***
Чайлд безучастно смотрел в открытое окно. Прошёл час или два, как он сидел неподвижно и смотрел на открывающийся вид сада. Ему хорошо в одиночестве. Сидеть в этом странном умиротворении и отстраненно наблюдать за происходящим на улице. — Даже не спросишь зачем я здесь? Последнее, чего сейчас хотелось Аяксу, слушать чей-то голос. Что нового он услышит? Что он неудачник и глупец? То, что он жалкий слабак ему и так известно. Позор семьи. — Тебе ужасно больно и обидно, понимаю, — мужчина бросает взгляд над Одиннадцатого предвестника. Вся палитра чувств и мыслей давно знакома ему. Попав в Чайный дом, он каждый день наблюдал подобное. Панталоне всегда было интересно, откуда берутся такие наивные нежные цветочки, что верят в силу справедливого равенства? В доме весны он не раз сталкивался с такими личностями. Чайлд сейчас думал о том, чем он заслужил подобное. То, как опозорил всю свою семью. И как подвел всех вокруг. — Надеюсь, ты не ждешь, что я буду тебя утешать? — пар над чашкой исчез. Панталоне усердно размешивает содержимое. Чайлд резко поворачивается всем телом. На щеках заметны следы слез. Возможно, он плакал от ужаса, что случился с ним. Боль, которую он прятал за лживым бахвальством. Панталоне ещё раз убедился в своих мыслях. — Не поверишь, но от тебя я жду этого меньше всего. — Правильно, — хвалит Панталоне, смотря прямо в яркие лазурные глаза. — Жалость не поможет. Я хочу рассказать одну скучную, но поучительную историю. — Я в полном порядке, — очередной раз отмахивается Аякс, возвращаясь к созерцанию происходящего за окном. — Уходи, ничего не хочу слушать. — Пытаешься меня убедить, что после группового изнасилования в течку чувствуешь себя нормально? Аякс замер. Он чувствует, как внутри всё загорается пламенем гнева. Чайлд расправил плечи и собрался окончательно распрощаться с непрошенным гостем. — Пошёл… — Когда-то давно жил мальчик, — Аякс вздрогнул, поднял голову и встретился с абсолютно не осуждающим взглядом. — Не повезло ему родиться омегой и отнюдь не в семье богачей. Отца забрали на работы в шахты, а мать скончалась от лихорадки. Остался этот мальчик с братом. Совершенно одни, омеги, в этом жестоком мире. Из-за чудовищ, вылезших из Разлома, люди голодали, а разбойничество процветало, — он говорит вкрадчиво, не запинаясь. — На маленькую деревеньку напали грабители. Мужчины отосланы копать руду. Некому защитить их брошенных жен и детей. Разбойники брали что хотели — деньги, запасы еды… — внезапно что-то кольнуло в груди. К этому моменту подросток слушал, внимая каждое слово. Панталоне резко замолчал, чтобы дождаться нужной реакций. Шестнадцатилетнему подростку надо просто показать себя частью того самого несправедливого мира. Сделать так, чтобы тот почувствовал себя не одиноким. А потом, когда понадобится, воспользоваться полученным доверием. Обнажить душу один раз и получить важную возможность. Кто знает где и как ему сгодится этот мальчишка. — Что… что дальше? — неуверенно спросил Аякс. — … женщин, а сладким призом оказались юные еще не расцветшие омеги. Тот самый мальчик знал это. Он спрятал брата, а сам отдал себя на растерзание. Лидер разбойников насиловал его три ночи, держал на цепи как собаку, пока тот умирал от голода. Мальчик был не глуп, дождавшись, когда после очередного пира насильник заснет, — Панталоне касается оставленных Дотторе инструментов, хищно улыбаясь. — Он перерезал ему горло, а затем, когда все пьянчуги уснули, устроил пожар. Все до единого сгорели заживо. А он смог сбежать с братом. Он выдержал драматическую паузу, чтобы дать возможность Аяксу осознать услышанное. — Хочешь спросить к чему я рассказал тебе эту историю? — натягивает улыбку омега. — Любой проигрыш можно обернуть в победу. А теперь, если хочешь узнать, как это сделать, то присаживайся. На столике стояла одинокая чашка. Банкир оставил отвар в покое и закрыл настежь открытое окно, у которого так долго сидел юный омега. От зимней прохлады хотелось съежиться и налить себе горячего чая. Он обязательно насладится удовольствием понежиться в тепле. Панталоне бросает на юношу мимолетный взгляд и продолжает: — За свою жизнь я понял несколько истин. Первое, люди по своей природе злы и эгоистичны. Второе, этим миром правит сила, она искушает даже самых добрых и нравственных. Благородные мужи из Сумерской Академии хвастаются своими титулами, но год за годом, прикрываясь очередными расходами, воруют в свои карманы миллионы моры. В Ли Юэ мало кто хотел идти в Разлом добывать руду, но богачей не интересовало ничего, кроме цифр. Они искали бедняков и заставляли их гробить свои жизни. Девятый предвестник возвращается к столу, садясь на стул. — Всё не просто, понимаю. Но разве сидеть и лить слезы у окна — это выход? Ты сильный, Чайлд. Самый молодой из предвестников. Ты так быстро сдашься? Аякс отрицательно качает головой. — Ты тоже омега? — Аякс уселся рядом, положил руки на стол, не сводя глаз с одинокой чаши. — Да, — кивает Панталоне. Одной правды на сегодня достаточно. Панталоне стыдился своего прошлого места работы. Чайные дома в Ли Юэ не редкость. До того, как Пьер нашёл его, он вынужден был обслуживать клиентов. Пусть он рассказал своё прошлое, чуть приукрасив Тарталье, но он никогда не скажет о том, как опустился в своей жизни. Этот момент он навсегда желает похоронить. Только Пьер и Дотторе знают, а этого достаточно. — Как ты смог с этим справиться? — честно спрашивает Аякс. Он сразу понял, что история про мальчика не выдумана, чтобы подбодрить его. — Смог пережить? — Чужой кровью омыл свои раны. И ты сможешь, если послушаешь меня. — Слушаю, — кивает рыжеволосый. Панталоне старательно прячет ухмылку. — У тебя есть два пути. Первый путь — ты требуешь, как омега, что лишили, обесчестили, суда и справедливости. После такого дорога в Фатуи навсегда тебе закрыта. Мы признаем свою ошибку и отпустим тебя. — А второй? — последнее, чего хотел юноша, так это лишиться возможности быть одним из верных служителей всемогущей Царицы. Панталоне известно какой вариант выберет их воинственный ребенок. Сдаваться — это не то, что свойственно малышу, который так старался стать частью их проклятой семьи. — Второй же путь… ты выпиваешь чай, что избавит тебя, — он перехватывает ловкую руку подростка, что так юрко потянулась к чашке. — Не так быстро. Он избавит тебя от последствий, утром ты посещаешь медицинский корпус, где проведут тщательный осмотр. Не смотри на меня так, — как только парень услышал об этом, то тут же посмотрел на Девятого предвестника таким жалобным взглядом. — Для твоего же блага. После Капитано объявит, что те четверо прилюдно оскорбили тебя, а ты благородно вызовешь их на бой, где поквитаешься с ними. Если бы Капитано придал дело суду, то он лишил бы подростка положенной мести. Ничего не греет душу, как совершенная расправа. Панталоне собирался, сделав одно дело, выполнить две разные цели. Дать возможность отомстить Чайлду, а за одно таким жестоким наказанием повысить авторитет Фатуи. — Ты думаешь они станут молчать? — качает головой юноша. — Не стали, но теперь это не представляется возможным. Скрип железной двери заставил поморщиться, и перед Панталоне предстала та самая четверка, что так мерзко напала на любимого ребенка Царицы. Обычные гвардейцы, не способные удержать член в штанах. — Что ты собираешься делать? — задал Четвертый предвестник мучивший его вопрос. Избитые и связанные гвардейцы, заслышав, что кто-то явился, зашевелились. Каменные стены, пропитанные запахом страха и крови. Наглецов заковали в кандалы, а глаза завязаны, а рот заткнут чем-то. Так просто. Если бы делом занимался Девятый предвестник, то никто из этой мерзости даже пошевелиться не смог бы. — Если ты сделаешь все как положено по закону, то тогда мы будем вынуждены признать свою ошибку и выгнать Аякса. Омегам не место в Фатуи, — Панталоне сжал руки в замок. — Но мы сможем обернуть это преступление в свою сторону. Если Чайлд устроит им сам прилюдную казнь. Им же лучше. Смерть от вызова на бой за оскорбление куда благороднее, чем казнь за изнасилование. — Считаешь уместным скрыть это? — Выгодным. Дотторе уладит все, а мы сохраним честь организации. — Ваше сиятельство, — звучит голос за дверью. — Заходите. — Они не станут держать языки за зубами. Мы их избавим от такой тяжелой ноши, — в комнату входят слуги со всем необходимым. Панталоне оборачивается на мычащих будущих мертвецов. Аромат животного страха оседает в воздухе. Остро заточенный нож оказывается у него в руке. Помнится, как-то он проделал подобное с одной наглой девицей, что предала его. Панталоне повел плечами. — Сделаем все правильно, они смогут прожить достаточно, чтобы умереть от руки Чайлда. — Это слишком, — Капитано аккуратно перехватывает его руку, что крепко сжимала рукоять. Сомнения. От них следует избавиться. — Слишком? А разве не жестоко сломать жизнь омеге? Покалечить, так ещё подарить приплод? — он беспощадно бросается словами, зная, как они могут подействовать. Панталоне решил откровенно приврать, о таком сложно узнать так рано. На такого благородного альфу такие откровенности подействуют. — Всё ещё желаешь спасти их? — Банкир кивает в сторону преступников, играясь с кинжалом в руке. — Нет, — смиренно кивает мужчина. — Не представляется возможным? Что это значит? — неуверенно начал Аякс, наконец-то получив возможность коснуться чашки. Он сжал бедный фарфор так, что костяшки побледнели. — Никто, Чайлд, никогда не узнает, что ты омега. Слуг заставят молчать, а предвестники — люди неразговорчивые. — Второе. Я выбираю второе. — Пей неторопливыми глотками. Оно очень горькое. Аякс послушно выпивает чай. Панталоне внимательно следит, чтобы тот выпил все до капли. — Прости… я про тебя… очень плохо говорил. Продажной подстилкой называл… и я ещё много чего… вот. До этой ночи он считал Панталоне бетой, опустившийся до ужасной и грязной связи с Вторым предвестником. А теперь… теперь это многое меняет. Банкир смеется. Чайлд замер. — Самой успешной, прошу заметить. Мало кто способен достичь таких высот, как я, — Панталоне самодовольно улыбается, от ощущения, что его план, как всегда, оказался безупречен. Оскорбление — такой пустяк. — Я… мне стыдно, зная, что у вас всё… знай, что ты… я, — Чайлд неловко отводит глаза, рукой оттягивая короткие пряди на затылке. — Прости. А вы друг друга давно знаете, да? — не нужно было лишний раз упоминать его имя, для них обоих прекрасно понятно, о ком идет речь. — Очень давно, — отвечает Панталоне, желая оставить ещё одну подробность своего прошло не озвученной в этих стенах. — Эти стоны... вам следовало быть потише, — нервно улыбается рыжеволосый юноша, который периодически морщился от неприятного привкуса во рту. — Этого обещать не могу. Спокойной ночи, Чайлд, — Панталоне покинул комнату размеренной походкой, направляясь в свои комнаты. Следует хорошо выспаться, прежде чем показать всю свою стать, будучи одним из гостей поединка за честь Одиннадцатого предвестника. — Упрямый мальчишка согласился? — Когда тебе стало дело до непослушных детей? — выдыхает Панталоне. Интересно, долго его поджидал за углом Доктор? — Этот вопрос я хочу задать тебе, — отталкивается от подпираемой им стены и подходит к нему. Утром организация была завершена. Все прошло ярко и красочно. Девятый предвестник занял место, как положено высшему офицеру, в первых рядах. Все чествовали, когда Аякс растерзал этих преступников. Панталоне и Дотторе слегка стукнули бокалы в честь победы Одиннадцатого предвестника.***
В лаборатории кипела работа. Сам Дотторе работал не покладая рук. Как раз их он раз использовал, чтобы швырять подручные средства в своих подчиненных. Кропотливая работа не прошла даром. Каждый нюанс и возможный исход стоило учесть. Ювелирная работа и последний штрих к приготовлениям. Дотторе прекрасно вальсировал меж столами с лабораторной посудой. Перевернув аккуратно страницу, Панталоне потёр переносицу в надежде согнать опутывающую сонливость. Даже принесенный чай не смог справиться с этим. Последнее время его настроение менялось в разные стороны. От яркого гнева из-за чьего-то громкого дыхания до глубокой грусти из-за чуть остывшего чая. Странности продолжались. Головные боли, странный румянец на щеках. Самое удивительное это то, что его волосы, успевшие стать невыносимо непослушными из-за непривычного климата, стали поддаваться расческе. Отечность, а еще он, поддерживающий строгость в приеме пищи, заметил, как чуть поправился. Нужно меньше работать и больше отдыхать. Это было бы возможным, если бы не один безумный ученый. Условно они встречались куда позже. Панталоне сегодня освободиться пораньше. Написал записку, что не сможет прибыть в назначенное время. Дотторе странно настоял. Щедрый Дотторе даже выделил ему уголок в своей обители страха и ужаса. Он сидел в отдаленной комнате, где Дотторе занимался больше сортировочной деятельностью. Омега закрыл книгу. От чтения он вскоре уснет здесь. А лаборатория Дотторе не самое надежное место для сна. Он положил книгу на стол, решив себя развлечь изучением местности. Ужасный беспорядок — это первое, что бросается в глаза. Очень много чертежей, набросков, странных, написанных на каком-то древнем языке. А ещё на единственном стеллаже стояли необычные механизмы. — Если ты включишь его, то твои ребра разрубит, а легкие перестанут сокращаться. У Девятого предвестника чуть сердце из груди не выскочило. Дотторе появился очень неожиданно. Он и не собирался что-то трогать. — Что-то важное? — Панталоне спрашивает с неподдельным интересом. — Что-то важное, — согласился Дотторе. А затем поцеловал в висок, ласково прошептав в ухо, — ещё немного, и я весь во внимании. Отвлекать себя пришлось поиском отчетности, чтобы исправить ошибки. Гений в области биологии, химии, механики пишет отчеты с ошибками. Зато как! Использует литературные обороты и слова, о которых Панталоне знать не знал. Он поправляет оправу очков. От работы с бумагами у него ухудшилось зрение. Он вполне мог обходиться без них, но, чтобы рассмотреть творчество Второго предвестника, требуется внимательность. — Теперь я весь твой, — Дотторе бросает странный ящик и ногой пинает его в сторону стеллажа, которым любовался ранее омега. Внутри ящика что-то разбилось, но Дотторе даже не обернулся. Второй предвестник быстро избавляется от испачканного халата и перчаток, зная, как брезглив его омега. Он хотел что-то сказать, но засматривается на тонкие пальцы, что плавно водят по бумагам. Каждый жест этих утонченных рук тревожил нутро. Так и манят покуситься. — Не расскажешь, чем таким занимаешься? — Панталоне заканчивает просматривать бумаги на столе. — Это действительно важно или очередная пустая трата моры? — Не переживай. Это важный и успешный проект, — ответил альфа, напустив на себя важность. — У меня никогда за всю жизнь не было провалов. — А как же Академия? — игриво улыбается Банкир. — Эти глупцы не смогли понять такого гения, как я, — мужчина подхватывает это игривое настроение. — Бесспорно, разрисовывание стен мужскими половыми органами на третьем курсе действительно гениально, — Панталоне делает глоток и прячет ухмылку за чашкой. Что-что, а дразнить Дотторе — его любимое развлечение. — Не было такого! — Как скажешь, — лукаво смотрит он на Доктора. — А твоё легендарное фиаско в Мондштадте? Этого дракона выманивали несколько месяцев. — А я виноват, что ли, что эта зверюга вылезла из норы и перегородила путь? Эту историю еще долго разносили по стенам Заполярного дворца. Пока все возносили Второго предвестника… Панталоне сдерживал смех каждый раз, когда слышал о великом подвиге одного из преданных служителей Царицы. Великий подвиг? Сначала он тоже думал, что это весьма благородно, но когда услышал из уст Дотторе полную картину, то ничего, кроме улыбки эта история не вызывало. А как ему рассказал один из подчиненных Дотторе, что сопровождал той в поездке, Второй предвестник вылетел из экипажа с отборной бранью, чего они остановились, а затем играючи убил существо, жившее не одну тысячу лет. — Я очень спешил. Панталоне поднимает бровь. Спешил пробирки мыть и перебирать? Они же никуда не денутся. — Спешил, — Дотторе сокращает расстояние между ними. — Спешил к одному скучающему омеге. — Да? Кто это же? Скажи его имя, я отправлю цветы и к ним сочувствующую записку. — Можешь не стараться. Дотторе нежно гладит его руку. У Панталоне перехватывает дыхание. Последнее, что можно ждать от такой странной личности, — это нежности. — Он уже перед мной, — Дотторе отпустил его руку. Подхватив омегу, он аккуратно посадил его на стол. — Долой очки, — он легко устраняет оправу очков. — Сниму, не сразу поймешь, что тебя трахают. — Правда, что ли? В комнате достаточно тепло, поэтому единственной преградой для Дотторе стала рубашка. Панталоне, несмотря на происхождение, пылал любовью к моде Фонтейна: сюртуки, пиджаки, рубашки, брюки, жилеты — часть его гардероба. Но омега расчетлив даже здесь. Он всегда приходил к Дотторе только в меховом плаще и простой рубашке, брюках и не теплых сапогах до колен. Никаких изыск. Дотторе слишком нетерпелив, чтобы церемониться с какими-то кусками ткани. Неторопливо расстегивает пуговицы на рубашке. — Сегодня у меня нет настроения доводить дело до конца, — он провел по плечам и скинул мешающую ткань на пол. Одним движением сбрасывает маску. Губами медленно касается шеи, а после постепенно опускается ниже. Дотторе жадно вдыхает запах кожи. Панталоне чуть ли не мурчал от удовольствия. Приятно до жути. Что это с Вторым предвестником? Таких порывов нежности не замечалось. Сердце забилось с бешеной скоростью, когда настойчивые губы добрались до соска. Приятные ласки возбуждали. Он был близок к тому, чтобы сорваться и застонать в голос. — На сегодня хватит. Такой поворот событий омеге не понравился, но уговаривать взять его на столе не стоит того. Опять мучиться от болей в спине? — О чём желаешь поговорить? Я вижу твою странную задумчивость, — поинтересовался Дотторе, внимательно наблюдая за тем, как омега накинул рубашку на плечи. Он невольно думал над тем, чтобы попросить Дотторе провести обследование, но тут же отмел эту идею. Пережить очередное глумление над собой он не в состоянии. — Я хотел кое-что тебе предложить, — выдохнул Девятый предвестник. Он долго собирался с тем, чтобы наконец-то предложить эту идею Дотторе. — Мне? — восхитился не на шутку он. — Тебе. Я все думаю, как нам увеличить казну региона так, чтобы никто из других мест не мог с нами соперничать. Поставки чистейшего спирта хорошо помогли нам, но этого мало. Сплошные затраты. — Отбрось лишнее пояснения, чего хочет мой шипастый цветок? — Люди гонятся за двумя вещами — силой и властью. И готовы отдать любые средства, чтобы добиться её… Панталоне скрестил руки и опустил взгляд: — Глаза порчи. Ничего так не желает человек, как заполучить силу элементов. — Нет, — металлическим тоном проговорил он, ставя точку в разговоре. — Почему? — выпалил Панталоне, чуть подуспокоившись, продолжил. — Ты истинный профессионал в создании глаз порчи. Тебе не составит труда заменить в формуле качество на количество. — Это глупость. Забудь об этом. — Дотторе, это идеальная возможность. А ты упрямишься, — он продолжает стоять на своем. Он мгновенно пожалел о своих словах. Злость чувствовалась даже в воздухе. — Какая жалость. Твоя наивность ужасна, — он хватает его за горло, не давая поступать в легкие кислороду. — Когда я успел дать тебе повод думать, что я так легко буду размениваться своими творениями? Воздуха не хватало. Он неосознанно рукой пытается разжать пальцы на шее. Спор достиг пика. План уговоров не сработал, нужно применить хитрость, чтобы этот горделивый альфа стал сговорчивее. — Прости меня, — прохрипел он, чувствуя, как хватка на горле мгновенно ослабла. Извинения на Дотторе действовали отрезвляюще. Коломбина видела мир иначе и под другим углом. Она много знает и чувствует малейшие колебания эмоций каждого из Фатуи. Благодаря ей он окончательно выяснил правила игры с Дотторе. Ребенок, не знавший любви матери, не признанный обществом и им же уничтоженный. Дотторе желает, чтобы мир признал его. Но больше он желает извинений. Тогда, когда он заболел, это сработало. — Прости. Людская… сущность отвратительна-а и порочна, — продолжает он, когда Дотторе отпустил его. Он говорит только то, что хочет слышать этот гордый альфа. — Я всего лишь один из представителе-ей этой грязи. — Я и не сомневался в твоем уме, — кивает Дотторе и заправляет выбившуюся волнистую прядь ему за ухо. — Говорят омеги глупые, но это ложь. Пустоголовые беты возомнили себя высшими существами, только потому что не идут на поводу инстинктов. Слабовольные беты никогда не способны сделать шаг вперед. Многие из нашего вида уподобились людской слабости. Мы же, напротив… не ты ли убил своих соплеменников? — Панталоне замирает не в силах что-либо сказать в ответ, а руки дрожат. — А может стоит напомнить, как ты попал в Академию? Я подобный трюк с одним врачом провернул. Знаешь, чтобы отвести душу и заняться чем-то забавным. А как же то, как ты ублажал мужчин, собирая информацию и накапливая власть. Убивал своих выродков… Панталоне выхватывает кинжал, что всё это время держался на эластичном кожаном набедренном ремне. Он делает взмах рукой, рассекая чужую плоть тонкой полосой чуть ниже шеи. Руки страшно дрожали. На глазах прозрачная пленка. — А теперь послушай меня, — притягивает к себе раненого мужчину. — Мне ничто не мешает подписать пару бумажек, и тебе даже не на что будет покупать раствор для помывки колбочек. Так что ты либо соглашаешься, либо я усложняю тебе жизнь! В алых глазах нет никаких намеков на злость, только странная заинтересованность. Дотторе удивлен, а Панталоне не меньше его. Его неплохо так перемкнуло. Он ошарашенно отстранился. То, что рана доставила хоть какой-то дискомфорт, не заметно. Дотторе лишь пальцами провёл по не глубокому порезу, испортившему разве что рубашку, а не настроение. Раз он начал эту игру, то нужно её закончить. Банкир хватает Второго предвестника за рубашку, чтобы приставить окровавленный кинжал к горлу. Недостаточно, чтобы убить. — Теперь не промахнусь, — абсолютно бесцветным тоном говорит он, поддерживая воинственный вид. Недовольство на красивом лице отзывалось чем-то необъяснимым в груди альфы. Он не злился. Рана — такая мелочь. Во время экспериментов он получал раны куда страшнее. — Ты обиделся? — с такой грустью отозвался мужчина. — Не обижайся. Работа тяжелая у меня. А ты со своими глупостями. Хотел потыкать своим ножиком, так и сказал бы. Надел парочку старых рубашек. Эти синие тебе так нравились. С такой заботой подбирал мне. Омега пораженно замер, но кинжал не опустил. — Почему ты снова отказываешь мне? — едва слышно говорит он, смотря на мужчину так, как он смотрел на всех мужчин в Чайном доме. — Давай без этих замашек шлюх из дешевых борделей. — Замашек шлюх? — шипит в ответ, сощурив глаза, омега. — Да кто из нас двоих настоящий представитель благородной деятельности? Раз уж так, то стоит мне напомнить, что за мои… мои деньги ты шикуешь и позволяешь себе даже эти рубашки, — он хватает и тянет бедную ткань, не отрываясь глядя в кровавые глаза. — И вот я прошу тебя пойти мне навстречу, но что в ответ?! Ваше сиятельство, лорд Второй предвестник, да вы самая дорогая шлюха во всём Тейвате! — Душевненько у вас здесь, — застал их Тарталья. — Давно вы так? Дотторе с гневом посмотрел на нарушителя покоя. У них почти дело от грубой ссоры до полноценной поножовщины дошло. Как же он этого ждал. Омега рядом только спину выпрямил, приняв более достойную позу. Что-что, а сидеть почти раздетым на столе не придает ему достоинства. — Как видишь, я занят, — Дотторе едва сдерживал себя от убийства. Вон с каким усердием вытащил настоящую личность, что так старательно скрывает от него омега. — Не мешаю вашему грехопадению. Появление Чайлда охладило пыл. — Дурак, — Панталоне закрепляет кинжал на ноге и натягивает до конца рубашку, а затем спрыгивает со стола. После такого стоит удалиться, и так уже много чего наговорил. — Куда собрался? — Дотторе направился к стеклянному шкафу, где прятал весь свой запас спирта. Вычислить вора так и не смог. — К себе. — Не рано? — В самый раз. — Оставь свои обиды и усади свою прекрасную задницу. — С чего вдруг? — он почти покинул комнату, но зачем-то обернулся посмотреть на Дотторе, что наливал что-то крепкое в стакан. Не было желания даже цепляться за то, что алкоголь не пьют в стаканах. — Твоей любопытной натуре не интересно с каким важным поручением Пьер отправил меня в Сумеру? Знал на что омега точно клюнет. Он подпер стол, держа стакан в руке. — Садись. Панталоне вернулся на прежнее место. Сел на стол и взял второй стакан, сделав большой глоток. Напиток обжег горло, а еще затуманил взор. Стало легче воспринимать, что чуть раньше он прошелся по самому тонкому льду и остался в живых. Страха, как не странно, он не чувствовал. Он просто морально устал. — Помнишь далекие времена нашей юности? — начал Дотторе. — Тогда, когда каждый из нас беспрекословно верил в правоту Академии. — Помню. А ещё он помнил, как обошлась с ними эта Академия. — Не забыл, какими благами обещала наградить нас та самая Академия, если мы достигнем небывалых вершин? — весь вопрос Дотторе был пропитан сарказмом. — Что-то связанное с большими возможностями и громкими титулами, — невесело улыбается Панталоне. — И ещё такое странное устройство, которое хранило все знания мира. — Акаша. Это и есть то странное устройство. В наши времена их выдавали только величайшим мудрецам, а сейчас у каждой собаки есть такое. Но на самом деле этот дар бывшего Архонта лишь инструмент для сбора знаний. Знаний и силы, способных оказывать воздействие на древо памяти всего Тейвата. В любом механизме можно найти маленькую неполадку. Мудрецы Академии способны не только вносить нужную информацию… — Но и изменять для своей выгоды, — продолжает Панталоне. — Правильно, — кивает Дотторе и снова делает глоток. — Проблема заключается в том, что человек с этим устройством не способен отличить правду от лжи. Акаша — часть Ирминсуля, и она же при правильном использовании способна привести к нему. — Ирминсуль… то дерево, что защищала Руккахадевата? Что ты хочешь сделать? — Если моя затея не убедит Дендро малышку вручить мне сердце Бога, то я воспользуюсь этой погрешностью и уничтожу Ирминсуль. Сердца Бога. Совсем недавно Царица объявила охоту на божественные реликвии. Столько ресурсов вложено в это, но Панталоне не понимал для чего. Не ему осуждать прихоти Крио Архонта. Миссия в Монштаде прошла успешно. Розалина шествовала по коридорам Заполярного дворца так высокомерно, как никогда прежде. Теперь частью великой миссии стал Дотторе. — Что будет с миром, забывшим все обиды? — Хаос, — Панталоне слушал его, будучи погруженным в свои думы. — Верно. Я, как любой ученый, хочу увидеть результат, даже самый ужасный. Выпьем за мою гениальность? Панталоне не поддерживает его затею. Дотторе тяжело вздыхает, повторяет действие омеги, ставит стакан на стол. После резкого скачка возбуждения тот сидел как в воду опущенный. Доктор перестает подпирать собой стол и снова подходит к омеге. Бесстыдно касается и водит ладонями по чужим бедрам. Панталоне перехватывает одну из ладоней и ласково поглаживает огрубелую кожу от тяжелой работы. — Твоя рана, — свободной рукой он потянулся к ране на шее. Дотторе отстранился, но руку его не отпустил. Он осторожно приподнял его лицо и настойчиво сказал: — Всё в порядке. Она заживет меньше, чем за час. — Хорошо, — Панталоне отводит взгляд и, отобрав свою конечность из цепких рук Доктора, слез со стола. — Я пойду, есть ещё время на работу. Банкир поправляет одежду, собирает волосы в хвост, чтобы те не мешали. Голова немного кружилась, то ли от алкоголя, то ли от происходящего. — Верни как было, — грустно говорит Дотторе ему вслед. Девятый предвестник хмыкает и уходит. Хоть где-то он поставит свои идеи выше, чем желания Дотторе. Пускай даже в такой мелочи.***
Весь оставшийся вечер он потратил на сортировку всей важной документации, которой никак не место пылиться в архиве. На следующий день же решил продолжить. Проводить время в компании кипы бумаг стало отвлечением от лишних раздумий. С таким рвением он давно не ковырялся в бумагах. Однажды он поймал себя на мысли, что снова пытается занять время, которое раньше уделялось на выходки Дотторе. Нужно работать, а не бездельничать. Он старался не поглядывать на столик, где лежал окровавленный кинжал. Коробка со свитками в углу не давал ему покоя. Неделю он спотыкался об неё, и наконец-то руки дошли разобрать. Отчетности о месячных выплатах за два года. Ему нужно составить документ с перечислением каждого и затем отправить в архив. — Вечер добрый. От неожиданности Панталоне перевернул коробку и все, чем он занимался целый час, пошло на смарку. Свитки хаотично рассыпались по полу. — Тебя стучаться не учили? — А тебя закрывать двери на замок? — парирует Дотторе. — Мало ли кто ворвется, а ты тут беззащитный во всех позах за бумажками своими нагибаешься. — А тебя бы остановил замок? — задает риторический вопрос Панталоне, выгибая бровь. — Конечно нет, но я бы постучал, — мужчина наклонился, чтобы подобрать один из разбросанных свитков. — Мне надо рассортировать их по датам и отправить секретарю. У тебя что-то серьёзное? Единственным источником света были две лампы. Куча папок и разных бумаг разложены по столу. Даже сейчас Банкир старался соблюдать порядок. — Да так, поздороваться зашел, — альфа развернул свиток, но ничего интересного, кроме записей и цифр не увидел. Скучная бюрократия не для него. — Помочь? — Если так хочешь. Точно справишься? — съязвил банкир, отбирая свиток из рук любопытного ученого. — По-твоему я, великий ученый, не справлюсь с какой-то бесполезной тратой бумаги? Дело шло гладко, Дотторе сортировал по порядку свитки, в слух проговаривая дату написания отчетности, Панталоне орудовал ручкой и записывал. Они прекрасно справлялись, пока… — Где бумага за апрель? — с нажимом повторяет Банкир. — Её, блять, здесь нет! — кричит Дотторе. Панталоне точно помнил, что свитков двадцать четыре, за каждый месяц. Не мог же Александр перепутать всё. Сомневаться в секретаре, что долгие годы занимает свою должность и работает без единого промаха, сложно. Он бросает раздраженный взгляд на Дотторе, но быстро взял себя в руки. Надо усмирить в себе эмоции. Он стал быстро перебирать оставшиеся бумаги. Пропажа нашлась быстро. — Ты идиот? — он в ступоре смотрит на Дотторе, что хмуро смотрел на него и упрямо сложил руки на груди. — Это отчетность за апрель. Как ты мог её не заметить, она же чуть ли не первая лежит?! — Чего? — Второй предвестник выхватывает скрученную бумагу. — Вот, видишь, цифра один. Тринадцатое января. — Тринадцатое апреля… — Банкир хлопнул себя по лбу. Надо было гнать Дотторе взашей, а не пользоваться возможностью чуть поуправлять Вторым предвестником. — Я мудрейший из мудрейших и что, по-твоему, цифры различать не умею? — продолжает упрямиться Дотторе. Называет себя великим, а сам не может согласиться с тем, что действительно не смог отличить цифры. Что за детское поведение? Взрослый же мужчина уже. Панталоне глубоко дышит, уверяя, что на хронических дураков неприлично обижаться. — Если ты единицу с четверкой путаешь то, наверное, мне стоит обратиться в сумерский суд и оспорить твой титул «мудрейшего из мудрейших»— язвит Панталоне. — Попробуй, — беззлобно отвечает он, возвращаясь к прежней работе. — Они даже слушать не станут омегу. Надоел. — Да пошёл ты, — бросает Регратор и хватает что-то со стола, а затем открывает окно, впуская прохладный ветер. — Не замечал до этого дня у тебя пристрастий к этому виду отлучения от мыслей, — удивленно бросает Дотторе. — Ты прекрасно знаешь, где дверь, — Панталоне увлеченно поджигает табак, пытаясь справиться с собственными эмоциями. Снова сорвался. Дотторе прячет ухмылку. Всё, как и должно быть по его плану. Кто говорил, что он благороден и не способен на небольшую месть? Он лишь в половину уменьшил дозу одного вещества, и теперь у одной омеги шалят гормоны. Даже табак не способен перебить этот прекрасный аромат, что благодаря стараниями альфы усилился. — Не дуйся, — хитро улыбается Дотторе. Панталоне впускает дым в легкие, молясь, чтобы наконец-то кое-кто надоедливый и слишком заносчивый покинул его кабинет. Успокоившись, он вернулся к работе, и вскоре они с Дотторе закончили. — Я тебе одну интересную новость рассказать пришёл. — Когда Второй предвестник стал глашатаем? — это должно прозвучать язвительно, но он не смог придать голосу никаких эмоций. — Заводы по изготовлению глаз порчи… — вальяжно разместится на диване Дотторе, убрав руки за голову. — Я сделал пару чертежей. Пока наброски, но работы уже ведутся. Один из заводов будет в Снежной, другой же там, куда укажет твоя загребущая рука. Панталоне обомлел, выронив ручку из рук. Он не мог поверить в то, что это правда. Такой исход не мог не радовать. Дотторе согласился. Пошел навстречу ему. — Не хочешь воздать мне полагающиеся почести? — Дотторе светится ярче лампы. — Ну же. Расскажи мне, что я лучший на всем белом свете, самый умный и замечательный. Я жду. — Конечно, ты же не забыл, с кем имеешь дело, — патетично выдохнул Панталоне. Он прятал рвущуюся наружу улыбку. Если всё получится… то тогда они смогут расширить сеть влияния, завладеть всем. Девятый предвестник приблизится к своей главной цели. Сожмет в своих руках бьющееся сердце экономики всего Тейвата. — Иметь мне нравится. Вот на следующей неделе поимею всю Академию. А сейчас последнее, что мне хочется иметь, так это дело. Иди сюда. Девятый предвестник характерно выдыхает и наклоняет голову набок, выражая всем видом вопрос — правда, что ли? — Раз так, то я сполна расплачусь с вами, — промурлыкал Банкир и, откинув последние сомнения, сел на мужчину верхом. Удержать руки от покушения альфа не мог, он положил их на одну привлекательную часть тела, что сейчас так обтянута тканью брюк. — Я умею быть благодарным, — омега расстегивает пуговицы. Дотторе смеется, а затем подхватывает его, чтобы сполна насладиться своей наградой. Следующим утром они уже встретились в порту. Там готовили корабль для отплытия в цветущий регион. Отплыть Дотторе должен был прежде, чем холодные воды успеют покрыться тонким льдом. Панталоне, заимев свободное время в своём загруженном расписании, решил проследить за тем, чтобы все приготовления прошли успешно. Люди то и дело носились, пока он неторопливо шел. Все в напряжении, кроме одной одинокой фигуры на пирсе. Дотторе появляется перед ним в другом образе. Давно он не видел подобной одежды на Втором предвестнике. — Как долго продлится твоё путешествие? — Девятый предвестник бесшумно ступает на пирс. — Закончу небольшие переговоры и вернусь. Тот дурацкий отрез хорошо справляется, — отвечает Дотторе. — Даже соскучиться не успеешь. Переговоры — громкое слово. Так Банкир вынужден написать в отчетности. Переговоры с благой миссией по скреплению дружеских связей с регионами и восстановлению всемирного порядка. Но на деле же это ничего не имело общего с реальностью. Если переговорами можно было бы назвать уничтожение народных ценностей, разоблачение многолетних махинаций верхушки, то да это — переговоры. — Ты сегодня очень бледный, опять простуда? — Дотторе не интересно, что их могут застать. Он бесцеремонно надевает на голову Девятого предвестника меховой капюшон и плотно запахивает меховую накидку. Нечего так шастать в таком холоде. Не успевает Банкир опомниться, как его хватают за запястье. Дотторе проверяет пульс на запястье омеги, внимая сердцебиение. Стоит, глубоко дышит, чтобы ненароком не послать все далеко и не схватить в охапку, унести к себе в берлогу, со страстью изучить всё то, чем вызвана такая бледность. — Усталость, — отвечает Панталоне, чувствуя волну мурашек, что вызвало прикосновение к обнажившейся кожи запястья. — Пульс в норме. Так и быть, поверю. Если почувствуешь себя хуже, то сходи к «Гамме». — Хорошо. Они расстаются, больше ничего не сказав друг другу. Никаких слезных прощаний. Это лишнее. В их отношениях этому нет места. Они не альфа и омега, что могли так легко оказывать знаки внимания друг к другу. Они не имели права переживать и беспокоиться. — Александр. — Да, господин. — Передай моей личной служанке, чтобы принесла мне чая в покои, — говорит Панталоне. — Как скажете, — кивает Александр. Есть вещи, которые Дотторе или его сегментам лучше не знать. В следующий раз он будет куда осторожнее. Они Второй и Девятый предвестник Фатуи. Доктор и Регратор. Эти статусы навсегда въелись в кожу. Им никогда этого не изменить.