старые раны

      Спустя пару дней после вечеринки ты подошёл ко мне, курящему на кухне и изучающему один многостраничный договор, тот, который выбил меня из колеи в крайний рабочий день. Я тебе о нём ещё не говорил; я тогда вообще никому не говорил. Зато я видел, что ты хотел мне что-то сказать, но пока не мог подобрать слов. Тогда я равнодушно вернулся к бумагам и не стал поднимать на тебя взгляд, даже когда ты начал говорить, сев на стул и придвинувшись на нём ко мне. Промямлив что-то вроде «прости, что отвлекаю, Шур, можно спросить?», ты наконец перешёл к сути. — Меня ребята из Айкона зовут играть с ними несколько раз на неделе. По вечерам, после работы. Можно?       Ты говорил медленно, словно боялся, растягивал предложение и нервно постукивал пальцами по кухонному столу. Я и без твоих глупых вопросов был не в настроении. — По твоему мнению, я похож на человека, у которого нужно отпрашиваться? — раздражённо спросил я. — Я тебе отец, что ли? Просто предупреди, что тебя не будет, и иди куда хочешь. — Ну просто это не на один раз, а регулярно. Я думал…       Я устало поднял на тебя глаза. Ты выглядел растерянным. — Я вообще хотел позвать тебя с нами. Прости. Я знаю, что ты против. — Если знаешь, мог бы и не озвучивать, что хотел, — я пожал плечами и вернулся к перечитыванию договора.       Ты немного помолчал, допил свой сладкий чай, который оставил несколько часов назад, и, поднявшись со стула, похлопал себя по бёдрам, побегал глазами по моей фигуре. — Я пойду тогда.       Я видел, как ты чуть приблизился ко мне, словно хотел поцеловать на прощание, а потом поджал губы и ушёл в комнату за своими вещами. А вышел оттуда с электрогитарой в чехле, которую при мне ни разу не трогал, — и я вспомнил свои две, которые продал: одну в Израиле, когда улетал сюда, и одну здесь, в Мельбурне, год назад, решившись положить конец своим мечтам о музыкальной карьере. Вместе с ней я избавился от всей теперь бесполезной аппаратуры, оставил только акустику, которую мне подарил мой дядя. — Удачи. Голодный не ходи.       Я услышал только негромкий хлопок закрывающейся двери. Одной сигареты мне не хватило, и я поджёг вторую. Долго сидел так, двигаясь одной ладонью, делая затяжки, очищая мозг от навязчивых мыслей. Потом, затушив сигарету, скинул на хуй со стола все бумажки и стал наблюдать, как они, словно осенние листья, летят вниз, рассыпаются по полу — мне захотелось сжечь их, выкинуть, разорвать, но я лишь встал со стула и прошёл к шкафу, где хранится алкоголь, — прошёл, ступая по этим самым бумагам, до недавнего времени бывшими очень важным для компании договором. Я забрал бутылку коньяка и сел обратно.       Не помню, сколько я просидел так, глядя в стену и не отпуская из рук алкоголь, но за это время ты не пришёл, а я допил до дна. Честно, это единственное, что я помню, потому что следующее моё адекватное воспоминание: я лежу в кровати с диким похмельем, смотрю на часы на стене, показывающие десять часов, и не понимаю: это вечер — и ты ещё не вернулся, это утро — и я проспал смену, это вечер следующего дня — и я проспал целый рабочий день или сегодня выходной и я ничего не проспал? Тебя в поле зрения не было, твоей одежды тоже. Это уже насторожило меня, и я едва нашёл силы, чтобы встать. Откинув одеяло, я заметил, что на мне не вчерашняя одежда, в которой я сидел за столом и пил, а халат, завязанный небрежнейшим образом. Я, едва удерживаясь на ногах и борясь с головной болью, подошёл к столу, нашёл свои наручные часы, что показывали дату: девятое февраля, воскресенье. День, в который мы ежечасно идём на пятьдесят заказов. Доходило до половины одиннадцатого, а я, весь такой важный, строгий управляющий, обязанный открывать пекарню и запускать систему, находился в собственной спальне в одних халате и похмелье, объявивший на всю квартиру нескромное «блядь».       Я стал звонить в пекарню, и сперва мне никто не отвечал; ко мне уже начали приходить мысли, что ты оставил меня спать, а сам ушёл гулять и пекарню никто не открыл, никто там сейчас не работает — и по этой причине я сегодня вечером ещё больше напьюсь… Взяла трубку Вика. — BII Bakery, good morning!       Я облегчённо выдохнул. — Вика, это я. Я прошу прощения. Что у вас там? — Мне Лёва всё объяснил, вызвонил меня, и я пришла открывать пекарню, — она звучала недовольно. Клянусь, Вика — единственный человек, способный заставить меня чувстовать себя виноватым. — Прости. Мне сейчас прийти или выйти в вечер? — В вечер. Шура, я не понимаю, что с тобой происходит в последние дни, — её тон сменился на обеспокоенный. Теперь уже недовольным был я… — Обещай мне, что мы как можно раньше встретимся и поговорим. — Я постараюсь, — соврал ей я. — Спасибо. — С тобой ещё Лёва хотел поговорить. Я сейчас подменю его и дам трубку. — Не надо. Я не хочу отвлекать его от работы. — Шура, он всё утро пытался тебя разбудить, звонил мне, пришёл заранее и пытался сам запустить систему. Он за тебя переживает и хочет поговорить. Имей хоть капельку уважения.       Я постучал пальцем по поверхности стола. — Ладно. Ради тебя, Вика.       Она завершила разговор, и я, взяв телефон с собой, подошёл к дивану и устало упал на него; я стал вновь рефлексировать, думать на твой счёт: то ли хорошо, что я взял тебя, потому что иначе кто бы сегодня открывал пекарню и звонил Вике? С другой стороны, кто знает, может, если бы не твоё появление, всё было бы иначе… Мне хотелось в отпуск.       Ты начал звонить. Я какое-то время не нажимал на кнопку приёма вызова, как-то пусто глядя на трубку, но всё же ответил тебе. — Алло, Шур, ты в порядке? — Я да, — до сих пор не знаю, соврал я или нет. — Спасибо тебе. — Не расскажешь, почему напился? — Это обязательно? — Если любишь меня, — с каким-то лукавством ответил ты. — Один из нас ведь не на работе, я могу не соблюдать субординацию? — Давай дома об этом поговорим. Я не хочу по телефону. — Не хочешь по телефону или просишь времени, чтобы придумать ложную историю? — Прошу времени, чтобы понять, люблю тебя или нет. — Шура… — Я не хочу напрягать тебя на работе. Потом расскажу. Спасибо тебе ещё раз. Целую, всё, работай, я вечером приду.       Я положил трубку и глубоко выдохнул. Этот звонок меня вымотал.       Мне нужно было поговорить не только с тобой и Викой, а со всеми работниками пекарни, но я не знал, как вам сказать, знал только одно: чем больше я затягиваю, тем хуже будет. Потому что необходимо было искать нового поставщика кофейных зёрен как можно быстрее, а я этим не занимался, оттягивал время, старался наладить отношения с предыдущим, чей договор я так пристально перечитывал. Но мои попытки продолжить сотрудничество оказывались тщетны, а запасы кофе на нашем складе заканчивались. Я не знал, что делать, но понимал, что это плохо отразится на качестве кофе и на статусе пекарни. И я, наверное, впервые за долгое время почувствовал себя беспомощным.       Да, нужно было со всеми вами поговорить; тогда мне казалось, что проблема с логистикой — важная тема, которую нужно осветить каждому работнику, даже ночникам. Но завтра был выходной и никто из вас не согласился бы тратить его на работу, а ещё выходной — отличная возможность исправить проблему, как минимум обдумать спокойно и что-то предпринять, поэтому решать нужно было в тот же день. Я начал думать об этом, но не мог сосредоточиться из-за дрожи в теле и нескончаемых вопросов, водящих в моей голове хоровод: как там пекарня, как там справляетесь вы с Викой, правильно ли вы открыли, следит ли она за тобой… Помнит ли она, в конце концов, что ты не обучен на пекаря.       Меня одолевал голод. Я медленно, едва находя силы, поплёлся на кухню и застал там на столе закрытую сверху миской тарелку с запиской. Я взял её в руки и прищурился: «У нас скисла сметана, а мне было очень тревожно, и я напёк оладий. Они вкусные». Я с особой нежностью улыбнулся (видеть бы тебе эту улыбку!) и отложил бумагу, чтобы поднять крышку и взглянуть на твои оладьи. И когда ты успел их сделать? Потом я заметил стопку листов на краю стола и, едва бросив на них взгляд, понял, что это — тот самый договор, аккуратно сложенный по страницам. Мне оставалось только найти поглаженную одежду, и мы бы точно выглядели словно супруги, а ты — жена. Я взял бумаги в руки, сел за стул и, заедая твоими оладьями, стал в очередной раз разбираться в документе, понимая и принимая неизбежность расторжения договора с последствиями явно не в мою сторону. Когда мне наскучило и оладьи закончились, я взглянул на часы. В тот день я так и не смог договориться со временем, оно спешило куда-то, оставляя меня позади.       Я не сделал и части того, что планировал выполнить дома, но пришёл в пекарню немного раньше, чем начиналась вечерняя смена. Пришёл не один — принёс с собой букет цветов. Любимые Викой белые розы — я купил их для неё, чтобы хоть как-то отблагодарить за то, что она сделала, выйдя по твоему зову в воскресенье утром. По твоему… Да, тебя тоже нужно было как-то отблагодарить, но готовить грандиозный ужин с мясом не оставалось времени, вести тебя в ресторан или дарить подарок — не было свободных денег, учитывая неустойчивое теперь положение дел в пекарне; я и так подарил тебе на Рождество дорогую камеру. Я думал купить и тебе букет или какого-то плюшевого медведя — ты ведь такой ребенок, — но не стал. Дойти до магазина с твоими машинками я не успевал.       Ты, увидев букет, остановил меня в арке, и я увидел на твоём лице улыбку спокойствия. Ты как будто повзрослел… — Я рад, что ты пришёл. А это мне? — ты кивнул на букет.       Я рано сделал такой вывод. Ты никогда не повзрослеешь. — Это Вике. Тебе подарок будет дома. — Ты придёшь ночью, сразу уснёшь, а утром мы пойдём на работу, — я услышал грусть в твоём голосе. — Завтра выходной, Лёв, — я вздохнул. — Я правда не знаю, как тебя отблагодарить. Вика мне всё рассказала. Ты правда молодец. Спасибо за то, что спас пекарню и уложил меня спать, — мне нелегко было говорить тебе это, но я стойко смотрел тебе в глаза, свободной рукой держа за плечо. — Мне бы стоило извиниться перед тобой за своё поведение ночью. — Мне хватит и одной похвалы от тебя, — ты улыбался, но в твоих глазах я видел проступающую грусть. — Не надо извиняться. Я просто надеюсь, что ты однажды мне всё расскажешь. — Даже раньше, чем ты думаешь, — произнёс я и скрылся в служебном коридоре.       В тот день я не был готов к диалогам: они все меня выматывали. Я зашёл в офис и поздоровался с Викой, посвящая ей улыбку менее приветливую, чем была обращена к тебе, но поздоровался звонко, протягивая цветы. — Здравствуй, дорогая. — Шурка! — она поднялась со стула и набросилась на меня с объятиями, словно мы не виделись год. — Ты знаешь, как я переживала, как мы переживали…       Я за плечо отодвинул её от себя и обратил внимание на букет. — Знаю. Поэтому дарю это тебе. Спасибо за помощь. — С ума сошёл, что ли! — она махнула рукой и нахмурилась. — Лёвке лучше подари. Мне же даже поставить некуда. — Он предпочитает цветам машинки, как стереотипный мальчик, — я пожал плечами. — Так там где-то валялась в шкафах ваза, поставь в неё. И не смей отказываться, мне будет неприятно.       Вика широко улыбалась, прижимая к себе букет, и я рядом с ней заражался позитивом: такая она всегда была яркая, радостная, хоть и внешне больше напоминала gothic girl из какой нибудь дарквейв группы, например, той, которую мы хотели собрать. У нас даже где-то остались фотографии с кладбища: ночь, гитары, я, она и мы все такие готы… Записываем какой-то клип на мрачную песню, потому что днём нас за съёмку на кладбище арестовали бы. А на самом деле это я постоянно хожу с недовольным лицом, ворчу на всё, а она крутится вокруг меня, активно жестикулирует и всегда звонко, быстро говорит. — Я нашла, — Вика протянула мне вазу, найденную в шкафу. Она осталась там после её дня рождения, когда я так же принёс букет. — Наберёшь воды? — Пока я хожу, давай заканчивай свои отчёты, я собирался провести небольшое собрание. — Ты прекрасно знаешь, что отчёты подводятся не две минуты и я ещё неясно когда отсюда уйду…       Я не дослушал, выходя из офиса. Воды решил набрать в раковине на кухне, желая пересечься с тобой на прилавке и предупредить, чтобы ты не уходил после смены… Как будто бы ты собирался упустить шанс побыть рядом со мной, когда я весь такой в работе, а ты — нет. Встретившись на прилавке, мы перекинулись с тобой какими-то глупыми фразами, как делаем обычно, я пихнул тебя в бок и ушёл обратно с вазой, полной воды.       Вика всё пыталась меня разговорить, но я ей отвечал, что расскажу чуть позже, когда придёшь ты. Тогда она рассказывала об учёбе, об утренней смене, о том, какие красивые булки напекла она сегодня, как будто обычно они получаются у нее хуже. Наконец пришёл Влад, заменивший тебя на прилавке и не понявший, почему в вечер не Вика. Я назначил ему цели на смену из разряда нереальных, пожелал не слушать его возражения и увёл тебя в офис. Я не до конца понимал, почему провожу собрание не со всеми, а только с тобой и Викой, ведь раз я не ставлю в известность остальных работников, почему рассказываю тебе? Куда логичнее было бы оставить это между директором и ассистенткой. — Можете сколько угодно называть меня дураком, потому что я тот ещё дурак. Я проебался, и из-за этого мы можем упасть в ближайшее время, потому что ухудшится качество реализуемой продукции. Вы оба понимаете, что это повлечёт, а я не знаю, как сказать об этом остальным.       Я говорил это, виновато глядя на Вику. Она же отвечала своим неверящим взглядом, который вскоре сменился на решительный; она придвинулась ближе ко мне и положила руку на плечо, стала приговаривать какие-то слова утешения, мол, не переживай, всё наладится. Ты же смотрел, особо не понимая, но заранее тревожась. Ты и стал уточнять: — Что-то пошло не так? Мы можем помочь? — Я не думаю. Это непростая ситуация… У нас вырос некоторый конфликт с поставщиком кофе, а он, как вы знаете, у нас высшего качества. Дело в том, что, когда я подписывал договор, я изучал его самостоятельно, не нанимал юриста… Вы знаете, сколько я там всякого подписывал, для каждого юриста нанимать я бы разорился, на эту компанию не хватило. А там на заумном английском, мелким шрифтом было написано, что поставщик имеет право увеличить минимальный размер поставок. Это, может быть, и нормально… Но он может это сделать в любой момент. И вот он увеличил, мне ничего об этом не сказал, и, когда я начал делать заказ, мне прислали ответное письмо, мол, мы с вами отказываемся сотрудничать, потому что вы не выполняете наш минимум. А там минимум примерно как наш годовой… Нет, это я преувеличил, конечно. В общем… Мы больше не сотрудничаем, а ещё я ему штраф обязан заплатить, но там не такая большая сумма, чтобы ради неё устраивать это всё. Нам нужно срочно нового поставщика искать, потому что зёрен у нас остался один кейс на складе. Я звонил своим знакомым рестораторам, они сказали, что эта компания всем известна на рынке таким поведением, но мне-то откуда было знать? Вот так… А пока не найду, не знаю, чем торговать будем, наверное, придётся в магазинах кофе покупать. Представьте, как сразу качество упадёт. Я вот не хочу представлять. — Господи, Шура… — произнесла Вика на выдохе, когда я закончил говорить. Я вопросительно на неё посмотрел. — Ты так ведёшь себя, словно нам завтра закрываться, а тут всего лишь пару дней не такой хороший кофе придётся делать. Пекарня же моё неправильно взбитое молоко пережила как-то! — попытался сгладить мой настрой ты. — Лёва прав, Шур. Ты зря переживаешь. Ещё лучших поставщиков найдём, — приободрила меня Вика. Я взглянул на вас: вы не сердились на меня, не выглядели недовольными. — Кто знает, может, с нами сами Лавацца захотят сотрудничать! — Это вряд ли, — я усмехнулся. — Почему вы такие спокойные? У нас же из-за малых продаж зарплата меньше будет. Может, к нам вообще больше никто не придёт. Вы не боитесь? — не понимал я. — Шур, мы пекарня, а не кофейня. К нам идут не кофе пить, а вкусно перекусить, купить сладость к ужину, — Вика улыбалась своей самой нежной улыбкой, и мне хотелось ей верить. Может, я зря зациклился на кофейных напитках? Они ведь приносят нам столько прибыли, делают нас конкурентоспособными. — Вы правда думаете, что всё обойдётся? — я смотрел на вас, сдвинув брови. А так хотелось сейчас поверить вам и успокоиться. — Я, конечно, вообще не разбираюсь в бизнесе и прочем, но слова Вики звучат правильно, — робко начал ты. — В Израиле, например, в пекарне около моего дома был ужасный кофе, настолько, что я был поражен, когда попробовал твой, но я всё равно ходил туда, потому что там продавали охуенный кленовый пекан. Впрочем, там и в кофейне не лучше дела обстояли… — Так ты к нам приходил, чтобы нормальный кофе пить? Я-то думал, чтобы на меня поглазеть, а ты, получается, вообще в меня не влюблён? — я засмеялся и несильно постучал ладонью по твоему плечу. — Я влюблён в тебя чуть больше, чем в твой кофе, — ты подхватил мою шутку, а Вика захихикала. От этого общего настроения мне становилось менее тревожно. А говорят, что организовывать бизнес с друзьями — плохая идея. Но кто тогда меня так поддержит, если не вы?       Я не был лишён сомнений, но всё же поблагодарил вас за участие, пообещал что-то придумать и отпустил Вику домой. Ты остался со мной на несколько часов, мешал мне работать, подглядывал за тем, как я выпекаю булки, скреплял, помогая, степлером какие-то отчёты до тех пор, пока я не прогнал тебя домой, чтобы ты сделал хоть что-то полезное, пока меня нет. Да и Влад как-то странно смотрел.       А в выходной я только и занимался тем, что звонил в некоторые компании, брошюры которых у меня остались с давних времён, и пытался с ними договориться. Я провёл у телефона половину дня, пока ты ревностно наблюдал за этим, читая какую-то книгу с моей полки. Наконец я оставил эту затею и позвал тебя в магазин закупаться кофейными зёрнами в массмаркете. Всё оказалось труднее, чем мне казалось. Не помню, чтобы год назад мне было так сложно наладить логистику. Всё же я в первый раз директор…