***
Два года назад она и не думала, что возвращаться сюда будет так сложно. Она вообще не думала о возвращении. Тогда, сидя на подоконнике, семнадцатилетняя Виолетта размышляла совершенно о другом. Редко поправляя длинные непослушные локоны, она задумчиво хмурилась, вновь и вновь перечитывая записи в потрепанном дневнике. Все казалось ей слишком пафосным, а кое-где просто недопустимым, и это ужасно злило. Все, что относится к нему, должно быть идеально. Даже записи. Виолетта Кастильо была влюблена. Впервые в жизни она могла с точностью сказать, что это было всерьез. Делая записи в дневнике, девушка часто-часто улыбалась, но только тогда, когда прописывала с особой старательностью его имя. Диего. Ди-е-го. Ее любовь. Ее жизнь. Виолетта Кастильо еще никогда раньше не была так уверена в собственных чувствах. Она любит, это точно. И он любит ее. По-настоящему. Она видит это в его взгляде, а когда он улыбается, глядя на нее, ей хочется улыбнуться в ответ и засмеяться, когда приятная дрожь пробегает по телу. Его прикосновения заставляют дрожать, а о поцелуях, нежных и одновременно страстных, она не рассказывает даже подругам. И лишь в дневнике все эмоции отражаются в полной мере. Никто никогда не должен узнать о том, что у нее на душе. Возможно, тогда именно эта мысль была неправильной. Боязнь разрушить хрупкое счастье перечеркнула здравый смысл. И только увидев результаты анализов, Виолетта осознала происходящее. - Не говорите маме. Она не должна знать. Пока что.***
Франческу разбудил неприятный шум снизу. Потянувшись, девушка недовольно разлепила глаза, зябко ежась от холода, ибо одеяло так неудачно спикировало вниз. Отбросив заслоняющие лицо темные пряди, девушка встала, направившись к зеркалу. « Только девять утра!», - недовольно отметила про себя брюнетка, взглянув на часы. –« И кто так некстати решил заглянуть к нам?» Кое-как завязав волосы в неряшливый хвост и накинув халат, Франческа заспешила к лестнице, замерев у ее начала. - Я пойду, разбужу Франческу, - раздался снизу голос матери, и уже через секунду и сама Анжи показалась в коридоре. – О, Фран, ты проснулась, - снизив голос почти до шепота, с радостью констатировала женщина, поднимаясь по ступенькам наверх. – Это хорошо, потому что я без тебя не справляюсь. - Что – то случилось, мам? – поинтересовалась Франческа, зябко поежившись. – У нас гости? Анжи виновато улыбнулась, кивнув подбородком на дверь, ведущую в гостиную. - Мам? – заметив несвойственный жизнерадостной женщине грустный блеск в глазах, Фран заботливо тронула Анжи за плечо. – Что-то не так? - Все нормально, - после небольшой паузы кивнула Анжи, натянуто улыбаясь. – Я не сказала тебе раньше, Фран, прости, - она глубоко вздохнула, - твоя сестра приехала.***
- Леон, я еду в Студию, буду вечером, - спешно говорила Нати, упаковывая нотные листы в портфель и силясь вспомнить, где же в последний раз видела мобильный телефон. – Обед в холодильнике, я поем в кафе, - наконец, найдя мобильник, девушка обернулась, замечая в дверях брата. – Что-то еще? - Где моя скрипка? – будто бы не слыша ее вопроса, холодно осведомился Леон, приблизившись ближе к девушке. – Она лежала под кроватью, но теперь ее там нет. Нати непонимающе нахмурилась. Сейчас, когда до занятий оставалось всего пара минут, думать о скрипке было совершенно невозможно. К тому же, очередная бессонная ночь, посвященная написанию песни, имела свои последствия. Голова ужасно болела, все тело будто налилось свинцом. Вопрос Леона был чем-то из другой вселенной. - Какая скрипка? – устало вздохнула Нати, подхватывая со стула пиджак. – Прости, не соображаю ничего… - Ты знаешь, какая, Нат, - оборвал ее Леон, и теперь в его голосе звучала неприкрытая злоба. – Моя скрипка, Нат! Наконец, сообразив, о чем он говорит, девушка вздрогнула. Взгляд Леона не предвещал ничего хорошего. Забытый на долгие годы инструмент понадобился ему очень не вовремя, да и могла ли она представить себе, что Леон когда-нибудь увлечется музыкой заново? - Нати, я задал вопрос,- напомнил парень, с силой сжав колеса инвалидного кресла. – Где моя скрипка? - Я слышала тебя, - Нати устало вздохнула. – Я боюсь, что теперь ты не поиграешь на ней. - Я и не собирался, - качнул головой Леон. – Просто скажи, где она. Нати больно закусила губу. Ссориться в очередной раз не хотелось, а ведь, скажи она, где инструмент, скандал неизбежен. В глазах Леона читалось нетерпение, поэтому, набравшись храбрости, Нати единым духом выпалила: - Я ее продала. Она видела, как ослабевшие пальцы сжали железные колеса. Скрежетнув зубами, Леон устремил на сестру полный ненависти взгляд, и Нати едва удалось не заплакать. - Кто тебя просил? – чеканя каждое слово, проговорил Леон. Теперь в его голосе не было ни намека на возможное прощение. – Я спрашиваю: кто тебе дал право распоряжаться моими вещами? - Прости меня, - сдавленно прошептала Нати, пятясь к двери. – Я не знала, что она тебе нужна. - Это не твое дело! – внезапно крикнул Леон, с силой ударив ладонью по стоящей рядом тумбочке, отчего ваза с цветами покачнулась, готовая спикировать вниз. – Понятно? Не твое! - Но ты же не играл на ней! – попыталась защититься Наталья, глотая слезы. – Ты бросил музыку, как только… - она умолкла, возненавидев себя в ту же секунду за сказанное. Не в силах больше смотреть в глаза брату, Нати бегом бросилась вон из комнаты.