Горячо. Холодно. Больно.

      – Вернон… Вернон… – бессмысленно повторял Иорвет, скалил маленькие эльфские зубы. Он вцепился пальцами в плечи Роше, оставляя следы и прислушиваясь к его тяжелому дыханию, хриплым вздохам вместо задавленных стонов. Иорвет старался отвернуть лицо, не смотреть в глаза, уйти от поцелуев, что не утонуть в грубоватой нежности командира. Командир же брал то, что хотел, и часто касался поцелуями полураскрытых губ, заставлял смотреть в глаза. Неужели Роше любит эту сентиментальную глупость? Иорвет закрыл глаза, растворяясь в собственных стонах, скрипе кровати, шлепках их влажных тел, хрипах Вернона и далеком пении соловья за окном. «Держи врага еще ближе», оказалось, значило возлечь с ним и впустить в душу. Роше двигался быстро и глубоко, сминал жадными пальцами тело; Иорвет весь вздрагивал, кусая губы до крови.       Не в первый раз они оба оказываются в затхлой темноте съемной комнаты в дешевом трактире. Ненависть и кровь вырождались в похоть. Не раз они замечали, что оба возбуждены рукопашной схваткой, что оба наносят слишком мало ударов, но так часто прижимают друг друга к безмолвной земле, ищут прикосновений. В бою у обоих бывалых воинов отчего-то кружилась голова и не хватало сил убить. В такой драке Иорвет однажды случайно коснулся паха Роше и с удивлением заметил, что тот возбужден, вышиб из груди слишком шумный вздох. Иорвет тоже был возбужден, его точно выдавало дыхание. Они оба убили слишком многих, слишком привычно было держать чужую жизнь на острие меча, на наконечнике стрелы. Здесь было что-то другое.       Комнатушка, похожая на гроб, выкрашенный изнутри пошлой красной краской, стала желаннее дворца. Там они встречались без оружия и полностью обнаженными – даже платок Иорвет нехотя снимал. Они встречались и расходились, вскипающие волны их влечения ударялись о бессердечную реальность. «Я ненавижу тебя» говорили они друг другу, убегая от себя, хоть на языке вертелось что-то совсем иное. Приходилось раз за разом сжимать зубы и сцеживать «я ненавижу».       – Опять ты… я же просил! – зашипел Иорвет, разводя длинные ноги пошире и стирая пальцами вытекающее из него семя. Роше самодовольно хмыкнул, разглядывая эльфа, ищущего чем бы стереть следы с живота и бедер. Оба ждали, что враг признается первым в чем-то важном, оба молчали снова.       Иорвет вернулся в постель, лег спиной к Роше. Эльф слишком редко спал на кровати, даже кметская подстилка из жесткой прелой соломы была драгоценной редкостью, поэтому сразу он не сбегал. Он позволил Роше положить на себя руку, обвести пальцами мышцы, гоня от себя мысль, что ему не противно и никогда не было. Он и в первый раз мог бежать или погибнуть от меча, если б не хотел чувствовать железную хватку горячих пальцев.       – Завтра снова я найду тебя в лесу и будет драка? – сонно пробормотал Роше, все рисуя нервной рукой неизвестный узор на груди и животе Иорвета. Когда остальные воины в их отрядах бились насмерть, лились реки крови, командиры как будто играли в салочки. Один убегал, а другой догонял, они выплясывали свой страшный танец на костях чужих и своих, упиваясь мастерством, и расходились. Если один убьет другого, станет так скучно жить.       – Yea, – отозвался Иорвет, прикрывший глаз устало и успевший задремать. Он вдруг прибавил: – У тебя идиотские наколки, dh’oine.       Роше ответил размашистым ударом по ягодицам. Иорвет едва сдержал улыбку, вздрогнул от удара. Можно забыться и позволить это ему перед следующим боем. Никто не знает, когда меч разрубит нить жизни.       – Я спать хочу, а не мои татуировки обсуждать, – Роше хотел сказать что-то ласковое, но вырвалась очередная грубость.       – Dearme, bloede dh’oine, - хмыкнул Иорвет в ответ, хотя чувствовал, что должен сказать всего три слова. Три слова на Всеобщем или на Старшей Речи, которые знает каждый ребенок. На них не хватало сил эльфу, прожившему без нужды их говорить больше полутораста лет.       Что им стоит зарыть топор войны? Большинство королей Севера, включая Фольтеста и Радовида, убиты при их участии, нет больше «Врихедд» и от беличьего движения осталось так мало, «Синие Полоски» возвращались лишь во снах в виде висящих в солдатской столовой трупов, и даже государство Темерия было сейчас лишь жалким придатком Нильфгаарда. Те, кого они считали союзниками, оказались предателями. Какая же глупая жизнь, раз довериться можно лишь врагу, любовь и ненависть к которому оказались самыми чистыми чувствами?       Роше уснул, наконец можно дать волю отторгаемым чувствам. Иорвет склонился над его ухом, вывернувшись из-под обмякшей руки, шепнул «Essea aeminne te», оставил на щетинистой щеке влажный поцелуй. В лицо сказать это не хватало силы духа. Он так боялся быть обсмеянным, что лишь спящему смог дрожащим шепотом сказать три слова. Иорвет уткнулся в его грудь лицом, по-детски полностью спрятавшись в темноте, и мерно поглаживал его по спине. Он нашел пальцами рубец на боку, долго ласкал розовую нежную кожу. Гладя крепкое тело с наивной нежностью, он успокаивал не спящего, а самого себя. В следующий раз он точно признается, глядя в глаза.       На рассвете Иорвет выбрался из нагретой постели, нехотя покинул объятия Роше, торопливо собрал одежду, которую они разбросали в пылу страсти. Они играли старый сценарий их встреч: сначала жарко, потом холодно, а в конце больно. Сборы казались мучительно долгими, не хотелось ни уходить, ни оставаться. Иорвет вновь склонился к нему, поцеловал безвольные губы и повторил те самые три слова на Старшей Речи. Он распахнул окно, впустив свежесть летнего утра и, в последний раз обернувшись, спрыгнул в розовое марево грязного двора.       Они виделись еще несколько раз в маленькой темной комнате. Иорвет отдавался ему в забытьи, часто предпочитал оседлать его. Роше считал его искусным любовником, не стесняющимся своего тела и желаний. Поэтому каждый раз подсылал кого-нибудь неприметного с приглашением вернуться на их место. Иорвет всегда почему-то принимал приглашение, всегда спал рядом половину ночи, всегда осыпал нежностями уснувшего врага, всегда уходил на рассвете. И все почему-то повторялось снова. Новый бой откладывался.       В следующий раз отряд скоя’таэлей щедро осыпал темерский отряд стрелами из засады. Растоптанные, недобитые отряды белок все так же пытались обратить на себя внимание самоубийственными нападениями. Им нечего терять, некуда идти. Лето было в своей самой жаркой точке, от зноя тошнило, мыслям в голове было тесно и ни одну из них не получалось поймать за хвост. Иорвет предчувствовал дурное, выглядывая на фигуру в шапероне через кружева листьев и приказывая «Sparle!», тревожно билось сердце, белая кожа мигом покрылась испариной под тяжелой стеганкой. Что-то внутри оборвалось, когда посыпались стрелы. Вдох-выдох, все предчувствия – глупости, а командир должен быть холоден, как поющая сталь сабли. Эльфские мастера меча по команде спрыгнули вниз, завязался бой. Иорвет остался наверху, натянул тетиву, засвистела стрела, дрогнул изогнутый четырехрогий зефар.       Осечка. Иорвет промахивался слишком редко, его рука никогда не дрожала. Подвело лишь то, что Роше оттолкнул Бьянку, которой предназначалась эта стрела. Доли секунды – и невероятное событие стало реальностью. Шальная стрела вгрызлась чуть левее правого плеча, Вернон срубил еще одну эльфскую голову, как серп рубит клевер, зашатался и упал на землю. Иорвет весь побледнел, сердце забилось чаще. Не этого он хотел! Роковая случайность – так в отрочестве, стреляя в дичь, он ранил своего сородича. Тогда вспенилась у эльфского дитя, собиравшего ягоды, кровавая слюна, и Иорвет нес его на руках в деревню. Он проводил часы у постели ребенка, читая сказки, а чувство вины холодело у него в пальцах. К счастью, мальчик выздоровел, возмужал и был убит не рукой Иорвета, а рукой dh’oine. А выживет ли Роше? Почему Иорвету вдруг так стала важна жизнь этого человеческого командира?       Много убитых и раненых. Боги, вновь горы трупов! Иорвету казалось, что он один остался в живых, он спрыгнул с дерева, ломая тонкие веточки. Перед глазами все плыло, кровь стучала в висках. Он подбежал к Роше, привалившемуся к шершавому дереву. Иорвет склонился над ним, стараясь уловить дыхание. Эльфское сердце отбивало быстрый военный марш, он не мог расслышать невесомое хриплое дыхание раненого.       Иорвет пронзительно, душераздирающе закричал. Он не кричал так никогда. И крик воззвал к жизни Роше, теряющего связь с этим миром, уходящего в вязкое ничто. Это эльфы уходили на Остров Яблонь, люди уходили в никуда. Он распахнул глаза, выхватил в водовороте вспышек света бледное лицо Иорвета, его рубец, его мученически оскаленные зубы. Роше был готов умирать. Роше видел, чья стрела пронзила его грудь, и готов был принять смерть от руки возлюбленного врага. Это совсем не страшно, так должно быть. Было бы куда обиднее, если б его убил другой эльф или простой бандит.       – Живой, ты живой, – зашептал Иорвет. – лежи, Вернон, я позову помощь.       У Роше от холода побледнели пальцы, он вздрагивал. Дышать было больно. Смерть дышала в спину, доставала орены из кармана, тянулась, чтоб накрыть ими глаза. Роше цеплялся за жизнь всеми силами.       Иорвет хотел взвалить его на покинутую телегу, впрячься в нее вместо вола, везти на себе до самого Брокилона дни и ночи без продыху, поклониться дриадам этого зачарованного леса, лишь бы он жил. Лишь бы продолжали они встречаться в вихре плачущей стали, как на турнире, а не в настоящем бою, лишь бы турнир этот заставлял снимать мерзкие дешевые комнатушки в тавернах. А может, они наконец перестали бы так глупо враждовать. Белки никому не были интересны, значок с лилиями на лазоревом поле давно украшал перевязь Иорвета. За что им воевать?       Бьянка уже давно умчалась за помощью. Только Иорвет беззащитно, как пойманный зверь в клетке, как обиженный ребенок, сидел на коленях около тела раненого. Он считал пульс на белом запястье, задрав полосатый рукав, молился, чтоб следующий вздох не стал последним.       Когда вернется Бьянка, она сможет одним ударом снять изувеченную голову с плеч, и она будет права.