Открытый мир DayZ vs Закрытый мир K-pop

У ресторана ребят ожидал Марк в своем спорткаре. Тэëнище уселся впереди. Остановились у подьезда дома иличиль. Вышли, обнимаются. Хэчан наклонился к уху Доёна и прошептал: У вас с Чону все в порядке? Он вроде нервничал, что мы с тобой уехали. На что Доён ответил: О чем ты говоришь, милый? У нас с ним все просто замечательно. Смотри, свет в окнах горит, дожидается меня мой малыш. Хэчан поднял голову и улыбнулся, вспомнив о свалившемся пару часов назад ему на голову розовом букете. Тэëни обнимался с Марком, тоже о чем-то воркуя. Дримы уехали. Парни вошли в подъезд. Тэëни взял пакет с подарками в одну руку, а в другой сжал теплую ладонь Доёни: Давай по лестнице поднимемся, растрясем съеденное? — Кстати, у нас новый сосед вот тут на втором этаже, — начал Доён. — Да, я слышал. Юкхэй, — ответил лидерним. Поднявшись на свой этаж, ребята долго стояли обнявшись. Тэëни в сотый раз поблагодарил друга за внимание и любовь. А Доён, похлопыаая его по спинке, попросил его не плакать и дождаться завтрашнего возвращения Джехёна. — Да, я выпью пару глотков виски и сразу усну, — пообещал лидер. *** Доён вошёл в квартиру и увидел, что Чону сидит за столом одетый. — Малыш, я вернулся, надевай пижаму и жди меня. Сполосну лицо и быстро разберу чемодан, а то костюмы окончательно помнутся. — Я развесил твою одежду в шкафу, больше ни к чему не прикасался, — ответил Чону, вставая, — Доёни, нам нужно поговорить. — Да, конечно, поговорим, мой хорошик, дай мне умыться и почистить зубы, я так хочу целоваться с тобой, аж сводит эти зубы, — мило произнёс старший. Младший, и не думая раздеваться, встал, прислонясь к проему двери в ванной, наблюдая за гигиеническими процедурами друга. Тот, счастливо улыбаясь, умываясь, смотрел на любимого через отражение зеркала. Наконец, закончив, он подошёл к Чону и потянул за низ кофты, пытаясь ее снять. Но Чону отстранил его руки и отвернувшись направился в спальню. Доён проследовал за ним. В комнате он раскрыл свой дорожный чемодан и вытащил оттуда шкатулку. — Папа подарил мне шикарный крест, освятив его своей рукой и благословил меня на исповедывание нео калче сити, — рассказал Доён, протягивая Чону большой крест, инкрустированный камнями. — Он просто великолепен! — восхитился Чону, не беря его в руки, но проведя по нему указательным пальцем. — Я подумал, что у тебя непременно должно быть что-то подобное. И заказал его копию в ювелирной мастерской. Они изготовили его за сутки, — произнес старший, достал из шкатулки второй крест и надел его на шею любимого парня. Затем надел свой на свою грудь. — Боже, Доёни, я не могу принять такой дорогой подарок! — хотел было снять крест Чону. Доён остановил его: Прошу тебя, малыш, я очень хочу, чтобы ты носил его. Он, конечно, прекрасен, но твоя красота затмевает его блеск, поверь. И он лучше смотрится на голой груди, почему ты еще в одежде? Я хочу прижаться к твоей груди, мой любимый, — и Доён снова попытался раздеть парня. Чону поймал и остановил руку Доёна: Я не достоин твоих подарков. Я не достоин твоей любви. Я не достоин даже пылинок на твоих туфлях. — Что ты такое говоришь, малыш?! — Я говорю правду. Я не могу тебе врать. Я… Вернулся Лукас. Я ухожу. К нему. Я… Был с ним вчера. Доён… — Что ты такое говоришь?! Ты не можешь… Ты… — Доён вдруг встал и вышел из комнаты. Вернулся через мгновение со связкой ключей, и сильно дрожащими руками, что даже было видно и слышно было звякание ключей о железную дверцу, самым маленьким ключиком отпер сейф, что был спрятан в одной из прикроватных тумбочек. В этом сейфе он хранил драгоценности. И кое-что ещё. Это самое кое-что он схватил обеими руками и резко выставил перед собой, направив на Чону. Маленький черный пистолет… Чону медленно приподнялся и сразу сел обратно на кровать и почти завалился на спину, глаза его, полные ужаса заблестели, он выставил правую ладонь перед дулом пистолета и проговорил: Ты сошел с ума… — Это… Это ты сошел с ума! — громко прокричал Доён, — Скажи, скажи сейчас же, что это все шутка! Ну же! Ты пошутил, малыш? Чону опустил руку, сел ровно и произнес: Это правда, Доён. Я не хочу тебе врать. И нет мне прощения. Пристрели меня, пожалуйста… Ошарашенный старший отошел на два шага назад, не опуская пистолета, наконец заметил, стоящий у шкафа дорожный чемодан Чону: Ты действительно собирался уйти сейчас?! Ты собирался бросить меня?! Когда я летел к тебе на стальных крыльях самолета, на пушистых крыльях любви, ты собирался уйти… Доён медленно осел на корточки, не опуская пистолета, но опустил голову и громко навзрыд заплакал. Чону поднялся и хотел подойти к нему, но тот резко поднял голову и взяв пистолет вновь обеими руками, не позволил ему сделать и шага: Стой, стой там! Я убью тебя. Господи, прости меня! Да, я убью тебя, а затем себя. Я не могууу. Какой ужас! — снова зарыдал-запричитал Доён. Чону остался стоять, боясь шелохнуться. Всхлипывания затихли. И Чону произнес: Доён, я даже не смею просить прощения. Мой поступок ничем не загладить. Я осознаю всю тяжесть причиненной тебе боли. Я сегодня вдруг понял, что я никому на самом деле не нужен. А тебе не нужно пачкать свои руки кровью такого ничтожества. Дай мне пистолет, я сделаю это сам. — Что ты… Что ты такое говоришь, малыш? Разве я не говорил тебе стопятьсот раз о том, что ты нужен мне. Что я навсегда влюблён и измучен этими вынужденными расставаниями. Не видя тебя в течение дня, я пребываю в таком унынии, что готов хлестать себя кнутом до крови, — Доён поднялся, положил пистолет на стол, подошел к Чону и, протянув руку к его лицу, начал смахивать выкатившиеся слезинки. Они сели на кровать. Взялись за руки и какое-то время молчали, глядя друг другу в глаза. — Послушай, малыш, — начал Доён, — Мне дорога каждая минута проведенная с тобой. Я тщательно молюсь об этом своем грехе каждое утро и каждый вечер перед сном. Я простил сам себя и договорился с Отцом о том, что никогда не оставлю тебя и буду заботиться о твоем благополучии пока сам дышу. — Ты такой драгоценный, Ким Донён! — произнес Чону. — А моя драгоценность — ты! — перебил его старший, — И то, что ты рассказал мне, поколебало мой рассудок. Прости. Прости, что напугал тебя, милый, — начал он целовать руки младшего. Чону уже не вырывал их, и даже потянулся губами к губам священника, когда тот приблизил к нему свое лицо. Но тот быстро приставил между ними тот самый крест, со своей шеи, подаренный Папой и, сказал: Поцелуй его, дитя моё, поцелуй и поклянись, что никогда не оставишь меня, что будешь любить меня, как Отца нашего до скончания нашего века. Чону отодвинул крест и прильнул таки к губам Доёна, коротко поцеловал их и сказал: Прости, но я не могу дать тебе такую клятву. Я тогда еще давно, до тебя, поклялся ему. И теперь он пришел и требует вернуть мои слова, мою любовь. Моя грешная душа обугливается меж ваших двух огней и скоро превратится в пепел, в прах. — И ведь тебя я понимаю. И его. Что делать нам теперь? Послушай, если мыслить нам рационально, то нужно спасти и сохранить твою душу. Я не верю, что меня ты любишь меньше. Ты искренен, любя. Действительно, ты разрываешься меж нами. Действительно не мог ты отказать вчера ему. Я понимаю. Я… Я прощаю. Чону, мучителен мой выбор. Но мы должны пока оставить все, как есть. Пойми, я не уверен в его чувствах, я не знаю его планов. За такое время он измениться мог и сможет изменить и отношение свое к тебе через какое-то время. Поверь. Все зыбко в этом мире. Мы если перед всеми расстанемся и, ты уйдешь к нему, потом вдруг он тебя оставит, обидит, тебе уже не комильфо ко мне вернуться. Пойми, я беспокоюсь о репутации твоей потом. О нашей… Хотя, оставив все как есть, продолжишь ты встречаться с ним как будто в тайне от меня. Об этом все равно узнают. И так и эдак буду я смешон. Но что ж, готов я ради тебя. Ты обешай мне ему со мною изменять порой, иначе от тоски погибну... — Ты действительно божий человек, Доён. Ты подобрал меня тогда и снова хочешь это сделать?! Я достоин? Настолько я хорош?! Как человек или как задница и рот?! Настолько, что готов ты так унизиться? — Ах, зачем такие вопросы произносишь? Я ведь люблю тебя всего с твоим красивым телом и не менее прекрасною душой. И если с ним останешься надолго и счастливым будешь, молиться я не перестану об этом счастье. А сейчас, пожалуйста, разденься и полежи со мной. Я так устал, так хочется мне ласки. Ведь я не стал тебе противен в раз? Чону медленно стянул с себя кофту, красивый крест красиво расположился между сосков, что затвердели изюминками от одной мысли соития с любовником. *** Джин Кадзама все это время присутствовал незримо в комнате. Он поднялся за ребятами, когда они вернулись, с намерением снова уложить спать плаксу Тэëни, но почувствовав напряжение в квартире Доёна, не мог не поприсутствовать при разворачивающейся меж ними драме. Инкубус постоял в дверях, потом присел под окном, наблюдая и восхищаясь происходящим. Он пару раз тихонечко беззвучно хлопал в ладоши на каждую красивую фразу, он подпрыгнул и встал рядом с Доёном, когда тот выхватил пистолет, и он ушел, когда Чону принял предложение старшего и раздвинул ноги. — Какие невероятные страсти кипят за каждой дверью этого дома! Я будто на премьере театральной. И жизнь моя полна занятных событий! — подумал демон, оказавшись на улице. Тэëни уже сладко спал. Джонни не ушел домой, а заглянул к Юте и они тоже давно дрыхли, напившись пива, жопа к жопе. И Джин вдруг почувствовал резкую тоску по Тэну. И как по волшебству услышал три протяжных звука, издаваемых свистком там в Красноставе, с помежутком в три секунды…