Чудо Господне

Они сидели, обнявшись, на диване, глядя на спокойное пламя камина. За окном стемнело, ненастный ветер с дождем стучал в окна. В гостиной горела только одна настольная лампа, отблески из камина помогали искусственному свету погружать комнату в уютный полумрак. Роза касалась щекой груди Томаса и слышала, как размеренно бьется его сердце, ее голова слегка приподнималась от его дыхания. Было так тихо и спокойно. Томас поглаживал ее плечо. - Знаешь, - сказала она. – С тех пор, как мы познакомились, мне часто снится «Титаник». - Правда? – удивился Том, и она почувствовала, что он улыбается. - Да. Корабль полностью достроен и стоит в каком-то порту, и кругом такой свет… Он очень красивый, Том, и огромный. Вокруг так пусто, ни одной живой души. Я вижу высоко на носу какого-то мужчину и понимаю, что мне нужно к нему. Поднимаюсь по сходням, ищу лестницу наверх и просыпаюсь… - Странный сон, - Томас чертил узоры кончикам пальцев на ее плече, мурашки от его прикосновений разбегались по коже в разные стороны. - Мне кажется, это ты. Тот мужчина, что стоит на носу. Я так хочу подняться к тебе, но плутаю по коридорам и постоянно просыпаюсь. Том легко рассмеялся. - В следующий раз обрати внимание, через какой вход ты заходишь. Наверху должна быть табличка с указанием палубы. Ты проснешься, скажешь мне, и я объясню, как быстро подняться наверх. Там должны быть лифты, Роза. Она тоже рассмеялась, потерлась щекой о его грудь. Никогда в жизни она не чувствовала себя такой спокойной и счастливой. Когда Томас был рядом, все неурядицы казались ерундой, хотя это были далеко не неурядицы. Беспокойство исчезало, и ее заполняла тихая уверенная радость. У них все будет хорошо. Томас все устроит и решит все проблемы, защитит ее от всего на свете, будет рядом, чтобы ни случилось. Совсем недавно она готова была броситься с обрыва на прибрежные камни, настолько невыносимой казалась жизнь, а теперь… - Теперь ты моя невеста, - Томас сказал это с какой-то особенной гордостью в голосе, словно продолжая ее размышления. – Но я почти ничего о тебе не знаю, Роза. Расскажи мне о себе. Она выпрямилась и посмотрела в его теплые карие глаза. - Я не знаю, Том… Мне особо нечего рассказывать. Он улыбнулся своей волшебной улыбкой. Наверное, первое, во что она влюбилась – в его улыбку. - Расскажи о своем детстве. Во что ты любила играть? Какой у тебя любимый цвет? Любишь ли ты чай с бергамотом? Была ли у тебя собака в детстве? Какие у тебя любимые цветы? Кто твой любимый писатель? И Роза начала говорить. О цветах и играх, о книгах и чае… Она говорила и говорила, а он спрашивал, не сводя с нее глаз. Она рассказала о том, как росла в родовом имении, о отце, который катал ее на спине, о воскресных чаепитиях в цветущем саду, о ливнях, которые переполняли маленький пруд у дома и старое мельничное колесо в ручье начинало вращаться все быстрее… О своем спаниеле Ричи, с которым так любила играть. О том, как умер отец, оставив долги, и как это изменило ее мать, о том, что им пришлось продать этот уютный дом, по которому она так скучала, и отдать Ричи кому-то из дальних родственников, о хитростях матери, которая искусно скрывала их бедственное положение, банковских кредитах и продаже фамильных драгоценностей, о том, как по ночам они перешивали платья, о Кэле, которому так нравилась эта их зависимость от него. О том, как она впервые задумалась о самоубийстве… Томас прижал ее к себе, поглаживая по голове, когда услышал это. А она все говорила. О картинах, которые ей так нравятся, о своих глупых подростковых мечтах стать актрисой, о романах, которыми зачитывалась, о комете в ночном небе, которую видела когда-то в детстве, о том, как тоскует по отцу, и о том, что благодарна судьбе, что поехала с Кэлом в деловую поездку в Ирландию. Она говорила и впервые в своей жизни видела в глазах слушающего ее человека уважение, интерес и даже восхищение. Впервые она говорила так много о себе, потому что ее по-настоящему слушали… Томас видел в ней ее саму, а не красивую безвольную игрушку, наряженную в роскошные платья. Томас задавал ей вопросы – уточняющие, заинтересованные, он обсуждал с ней все, что ее заботило, он успокаивал ее, когда голос начинал дрожать, он поддерживал ее, когда она говорила о своих мечтах… Они провели так бог знает сколько времени, разговаривая и обнимаясь. Наконец, она замолчала, положив голову ему на грудь. Камин почти догорел, в его глубине тлели красные угли. - Я одного не понимаю, - сказал Томас, целуя ее в висок. - Чего? - Чем я мог тебя заинтересовать? Такую яркую, сильную и смелую, такую необычную… Роза подняла голову, всматриваясь в его глаза. - Ты смеешься, Том? Во мне нет ничего особенного! Он покачал головой и тихо сказал: - Внутри тебя – океан, Роза. - Нет, - она засмеялась. – Это ты – замечательный, Томас. Такой умный и заботливый, и сильный, - она сбивалась, говоря это ему, чувствуя, что начинает краснеть. - И ты скромный, и застенчивый, и при этом смелый, и взрослый, и одновременно ты бываешь таким мальчишкой… Я тебя люблю… Он вдруг посерьезнел, услышав эти слова. Его зрачки расширились. - Роза… Я не знаю, чем заслужил тебя, но я сделаю все, слышишь, все, чтобы ты была счастлива. - Я знаю, - прошептала она. – Я это знаю, Томас. Просто будь рядом. Он поцеловал ее, массируя пальцами сзади затылок, заставляя ее почти стонать от удовольствия, и это был глубокий и более откровенный поцелуй из всех, что у них были до этого. Его руки были такими удивительно теплыми. Она провела пальцами по его лицу, спустилась к подбородку и шее, чувствуя кончиками пальцев легкую, еще незаметную глазам щетину на его коже. Том оторвался от ее рта и легкими поцелуями проложил дорожку по щеке к шее за ухом. Его теплое дыхание и нежные прикосновения губ заставили ее зажмуриться, руки и плечи покрылись мурашками. Он поцеловал ее ключицу, обнимая за талию, поглаживая ее… Свет настольной лампы вдруг замигал и Томас, выпрямившись, обернулся на светильник. - Наверное, из-за ветра. Он вновь повернул к ней голову, и она невольно залюбовалась им. Кудри упали ему на высокий лоб, губы были вспухшими и ярко-алыми от поцелуев. - Роза, прости, я не должен был… Она улыбнулась и сжала его руку. - Я теряю голову рядом с тобой, - он тоже смущенно улыбнулся. – Мне нужно держать себя в руках. Это был первый раз, когда он позволил себе нечто большее, чем объятия и скромные поцелуи. Она думала о близости с Кэлом с содроганием, но поцелуи Томаса и мысли о том, что она стала его невестой, и о том, что рано или поздно произойдет между ними, не приносили паники и страха. Ей было немного беспокойно и стыдно об этом думать, и, как подобает скромной девушке, она сразу старалась перестать об этом размышлять, но прикосновения и объятия Томаса неизменно зарождали в ней странное и приятное ощущение во всем теле. Роза подумала, что вряд ли остановила бы его, если бы он позволил себе большее и почувствовала, как разгораются жаром ее щеки. - Уже поздно, - Томас встал с дивана и потянулся. Его широкие плечи хрустнули, он зевнул и потер лицо. – Завтра поеду на верфь попозже, хочу выспаться. - Не верю своим ушам, - Роза тоже поднялась с дивана. – Томас, как же они справятся без тебя? - Ничего, справятся потихоньку, - он с улыбкой посмотрел на нее. – Теперь у меня есть не менее важные дела, чем установка котлов и труб…

***

Она проснулась довольно поздно, прекрасно отдохнувшей и выспавшейся. В комнате было прохладно, и она понежилась в теплой кровати, потянулась с улыбкой, чувствуя во всем теле приятную истому. За окном светило солнце, ветер почти стих. Она надела халат и вышла в коридор. Из столовой доносился звон приборов – Кэтрин накрывала завтрак. Роза направилась в ванную и вдруг увидела пальто Томаса на вешалке в прихожей. Он еще не уехал и это вызвало у нее улыбку. Она увидит его до того, как Томас Эндрюс уедет на свою верфь, и он непременно ее поцелует… Роза подошла к его спальне и услышала его приглушенный голос из соседней комнаты. Там был его кабинет, но она еще ни разу не была там. Она подняла руку, чтобы постучаться, но вдруг замерла, услышав его слова из-за двери. - Нет, мэм… Да, я прекрасно понимаю, как это выглядит. Да, мэм… Уверяю вас, у меня самые благородные намерения относительно вашей дочери. Нет, мэм, такое случается иногда... Роза сжала руку в кулак и поднесла его ко рту. Он разговаривал прямо сейчас с ее матерью. - Я понимаю ваше беспокойство. Да, я думаю о репутации… - Он сделал долгую паузу. – Я уверяю вас, я хочу, чтобы она была счастлива, и я могу сделать ее счастливой. Миссис Бьюкейтер, послушайте… Опять пауза. У Розы начала слегка кружится голова, сердце стало биться словно через силу. - Я все улажу. Никто ничего не посмеет сказать, уверяю вас. В конце концов, это неважно… Вы принимаете мое предложение? Да, вы можете приехать, если хотите, я устрою вам поездку и обеспечу вам комфортное пребывание в Ирландии. Роза взялась за прохладную медную ручку двери. - Миссис Бьюкейтер, пришлите мне номер вашего счета телеграммой. Да, я настаиваю. Да, мэм… Хорошо. Я позвоню вам завтра и мы еще раз все обговорим. Нет, не переживайте... Я прошу прощения, мэм… Да, с ней все в порядке. Она позвонит вам. Он замолчал и Роза толкнула дверь в кабинет. Томас сидел за столом, с румянцем во все щеки, нахмуренный, и крутил в руках телефонную трубку. Он поднял на нее взгляд. - Ты проснулась… Доброе утро. - Ты разговаривал с моей матерью? – Роза подошла ближе и встала перед столом. Его лицо стало еще более напряженным. - Да, - кивнул Томас и повесил трубку на аппарат. – Мне следовало сразу это сделать. - Почему ты говорил о ее счете? Ты собираешься выслать ей деньги? – Роза услышала, как нервно прозвучал ее голос. – Ты собираешься содержать мою мать, Томас? Томас встал из-за стола. - Роза, послушай… - И ты пригласил ее! Я думала, ты сначала поговоришь со мной. Он кивнул. - Да, ты права. Извини. Мне следовало посоветоваться с тобой. - Да, следовало бы. Сколько ты ей предложил, чтобы задобрить ее? Томас помолчал, внимательно разглядывая ее. - Я не знаю, сколько перечислял ей Кэл на наше содержание, но, думаю, это было не менее ста фунтов в месяц. Довольно много, Томас. Это не будет накладно для тебя? - Да что с тобой? - он не выдержал и шагнул к ней. – Роза? Она прижала ладони к горящим щекам и глубоко вздохнула. Томас стоял перед ней с обеспокоенным лицом, сжав кулаки. - Пожалуйста, только не расстраивайся так. Я не подумал… Но она твоя мать, Роза. Она с шумом выдохнула воздух. - Да, она моя мать… Томас осторожно обнял ее за плечи и прижал к себе. - Уверяю тебя, я больше никогда ничего не сделаю за твоей спиной. Я видел, как ты расстроилась вчера и не хотел, чтобы ты возвращалась к этому так быстро. Он осторожно погладил ее по спине. - Мне ужасно стыдно за всю эту ситуацию, - прошептала она. – Я ненавижу, не хочу быть зависимой. - Тебе совершенно нечего стыдиться. И это мой долг, поступить так. Я должен, Роза. - Нет, ты не должен! – она подняла голову. – Ты не должен ее содержать. И меня тоже. Я... Я чувствую себя так, будто меня перепродали на рынке… Словно я вещь какая-то, которую ты покупаешь. Томас покачал головой, свел брови еще сильнее вместе, на лбу выступили морщины. - Ты так обо мне думаешь, да? Что я покупаю тебя? У Хокли? Даю за тебя больше? Она увидела, как нервно дернулся его кадык на шее, как в глазах перемешались одновременно беспокойство и обида. - Томас… Он помолчал несколько мгновений. - Мне пора на верфь. Извини. Томас отошел от нее, взял со стола какую-то папку и несколько свернутых чертежей и быстрым шагом вышел. Спустя минуту она услышала, как хлопнула входная дверь. Роза прерывисто вздохнула и стояла на одном месте, пока Кэтрин не позвала ее к столу. - Я думала, мистер Эндрюс останется завтракать, - сказала управительница, наливая чай. – Он просил приготовить его любимые оладьи… Глаза у Кэтрин были настороженными. - Он торопился на верфь, - сказала Роза. – Наверное, что-то срочное. Кэтрин внимательно смотрела на нее и впервые Розе стало некомфортно под ее взглядом. Он представила, что та думает: взбалмошная девица, непонятно откуда появившаяся, вносит сумятицу в жизнь ее обожаемого мистера Эндрюса, живет в его квартире, не будучи его женой, он переживает из-за нее, нервничает, она портит его репутацию, он, и так погруженный в вечные заботы на верфи, лишается так необходимого ему домашнего спокойствия… В горле у нее встал тугой колючий комок. Почему она не может просто быть счастлива? Почему ей надо непременно все портить, как сказала бы мать?

***

Ветер затих только к вечеру, и на Белфаст опустился холод. Первые звезды зажглись в бледном небе, когда, наконец, она отняла голову от книги. На душе было беспокойно. Из-за этой глупой размолвки, из-за ее слов, из-за матери, которая, даже находясь так далеко, вносила столько неприятностей в ее жизнь. И, конечно, она переживала из-за того, что обидела Томаса. Он так старался разрешить всю эту ситуацию, оградить ее от всех невзгод, а она сказала такую глупость. Когда она научится думать над тем, что говорит? Несколько раз она порывалась позвонить на верфь, но каждый раз передумывала. Лучше она дождётся его прихода и не будет отвлекать от работы, попросит прощения и скажет, что больше никогда не позволит себе такого. «Ты словно меня покупаешь…» Какие у него были в этот момент глаза, словно она причиняла ему настоящую физическую боль. Час шел за часом, но Томас Эндрюс так и не возвращался. Он пропустил ужин, и время подходило к полуночи, а она все ждала. Она переоделась ко сну, но еще долго лежала в кровати, прислушиваясь к квартирной тишине, надеясь, что хлопнет входная дверь и она услышит его твердые шаги. Она сама не заметила, как уснула. Когда Роза проснулась, была глубокая ночь. Стрелки часов показывали третий час ночи. В квартире было тихо, и город за окном молчал, особенная тишина поздней ночи давила на уши. Она встала, сонливость еще не полностью ушла из ее головы, в висках и затылке будто плескалась при каждом шаге вязкая тяжесть. Роза вышла в коридор. Под дверью кабинета Томаса виднелась полоска света. Она тихо постучала, но ответом ей была тишина. Она открыла дверь и вошла. Томас спал прямо за столом, положив голову на руки, повернув лицо вбок. Она, улыбнувшись, подошла к нему. Его лицо даже во сне было напряженным и нахмуренным. Рот был приоткрыт и он тихо, еле слышно сопел. Чувство любви к нему сжало ей сердце. Как же она рада, что он появился в ее жизни, заботливый, застенчивый, быстро краснеющий, одержимый своими кораблями, Томас Эндрюс младший. Томми. Ее Том. Она дотронулась рукой до его щеки. - Томас… Его глаза под веками зашевелились. - Томас, проснись. Он прерывисто вздохнул и открыл глаза. Она увидела затуманенные сном зрачки. Он поднял голову, на щеке виднелся глубокий отпечаток лежавшего на столе карандаша. - Я уснул? – глухим от сна голосом произнес он. - Да. Уже третий час ночи, иди в спальню. Томас откинулся в кресле и потянулся всем телом. - Мне осталось немного… - Томас, - она обошла его со спины и положила руки ему на плечи. – Ты слишком много работаешь. Так нельзя. Он обхватил ее руки своими. - Да, ты права… Доделаю завтра. Роза опустила подбородок на его макушку. - Что это за чертеж? Томас аккуратно смахнул со сложного чертежа отшметки ластика. - Младший брат «Олимпика» и «Титаника». Точнее, его палуба Е. Исмей хочет назвать корабль «Гигантиком». Роза рассмеялась. - Тебе не кажется, что мистер Исмей помешан на размерах? Том усмехнулся. - Не только он. Все хотят строить больше и выше - дома, башни, корабли… Немцы скоро спустят на воду своего гиганта, «Императора». - Он будет больше «Титаника»? Томас кивнул, поглаживая ее руки. - Ненамного. Они вознамерились конкурировать с нами. Я читал про него статью в журнале, и знаешь, у него слишком массивная надстройка и высокие трубы, у него будут проблемы с остойчивостью. - Что это значит? Роза потерлась подбородком о его макушку. - Остойчивость – это способность судна сохранять равновесие на воде. Он мягко освободился из ее рук, встал и взял с полки шкафа небольшую модель «Олимпика». - Если остойчивость низкая, судно будет качаться из стороны в сторону. Томас поводил моделькой в воздухе, имитируя раскачивание судна с боку на бок. Его глаза разгорелись и сонливость окончательно исчезла из его взгляда. - Это называется креном. Когда крен достигнет критического значения, корабль опрокинется. Он положил маленький «Олимпик» на бок на стол. - Поэтому мы делаем множество всевозможных расчетов, берем во внимание расположение механизмов внутри корабля и на палубе, массу надстройки, расположение грузовых трюмов и угольных бункеров, всевозможные погодные условия, в которые может попасть судно... Томас взглянул на нее и улыбнулся. - Тебе правда интересно? Она кивнула. - Правда. Я люблю, когда ты рассказываешь о кораблях. Ты становишься таким увлеченным. Томас подошел к ней. - А еще я очень увлечен тобой. Он обнял ее и зарылся носом в ее волосы. - Прости меня за утро. - Это я должна просить у тебя прощения. Томас покачал головой. - Нет, не должна. Я старше и я мужчина. Это я должен понимать, каково тебе, что ты переживаешь сейчас и как тебе тяжело… Прости. Она подняла голову и встретилась взглядом с его – теплым и заботливым, ставшим таким родным. - Я не хотела тебя обижать, Том… - Ты не обидела. Просто… - он взял ее лицо в ладони. – Я не знаю, как себя иногда вести. Для меня это все непривычно и неожиданно. Я тоже немного растерян, Роза, но я постараюсь делать все правильно. Она подумала о том, что он всецело ей доверяет, раз признается в том, в чем бы не признался ни один другой мужчина. - Но я очень, очень, очень счастлив, несмотря ни на что. Он нежно гладил ее скулы большими пальцами. - У нас все будет хорошо. Роза кивнула и встала на цыпочки, чтобы поцеловать его. Она искренне верила ему.