***
— Ты почти вовремя. — Томас смотрит на наручные часы, критично отмечая, что Лилиан опоздала на полчаса, за которые он успел дважды выпить чашку крепкого американо, пожалеть о том, что вообще сюда пришел и назначил эту встречу, ответить на пару звонков по работе. Даже не посмотрел на вошедшую девушку: узнал по аромату ее приторного парфюма с табачными нотками, от которого уже тошнить начинало. Но он точно может сказать, что она сейчас улыбается — улыбается точно кошка, чем обезоруживает. Но уже не его. Пока она ищет что-то в сумке, он успевает даже усмехнуться себе под нос от ощущения внутренней свободы от чувств к ней, но лишь на мгновение. Потому что именно тогда, когда чувства и влюбленность прошли, все в геометрической прогрессии начало усложняться, а свобода стала самой настоящей тюрьмой. Чувства к другой не стали спасением, как должны были, но вот обязательства перед Лилиан ядом внутри остались, отравляющим все живое, что в нем еще оставалось. — Ну, я же на свидание собиралась. Сделал уже заказ?.. Эй, ты слышишь? — Щелкает пальцами перед лицом Тома, когда он не отвечает на ее вопросы, пусто глядя в одну точку в задумчивости. Кокетничать с ним у нее перестает получаться: сколько бы ни улыбалась, ни стреляла глазками, исход один — полное безразличие. Красиво нарядилась в светлое летящее платье с яркими цветочками, надела туфли, накрасилась поярче. Это стоило усилий, учитывая, что ежедневный ее макияж не включал в себя ничего, кроме туши и бальзама для губ. Для чего, если после первой же тренировки все превратится в подтеки? — Нет, я ничего не хочу. И это не свидание, Лили, хватит вести себя так, словно ничего не произошло, — отрицательно качает головой, кивнув на свою чашку с недопитым кофе, который успел уже остыть, пока мужчина собирался с мыслями, чтобы сделать хоть глоток. В присутствии Лилиан и ожидании непростого разговора он даже глотка сделать не может от раздражения и ощущения кома в горле. Закатывает глаза, чтобы перестала игриво стараться коснуться его ладоней, лежащих на столе, чтобы перестала делать свой голос более нежным. Она надеется на то, что к ней вернется Томас, которого она знала, как ей казалось. А он только сейчас начал чувствовать, что та версия была не живая, она была искусственная. — Ну а что мне делать? Мы снова вместе, и мне казалось, что можно уже забыть обо всем. Или ты всю жизнь собираешься мне тот случай припоминать? — Кривит нос, начиная нервно листать меню. С прищуром поднимает глаза, надеясь столкнуться с небольшим раскаянием в голубых глазах мужчины, но вновь не видит там ничего, кроме глубокой задумчивости. Как и не видит себя ни с кем другим, кроме него. Лилиан не так часто думает о чувствах, но к нему определенно что-то внутри отзывается щемящим ощущением, с которым она не в силах совладать. Ей нравится его внешность, хоть она никогда об этом и не говорила, считая, что мужчинам комплименты делать бессмысленно. Ей нравится его карьера. Но самое главное, что нравится то, как они смотрятся вместе со стороны. Люди с высоким статусом и доходом, будто сошедшие с обложки. Идеально подходящие и совместимые. — Тот случай стал началом конца, и я как раз хотел поговорить о нашем "снова вместе". Это было ошибкой, и я очень надеюсь... В общем, давай так. Ты мне была дорога как тогда, так и сейчас, и я не хочу делать тебе больно. Но наши отношения сменили вектор с романтических на рабочие, в основном. Поэтому давай мирно разойдемся и останемся друзьями, Лилиан? Это самое большее, что я могу тебе предложить. Каждое слово дается ему непросто, но Томас хочет быть честным. Быть отвратительным персонажем в жизни девушки, которую любил и которой до сих пор желаешь счастья, не хочется. Но Лили с каждой секундой меняется в лице, и взгляд ее становится более жестоким и тяжелым, будто она готова вцепиться мужчине в лицо, чтобы не смел больше так с ней говорить. Он не может ей сказать о чувствах к другой — не поймет. Но и не хочет разбивать сердце тем, что ему пришлось пытаться играть роль хорошего парня и быть рядом с ней. Нечестно. — Значит, не сработало... — О чем ты? — Не делай вид, что с тобой никто не разговаривал. Это я просила родителей поговорить с тобой. Похоже, это не сработало. Неужели я тебе настолько неприятна, что тебя даже шантаж не останавливает? — ядовито шепчет, сделав глоток обжигающего кофе, который принес ей официант. От той улыбчивой девушки с напускной наивностью не осталось и следа: ее настоящая натура начала пробиваться, но Лили совершенно не стеснялась этого. Наоборот, она гордилась тем, что имеет связи и может так легко манипулировать людьми. Гордилась тем, что почти любого может заставить плясать под свою дудку, пусть и не всегда своими руками. Но только с Томасом почти никогда так не удавалось. Даже когда у них была любовь, он почти никогда не делал все так, как она хотела. Не старался ей слепо угодить, не отменял ради нее свои дела. Не клал все свое существование на алтарь их отношений, как хотела Лилиан. И даже уделял время другим спортсменкам, что она терпела, скрипя зубами. И все равно раз за разом пыталась заставить его делать так, как ей хочется, чтобы картинка их отношений была такой, какую она придумала в своей голове. Она хотела себе идеального партнера, но выбрала неидеального мужчину, который не желал таким становиться. И тогда пришлось применять тяжелую артиллерию принуждения. — А тебя устраивает, что я с тобой не по доброй воле, или что? — Томас хмурится в ответ, просунув руки под стол, чтобы она не увидела, как он их в кулаки сжимает. Не хотелось ее пугать, но лицо между тем становилось все более точным и грозным с каждой минутой. — Конечно не устраивает! Ты даже не хочешь увидеть, что я заслуживаю второго шанса! Вот чем она лучше меня? Думаешь, я не вижу ваших переглядок? Вы как дети в детском саду, и это, ты считаешь, твой уровень, Томас? Ты бы еще серую офисную мышку полюбил, вот красота бы была, а, — цокает языком, от бессилия ударив по столу кулаками, и тут же осекается, понимая, что на них обернулись буквально все посетители кафе. Но Лилиан уже начала закипать, поэтому просто не могла молчать и не возмущаться. Для нее было унизительным даже то, что после их отношений он выбрал Луну, которая и в подметки не годится ей. — Мне на самом деле плевать на все. Я всегда получаю то, что хочу, можешь даже не сомневаться в этом. Но не считаешь ли ты унизительным то, что девушка вынуждена тебя добиваться? — Меня не нужно добиваться, в этом все и дело. И не нужно оскорблять других, чтобы самоутвердиться. Я пытался с тобой по-хорошему, но ты сама все усложняешь и не хочешь слышать ничего. Можешь делать что хочешь, но я останусь только твоим наставником на льду. Разговор окончен. Последняя фраза была брошена уже тогда, когда мужчина встал из-за стола, положив купюру в небольшую папку для счета, иначе они здесь устроят разборки с поножовщиной — в этом даже сомневаться не стоило. Томас слишком хорошо знает, что они с Лилиан не видят берегов, когда начинают закипать. К тому же им бесполезно разговаривать, когда каждый остается при своем мнении и пытается надавить на другого. Но сегодня последнее слово было за ним, и едва ли девушка теперь сможет это оспорить или изменить. Выходит, едва сдержавшись, чтобы не хлопнуть стеклянной дверью, и пишет Киллиану сообщение. Томас, 22:27 — Приезжай в загородный дом. Сейчас. Хочу напиться.***
— А ее ты зачем сюда притащил? — Томас отрывается от бутылки с коньяком, которую уже почти полностью выглушил. Загородный дом почти никто не посещает сейчас, когда сезон совершенно не блещет теплой погодой и лучами солнца, и оттого это отличное место, чтобы сменить обстановку, побыть в одиночестве, перезагрузиться. Расфокусированным взглядом смотрит на Луну, пытаясь понять, реальна она или ему снова мерещится. Из головы она почти не выходит, а подсознание уже почти не перестает об этом напоминать, раз за разом в толпе ее образ очерчивая и посылая ложные сигналы тревоги. Отставляет бутылку, глядя на Киллиана с осуждением за то, что привел сюда даму. Луне нельзя видеть его в таком состоянии, нельзя сейчас вообще здесь находиться и даже дышать алкоголем. Но тем не менее она здесь и смотрит так... с плохо скрываемым сочувствием, поджатыми губами. Будто чувствует что-то, что озвучить и понять не может, а Осборн ощущает себя жалким и тошнотворным перед ней. Сосредотачивается на Киллиане, то и дело хмуря брови, но брата это все совершенно не пугает: он, наоборот, излучает какую-то необъяснимую тревогу всем своим видом. — Ну ты же попойку устроил, разве нет? — буднично переспрашивает, осматриваясь вокруг. Очень много бутылок с алкоголем разного содержания в ряд на столе целыми ящиками стоят, и Киллиан только вздыхает тяжело, покачав головой. Значит, пригласили не только его, и их будет совершенно не трое, а три десятка как минимум. Кидает куртку на диван, пока Томас делает очередной большой глоток, отставляя пустую бутылку на стол. Расслабляется, запрокинув голову, будто позабыл обо всем, что происходит, происходило. Луне даже кажется, что он и вовсе уснул, но мужчина тут же лениво приоткрывает один глаз, услышав, что Киллиан гремит стаканами на кухне. Похоже, достает еще несколько штук, учитывая, что с улицы послышались звуки паркующихся автомобилей. Только целой толпы людей и громкой музыки здесь не хватало. — Я передумал... и вообще, я тебе написал, а ей нечего делать в этом... месте! — Осборн перегибается через подлокотник, крича Киллиану все, что думает. Даже выражения подбирает, чтобы при девушке не сказать ничего некрасивого, и все еще считает, что ее нужно отвезти домой, а не оставлять здесь. И отвез бы, если бы был хоть чуть-чуть трезвее. Брат с кухни ничего так и не отвечает, а даже если и что-то говорит, то его совершенно не слышно из-за того, что кто-то из вошедших сходу включает музыку. Луна только ежится, отходя подальше, когда несколько незнакомых парней здороваются с Томасом за руку и спрашивают, что им можно здесь делать и какого формата вообще планируется вечер. Даже не прислушивается — бесполезно. Музыка по ушам бьет так, что словно кровь сейчас пойдет. Почти болезненно. Но самое больное — это вид ее тренера, который будто бы совсем не ведает, что творит, пытаясь заглушить и утопить свою боль в стакане крепкого. Боль, которая уже почти молекулы выворачивает, судя по его состоянию. Таким она его никогда еще не видела и мысленно надеется, что никогда больше и не увидит. — Том, что с тобой происходит, объясни, пожалуйста? Киллиан хватает брата за ворот свитера, тряхнув от души, будто это может ему помочь. Выволакивает на свежий воздух, не встречая сопротивления. А Луна только губы поджимает, наверняка зная, что это Тому ни капли не поможет: свежий воздух и алкоголь не смогут облегчить камень, висящий на шее. Она по себе знает, но разве что запивать не пробовала. Но куда там? Киллиан злится, выдыхая носом воздух, что расходится еле заметным паром от холода; и едва держится, чтобы не ударить Осборна: необъяснимо сильно хочется, чтобы он вернулся в прежнее состояние. Но Томас даже не смотрит на него сейчас: весь его расфокусированный взгляд сосредоточен на Луне, стоящей чуть поодаль и губы кусающей. Такая миниатюрная и красивая, такая неподходящая для этой вечеринке. Жмурится, боясь с желанием уехать с тусовки, которую сам и организовал. — Со мной все аб-со-лют-но прекрасно. Заладили, блин. Ну расстался я с Лилиан, и что теперь? Его звонкий смех разносится эхом между деревьями — теперь уже жмурится Луна, пытаясь согнать наваждение. Она верила, что все у них не по-настоящему, но знала, что ничего уже не изменить. Видела, что на видеозаписях с тренировок он почти не касается Лилиан, почти не контактирует с ней, иначе об этом бы уже трезвонили во всех социальных сетях. Это взгляд, полный какого-то нерастраченного чувства, что не было высказано, заставляет ее сердце пропустить гулкий и болезненный удар. Вряд ли будь он трезвым, позволил бы себе такую открытость, но только не сейчас. Улыбка чуть трогает ее губы, но больше девушка ничего пока не делает: не сейчас, слишком рано. — В очередной раз расстался? Ты как-то не похож на расстроенного, если честно, — парень фыркает, с протяжным вздохом отпустив Тома, который только расправляет плечи и гордо задирает голову в знак того, что его это все ничуть не задевает. Наоборот, он чувствует себя сейчас совершенно свободным на волне эйфории. Хотя бы от удушливой и ядовитой любви свободным. Любви, которая и не любовь вовсе. — А чего мне расстраиваться? Токсичные отношения — это фу. К психиатру, что ли, записаться... пусть вылечит мои все... беды с башкой. — Он меня пугает, Киллиан. Что делать? — Луна цепляется за плечо его, шепнув на ухо будто невзначай. Ситуация по ее ощущениям выходит из-под контроля, а Киллиан даже не сразу улавливает смысл слов, ощущая лишь мурашки от ее шепота и горячего дыхания, коснувшегося кожи. Похоже чуть ли не на помешательство, но мужчина старается это игнорировать, хоть и получается с каждым разом все хуже. Они слишком милая, и есть в ней что-то, что притягивает словно магнитом. — Ничего. Здесь либо поддержать его безумную тупость, либо ехать домой. Что-то мне подсказывает, что второй вариант тебя не устроит, поэтому расслабься, выпей, потанцуй или что там обычно делают на таких тусовках? — Машет рукой, понимая, что абсолютно бесполезно уже что-то делать. Оставляет Тома задумчиво смотреть на звезды, в которые упираются черные кроны деревьев, и тянет девушку за руку в дом, чтобы не замерзла. Ночи осенью уже совершенно не такие теплые, как обычно, и пробирающие ветрами до самых костей. Не хочется, чтобы она еще и от простуды лечилась после травмы, и пропускала тренировки. Да и в целом... чтобы болела. Киллиан берет два стаканчика с пуншем, чуть потрясши и принюхавшись к содержимому, будто не доверяет здесь кому-то. Впрочем, на деле так оно и есть: Киллиан не знает этих людей, а значит, не может и знать, что у них все в порядке с головой. Но все же делает глоток, отмечая, что сладость в сочетании с приятной кислинкой очень даже неплохо согревает. И не только согревает, к слову. — А ты ни разу не был на вечеринках, получается? — Луна между делом интересуется, закидывая ногу на ногу. Выбрала место потише и более уединенное, чтобы не видеть людей, успевших даже прилично выпить, хотя прошло всего полчаса. Сделала глоток, стараясь пить понемногу, чтобы не повторить участь Томаса Осборна, и кинула в рот виноград, осматриваясь. Музыка все еще была громкой, но уже не так била по ушам, и этого было достаточно для начала. — Вообще ни одного. Мне некогда было, в отличие от этого, который успевал все и сразу. Тяжелее мне давались успехи, и приходилось выбирать. — В глазах Киллиана едва заметно проскочила мимолетная грусть, но, когда он вновь повернул голову, сожаления уже не было. Он не винил Томаса, что ему все давалось проще, но в глубине души всегда завидовал, желая стать таким же техничным. За все приходилось платить огромными усилиями, и все равно прыжки выходили чуть более тяжелыми, чем у брата, а скольжения были резче. Но стоит ли жаловаться, когда собраны все возможные титулы, а некоторые и не по одному разу? Вряд ли. Напротив, стоит собой гордиться, ведь чем больше стараешься и борешься с собой, тем слаще получается победа. Когда все вершины покоряются легко — теряются интерес и приятное послевкусие. — О, ну значит, сегодня мы оторвемся по полной. Ты тоже уже законсервировался на катке, и тебе надо развеяться. На самом деле я тоже почти ни разу в жизни не пила и не была на таких мероприятиях сомнительного характера. Так, с Амелией несколько раз выбирались, чтобы развеяться, но отдыхала только она, а я считала минуты, желая поскорее убежать. Если бы знала, что тут такое, то оделась бы поинтереснее, чем в толстовку и джинсы. Луна подставляет свой стаканчик, чокаясь с Киллианом, а после — решившись все же допить залпом, и будь что будет — отставляет его, утягивая парня на танцпол к остальным. Сливается с толпой, покачивая бедрами в такт музыке, приподнимая руки в танце. Отдается ощущениям полностью, слегка раскрепостившись от согревающего чувства в груди, от слегка затуманенного сознания. Приятное чувство легкого освобождения дарит ей радость в моменте, и сейчас девушке так легко, словно ее жизнь — просто сказка. Заливисто смеется, обхватив Киллиана за плечи, когда он начинает неловко пританцовывать рядом с ней, и снова ведет бедрами в стороны, не замечая лихорадочного взгляда его и попыток держать себя в руках и не позволить себе лишнего. Она действует сильнее любого алкоголя, а он — противится неизбежному, даже не прикасается лишний раз, держится кончиками пальцев за талию, стараясь не потянуться, чтобы поцеловать. Рыжие волосы пропускают через себя яркие блики света импровизированных прожекторов, а улыбка ее освещает всю комнату гораздо ярче, чем любые светильники. Она будто создана, чтобы светить, и Киллиан даже не хочет допускать мысль, что любая лампочка — даже самая яркая — перегорает. Луна не должна, она не может. А губы его между тем тянутся к ее макушке, когда мелодия сменяется на более плавную, медленную. Луна прижимается щекой к его груди, а он вдыхает сладковатый аромат ее волос. И пьянеет еще сильнее. Он даже не замечает, как пролетают несколько танцев, слишком сильно увлеченный девушкой. Кружит ее вокруг себя, несколько раз они успевают даже уйти и выпить, поболтать, на скорость поесть роллов. Обычные развлечения обычных людей, дающие почувствовать себя простыми и совершенно не спортсменами, придерживающимися определенных правил, которых стало слишком много. Луна касается его лица, убирая соус от пиццы с щеки, и снова смеется тихо, а парень замирает, не зная, куда себя деть. Она с огнем играет, даже не подозревая этого, а он уже в который раз осекает себя от желания ее поцеловать. И не справляется — тянется к ее губам, не осознавая ничего вокруг, но в нескольких сантиметрах останавливается, когда музыка внезапно затихает. Все выходят на улицу, чтобы развести огонь и пожарить мясо, а в дом вваливается Томас, падая на диван и наливая себе еще виски. Даже не пунша, как все остальные, и не коктейлей, которые уже заботливо намешали приглашенные. Рука Киллиана так и остается на щеке Луны до тех пор, пока он резко ее не одергивает, понимая, что они увлеклись этими танцами и вечеринкой, что стала полным отрывом. Даже мелькает мысль, что напиться вместе с братом вполне неплохая идея, ведь нести бремя слишком сильных чувств и постоянно их контролировать — та еще задача. — Нет, ты мне объясни все-таки, с чего вдруг ты решил вот так нажраться, братец? — переключается в одно мгновение, присев на подлокотник, сверху вниз смотрит на Тома, старательно игнорирующего все вокруг. — Я могу себе позволить хоть раз сделать то, что мне хочется, а не то, что ждут от меня другие или требуют правила? Спасибо. Томас угрюмо бормочет себе под нос только, раздражение свое показывая слишком явно. Акция протеста оказалась глупой затеей, но она определенно того стоила, учитывая, что он сейчас действительно делал то, что хотел. Не то, что позволял отец, не то, что требовали правила. Лилиан стала последней каплей этого абсурда. Идеальный механизм, который запустили те, у кого есть власть, не может работать без важной детали. И Томас сегодня вывел его из строя, вырвав с корнем все то, что ему было положено делать. Быть взрослым мужчиной и подчиняться всем вокруг, не имея права выбора почти ни в чем, — страшно. И бесконечно неприятно, словно чужую жизнь проживаешь, а не свою. — Так, допустим. А Лилиан тут причем? Ты упомянул ее ранее. — Достала она меня. Пыталась мной манипулировать с помощью родителей, а я не хочу с ней так встречаться. Я вообще никак не хочу. И написал уже отцу, чтобы он искал ей нового тренера, а я... вот, праздную. Отсалютовал стеклянным стаканом, выпив его залпом, и глуповато улыбнулся, счастливо растекшись на мягкой поверхности. На потолке будто бы принялся считать отсветы мерцающих огоньков, пока Киллиан снова не схватил его за руку, утаскивая на улицу. Но на этот раз лишь для того, чтобы поговорить без лишних ушей и попытаться донести, что нельзя так резко рубить с плеча, даже если очень больно; даже если все надоело и кажется, что выхода нет; даже если очень хочется. Что-то неладное происходило, и парень намеревался выяснить, что именно так ударило по его брату. И ведь это точно не расставание с Лилиан: оно для Томаса означало лишь облегчение. — Он окончательно сошел с ума. Возьми его телефон и удали это на хрен всё, иначе проблем не оберешься, — шепчет на ухо, уходя, и зачем-то поцеловал ее в щеку, будто подбодрить хотел. Чувствовал, что Луне резко стало не по себе, когда появилась потребность копаться в чужом телефоне, но оставлять такие резкие выражения было нельзя, иначе уже завтра Томас вылетит и из сборной, и из тренерского штаба, и лишится всех титулов в придачу. А то и еще хуже, ведь у Альберта была такая фантазия, когда нужно было причинять людям боль, что мог бы позавидовать почти любой. Луна хватается за один из айфонов, валяющихся на столе, и надеется, что взяла нужный: совершенно не помнит, как выглядит телефон Томаса, и действует по наитию, определяя по обоям на заставке. Наверное, только он может поставить расписание тренировок, чтобы оно всегда было перед глазами, но даже здесь ее задача оказывается выполненной лишь на половину — пароль. Девушка хмурится, пытаясь придумать самые очевидные комбинации, и вводит дату рождения Тома, всем богам сейчас молясь, чтобы сработало. И оно работает — замочек открывается, и высвечиваются иконки приложений, где Луна тут же открывает мессенджер, заходя в переписку с отцом мужчины. Старается ничего не читать лишнего, лишь удаляет импульсивные сообщения о том, что он от всего устал и от всего отказывается, что не устраивает. Вздыхает, даже жалея, что приходится это чистить: такой крик души не должен быть проигнорирован и задвинут куда подальше. Ей даже читать эти сообщения больно до глубины души, и Луна только губу прикусывает, понимая, что отношения с отцом у Тома даже хуже, чем просто плохие. Угроза, написанная крупным шрифтом, в память врезается, и девушке становится еще более паршиво на душе. Альберт совершенно не жалеет чувства сына, говоря: "Ты никто, чтобы обсуждать мои решения". Но тут же приходит еще одно сообщение, после которого Луна роняет телефон Тома и вовсе, широко распахнув глаза и приоткрыв рот. Лилиан. И снова угроза. Похоже, здесь какая-то крупная игра, где несколько ведущих фигур, имеющих власть. Но что самое удивительное — среди них Лилиан, которая казалась Луне избалованной пустышкой. Похоже, родители позволили девушке втянуться в крупную партию и научили брать и выжимать все, не считаясь с людьми. Иначе она бы сейчас вот так себя не вела, выставляя напоказ уязвленную гордость и мстительную натуру. Лилиан, 00:53 — Ты пожалеешь об этом. И не только себя и свою подстилку утянешь на дно: у меня есть и более изощренные способы мести парням, которые разбивают мне сердце. Отдыхай, милый. Сарказм чувствуется в каждой букве и даже в широко улыбающемся смайлике. Лилиан не так безобидна и глупа — и Луну прошибает холодным потом — это проясняет все пробелы в ее знаниях. Теперь девушка понимает, почему Томас ее бросил после всего, что было, почему так брезгливо, но все равно прикасался к своей бывшей. Рейнхарт вскакивает, кладя его телефон обратно на стол, когда слышит приближающиеся голоса мужчин. Наваждение тут же проходит, и она присаживается, словно ничего не делала и все время здесь сидела. — Потанцуем? Хотя нет. Давай уедем отсюда? Паршивая была затея. — На плечо Луне ложится рука Томаса, который говорит уже совершенно ровно и спокойно. Тихо так, словно не хочет, чтобы кто-то их услышал. Вряд ли он протрезвел полностью за эти десять минут, но что-то определенно его отрезвило, и сейчас он уже более-менее соображал. Хотя бы для того, чтобы решиться на временное бегство из этого хаоса, который сам же и устроил. Луна совершенно не должна здесь находиться, это не ее стихия, а ему тошно от одной только мысли о том, что все катится в бездну.