старые раны

      Посреди смены я вышел к тебе от скуки, но с серьёзным лицом. Стоило проверить, как там у тебя дела, выполняешь ли ты мои цели, а также написать список, чего не хватает на прилавке, вынести его потом… Я, как всегда, ничего не успевал за свою смену, хотя ты почти не звал меня на помощь. — Не надо ничего воровать тут! — ты заметил мой жадный взгляд, обращённый на морковный торт, и попытался оттащить меня от витрины, но это было бесполезно. Тогда ты решил действовать иначе. — Я сейчас полчаса выставлял заново витрину, хоть посмотри, как красиво. — Ты крошки не убрал от сметанника. Вся витрина в крошках, и ценники криво стоят, — я взглянул на тебя снисходительно и отошёл от витрины. Ты стоял, наблюдая за мной и кусая губы: чувствовал, что сейчас на тебя посыпятся замечания. Значит, было за что их делать. — Ты собрался такую витрину вечерней смене передавать?       А почему ты так занервничал? Сам ведь напросился. Думал, что я стану тебя хвалить? Глупый мальчик. — А что, крышки на стаканы 0,3 иметь уже не модно? — спросил я тебя, открывая шкаф, где хранятся эти самые крышки для стаканов навынос, чтобы пополнить ими пустой диспансер. — Модно, просто я не модный, в отличие от тебя, — старался как-то оправдаться ты.       Я продолжал осматривать прилавок, заполнял свой листочек новыми строками. Наконец я дошёл до холодильника, где хранится молоко, сливки, взбитые сливки для кофе по-венски, мерные стаканы и питчеры. — А где таймера на молоко, Лёва? Расскажи мне, пожалуйста, что тебе помешало сделать таймера на молоко, — я смотрел на тебя строго, сложив руки на груди. Ты понимал, что сейчас я говорю с тобой именно как директор с работником, поэтому ты старался обойтись без шуток, прятал взгляд, хотя в твоём случае лучше было бы смотреть мне в глаза. — Я не успел. Было много гостей. — Если ты не успеваешь обслужить всех гостей и соблюсти необходимые процедуры, что нужно сделать? Позвать меня, крикнуть: «Шура, я не справляюсь, помоги на прилавке!», быстро вдвоём раскидать заказы и навести порядок. — Какой ты сегодня мелочный, Шура. — Я не мелочный. Я слежу за порядком, и в твоих интересах не пререкаться, иначе пойдёшь писать объяснительную. Ты когда молоко открыл? Сегодня? Или со вчера они без таймеров стоят? — Я не знаю, я не обратил на это внимания. Может, это вообще Влад открыл и не поставил таймера вчера. — А ты вышел на смену и не проверил, есть ли у тебя таймера на молоко?       Я не верил в эту историю: уже полдень, а ты не истратил и литра молока, учитывая, что в одну порцию кофе идёт от двухсот миллилитров? Блефуешь. — Не проверил. В следующий раз проверю. — Лёва, ты, может быть, не понимаешь, но это очень важный процесс — соблюдение срока хранения. Продукция без таймера равна просроченной продукции. По-хорошему это молоко нужно списать. Что, если ты вдруг за сегодня не сможешь реализовать всю упаковку, завтра оно будет уже не свежее, но нигде об этом не будет написано, и ты сделаешь гостю плохой кофе? Он им отравится, будет недоволен, напишет нам плохой отзыв. Больше к нам никто не придёт, и мы закроемся. И всё из-за таймера на молоко. Если бы ты работал на кухне, я бы тебе те же истории рассказывал про тесто, про мясо, про замоченный изюм и так далее. На прилавке тебе нужно соблюдать лишь сроки молока и витринной продукции. Я думаю, это несложно.       Я видел на твоём лице как недовольство, так и проступающую вину. — Я понял, Шур. Пожалуйста, не ругайся. — Я не ругаюсь. Я отчитываю тебя за невыполнение должностных обязанностей. Это разные вещи. Ты можешь слететь с премии. Не думаю, что ты этого хочешь. Ты всё-таки не первый день работаешь. Кстати, про это, — я продолжал говорить тоном начальника. — У тебя на сегодня не было планов? — Нет, — ты ответил равнодушно, видимо, сдержался, чтобы не строить бессмысленных надежд. — Хорошо. Мне нужно, чтобы ты остался сегодня на вечер. Завтра выходной будет.       Ты недоверчиво взглянул на меня, а я — на входную дверь. — Ты предлагаешь мне отработать двенадцать часов? — Завтра приезжает проверка EHO, — я решил не стоять без дела и, не останавливая разговор, продолжал искать, чего не хватает на прилавке для комфортной работы. — Мне нужно, чтобы ты помог привести пекарню сегодня в порядок. — А ночник не должен этим заниматься? — ты взял в руки тряпку, чтобы сделать вид, что тоже занят, и протирал ею одно и то же место. — Должен, но у Вадима будут свои дела. Ты сегодня поработаешь за Влада, он — за тебя.       После этих слов ты немного помолчал, и я уже понадеялся, что ты ничего не ответишь. — Ты не хочешь, чтобы я работал перед проверкой?       Я поднялся с корточек, на которые опустился, чтобы заглянуть в нижний шкаф. — Я хочу, чтобы перед офицером говорил человек со свободым английским. — Ты мне не доверяешь? — Лёва, соблюдай субординацию.       Ты начинал меня раздражать, прямо как система пожаробезопасности на кухне, которая несколько раз за день начинала визжать просто так, чтобы напомнить о том, что она есть. — Я спрашиваю у тебя как у начальника. Ты не доверяешь мне как работнику? — Обсуждай мои решения вне моего присутствия. Ты согласен остаться сегодня до вечера? — Согласен, только если ты не будешь завтра звонить мне и просить выйти. — Не буду. Лёва, обслужи гостя.       Я кивнул тебе в сторону подошедшего к кассе посетителя и победоносно ушёл в складские, чтобы вынести на прилавок то, что записал в список.

***

— Алло, Лёв, ты спишь? Можешь выйти? Очень нужна твоя помощь. — Ты издеваешься? Ты обещал!       Я говорил с тобой по телефону из офиса. Мне нужен был ещё один работник: один на прилавке, один на кухне, один в офисе. Ночники не отвечали, Вика была на учёбе. По нормам пищевой безопасности человек, занимающийся бумагами и счётом денег, не может одновременно заниматься выпечкой. Это было то блядское правило, на которое я всегда забивал, и, честно говоря, до сих пор не понимаю его смысла: я же мою руки перед выходом на кухню. Дурацкие правила. — Не кричи на меня. Да, я обещал. Планы поменялись. Они приедут раньше. Я не уверен, что мы полностью готовы. — Я приеду только через час. — Похуй. Ты пригодишься. Выработка будет больше. Может, закрою глаза на твои косяки. Пожалуйста. — Только потому, что я тебя люблю.       Ты бросил трубку, и я стал тебя ждать. Время без тебя текло пиздецки медленно, и я начинал нервничать. Первая моя проверка была больше полугода назад, с тех пор всё полностью изменилось. Я не хотел получать штрафы и тем более не хотел, чтобы пекарне что-то угрожало, и, хоть и был уверен в том, что никаких серьёзных нарушений не имею, всё равно боялся визита офицера пищевой безопасности.       Я всё ещё сидел в офисе, когда ты бесцеремонно распахнул дверь и напугал меня своим громким голосом: — Я явился. — Лёв, спасибо тебе большое, — я поднялся со стула и стал подходить к тебе, протянул руки, чтобы благодарно приобнять тебя за плечи. — Одного спасибо мало, — ты смотрел на меня сквозь ресницы, недовольно, и никак не отвечал на мои порывы объятий. Я тоже не стал разбрасываться нежностями. — Ну хочешь — отсосу потом, — я пожал плечами. — Ты раньше это просто так делал.       И это я днём ранее обращал внимание на то, что ты не соблюдаешь субординацию? — Я и дальше буду просто так это делать. Просто сегодня могу по-особенному. Ну, не хочешь, ладно, — я сел обратно на свой директорский стул и обратил внимание на один из документов, что-то вроде памятки по хранению молочных продуктов; рассмотреть детально его не получилось: из-за твоего прихода мысли были заняты вообще не Food Safety и не проверкой. Мне было непонятно, почему ты такой недовольный — неужели ты не чувствовал своей незаменимости? — А почему до того, как я сюда устроился, вы проходили проверки тем коллективом, а тут вдруг перестали без меня справляться?       Ты сел рядом со мной, на соседний стул, положил ладонь на документ, который я читал. Я поднял на тебя взгляд. — Потому что раньше товарооборот был меньше, гостей было меньше. И тогда была Вика. Сейчас она не может выйти в утро. Лёв, я не понимаю, ты скандалить пришёл или помогать? Если тебе так не хотелось приходить, оставался бы дома. А раз пришёл, то изволь, пожалуйста, оставить капризы. Хотя бы до дома. Ладно?       Ты поджал губы. Я видел, как ты со скрипом соглашаешься. — Ладно. Что сделать надо?       Я улыбнулся тебе с видом победителя. — Для начала помой пол везде, пожалуйста. Тщательно. На складе нужно отодвинуть все ящики и помыть под стеллажами и шкафами, соскрести наледь. И саму моповую тоже помыть надо. — А этим разве ночные работники не занимаются? — ты скрестил руки на груди: работа уборщиком тебя явно не впечатляла. — Лёва, почему тебя так волнуют ночники? Может, тебя перевести на эту должность? Не пререкайся. Я всё ещё твой директор, и это мои указания тебе. Помыть пол несложно. Я ведь занимаюсь этим, когда мы с тобой вдвоём и ты за прилавком?       Ты ничего не ответил и ушёл, как я надеялся, выполнять мои указания. А я вернулся к документам: нужно было подготовить все лицензии, договоры, отчёты за последние месяцы, ваши медицинские книжки. А ещё неплохо было бы тебе рассказать о стандартах пищевой безопасности на английском языке: офицер будет у тебя спрашивать, это обязательная процедура. Вряд ли он даст мне выступить между вами переводчиком. Какая же плохая идея была брать тебя на работу…       Все эти документы заставляли меня вспоминать самые первые дни, когда я только вынашивал бизнес-идею, когда я собирал друзей, готовых мне помочь, когда я изучал все тонкости ведения пищевого бизнеса… Ты удивлялся, как я смог запомнить эту сложную лексику по охране труда и пищевой безопасности, когда я тебе рассказывал, что отказался от переводчика и мне выдали толстый словарь огромного формата, узконаправленный. Мне пришлось выучить его полностью, и я носил его везде с собой в большой сумке через плечо — он занимал её всю; зато потом я обходился без переводчика, чем сильно упрощал работу сотрудников службы EHO, сотрудников банков, судов и прочих инстанций, где я появлялся. И мне, сидящему в офисе в тот день, ни на минуту не верилось, что прошло уже больше года с той поры. Ведь бегал со словарём и заключал договоры, покупал оборудование и мебель совсем другой Шура, помладше, у которого на уме были, помимо пекарни, тусовки до утра в гей-клубах или дома у друзей-музыкантов, какие-то абсолютно пьяные концерты неизвестных групп, с которых этот Шура помладше уходил в компании какого-нибудь красавчика и, собственно, подобные красивые мальчики. Сейчас, пожалуй… Я понимал, что повзрослел, потому что на уме у меня была только одна пекарня, только один красивый мальчик, а на громкие тусовки мне хотелось ходить всё меньше. А концерты… Я вряд-ли пошёл бы куда-то, если это не концерт Стинга или, может быть, Dead can dance, или вдруг приедет Моррисси, или…       Я остановил свой поток мыслей: до прихода проверки оставался час. Список групп, на концерт которых я бы пошёл в случае их прилёта в далёкую Австралию — явно не то, что хотел бы услышать от меня офицер службы безопасности окружающей среды. От тебя он бы тоже хотел что-нибудь послушать… Я отправился тебя искать и нашёл идущим в маповую. Мне не удалось сдержать улыбку, возникшую от одного взгляда на тебя. — Только попробуй пошутить.       Ты стоял передо мной с тряпкой в руках и с грязными коленями. — Перед кем на коленях стоял? — я усмехнулся, а ты сдвинул брови и равнодушно ответил мне. — Перед тележкой на входе в сухой, — ты оскалился, глядя мне в глаза. — Мне кажется, там никто никогда не мыл. — Так помой. Только сначала брюки. Не дай бог тебя в таком виде кто-то заметит, — я то и дело поглядывал на наручные часы. — Я там уже всё вымыл… И что, мне перед проверкой в мокрых штанах ходить? Это лучше, чем в грязных, что-ли? Я думал, я фартук надену — и будет невидно… — Дело не в том, видно или нет, а в том, что ты будешь в грязных штанах стоять в пищевой зоне. Ты занесёшь грязь на прилавок, она попадет кому-нибудь в булку или в торт, человек умрёт из-за тебя, и нас закроют. Понял? — У тебя всё каждый раз этим заканчивается…       Я вздохнул. Ты был прав: я всё преувеличиваю. — Короче, как разберёшься со штанами, зайди в офис. Нужно будет поговорить.       Я ушёл от тебя в противоположную сторону. Через время ты покорно пришёл ко мне, и я стал тебя допрашивать, задавая предположительно те вопросы, которые будут интересовать офицера. На моё удивление, ты отвечал без ошибок, лихо называл сроки хранения продукции, которую я перечислял вразнобой, чётко знал свои обязанности, полномочия, даже мог их назвать на английском. И, хоть я не особо тебя хвалил, чтобы не баловать, я искренне тобой гордился; ты меня действительно поражал: тебя не стыдно показать проверке. А это очень сыграет нам на руку при получении тобой гражданства.       После небольшого экзамена в офисе я отправил тебя на прилавок, Влада — на кухню, назначив тебе вторичные обязанности в виде изучения инструкций на английском языке, а ему — поддержки кухни в чистоте, приготовления заготовок для следующей партии хлеба, нагрев… Хоть Влад и был отличным пекарем и я ему доверял, мне очень хотелось заниматься выпечкой самому.       В здание пекарни вошёл необычный гость: это была высокая девушка в очках и с какой-то сумкой. Я сразу узнал в ней Маргарет, известную всему Мельбурну офицершу пищевой и окружающей безопасности. Я вышел к ней, поздоровался; она сказала, что помнит меня. Я ответил ей тем же и предложил кофе: я знал, что, помимо обхода пекарни и поиска косяков, она будет пробовать нашу продукцию. И я решил начать с козырей, ведь ты научился делать охуенную молочную пенку. Мы сидели в офисе и разговаривали — пока только о том, как прошёл год работы пекарни, когда ты принёс нам три бумажных стаканчика навынос: мне — флэт уайт на соевом молоке, ей — классический латте и также латте на соевом молоке, ведь ей не терпелось попробовать новинку кофейной индустрии. Я тебя поблагодарил, прогнал и стал дальше отвечать на её вопросы, стараясь скрыть волнение, но получалось у меня не слишком хорошо, потому что она в какой-то момент стала говорить со мной ещё неформальнее, хотя куда уж больше? Это была её особенность, из-за которой её любили управляющие.       Так я отвечал правильно на её вопросы, показывал ей продлённые лицензии, сертификаты — она делала пометки в своих бумагах, и мы сидели друг напротив друга до тех пор, пока не прозвенел стоящий на столе будильник, оповещающий о готовности новой партии булок. Я отпросился у Маргарет отойти на прилавок за свежими булочками, чтобы она их попробовала перед комплексным обходом.       Туда я вышел неспособный скрывать дрожь в руках. — Ну как там? — спросил меня ты с явным интересом. — Сойдёт. Только я немного волнуюсь, — я погладил себя по плечу, направляясь к стеллажу с новыми булочками, который выкатывал Влад, и рассказывал ему тоже. — Она, кстати, сейчас по камерам, скорее всего, смотрит, так что ведите себя прилично и зубы не заговаривайте, работайте. Я за булками при… Руки убери свои, это на пробу качества, — вдруг начал суетиться я, когда ты хотел поместить на витрину продукцию, испечённую специально для Маргарет, из-за чего я хлопнул тебя по ладони. — Это на пробу качества, я говорю, убери свои руки! — Ладно-ладно, я не трогаю, — ты поднял руки вверх и отошёл, улыбаясь и ожидая, когда тебе можно будет забрать остальную продукцию на витрину и в тепловой шкаф. — Шур, не переживай, это будет вкусно, — пытался успокоить меня Влад. — Я соблюдал все процедуры. — Тебе-то я верю, Владик. Да и тебе, Лёв, я тоже верю, я вам доверяю. Себе не верю… Что-то мне кажется, я где-то что-то упустил, что-то такое важное забыл, из-за чего сейчас получу пизды. Ладно. Пошёл я, — наконец я объявил о своём уходе обратно в офис, когда положил на поднос, кроме мясной булки и картофельной, два торта: шоколадный и ягодный. — Удачи, Шур, — пожелали мне вы оба. — Спасибо, мальчики.       Кофе ей показался горьковат, но пенка — воздушная и по всем стандартам; вкус соевого молока — интересный, обычного — нормальный. Булку с мясом она оценила на восьмёрку, с картошкой — на все десять, а вот клубничный торт ей показался не до конца размороженным. Спасибо, мальчики, вы должны были меня предупредить, что он недавно вынесен. Пиздюлей у меня получите оба.       Маргарет заносила эти баллы в свой листик и за качество еды поставила плюс. После кушанья мы отправились в комплексный обход, который начинался со служебных помещений: я так надеялся на тебя, Лёва, я молился, чтобы ты выполнил свою работу качественно. Офицерша же заметила, что коробки стоят наименованиями к стене, а я точно помню, что раскидывал поставку иначе. Спасибо, Лёва. Хотя бы было чисто. Маргарет поставила за чистоту плюс, а вот за что-то, что я не разглядел, подглядывая в её планшет — минус. Я прикусил губу, но продолжал стараться не выдавать своего волнения. Хорошо, что ты, Лёва, меня не видел, и плохо, что мы направлялись к прилавку, где тебе не составляло труда наблюдать за тем, как я едва не трясусь перед какой-то девушкой, пускай и важной. Я ведь привык тебе говорить, что надо мной не имеет власти никто.       Она изучала наш прилавок, заглядывала во все шкафы, за кофемашинки, отчитывала за крышки вне диспансеров, поставила за что-то большой минус и приступила к тому, чего я больше всего боялся — к интервью с тобой. Я стоял рядом, но не мог ничего говорить, просто смотрел на тебя строго и слушал. Мне казалось, что ты бодро и правильно отвечал, но она поставила тебе плюс и минус одновременно. Ты обратил на меня вопросительный взгляд, а я лишь пожал плечами. Мы с Маргарет отправились на кухню, в зону риска: там больше продукции, которая может быть без таймера. Но я зря опасался: не нашлось ни единого косяка, за который можно было бы зацепиться. Она поставила плюс всем пунктам по кухне и начала говорить с Владом. Говорили они с таким увлечением, будто были всю жизнь знакомы. Может быть, он только за харизму и красивое произношение заработал свой чистый плюс. Я уже представлял, как ты обижаешься на это, жалуешься мне на несправедливость, что она тебя завалила только из-за того, что ты плохо говоришь по английски, и мне становилось вдруг так смешно. Мы остались ещё немного на прилавке, чтобы понаблюдать, как ты обслуживаешь гостей и комплектуешь им заказы, хотя это никак не входило в пункты проверки. Тогда в зал зашёл гость, поздоровавшийся со мной лично — один из парней, с которым я вёл короткое знакомство. Я ему гостеприимно улыбнулся, перекинулся с ним парочкой слов и вернулся к диалогу с Маргарет, перестав наблюдать, как ты этого человека обслуживаешь. Девушка предложила вернуться в офис для подведения итогов, и я уже почти пошёл за ней, если бы краем глаза не заметил кое что: ты не просто устало опираешься на прилавок, а держишься за него, почти впиваешься ногтями одной ладони, вторую — держишь на груди. Тот гость уже ушёл, и в зале никого не было — я быстро подхватил тебя за плечи и повёл в офис, скомандовав Владу выйти на прилавок, забив на правило и предвкушая, как обьяснить такой шаг офицерше. Я пытался узнать хоть что-то, а ты мне не отвечал, только тяжело дышал и едва перебирал ногами. В офисе я открыл окно и посадил тебя на стул, игнорируя непонимающую Маргарет — я только потом сообразил, что по сути выставил тебя в приоритет перед судьбой пекарни… Офицерша сама всё поняла, и я скоро облил тебя водой, которую она принесла, — ты всё равно не хотел говорить, только жадно хватал воздух и то и дело сжимал и разжимал ладони. Я сел на стоящую рядом тумбу, быстро предложил девушке, чтобы мы скорее подвели итоги и я смог разобраться с тобой. Честно говоря, я её не слушал… Я точно знал, что проверку мы прошли, а на недостатки мне было наплевать в тот момент, когда рядом со мной был ты в непонятном припадке. Я вспомнил, что это уже не первый раз — меня ещё в Новый год насторожила твоя паническая атака. Но ведь сейчас не было ничего, похожего на взрыв или выстрел, — так что тебя выбило из колеи?       Наконец Маргарет ушла, а я взял тебя за щёки и, поцеловав в лоб, стал снова выпытывать из тебя объяснения, переживая, не связано ли это с тем, что ты не хотел сегодня приходить. — Шур, откуда ты знаешь этого парня?       Это было первое, что ты спросил у меня, когда смог говорить, — я сидел рядом, на соседнем стуле, приобнимал тебя за плечо и держал за руку. — Да так, спали когда-то раз или два вместе, а что?       На твоих глазах появились слёзы. Я нахмурился. — Лёв, ну ты чего? Ты так на каждого моего бывшего будешь реагировать? — я не понимал твоего поведения и считал его несерьёзным. Я и не думал, что ты настолько ревнивый. — Нет, Шур, всё не так просто… Это мой бывший тоже. Ну тот самый, за которым я… — Юра? — не поверил я. — Серьёзно?       Я сжал крепче твою руку и смотрел теперь на тебя в настоящем изумлении, а ты с трудом держался, чтобы не впасть в истерику. Мне хотелось смеяться… Ну а что, разве много в Мельбурне русскоговорящих геев? Вполне логично, что если я имел дело с каждым, то я явно натыкался и на твоего парня. — И ты так на него отреагировал? Типа ты в шоке с того, что его увидел, или… — продолжал не понимать я. — Я его испугался. Понимаешь, мы вообще не просто разошлись, а тут он видит меня у тебя под крылом, подходит ко мне и начинает издеваться, называет меня наивным дураком… Он сказал, что я зря строю из себя особенного, потому что я на самом деле для тебя такая же игрушка, как все остальные, просто на подольше. Он сказал это, забрал свою булку со шпинатом и съебался, а я забыл, как дышать.       Я молчал. С тем, что ты — наивный дурак, я был согласен, но говорить такое про меня в двух метрах от меня же — верх невоспитанности. Интересно, на что же этот твой Юра так обиделся, что решил выместить свою обиду на беззащитном тебе? Его задело, что никчёмный, по его мнению, ты оказался для меня лучше него? Или после меня его никто хорошенько не ебал? Интересный он, конечно… — Что я ему такого сделал, что он до сих пор умудряется делать мне больно? — не успокаивался ты. Я гладил тебя по голове. — Ну, Лёвка, какой-то придурок из прошлого — не повод, чтобы умирать на работе, так ещё и перед проверкой, — я прижал тебя ближе к себе и оставил невесомый поцелуй в висок. — Я имею в виду, что этот Юра твой — хуйня на ножках. Ты сам-то спал с ним? Мне не понравилось: тот ещё эгоист. Так он ещё и пиздабол оказывается, а ты из-за него в обмороки до сих пор падаешь. Не думаешь, что я ревную?       Ты немного посмеялся, и я улыбнулся — значит, начинаешь приходить в себя. — Так это ревность… А я думал, почему ты так злишься, когда я про него говорю, думал, тебе просто наплевать на меня и мои страдания, что они тебя бесят. А ты ревнуешь… Получается, он и правда наговорил пустых слов? Мне ему не верить? Ты меня любишь?       Просил же я разделять рабочее время и личную жизнь… — Конечно, люблю. Я тебе уже говорил не раз. Прекращай задавать глупые вопросы. — Ну мне же задают глупые вопросы по типу «А почему необходимо разделять металл и пластик?» Она думает, я совсем глупый?       Теперь усмехнулся я. Ты точно чувствовал себя лучше: шутить начинал. — Вопросы хоть и глупые, а ты не заработал за них сто процентов, — я пихнул тебя в бок. — В следующий раз заработаю, — ты посмотрел на меня с искренней улыбкой, которая вдруг пропала, и ты сдвинул брови. — Подожди, а когда вы с Юрой…       Ты не смог произнести слово «спали» или синоним к нему, но я тебя понял. — Давно… До открытия пекарни. Я же говорил, что с прошлого года бросил блядки. — То есть ещё до того, как я сюда приехал и он меня бросил… Пока я копил деньги на переезд из Израиля в Австралию, пока работал там на куриной ферме со страшными взрослыми евреями, он…       Я заметил, что ты вновь начал плакать. Я считал очевидным то, к чему мы пришли, но не стал говорить этого, побоялся обесценить твои переживания. — Да, Лёв, он тебе изменял. Ну не все же такие, как мы с тобой — до последнего хранящие верность какой-то детской любви, которая хуй на нас класть хотела.       Ты опять стал хихикать, а я радовался, что мне удаётся сдерживать тебя от истерики. — Отныне все свои любовные песни, которые писал когда-то ему, я посвящаю тебе. Люблю тебя. — И я тебя. Успокоился? Если да, то давай домой едь, отдыхай, ты заслужил. — Я ещё кое-что спросить хочу…       Я вопросительно промычал, чуть отодвигаясь от тебя, чтобы осмотреть твой внешний вид: до этого ты был бледный, как крем-чиз, а теперь — ничего, так себе, живой, смущённый, как во время нашего первого секса. — Ты сказал, что тебе с ним не понравилось. А ты был, ну…       Я ухмыльнулся. — Сверху, конечно. Снизу… было пару раз, в качестве эксперимента и от большой подростковой любви к одному человеку.       Ты улыбнулся и не стал больше задавать вопросов. Дома в тебе ничего не напоминало о происшествии в пекарне, и я радовался этому, как ребёнок. Можно было продолжать беззаботно жить — мне так тогда казалось.