есть жестокие законы спорта, где нет места дружбе и взаимопомощи.        — Том, зачем ты так? Девочка старается.       Женщина лишь губу прикусывает, задав ему вопрос. Она знает, что он прав, но все равно что-то внутри не дает ей быть такой же бескомпромиссной и принципиальной по отношению к девушке.       — Спорт не терпит бездарностей, Долорес. Даже самых старательных. Медали получают за реальные достижения, а не за бестолковые старания. Тебе ли не знать, олимпийская чемпионка? Вспомни, как ты меня гоняла по этому льду и как я тебя за это ненавидел.       — Да, ты прав. И что думаешь?       — Думаю, что я не узнаю тебя. Обычно ты с ними еще жестче, чем я. Зачем ты так возишься с ней, если мы оба видим, что это бесполезно. У тебя много перспективных спортсменов, не трать время зря.       — Томас, на исходную, мне не нравятся твои вращения, — спокойный, но стальной голос Долорес эхом отразился от стен, врезаясь ему прямо в раздраженное нутро. Осборн ненавидел, когда она вот так посреди проката останавливала музыку и заставляла его начинать сначала просто потому, что в прокате он допустил ошибку: приземлился неправильно. Что угодно, но любая помарка — и приходилось начинать сначала. Его тренера никогда не волновало, сколько времени они проведут на катке, сколько раз придется смотреть одно и то же: она до изнеможения могла заставлять его работать на результат.       В голове его множество десятков раз проносилось желание уйти и бросить мечту на полпути, когда Долорес начинала выводить из себя такой дотошностью. Но ей он ни слова не говорил, только не ей. Мог рассказывать матери дома, ругаться в раздевалке, но на деле питал к тренеру лишь глубокое уважение: она все же уже выиграла олимпиаду и вела его к тому же успеху. Возможно, только так и можно было достичь высот.       — Обычные вращения! Тебе не угодишь, я уже десятый раз начинаю сначала и все равно не могу закончить, — огрызается, резко развернувшись на коньках в сторону тренера так, что на льду остаются небольшие вмятины от лезвий. Злобно прищуривается, готовый к атаке. Он никогда не мог замять конфликт и не реагировать. Более того, часто и спровоцировать мог. Слишком вспыльчивый и упертый.       — Ты еще столько же раз будешь катать эту программу, пока я не увижу чистое исполнение. Ты уже не маленький мальчик, так что соберись, пока я тебя с катка не выгнала, и сделай нормально. Пока что сам, а завтра будем разбирать твои косяки уже с хореографом, — Тома она совсем не жалела и позволяла себе кричать на весь каток. Даже угрозами кидалась: с хореографами он ненавидел работать больше всего.       — И когда она уже успокоится! Надоела, вообще уйду от нее к другому тренеру, — бубнит себе под нос, закатывая глаза и передразнивая. Он уже много раз порывался, много раз злился и огрызался, но всегда безукоризненно выполнял ее поручения. Все это вело его к вершинам, а значит, нужно было терпеть. Чемпионами не рождаются, а становятся. И звание чемпиона — результат трудов, крови и пота.       — Я все слышу! Тебя здесь никто не держит, вперед на все четыре стороны! С тренером, который будет тебя жалеть и гладить, ты смело можешь идти на уличный каток во дворе.       — Хочу доказать, что даже из самых безнадежных может что-то получиться. Даже из таких, как она. Но я уже не уверена, что это хорошая идея, — голос женщины вырывает его из воспоминаний, от которых на красивом смуглом лице играет легкая улыбка в самых уголках губ. Сейчас ему все его колкие фразочки кажутся такой глупостью. Но это тоже часть его карьеры, как бы там ни было.       А Долорес вздыхает только. Она призналась ему в том, в чем не признавалась даже себе. Она ни капли не верит в Луну и работает с ней лишь из жалости. Из желания стать тренером, который смог поставить самую безнадежную спортсменку на ноги. Чтобы заголовки снова пестрили ее именем, как раньше, когда она вырастила чемпиона. Так было, когда она возвела на пьедестал Томаса. Но с Луной такого не будет. Она вряд ли сможет выйти на тот уровень, чтобы давать интервью и говорить, что ее тренер смогла ей помочь, как не смог бы никто. Звездочка зажглась в юниорах и там же погасла.       — Как знаешь. Я сказал тебе, что думаю. А теперь до встречи, — он пожимает плечами, состроив едва ли не равнодушное лицо. И открывает двери бортика, выезжая на лед и потеряв всякий интерес к разговору о вопиющей бездарности, как ему кажется. У него на носу чемпионат, и нужно работать со спортсменками, а не без толку обсуждать ту, кто никогда не окажется на таком серьезном старте. — Лив, плавнее!       — Как себя чувствуешь? — Долорес заходит в раздевалку, где Луна расчесывает длинные рыжие волосы, так и стоя в спортивной форме и коньках. Женщина даже на косяк опирается, протяжно выдыхая. Разговор будет не из легких, она уже это чувствует каждой клеточкой своего тела. Даже напряжение будто бы повисает в воздухе и давит на нее, не дает вдохнуть полной грудью.       — Ужасно, но я буду и дальше стараться. Не хочу опускать руки так просто, даже если никто в меня не верит, — глядя в зеркало, задумчиво произносит девушка. Кажется, здесь она успела что-то для себя переосмыслить, пока была наедине с собой и своими мыслями. Ведь в голосе ее проскальзывают нотки воодушевления и стремления. — Вы же всегда говорили мне, что все получится, просто нужно верить в себя.       — Возможно, я дала тебе ложные надежды, дорогая. Иногда одних веры и упорства недостаточно, я в этом убедилась, к сожалению, — женщина пыталась подобрать слова, но выходит едва ли не жалко. Взгляд, опущенный в пол, говорит отнюдь не о том, что ей жаль или стыдно. Ей просто не хочется говорить об этом, заявляя, что она не справилась. — У меня больше нет сил пытаться. Прости, но нам придется расторгнуть контракт. Я хочу видеть результат, а не тратить свои силы впустую, а ты мне этот результат не показываешь.       Луна замирает вновь, почувствовав, как вдоль позвоночника пробегает липкий холодок. Больно, и даже слезы предательски начинают жечь уголки глаз. Такого удара в спину она не ожидала. И сердце разбилось.