F1 stories

      Вечерами город Монте-Карло был особенно красив. Закат солнца освещал всё вокруг своим нежно-розовым светом. Тихий шум деревьев успокаивал и приводил мысли в порядок, а ненужные исчезали вовсе. Безлюдный, как будто нетронутый, парк сохранял все тайны и берёг воспоминания. Утром всё наоборот: суета, работа, пробки, но даже во всём этом были своим прелести.       Его угораздило влюбиться не только в этот город.       Шарль бегал по траве, играя с дворняжкой, которая была только рада побегать за палкой или мячиком. Макс смотрит на это с улыбкой на лице. Ему повезло. И дело было даже не в титуле чемпиона. Ему не нужен кубок или всемирное призвание. Да, он всё ещё живёт гонками, адреналином, этим чувством соперничества. Но не сейчас. Сейчас он живёт и дышит только рядом с одним человеком.       Ферстаппен не понимал и до сих пор, если честно, не понимает. За что ему это? Он спас человечество в прошлой жизни? Котята на деревьях намяукали ему счастье? Или воздалось за столь усердные старания? Может за боль? Детство?       Об этом думать точно не стоит. Не тогда, когда Леклер всеми силами старается заставить его забыться, принять собственные чувства, себя и наплевать на амбиции отца. Не в те моменты, когда он успокаивал и шептал что-то после ночных кошмаров. Не после разговоров по душам у кого-нибудь в номере за бутылкой хорошего виски. Макс его точно не достоин.       Шарль красивый. Голландец готов кричать об этом на каждом углу. Да что там, он готов рассказать это всему миру. Правда заметил это поздно. Они могли начать ещё года 4 назад. Вот только Макс затупил, причём прилично так. Монегаск был свободным, как птица, более осознанным, поэтому просто ждал, когда кое-кто сделает первый шаг. Ферстаппен был, мягко говоря, в шоке. Он столько лет разбирался в себе, своих чувствах, то падал, то взлетал. Были даже истерики, которые начинались с «надо ему позвонить» и заканчивались «нет, он не может меня любить, бред». В такие моменты эмоции бушевали и телефон, или то, что попадалось под руку, летел в стену.       Оказалось, не бред. Оказалось любит. Чуть не снёс Макса с ног, когда тот всё-таки признался. Обнял крепко, вцепился сильно, будто вот-вот и всё исчезнет, как сон, испарится в его руках.       — А я знал, — тихо сказал он тогда.       — Поэтому ждал? — шёпотом, чтобы не разрушить момент, спросил голландец.       — Когда ты поумнеешь, да, — со смехом откликнулся Шарль.       — Эй, ты мог бы и намекнуть.       — Ты мог бы заметить, как я на тебя смотрю.       Ну в переговорах им не было равных. До сих пор так. Это уже обычай их семьи.       Семьи? Макс часто задумывался о смысле этого слова. В детстве, так называемой "семьёй" были отец и гоночный трек. А сейчас рядом с ним присаживается немного уставший монегаск и кладёт свой подбородок ему на плечо, пытаясь что-то рассмотреть своими лисьими глазками.       Глаза. Зелёные глаза. Цвет леса, травы после дождя, расцветающие листья деревьев, немного лайма и спокойствия. Его глаза словно омут. Они гипнотизировали и утягивали за собой каждый раз. Просто невозможно оторваться от них. Можно рассмотреть то, что скрыто от чужого взора. Глаза – зеркало души, ведь так? Макс хотел увидеть именно её.       Позже стало ясно. Шарль просто так свою душу открывать не будет. Он не скрывает себя чужими масками, нет. Его эмоции видны всегда. Только с чужими своему сердцу Леклер становился «идеальным», ненастоящим, словно сделанным. Ферстаппен счастлив быть по другую сторону. Избранную. Хотя он всегда был по эту сторону, просто не замечал.       — Опять.       Макс, словно выйдя из транса, повернул голову, сталкиваясь с немного задумчивым взглядом и всё такой же солнечной улыбкой.       — Прости?       — Ты опять задумался. В последнее время это происходит слишком часто, — тяжесть ушла с плеча, монегаск сел напротив, немного обеспокоенно смотря на парня. — Всё хорошо?       У Леклера была какая-то чуйка на состояние людей. Он всегда замечал, что что-то не так и спешил помочь. Даже звонил в нужные моменты, отвлекая разговорами. Например, звонок Пьеру по видео в три часа ночи ни с того ни с сего. Макс тогда не понимал, что от не хотят, когда Шарль бегал туда сюда и спрашивал где находится компьютер. Оказалось, у француза была небольшая истерика, всё накопилось и выплеснулось ураганом. Так бывает, нервы не выдерживают, летая то вниз то вверх на эмоциональных качелях. Леклер говорил обо всём, стараясь не подпускать плохие мысли в голову друга. Макс тем временем просто был в качестве слушателя, не мешая разговору.       — Люблю тебя, — выбираясь из воспоминаний шёпотом произносит Ферстаппен. — Люблю тебя.       Гонщик Ferrari ничего не отвечает, тут не нужно слов. Он наклоняется к губам напротив и целует. Просто, со всей нежностью и любовью, которую хранил и будет хранить ещё долго.       Макса ничего сейчас особо не волнует. Он спокойно плывёт по течению, полностью доверяя ему. Ведь именно в этом течении встретил Шарля.       Конечно, хотелось бы найти друг друга немного другим способом. Может, в следующий жизни не будет надоедливых журналистов, непроходимых фанатов и противоречивых, полных вопросов взглядов? Может, им повезёт? Но встретились бы они тогда? Полюбили бы друг друга или оказались по разные стороны?       — Хватит думать, Макс. Я тут, я рядом, всегда буду, — тихие слова в губы заглушают все сомнения.       Иногда мысли лезут в голову, заставляя усомниться в себе, но Максу удалось найти того, кто их прогонит.