Свадьба в Сузах

      В греческой, как и в персидской традиции, порядочным женщинам не полагалось выходить на улицу без сопровождения родственника: отца, брата или супруга. Самостоятельный выход жены из уважаемого семейства нарушал приличие, бросая тень на доброе имя мужа.       Иногда подобное допускалось, если госпожу, с ведома родственника мужского пола, сопровождали служанка и охранник, способные в случае чего обеспечить защиту чести семьи.       Утром, перед уходом мужа, Артонида, внутренне собравшись, сказала: — Я хотела обновить ложе в триклинии. Можно ли мне сходить на рынок и выбрать ткань?       Не особо вникнув в вопрос, Эвмен предложил: — Могу направить торговцев тканями домой.       Это было вполне привычным, продавцы приходили к зажиточным горожанам с образцами товара. — Наверное, будет лучше, если я сама похожу по торговым рядам.       Он кивнул. — Я велю стражнику сопроводить вас.       Артонида благодарно поклонилась, облегченно переводя дух. ***       Как только Эвмен ушел, Артонида принялась писать письмо Фарзаму — одному из братьев. Когда-то их было одиннадцать, не считая умерших в младенчестве.       Присягнув македонскому царю уже в довольно преклонном возрасте, Артабаз Второй пережил нескольких сыновей, погибших на войне.       Последнее место службы сатрапом в Бактрии способствовало тому, что даже после его ухода на покой, почти все сыны его остались там же, заняв места в бактрийских гарнизонах Александра.       Поэтому, несмотря на большое количество братьев и сестер, в Вавилоне жил лишь Фарзам, единственный сын Артабаза, не посвятивший себя воинской службе, поскольку на него была возложена обязанность позаботиться о слабых: не только о младших сестрах, но и малолетних детях, и вдовах погибших братьев. После кончины родителей, именно в его доме жили незамужние дочери Артабаза. Он был первым, к кому могла обратиться за помощью Артонида, надеясь на поддержку в случае развода, в неотвратимости которого она все больше утверждалась. Чего именно она хотела?       Имея целью добраться в Александрию к Артакаме, ей было очевидно, что для этого требуется надежный провожатый и вооруженные защитники. Также обладая весьма скудными представлениями о том, во сколько ей обойдется путешествие, где и как нанять людей для охраны, она понимала, что в этом деле у нее нет никакой опоры, кроме Фарзама.       Безусловно, существовала возможность остаться в Вавилоне, вернувшись в дом брата, но это был бы невыносимый стыд, «никуда не годная» жена опозорила бы все семейство. За прошедшую ночь в мыслях Артониды Александрия стала спасительным местом.       Да, там она сможет помочь сестре справиться с печалью; где никто не будет знать о ее прошлом можно скрыться от осуждающих взглядов; и, быть может, в Александрии, она произведет на свет ребенка.       В этом Артонида вовсе не была уверена — по некоторым признакам она могла носить дитя — ее июльские регулы не пришли, сон стал беспокойным и не дарил сил, но, вероятно, это являлось следствием переживаний последнего времени. Но даже если все было так, это стало не важным: ведь такое же обстоятельство совершенно не помешало Птолемею оставить сестру. ***       Путь от дома, располагавшегося в предместье близ Летнего дворца, до рынка в районе Нового города был не близок. Он пролегал вдоль улицы Процессий до Эриду, далее продолжая следовать на восток. Пройдя Куллаб и, наконец, свернув по узкой улице на север, достигал рынков.       Покрывало спасало от лучей солнца, но не от его горячего дыхания. Потому, оказавшись в Куллабе, она, вполне естественно обосновывая остановку, предупредила служанку и сопровождающего охранника: — Зайдем на минутку в дом брата — выпьем воды и немного передохнем. *** — Прошу тебя, мне больше не у кого просить помощи …       Ей повезло, Фарзам был дома и письмо не понадобилось, так что ей не придется томиться в ожидании ответа. — Успокойся, — краткий ответ, был произнесен строгим голосом.       Артонида замолкла. Воля мужчин в их семье была непререкаемой. — Во-первых, тебя еще никто не выгоняет из дома. Насколько мне известно, Артакаму тоже никто официально не покидал, — Фарзам устало посмотрел на нее.       Сестра поняла этот взгляд — на нем громоздилась ответственность за десяток родичей — это не считая собственных детей и жены. — Во-вторых, даже если твои опасения подтвердятся, — он прикрыл глаза и вздохнул, было видно, что следующая фраза дается ему нелегко, он повторил. — Даже если развод произойдет, тебе не нужно уезжать из Вавилона. Останешься здесь, а потом я подберу тебе другого мужа.       Артонида ахнула. Потрясенная, она с трудом сдерживалась, не понимая, рыдать ли ей или, наоборот, резко возмутиться? Тогда как Фарзам продолжал. — Повторяю, идея ехать в Александрию глупа, ты понятия не имеешь о том, о чем просишь. Столь долгая дорога опасна. Думаешь, это легко? Вас могут убить, или того хуже сделать рабами.       Видя лицо сестры, Фарзам смягчился, как-никак он почти вдвое старше, и к тому же она — лишь слабая женщина. — Послушай, ты еще довольно молода, здорова и красива. У тебя нет детей. Я уверен, что многие персы охотно примут тебя в семью.       Она поклонилась. — Спасибо, брат мой. Прости, ты прав, я зря побеспокоила тебя. ***       Бродя по рынку, она лишь для виду останавливалась кое-где, делая вид, что интересуется тканью. Ее трясло. Участь, которую она нарисовала в воображении, оказалась недоступной благодатью, по сравнению с той, что уготовил ей брат в случае чего.       Пусть короткое, но замужество, делало ее в некотором смысле товаром второго сорта среди целомудренных невест. «Многие охотно примут тебя» — Артонида совершила усилие, сохраняя бесстрастное выражение лица.       Да, многие примут, но в лучшем случае в качестве второй или третьей жены, и то из уважения к роду Фарнакидов, в худшем случае, Фарзам отдаст ее в наложницы какому-нибудь сластолюбцу. Она брезгливо сморщилась при мысли о чужом мужчине.       Но скорее всего, она просто вернется в дом Фарзама, уже не в качестве сестры и любимицы покойной матери, а как досадная и бесполезная приживалка.       Так, переходя от прилавка к прилавку, Артонида чуть не споткнулась, услышав слово, которое сейчас манило ее — Александрия. Она бросила взгляд на двух женщин, лицом похожих на гречанок или македонянок, но одетых очень скромно. Видимо, то были рабыни-фиванки, соотечественницы Коры и Пинны — подумала Артонида. — Повезло Гесионе, говорят Таис взяла всех служанок и рабынь с собой в Александрию. А вот я боюсь, что наша хозяйка продаст меня здесь кому попало, а сама уедет вслед за своим любовником во Фригию, также как Таис помчалась к Птолемею. — Не бойся, я поговорю с хозяйкой, она замолвит за тебя словечко кому-нибудь из подруг, ты ведь хорошо служила Меропе и знакома с жизнью гетер. — П-ф-ф! А кто мне пообещает, что и она не сбежит в скором времени с кем-нибудь из освободившихся от диких жен возлюбленных? — со смехом возразила подруга.       Артонида развернулась и пошла к выходу из рынка, предупредив слуг: — Мы возвращаемся домой. ***       После обеда, оставшись на кухне и делая вид, что контролирует работу служанок, готовивших ужин и наводящих порядок, на самом деле, Артонида не замечала ничего — прокручивая в уме то, что ей удалось выяснить в это утро.       Итак, брат не поможет.       Второе — ей нельзя оставаться в Вавилоне — это означает путь к бесчестью и презрению, к тому же она не желала утяжелять ношу Фарзама, а перспектива стать чьей-то второй или третьей супругой…       Она вспомнила мать — Эйрена стала женой Артабаза, выставив через братьев условие, быть единственной супругой. Отец согласился с требованием невесты — к этому времени умерла его первая жена, оставив трех сыновей и новорожденную Барсину. Конечно, и до матери, и после, у сатрапа бывали наложницы, также подарившие ему не одного ребенка. Но, признавая детей своими, он не женился на их матерях, храня слово данное Эйрене.       Еще одно не давало покоя…       Она села за стол и сдавила пальцами застучавшие виски.       Таис и Птолемей. — Кто такая Таис?       В тишине вопрос прозвучал неожиданно резко — служанки остановили работу и обернулись к хозяйке.       Талифа — средних лет семитка из разрушенной Газы, прибывшая в Вавилон с партией рабов несколько лет назад и приобретенная Эвменом сразу после свадьбы, плохо понимала по-гречески и недоуменно посмотрела на хозяйку.       Более молодая фиванка Кора, служившая хозяину давно, опустила глаза и чуть закусила губу.       Ясно. — Талифа, помоги Пинне, нужно хорошо прибраться наверху.       Эти слова были привычными для арамейки, она кивнула и вышла из кухни. — Кора, кто такая Таис? Говори все, что знаешь.       Служанка подняла глаза — уроженка Фив, попала в рабство в двенадцатилетнем возрасте и тоже успела сменить не одного хозяина, сейчас ей было двадцать четыре, но она помнила свое свободное детство. Будучи беотийкой по месту рождения, гречанкой по крови, она смирилась с рабством у Эвмена, — в конце концов, он был эллином и не проявлял жестокости к рабам, но хозяйка — полудикарка вызывала не самое почтительное отношение. — Кора!       Артонида впервые за год прикрикнула на нее и беотийка внутренне дёрнулась. В этом крике она распознала и злость, и бессилие. Почуяв слабину «врага», Кора решилась хоть раз в жизни воспользоваться случаем отомстить за себя — пускай тоже пострадают иногда. Тем более, ее ведь «столь настойчиво попросили». Нарочито елейным тоном, она специально подбирала слова, какие, как она по-женски догадывалась, будут особенно неприятны хозяйке. — Я слышала госпожа Таис — гетера. Она очень популярна среди македонских богачей. Они часто бывали у нее в гостях… — Что еще? — Красотой и талантами она подобна Афродите. Таис щедро одаривают поклонники. Многие мужчины, даже прославленные воины и герои влюблены в нее … — Говори всё!       И снова ухо Коры распознало раздражение и бессилие. — Я слышала, что ее звал с собой господин Птолемей. И недавно она уехала. ***       Стараясь совладать с собой, она спросила, понимая, что попирает собственную гордость перед рабыней. Но не смогла не спросить — иначе ее ждет еще одна бессонная ночь. — К кому «ходил в гости», — она сглотнула. — К кому ходил в гости … твой господин?       В глазах Коры блеснуло мрачное торжество. ***       Следующие два дня прошли как в тумане.       Все ждала, когда он признается, но Эвмен вел себя как обычно — поздно возвращался, дома был погружен в какие-то думы, а она, вглядываясь в мужа, искала следы измены.       Узнав имя любовницы, она ощутила как помертвела внутри. Безусловно, было понятно, что до брака у него были связи, иначе и быть не могло, он старше ее на шестнадцать лет, но…       Но одно дело предполагать прошлых любовниц, а другое — знать имя нынешней, представлять ее по описанию Коры — такую же золотоволосую, как богиня любви — пышногрудую и сероглазую, завораживающую мужчин танцами, гетеру Лаодику.       Та пользовалась популярностью — ее доходы позволяли жить в дорогом доме неподалеку от них и принимать там «гостей».       Она представила, что поздние возвращения Эвмена объяснялись именно этим.       Отвращение было столь ярким, что желудок сдавило спазмом, рот наполнился кислой слюной, она прижала руку к губам и побежала к ведру с помоями. ***       Дневная духота сморила ее, и она прилегла.       Проснувшись, когда солнце начало склоняться, Артонида почувствовала себя больной, тело не покидала слабость. Почему ей так тошно? Она видела во сне, как обнаженная Лаодика танцует, и глаза Эвмена застилает вожделение; ее преследовал образ супруга в момент страсти, сжимающего в объятиях ту …       Воображение нарисовало все в красках, она слышала их стоны… Артонида встала и подошла к столику. Взяв пластину до блеска начищенного серебра, она вгляделась в отражение — ее волосы не золотятся, и глаза намного темнее серых глаз Лаодики, которые предпочитает Эвмен. А еще гетеры умны и искусны на ложе.       Тяжело задышав, она опустила серебряное зеркало и поспешила выпить воды, чтобы смирить возмущение. Как она раньше ни о чем не догадывалась, верила ему, почитала и … любила? ***       На следующее утро она взяла с собой Пинну, и сама попросила стражника сопроводить ее на рынок. Накануне Артонида приняла то, что ей придется сделать всё самой — поехала же Таис в Александрию, стало быть, и она сможет. Нужно лишь разузнать — сколько стоит вооруженный конвой до Египта и располагает ли она нужной суммой.       Она собиралась расплатиться золотыми украшениями, а если этого будет недостаточным, то продать приданное — гладкие, переливающиеся блеском яркие ткани и одеяния из дорогого тончайшего сукна. Артонида надеялась, что выручит за них хорошие деньги. В конце концов, в случае крайней нужды она продаст подарки Эвмена …       Ее ближайшей заботой стал поиск покупателя на приданное и того, у кого можно нанять охрану. *** Три дня спустя       Как и накануне она снова продала большой отрез ткани и выручила еще немного золота. Набравшись духу, Артонида уже привычным тоном от имени мужа приказывала стражнику сопровождать ее на рынок, не предупреждая самого Эвмена. Да ему, наверняка, это неважно, говорила она себе для успокоения. ***       Вернувшись после полудня, она увидела супруга. Это было странным — в это время он всегда работал во дворце. Достаточно было взглянуть на него, чтобы понять, каким бывает муж, когда злится. Он молча подал ей знак, следовать за ним. Оказавшись в спальне он перешел к делу: — Зачем ты делаешь это? Для чего распродаешь вещи? Тебе недостаточно того, что я даю на расходы?Мы — не нищие. И зачем ты обращалась к Хрисогону? Он — наемник! Пойми — это неприлично, — в голосе явственно слышалось раздражение.       Артониду била дрожь.       Со дня письма сестры она ждала развязки, ее тяготила неопределенность, но сейчас Артонида внезапно осознала, что сделала бы все, чтобы отдалить момент окончательного разрыва. Но он наступил и деваться было некуда. — Мне нужны деньги, чтобы уехать в Александрию.       Собравшийся было продолжить свой расспрос, Эвмен замолчал — она не в себе, или он ослышался? — Что? — После развода я поеду к сестре, это решено. Оставаться здесь я не стану, — она заставила себя сказать эти слова четко и размеренно, и даже встретиться с ним взглядом.       Эвмен сделал глубокий вдох и, с трудом сдерживаясь, решил подстроиться под нее. — И когда же должен произойти этот развод, и уточни, чей именно развод? — Наш развод. Тогда, когда тебе будет угодно. — Артонида, объясни мне, чего ты хочешь?! — он уже не сдерживал эмоции.       О боги, что в голове его жены?! — Я хочу уехать прежде, чем она войдет в этот дом. Потому что я не потерплю её здесь ни единого дня! Забыть жизнь с тобой — вот чего я хочу!       Закрыв лицо, она содрогалась всем телом, чувствуя муки уязвленной гордости, теряя достойный вид из-за обиды и возмущения. — Не беспокойся, я уеду сама, мне известно кому и сколько нужно заплатить. Я правнучка царя и не стану еще одним посмешищем в Вавилоне.       Упоминание прадеда, ожидаемо даровало ей мгновенья смелости, она стерла слезы и дерзко взглянула на мужа. — Кто должен прийти, и кого ты не желаешь видеть здесь? — на контрасте с ее криками, голос Эвмена показался неестественно вкрадчивым и мягким. — Твою рыжеволосую Лаодику! Эту продажную распутницу! О, ты волен меня ударить, я ведь оскорбляю ее, а она так искусна в беседах и ласках.       Молчание. Взгляды прожигали, изучали соперника, стало ясно, что никто не уступит, не отведет взор первым. Бунт со стороны жены, да еще в столь ярком проявлении Эвмен встречал впервые — это изумляло, но придя в себя, он чуть насмешливо приподнял бровь. — Возможно, она талантлива, как ты утверждаешь, но почему эта женщина должна явиться сюда?       Он еще смеет дразнить ее! — Потому что ты позовешь ее в жены так же, как Птолемей — Таис.       Убежденно высказав последнее обвинение, она на время освободилась от томившей ее последнюю неделю горечи, в то время как Эвмен, напротив, кажется, успокоился. — Теперь ясно. А как быть с тем, что я уже женат на тебе?       Артонида нервно рассмеялась, прикрывая глаза. — Я не глуха и слышу, что происходит в Вавилоне. Сейчас македоняне только и делают, что разводятся с дикарками.       Она нарочно произнесла это слово, словно подчеркивая существующий заслон между ними. — Быть может, так и есть. Но ты забыла, что я — не македонянин. ***