Мелодия без слов

Какие же жаркие лета в этом Краю! Каждый раз удивляюсь. Весь воздух буквально пылал теплом и перемешивал запахи растений с запахами деревьев. И не опишешь ведь это правильно, такое можно понять только чувствами и на своём примере. Я прикрыла глаза и вдохнула густой и сочный воздух всей грудью, наслаждаясь даже малейшей его частичкой. Солнце ласково легло на лицо, согрело. — Кхм… — прервал меня чей-то кашель. Веки разомкнулись сами собой. Передо мной на дорожке стоял стройный загорелый брюнет с зелёными глазами. На нём была форма, но не было галстука, верхняя пуговица расстёгнута. На ногах он носил не лучшего вида кеды, «два мяча» вроде, а на левом запястье виднелись часы. Его лицо показалось мне знакомым. Я перебирала в голове, где могла его видеть, как перед глазами пронёсся вчерашний день и всё тут же встало на места. — Привет, — он протянул мне руку. — Я — Витя, мы… …Играли вместе в волейбол, — закончила про себя я, подавая ему руку. Рукопожатие было крепким, чисто мужским и слегка неприятным. — А ты, — насколько я помню, Вера, — продолжил Виталий, наконец отпустив меня. Я кивнула. — Слушай, — он немного замялся. — Ты так классно играла вчера, я хотел подойти, поздравить с победой, но ты была… — он сглотнул. — Занята… Ответом ему было только молчание. — В общем, — он снова замялся, — видно, что человек ты интересный, — тон изменился, кажется, он волнуется. — И знаешь, мне хотелось бы поближе тебя узнать, — пауза. — Как ты смотришь на то, чтобы пойти в поход в паре? Ничего себе. Парень явно смелый, раз вот так смог предложить это мне, да и сам он вроде ничего. Вот же — Вера! Вот она — возможность всё нормализовать. Красивый, серьёзный парень сам зовёт тебя, сам интересуется тобой. Можно не верить в судьбу, но таких совпадений уж точно не бывает. Это именно что шанс. Но отчего то нет ни желания, ни даже возможности, если так подумать. Мою пару уже, наверное, давно отпустила Ольга, и она дожидается меня на площади. Не могу я просто так взять и, можно сказать, предать её. Не могу бросить, оставить одну, глядя на то, как я ни с того ни с сего отстраняюсь от неё. Не смогу я так цинично отгородиться от всего этого, не после того, что было, не после того, что я узнала за прошедшие дни. Витя стоял и терпеливо дожидался моего ответа, сверля меня глазами. Его поступок довольно милый, но с другой стороны довольно эгоистичный. Оказанное внимание и мягко выраженная симпатия действительно польстили меня. Как я должна на такое отреагировать? Отказаться — грубо, согласиться — значит солгать, растоптать всё достигнутое за эти дни и ради чего? Ради правильности? Или, может, вежливости? Нет уж, в этом плане эгоистка — я. Однако резкий отказ может действительно обидеть парня. Что же делать? Я бессвязно прожестикулировала что-то похожее на «извини, не могу». Он в любом случае не поймёт, так может, просто не станет связываться? — Ах, точно, ты же… Я кивнула. — Извини, но я не понял, что ты сказала. Глаза мгновенно застлала вспышка не пойми откуда взявшегося гнева. Да тебе и не надо! Хотелось просто закричать. Не надо никому меня понимать, кроме неё. Это наш способ отгородиться от общей массы, убежать от наигранных бесед, в которых ни на йоту искренности и смысла. Причудливые движения рук, складывающиеся для неё одной в осмысленные фразы, словно придуманный детьми шифр, подтверждающий искреннюю привязанность, словно таинство, свято остающееся лишь меж свидетелями, словно секрет, одинаково ложащийся на людей его хранящих. Господи, Вера, что ты несёшь? Мне одновременно стало не по себе от таких мыслей, но также и противно от этой грубой попытки вторжения в мой мир. Момент тянулся, и уже становилось неловко, нужно было что-то предпринять. Я похлопала по карманам в попытке найти блокнот и попробовать решить всё таким образом, однако вместо этого ощутила некую лёгкость в руках. Чувство было странным и намекало на то, что я что-то забыла. Я ещё раз оглядела себя, пошарила по карманам, коснулась сумки на плече, погладила рукава олимпийки, а затем уставилась себе на ладони, пару раз сжав их в кулак. Точно, я забыла на столе яблоки! У меня сегодня поистине словно дырка в голове — всё забываю. Однако сейчас это стало моим спасением. Я оттопырила палец в жесте «подожди» и с серьёзным видом развернулась на месте. Домик снова впустил меня внутрь, ограждая от внешних невзгод. Яблоки действительно остались тут, на самом краю стола, ещё бы немного, и, можно сказать, они были бы уже на полу. Я подняла сетку в воздух и, открыв сумку левой рукой, кое-как уложила фрукты внутрь. Тут же на столе лежал карандаш и один из используемых мною блокнотиков. Сунула их в левый карман олимпийки, на будущее. С улицы доносились короткие, но быстрые шажки, как будто уже явно разнервничавшийся Витя стал топтаться у двери взад-вперёд. Ну вот, теперь из волнующей ситуация начала перерастать в напряжённую. Никак нормально объясниться с караулящим у двери парнем не представлялось возможным, да и желание это делать стремительно угасало с каждой проходящей секундой. А тем временем я начинала опаздывать, тем самым заставляя всех ждать. Ну не в окно же мне лезть? Пока я, кусая губы, выдумывала решение, шаги за дверью стали стремительно удаляться. Я поспешила к прикрытому тюлевой занавеской окошку и выглянула наружу. Действительно, Виталика видно не было, лишь ветер колыхал ветку сирени, постукивая ей по стеклу. Он что, так быстро сдался? Я даже невольно выдохнула, затем прикрыла шторку и вышла наружу. Ситуация сложилась более чем глупо, даже стыдно. Сначала разозлилась, потом сбежала, не сказав ни слова, так ещё и как будто заперлась. Всё равно, что послала я этого Витю, да так, что он аж убежал. Вот как всегда, немудрено, что от меня люди шарахаются. Я осмотрелась по сторонам. На всей аллее давно уже никого не было и даже гостя моего след простыл. Я постояла, вслушиваясь, но затем, вспомнив о поджимающем времени, поспешила к площади, на которой, наверное, уже все собрались. Приготовления продолжались, поэтому особого внимания моему опозданию никто не придал. Пионеры стояли свободно, переговариваясь, либо же перепроверяли собранные вещи. Как всегда, Мику не составило труда найти. Она стояла последней в ряду и поправляла на себе, к моему удивлению, песочную афганку. Армейская кепка с рубиново-красной звёздочкой на лбу и сложенными ушами смотрелась на ней, мягко говоря, необычно, и дело не в том, что она ей не шла, даже наоборот, однако сей головной убор резко контрастировал со всей остальной Мику: с её туго уложенными волосами, со вчерашними велосипедками вкупе с необычной футболкой, на которой красовался непонятного рода зверёк, и ирисковыми кедами отменного качества. Она больше походила не на гражданку Союза, а на интуриста, коих в Москве в последние годы стало немало. Я ещё раз оглядела её сверху до низу. Вот мне интересно, ей самой не страшно, что её просто разорвут от зависти к таким вещам? Где она вообще их берёт при советской-то «широте выбора»? Неужто у матери действительно получается возить ей всё это? — Вот ты где, — с улыбкой сказала Мику, наконец заметив меня и подзывая к себе рукой. Она также не преминула оценить меня глазами. — Я уже вызвалась за тобой идти. Кстати, классная олимпийка, — пролепетала она как умела быстро и сложила ладошки у щеки. Олимпийка была более чем обычная, настолько, что у каждого второго в любом уголке СССР уж точно была такая. Да и куда уж мне мериться с ней. Она что, льстит мне? ~ Спасибо, — смущённо бросила я. — Только вот, — указала я на ноги, — обувь подкачала. Хацунэ посмотрела на мои туфли, после чего подняла голову и громким голосом сообщила: — Ольга Дмитриевна, у Веры, кажется, нет подходящей обуви! Вожатая тут же оказалась возле нас. — Так-так-так, — процокала она языком и пару раз глянула на неведомо откуда взявшиеся у неё на запястье механические часики. — Ну как обычно, как выходить, так сразу столько палок в колёса! Славя! — скомандовала она, чуть погодя. — Я! — отозвалась помощница вожатой, тут же оказавшись возле Ольги. — Беги сейчас на склад, только прям быстро и найди какие-нибудь ботинки, что ли, или кеды на… — тут она замялась и посмотрела мне в лицо. Я поняла, что она ждёт от меня размера. ~ Сорок — показала я. — Сороковой, — перевела Мику. — Сороковой, — повторила вожатая. Славя кивнула и, не теряя больше времени, поспешила в направлении склада. — Не думала, что у тебя настолько большие ноги, — шепнула мне на ухо Хацунэ. Я лишь хихикнула. — Так, ребята, — начала речь Ольга Дмитриевна, выйдя на середину площади. — Пока ещё есть время, повторю для всех правила. Она осмотрела нас, проверяя, все ли слушают, прочистила горло и продолжила. — Сейчас разбиваемся на пары и идём колонной, — она слегка повысила голос. — Каждый отряд за своим вожатым. Я посмотрела в сторону остальных собравшихся пионеров. С нами шли второй и третий отряды — наши ровесники и ребята помладше. В каждом отряде, даже отсюда было видно, наполнение было более целым, нежели у нас — одни девушки. — Но это вы и так понимаете, это я знаю, — продолжала вещать Ольга. — Что касается леса, то листьев не рвать, веток не ломать, животных, если они вам вдруг встретятся, не обижать и не кормить, а лучше вообще не вступать с ними в контакт, — кто-то в строю усмехнулся. — На стоянке не расходиться, держаться вместе, глубоко в лес не уходить, камнями не кидаться, с костром не баловаться, — из строя донеслось ещё пару смешков. — Поверьте, ребят, хоть вам и смешно и всё это кажется очевидным, я не просто так здесь это рассказываю — каждый раз находятся те, кто эти правила нарушает, — смешки прекратились. — В палатках спим по двое со своим партнёром, поэтому и пары составляем мальчик с мальчиком, девочка с девочкой. Даже не пытайтесь встать мальчик-девочка, всё равно разделю, и не дай бог кого-то из мальчиков увижу у девочек в палатке — сразу домой поедете, — строго добавила вожатая. Строй послушно закивал. — Вот, Ольга Дмитриевна, принесла! — на площадь наконец вернулась Славя, неся в руках, как ни удивительно, вполне приличные высокие кожаные ботинки на шнуровке. — Извини, на твой размер были только эти, ну кроме зимней обуви, — стала оправдываться златовласая, обращаясь ко мне. ~ Ничего страшного, — отмахнулась я. Я приняла подачку из рук Ясеневой, и, выйдя из строя, направилась на скамейку, где незамедлительно принялась переобуваться. Ботинки оказались хороши, хоть и не идеальны. В них я как-то сама почувствовала себя более уверенно перед предстоящим походом. Убрав свои туфли в сумку, перед этим постучав ими друг об друга и приложив вместе подошвами, я вернулась в строй. — Так, — оживилась вожатая, заметив, что я закончила. — Все готовы? — Всегда готовы! — взревели пионеры почти в унисон. — Молодцы! — Ольга была явно довольна. — Теперь разбейтесь, пожалуйста, на пары и подходите по очереди к Борису Александровичу, — физрук как раз появился со стороны спортзала, таща за собой два большущих мешка. — И получайте по палатке и спальному мешку на двоих. — И чтоб потом все колышки на месте были! — громовым басом добавил Борис, скинув с себя ношу. — Лично проверять буду. У кого недосчитаюсь — 200 отжиманий. Одного лишь взгляда на исполинские размеры физрука было достаточно для вселения страха, и перечить никто не стал. Мы с Мику переглянулись и долго с напускной серьёзностью смотрели друг на друга, давно осознав, что другой кандидатуры в пару ни у одной, ни у второй не было. Наконец не выдержав, Хацунэ прыснула и, прикрывая рот рукой, от души засмеялась, а как известно, занятие это заразительно, так что вскоре и я присоединилась к ней. Наблюдать за моим беззвучным смехом и частыми вздохами наверняка было странно. — Всё-всё, девочки, спокойно, — вмешалась в процесс Славя, похлопывая нас по спинам. Мы понемногу успокоились, выдыхая и потирая слезящиеся глаза изгибами пальцев. — Пойдём? — снова спросила Мику, ловким движением переплетая наши руки. Я кивнула. Мы подошли к Борису, который, только увидев нас, тут же изменился в лице. — А хорошо вы вчера рубились, девчата. Настоящими спортсменками растёте, — он по-отцовски потрепал каждую из нас по волосам. — Горжусь. Мы с улыбкой приняли от него похвалу, а затем и предписанный спортинвентарь. — Спасибо, Борис Александрович, — пролепетала Хацунэ, прижимая к груди мешок с палаточным набором. — Можно просто Дядя Боря, — ухмыльнулся физрук, протягивая мне свёрнутые в трубку походные спальники. — Спасибо! — ещё раз повторила японка, удаляясь и утягивая меня с собой. ~ А что там внутри? — поинтересовалась я у Мику, указывая на всё ещё прижимаемый к груди мешок с палаткой. — Там? — немного растерянно переспросила она, смотря в указанном направлении. — А! — она весело хихикнула. — Ты про палатку! Невозможно было понять, что же всё-таки в голове у этой синевласой девочки. Вот взять сейчас, неужто она и вправду могла подумать, что я спрошу про что-то другое, нежели про походный инвентарь? Однако наблюдать за этой чистой наивностью и звонким смехом — одно упоение. Я невольно умилилась. — Вот, смотри, — весело подозвала японка, расшнуровав горлышко мешка. — Вот это, — она указала на тонкие, кажется, пластмассовые палки, выступающие из мешка, — можно сказать, скелет нашей палатки, на него мы натянем брезент, — Мику ткнула пальцем в туго скрученную материю, занимающую почти всё оставшееся место в мешке. — А потом мы зафиксируем это всё с помощью колышков и верёвочек, — она покопалась в мешке. — Они на самом дне, потом покажу. Получалось действительно увлекательно, и немного обидно, что я доселе не знала таких простых, по сути, вещей. — Отряды, стройсь! — крикнула Ольга Дмитриевна, видимо, получив сигнал, что все палатки розданы. Все заново послушно построились в уже привычную шеренгу. — Так, три, шесть, девять, пф-пф, пятнадцать, — пробубнила себе под нос вожатая. — Строй! — вдруг громко сказала она. — Все разбились на пары? — Да! — единогласно ответили пионеры. — В строю стоите парами? — Да! — Тогда по порядку расчи-тайсь! — скомандовала Ольга, вынимая из заднего кармана сложенный лист. — Первый! Второй! Третий… — начали слева направо. Вожатая внимательно наблюдала за нами, что-то чиркая на бумажке. — Расчёт окончен! — послышалось с другого конца площади. — Прекрасно! — отозвалась Ольга. — По два добровольца из каждого отряда подойдите и возьмите сумке с едой. Первый отряд, Тимофеев, Сыроежкин, ко мне, — тут же скомандовала вожатая. — Но Ольга Дмитриевна, на добровольной… — А ну прекратить припираться! — прервала Шурика Ольга. — Вы у нас единственные мальчики, вам и нести. — Но, — попытался возразить Электроник. — Никаких «но», это не обсуждается! Или вы хотите, чтобы девочки за вас тяжести таскали? Вопрос был риторическим. Вздохнув, тандем, и ведь и вправду, их нигде не увидишь порознь, вышел на середину и подхватил каждый по мешку, туго набитому провизией. Так же поступили и добровольцы из других отрядов. — Ну что, вы готовы? — спросила вожатая, как только все «добровольцы» вернулись на свои места. — Всегда готовы! — уже менее воодушевлённо, чем в прошлый раз, ответил строй. — Тогда отряды, цепочкой по старшинству, за мной шагом марш! Ольга Дмитриевна накинула на себя рюкзак и, встав во главе нашего отряда, отправилась в путь. Мы направились вслед за ней, а я уже привычно ощутила меж своих пальцев пальцы Хацунэ. Я повернулась к ней, она уже ждала моего взгляда и улыбалась, так как умела только она одна, тепло и искренне. Было сразу видно, что она уже ждёт не дождётся оказаться в лесу, в одной из привычных для себя стихий. ~ Ну, ты рада? — спросила я самую очевидную в данный момент вещь. — Конечно рада! — мягко, но громко ответила Мику, снова поправляя на себе сползающую афганку. — Слушай, — предложила она, сбавив тон и сорвав с головы кепку. — А давай махнёмся? — она протянула её мне, держа меж двух пальцев. ~ Давай, — кивнула я, принимая головной убор. Аккуратно подцепив мою панаму кончиками пальцев, японка тут же водрузила её себе на голову и натянула чуть ли не до ушей. Смотрелось забавно, к тому же это наконец дало её образу полностью расцвести. ~ Где ты её вообще взяла? — спросила я, оглядывая кепку ко всех сторон. — Ой, да где ж ещё, как не у Ульяны, — Мику заметно повеселела. — Одолжила мне её в обмен на мои заколки. Я посмотрела вперёд, туда, где Алиса с Ульяной так же дружно шли под руку. Действительно, на хорошенько вычесанной голове младшей, словно пчёлы на цветнике, кучно уселись пёстрые заколки и резинки. Поистине уникальное зрелище. ~ Смешно. Мику улыбнулась. — Ещё как. Вот только, как сама видишь, она всё время сползает, — она ещё раз поглядела на афганку в моих руках. — Может, тебе подойдёт? Я щёлкнула ногтем по позолоченным серпу и молоту на звезде и, неспеша пригладив волосы, надвинула убор со лба на затылок, поправила козырёк. Надо сказать, что это вполне удобно. Кепка хорошо сидела, прикрывая глаза от солнца, и, кажется, даже подходила под мои шорты. Эх, вот бы увидеть себя со стороны. А тем временем мы уже прошли мимо пляжа и спортзалов, направляясь далее по дороге к массивным железным воротам с вырезами в виде звёзд на каждой из створок. Я немного растерялась, ведь так далеко в эту сторону я ещё не ходила, а единственные виденные мной здесь ворота были совсем с другой стороны. — Строй! — скомандовала Ольга Дмитриевна. — За воротами сразу налево! Зазвенели ключи, массивные железные створки открылись, являя нам вид на уходящую далеко в лес дорогу. Ольга шла вперёд, идя по краю бордюра и всматриваясь в лес слева от себя. Наконец, через шагов двадцать она остановилась и замахала нам рукой. — Сюда, это здесь! — крикнула она и упёрла руки в бока, дожидаясь нас. Этим «здесь» оказалась узкая песчаная дорожка, плохо заметная среди густой травы. — Ура! — тихо ликовала японка, взметнув ладони к щекам. — Вот и начало, Вер, вот и оно! — она чуть ли не пританцовывала на месте от нетерпения. Её поведение наполнило меня неким странным, нежным чувством, будто частичка этого искрящегося возбуждения передалась и мне сквозь сплетение наших рук. Я осмотрела её профиль, широкие глаза, искусно выведенные черты, скулы и желваки, аккуратную тонкую шею. Мне снова вспомнился вчерашний вечер и сегодняшнее утро, вспомнилась та решимость в её глазах, и жаркий огонь предвкушения накрыл меня с головой. Вся эта ситуация, наша нынешняя близость, касание наших рук, та лёгкость и заинтересованность, с которой она все эти дни общалась со мной, то, как смотрела на меня, всё новые и новые обрывки воспоминаний, ничего из этого не помогало потушить всё более и более разгорающееся пламя в груди. Не в силах оторваться, я всё ещё смотрела на неё, смотрела, как она с горящими глазами и лёгким румянцем на щеках стала что-то оживлённо щебетать, то и дело разводя руками и вертя головой, однако голова у меня была забита другим. Я думала о ней, о ней и только. О том, какая мягкая у неё ладонь, о том, какая же она сегодня красивая, о том, что она носит мою шляпу, о том, как она скучала по мне этой ночью. Этот внезапный страстный порыв одновременно пьянил меня, всё больше погружая в пучину фантазий, но в то же время и холодил сердце, тихим голоском в глубине головы шепча, что всё это тщетно, что это неправильно, противоестественно, что всё это лишь плод моего развращённого разума. Тут же вспомнился сегодняшний разговор с Алисой. «Она очень доверчивая… аккуратнее с ней, ладно?» — громом прозвучали последние слова Двачевской в моём сознании. Снова посмотрев на Мику, я лишь моргнула, и она показалась мне до безумия чистой и хрупкой. Стало тошно от самой себя, от пробивающейся наружу глупости, от простого понимания, что моим фантазиям не суждено сбыться. Опротивели нахлынувшие чувства, и возбуждение превратилось в стыд. Куда мне до неё: такой красивой, способной и нарядной? Куда гожусь я в сравнении с девушкой, умеющей играть на всех инструментах в клубе, любящей животных и проводящей всё свободное время на природе? Девушкой, у которой есть друзья, знакомые. Девушкой, чьё личное дело размером с энциклопедию? Что сможет противопоставить Фетисова Вероника девочке-мечте Маше, «ака» Мику Хацунэ? Чем так особенна Вероника, будущая ученица десятого класса, серая мышка без друзей и интересов? Девочка, с которой не водит знакомства ни один одноклассник, единственными собеседниками которой являются лишь учителя и родители. Девочка, бросившая все кружки и занятия, чьим единственным развлечением является чтение, в редких случаях рисование и утопание в нескончаемых мечтах. Кто такая Фетисова Вера, чтобы сметь идти против самой природы и общества, чтобы, начитавшись романов, придумывать себе какие-то чувства? Кто она в сравнении с ней? Но ведь и она сама одинока… — прошептал голос в глубине сознания. Ведь она сама мне в этом признавалась… Перед глазами снова предстал душный музклуб, её чудесные волосы, разбросанные по полу, горькие, рвущие душу всхлипы и жар худого, столь прекрасного тела вплотную с моим. Её обжигающие слёзы, её нежный, тонкий голос, шепчущий мне на ухо: «Верочка…» Ведь она и сама нуждается близости… В воспоминаниях вновь промелькнули все до единого наши касания, каждый её взгляд, яркой вспышкой пронёсся момент нашего объятия на волейбольной площадке. Ведь она сама ко мне тянется… Лёгкий поцелуй в щёку под деревом, такой же лёгкий, но воздушный поцелуй во мгле ночной аллеи, ночные купания и тот полный искреннего восхищения, испускающийся лунным светом взгляд, когда мы стояли вплотную друг к другу. Солнечный луч прорезал кроны густой сосновой хвои, тем самым выведя меня из раздумий. Мику была всё так же пестра и нарядна, всё так же держала меня за руку, но теперь умиротворённо молчала, не торопясь шагая за остальным отрядом и просто наслаждаясь окружением. Я в очередной раз почти жадно оглядела её, словно смакуя глазами, покрепче сжала пальцы, будто чтобы удостовериться в реальности её присутствия и наконец оторвала от неё свой взор. Мы только что вышли из леса и пересекали широкий промежуток, заполненный полями. Сразу с двух сторон тропинки колыхалось уходящее с левой стороны в горизонт море дикой пшеницы, играя бликами солнца в своих золотых глубинах и пуская сквозь себя резвые потоки тёплого ветра. — Вера, смотри! — вскричала Мику, восторженно указывая в сторону золотого моря. — Прям как волны! И правда, как волны… согласилась я с ней мысленно. А как далеко уходит, конца краю не видно, как бездонность в твоих глазах… ~ Цвет, как косы у Слави, — решила подметить я, перебирая колосья между пальцев. — Ооо, а ты права… — с неподдельным удивлением пролепетала японка. — Знаешь, а тебе не кажется, что Славя — на самом деле воплощение какого-то плодородного духа? — резко и очень серьёзно выпалила она. Я вопросительно и растерянно уставилась на неё, приподняв бровь. Это внезапное предположение прозвучало странно, даже как-то по-детски, но было сделано с такой уверенностью, что, прокручивая его в голове, я невольно поддалась смеху. Он начал всё сильнее разбирать меня, и я почти сложилась пополам, придерживая себя за живот и подёргиваясь как при судорогах, попутно издавая бессвязный набор звуков. Только так у меня и получается смеяться. — Нет, ну вот что ты, смеёшься? — всё так же серьёзно и на этот раз даже немного обидчиво спросила Мику. — Я, между прочим, давно уже это подметила, уж больно много чего сходится в моём предположении. Оттого, что она как ни в чём не бывало продолжала развивать эту тему, мне стало ещё смешнее. Я уже изнемогала от истерического хохота, разбиравшего всю меня изнутри. Я буквально не могла остановиться, аж до слёз в глазах, красного лица и даже лёгкого кашля. Теория казалась абсурдной, хоть и имела место быть, во всяком случае как результат некоторых совпадений. ~ Верю, верю, — насилу смогла показать я, тяжело дыша. — Вот видишь! — радостно вскрикнула она. — Даже ты признаёшь. Так вот, раз Славя — плодородный дух или фея, то, значит, нам надо ухитриться изловить её и заставить работать на нас, чтобы у нас всегда всё было хорошо, — поделилась Хацунэ. От нового заявления желание вновь расхохотаться слегка поутихло перед желанием расцеловать её за кристально чистую простоту. Ну кто ещё мог так непринуждённо и на полном серьёзе предлагать такое, кроме как Мику с её непорочным простодушием. Мягкая улыбка сама по себе наползла мне на лицо, и я, не сильно задумываясь, сорвала несколько золотых колосьев, попавшихся под руку. Они проделали короткий путь до уха моей спутницы, украшая и без того чудесное лицо. ~ Чтобы поймать такую фею, нужна маскировка, — я поправила стебельки, заправляя их вглубь её бирюзовых волос. — Вот теперь и ты на неё похожа. Теперь уже засмеялась Мику. Она не смеялась так же размашисто, как я, однако было видно, что её это позабавило. — Спасибо, Вер, очень мило, — пролепетала она, ближе прижимаясь ко мне всем телом и склоняя голову набок, почти что кладя мне её на плечо. «Не за что» — хотелось бы ответить мне, но это было и не нужно, всё понималось и без слов. При взгляде на подругу, меня снова потянуло на размышления. Нет, не гожусь я для неё, не могу, даже права не имею надеяться на что-то большее, чем дружба, пусть бы и очень крепкая, очень близкая, почти интимная. Слишком уж мы разные, слишком уж ярко она горит по сравнению с моим тусклым мерцанием. Она добрая, активная, интересная, всесторонне развитая, а я, а что можно сказать обо мне? И ведь правда, я мало что могу озвучить на свой счёт. Чёрт, я ведь даже не знаю, что обо мне думают люди, что обо мне думает она. Однако сейчас мне абсолютно не хотелось об этом размышлять. Не хотелось чувствовать себя будто чужой, как это обычно бывает со мной. Не хотелось рассуждать о своём извечном одиночестве, когда так близко, буквально рука об руку со мной, шла та, кого я взаправду могу назвать не чужим мне человеком. Я подняла глаза и огляделась вокруг, поочерёдно разглядывая то уходящее в небо поле, то весело шагающую передо мной колонну, шумно обсуждающую свои и не очень дела. Солнце стремилось к зениту, плывя по сапфировому небосводу, подёрнутому редкими и довольно жидкими облаками. Вокруг пахло травой и цветами, веяло теплом, то и дело мимо с характерным жужжанием пролетали шмели, со всех сторон этого пышущего жизнью пространства доносилась перекличка разных, спрятавшихся в деревьях птиц. Тропинка тянулась докуда хватало взора и, кажется, не собиралась кончаться и за его пределами. Откуда-то сзади слышалась исполняемая вразнобой популярная песенка из мультфильма, правда я забыла какого. Вся колонна продолжала идти.

***

— Строй! На привал! — крикнула Ольга Дмитриевна, когда наше небольшое пионерское формирование проходило мимо большого вырытого на стыке с лесом гравийного карьера. — Под ноги смотрим, не балуемся, всем выпить воды. Уставшие от долгой ходьбы пионеры с удовольствием начали разбредаться и стремительно оккупировать гладкие, выступающие по краям карьера плоские валуны. Явно движимая порывом хоть на секундочку присесть, Мику потянула меня за собой, стараясь занять хоть один мало-мальски приличный камень из стремительно редеющего числа таковых. — Ух! — шумно выдохнула она, устраиваясь на куске породы. — Садись, Вер, в ногах правды нет. В очередной раз за сегодня я от души рассмеялась. Услышать что-то подобное от этой на вид скромной и наивной девочки было крайне необычно. — Ну что ты опять смеёшься? — протянула японка, надувая губки и сводя брови к переносице. Её маленький гнев и привычные подносы рук к лицу вызывали лишь умиление, хотелось затискать её прямо тут. Ничего не говоря, я присела рядом с ней и, расстегнув молнию на спортивной сумке, вынула сверкающую на солнце стеклянную бутыль. Отвинтила бряцающую жестяную крышку и приложилась губами к узкому горлышку. Вода успела нагреться за время путешествия, и пить её было мало удовольствия ввиду отсутствия моментального ощущения прохлады. Наконец я отстранилась и с чмокающим звуком облизнула губы, собирая с них всю оставшуюся влагу. — Поделишься? — раздался тонкий голос рядом. Лицо Мику вновь приобрело свою привычную спокойность, разве что бровки теперь взметнулись вверх, а глаза заблестели. Хоть всю забирай, тебе не жалко, крутилось у меня в голове, пока я передавала тару в бледные девичьи руки. — Спасибо, — коротко поблагодарила она и в свою очередь прильнула к бутылке. Я слегка заворожённо наблюдала, как она пьёт, как вода пузырится и булькает внутри стеклянных оков, как мерно ходит аккуратный кадык Хацунэ, как она, прикрыв глаза, с упоением вбирает в себя жидкость. Моя рука сама нащупала тыльную сторону её ладони, легла на мягкую как у младенца кожу. Мику приоткрыла левый глаз, хитро прищурившись, а уголки её губ чуть запрыгали. — Ох… — довольно выдохнула она, выпив сколько могла. — Жаль не «Буратино», так сладенького хочется, — сказала она как бы в сторону. При упоминании слова «сладко» мне сразу вспомнились Наталья и чуть было не забытая в домике авоська. Я тут же нащупала в сумке тканую нить и шершавую поверхность яблочной кожуры, вынула плод из пленившей его сетки, протянула японке. — Ого! — слегка удивилась она. — Так ты их всё-таки взяла… Она задумалась, но угощение приняла, тихо мурлыкнув благодарность. Медленно, смакуя каждый момент, приоткрыла рот, приблизила угощение к ровным белым зубам и надкусила, заставив яблоко громко и отчаянно хрустнуть. На характерный звук из-за занимаемого нами валуна тут же появилась хитрая лисья мордочка медноголовой Советовой. Она хищно оглядела нас и, заметив с каким аппетитом Мику уминает фрукт, тотчас, словно кузнечик, выскочила из укрытия и встала перед нами с протянутыми руками, явно догадываясь, что у кого-то из нас есть ещё. Пару секунд невозмутимо выдержав взор её прищуренных глаз, я всё-таки сжалилась и полезла в сумку. Получив желаемое, Ульяна просияла, повертела плод в руке, но уходить не спешила. — Алисе! — потребовала она наконец, пару раз сжав и разжав пальцы на ещё не опущенной руке. Я удовлетворила и эту её просьбу. Поблагодарив, она убежала в сторону подруги и уже там чуть ли не запрыгала на месте, потрясая в воздухе добычей. Хацунэ продолжала хрустеть яблоком и не спешила отнимать рук, спокойно опираясь о твёрдую поверхность. А может, и не такая уж я плохая? Неужели я не заслуживаю хоть чуточку любви, хотя бы слабой, хотя бы дружеской? Но даже если и не заслуживаю, то что мешает мне самой любить, хотя бы и безнадёжно, хотя бы и безответно, но любить, тешить себя тщетными мечтами, мне это не впервой… Это неправильно! — взревел внутри сознания голос матери. Нельзя, чтобы девушка любила девушку, так не бывает! А любовь дочери к матери и наоборот? А сестры к сестре? А разве школьные подруги или близкие друзья не любят друг друга в каком-то смысле? Как иначе назвать ту нежность и привязанность, которую испытываешь к небезразличному человеку? Хорошо, да, любовь, но не в романтическом же смысле! Чего ты добьёшься, рассматривая женщину как любовный интерес? Хочешь, чтобы тебя так же полюбила девушка? Серьёзно поверишь в то, что другие женщины способны в тебя влюбиться? Не все же такие как ты, романтичка хренова! СССР — нормальная страна с нормальными людьми. У нормальных людей в жизни всё серьёзно, они не придумывают себе всякую несбыточную чушь! С другой стороны, я будто бы похожа на нормальную? Я ни «бэ», ни «мэ», ни «кукареку», ни говорить, ни общаться не умею — калека во всех смыслах. Единственный раз хоть кто-то из ровесников со мной мил, ей не плевать на меня, так почему я не могу ответить на это единственным, чем могу — молчаливым обожанием, тем, что понимаю под словом любовь, тем, что чувствую? Оттого, что «так быть не должно»? Я что, от этого развалюсь, что ли, меня поразит молнией, или, может, умру на месте? Бред какой-то. Надоело себя мучить, и так всю жизнь как на иголках. От размышлений на душе стало как-то легче, пропала нависшая над головой туча, дышать стало проще. Сейчас я была бесконечно благодарна за то, что сидящая рядом Мику всё ещё со мной, всё ещё позволяет мне себя касаться. В эту секунду я вся наполнилась ослепляющей тягой к ней, мне искренне захотелось без разъяснений повернуть её к себе, заставив её изумрудные глазки полностью раскрыться от удивления, захотелось погладить её щёки, коснуться мочки уха, прильнуть носом к шее, зарыться в ключицу, потеряться в волосах, или вместо всего этого просто страстно, ни о чём не думая прильнуть к ней, заключить между рук и долго не выпускать из объятий. Только этого мне бы хватило на всю оставшуюся жизнь. — Всё хорошо? — заботливо спросила Мику, выбрасывая огрызок в кусты. Её губки блестели от сока, и она слизывала его, мило высунув розовый язычок. Всё просто чудесно! — хотелось закричать мне.

***

Смеркалось. Мы стройным шагом продвигались вглубь вновь обступившего нас леса, густого и загадочного. Ещё не полностью скрывшееся за горизонтом солнце, как спелый персик на кремовом полотне неба, уже с большим трудом добивало до нас свои лучи сквозь нескончаемые кусты и ветки, слегка, словно ленивыми мазками кисти, обрамляя пышную листву красноватой каймой. Становилось действительно темно, так что Ольга Дмитриевна приказала зажечь фонарики. Таковой нашёлся и у Мику, поэтому она шла чуть впереди, слегка поигрывая производимым лучом, то выводя им разные фигуры, то выхватывая из темноты совсем не важные детали окружения. На привал больше не останавливались, шли уже долго, но упорно, даже смело. В животе откровенно и громко урчало, сказывался пропущенный обед, все мысли были заняты идущими за нами кибернетиками, в чьих руках находился наш будущий ужин, и тем, как бы ловчее оглушить их и забрать мешки с провизией. Что за ужас творит с людьми сильный голод! Рельеф стал более бугристым, ломаным, мы стали взбираться на небольшой холмик, оказавшийся стенкой приличной, но неглубокой впадины с относительно плоским дном. — Мы дошли, друзья мои! — поворачиваясь к нам лицом, восторженно воскликнула Ольга и, весело улыбаясь, упёрла руки в бока. — А вы все говорили не успеем. Вы не волнуйтесь, ребята, ушли мы с вами совсем недалеко, так, километров 10, так что завтра без особой спешки успеем и собраться, и покушать, и даже от уборки вас никто не спасёт, всё схвачено, — подмигнула она не пойми кому. Ольга говорила так весело, что её издёвки воспринимались легко, без негатива, может, сказывалась усталость, а может, радостная новость того, что мы наконец пришли. — Располагайтесь по краю, только не вздумайте мешаться! Свой отряд со своим отрядом, каждый со своего края! Помните, палатки у нас два на три, выбирайте место с умом и оставляйте между палатками полтора метра расстояния. Пионеры загалдели, расшумелись и, сбиваясь группами, пошли устраиваться на приглянувшийся участок земли. — Из второго и третьего отрядов по два мальчика в центр поляны, пожалуйста! Саша, Серёжа, давайте еду сюда. Да нет, ближе! Вот сюда её! — начала распоряжаться процессом нашего временного квартирования Ольга. Я же, подгоняемая рыжими «сёстрами», спешила за краснеющей Мику в лесную чащу. — Говорила недалеко, можно, — наперебой тараторили Уля с Алисой, уговаривая нас оставить сбор палаток и отправиться с ними на поиски ежевики. — Клянусь, девчат, это точно тут, я помню. Прям рукой подать, вон там, за тем холмом, — божилась Алиса, машá рукой в сторону виднеющейся неподалёку опушки. — Как бы Ольга не заметила… — бормотала Хацунэ, подталкиваемая в спину Ульяной. — Да что ты её так боишься? — с усилием спросила девочка, продолжая своё дело. — Она разве что в угол поставить может, не съест она нас. — Девчат, уверяю, там много, реально много, не пожалеете, — продолжала клясться Двачевская. Я шла больше за компанию, да и не хотелось мне оставлять Мику одну, ни сейчас, ни вообще. К ежевике я была нейтральна. — Давайте быстро, ещё совсем немного, — пискнула Ульяна, наконец махнув рукой на Мику и просто поспешив за подругой к заветному холмику. ~ Пойдём, не оставлять же их одних, — показала я, второй рукой погладив её по плечу. Погибать, так вместе — так и вертелось на языке, но сказать это жестами было просто невозможно. — Девчат! — донёсся до нас истошный вопль Ули. — Тут она, давайте скорее! — Что ж она так орёт-то? — пробормотала Хацунэ и поспешила на звук. Ягоды действительно были, тяжело висели на тонких веточках куста, еле заметно блестели, почти сливаясь с темнотой подкравшихся сумерек. Ульяна была замечена тут же, уже испачканная и довольная, жадно обкусывая зажатую в покрытой соком ладошке гроздь. — Ты чудовище! — бранилась стоящая рядом Алиса, тоже с аппетитом уминая ягоды. — Всю майку себе заляпала, так ещё и на мою рубашку норовишь накапать. Меня Дмитриевна потом с говном съест. — Ну и гадость ты сказала, — сморщила носик Советова. — Тётя Оля хорошая, она никого ни с чем есть не будет. Нужна ты ей со своим… говном. — Ульяна, «щас» по шее! — неожиданно взревела Алиса, попытавшись подняться. — Забыла, как в прошлый раз хозяйственным рот мыла? — Бееее! — скривилась девочка и встала на коленки. — Прости, Алисонька, я… — она внезапно метнулась к старшей, выставляя руки вперёд. В долю секунды всем присутствующим стало понятно, что сейчас произойдёт. И стало в первую очередь Алисе — она ясно видела, как две фиолетово-красные от сока, липкие, испачканные в земле ладони молниеносно приближались к белизне её рубашки и ярко выраженной подвязанной груди. Глаза её вышли из орбит, рот изогнулся в уродливой гримасе возмущения и ярости, она попыталась что-то предпринять, но ничего уже нельзя было, маленькие ручонки достигли своей цели и с силой, даже злорадством впились пальчиками в тонкую рубашку, под которой массивные Алисины груди скрывались лишь под оранжевым, цвета мандариновой кожуры лифчиком купальника. — Мелкая!!! — заорала Алиса, стараясь схватить подругу за что-нибудь. — Ааа! — пронёсся над поляной протяжный визг. — «Памагите, убивають!» — Ульяна явно кого-то пародировала. Она молниеносно вскочила, описала вокруг нас три круга и, чудом избежав гребущих рук Двачевской, прыгнула в кусты, убегая и ломая на своём пути ветки. — Вот зараза! — зло рыкнула Алиса, устремляясь вслед за ней. Сцена произошла так быстро, что мы и не заметили, как остались один на один с рассыпанной и потоптанной на земле ежевикой. Первой от лёгкого ступора отошла Мику. Помотала головой, подошла к кусту и присела возле него на землю, после чего осторожно сорвала чёрный пупырчатый плод, повертела его между пальцев, словно примеряясь, и отправила в рот. — Верунь, присоединяйся! — посоветовала она мне, обернувшись и уже кладя в рот новую ягоду. Я послушно приблизилась, села напротив японки и тоже сорвала. Обычная ягода, логично спелая в это время года, не сказать чтобы большая. Я неспеша положила её прямо на язык, прижала к нёбу, переместила к зубам и плотно придавила, выпуская сладкий, с кислой ноткой сок, невольно облизнулась. Теперь стало понятно, почему рыжие бестии так сюда спешили. Ягоды были чистым наслаждением. Я поспешила взять ещё и ещё одну, стала почти жадно срывать их, закидывать в рот и поспешно пережёвывать. Было просто восхитительно. Сидящая рядом Хацунэ отнюдь не отставала, так что уже совсем скоро мы ободрали большую часть несчастного куста, сильно перепачкав руки и лица. — Фух… — тяжело и сыто вздохнула японка, облизывая кончики пальцев и причмокивая. — Ну и вкусная же, зараза, — заявила она. — Ой, да мы же извозюкались все. Неожиданно Мику встала на четвереньки и, зарываясь пальцами в густую траву, по-кошачьи поползла ко мне. — Ну-ка… — она выпрямилась и, стоя на коленях, выудила из кармана небольшой клетчатый платочек, несколько раз сложенный пополам. Встряхнула им, расправляя. — Подними-ка личико… — говорила нежно, полушёпотом. Я ощутила её пальцы на челюсти и подбородке, тонкие, хрупкие, осторожные. Они направляли движения моей головы, пока сама Мику неспешно вытирала кайму и уголки моих губ грубоватой тканью. Она склонилась надо мной, превосходя, возвышаясь, получая меня под полный свой контроль. Её лицо так близко к моему, всего ничего, стоит лишь податься, пошевелить головой, и мы столкнёмся носами. Но меня волновали отнюдь не наши носы, скорее то, что сразу под ними. Свежие, алеющие в цветах заходящего солнца губки Хацунэ отчаянно манили к себе и, находясь в такой доступности и в то же время будучи так далеко, просто сводили меня с ума. Мику остановилась, видимо, уловив мой взгляд, несколько мгновений не сводила с меня глаз, затем тихо и томно вздохнула, обдав моё лицо волной горячего воздуха, еле заметно ухмыльнулась, словно в тот момент читала все мои мысли насквозь, наклонилась, немного сгибая шею… И вытерла свой ротик двумя быстрыми движениями. Затем она встала, отошла на шаг и отряхнулась, особое внимание уделив заду велосипедок. — Пошли, Верунь, — мягко позвала она, подавая мне руку и помогая подняться. Я приняла её, потянулась, но, не соизмерив силы, встала очень резко и снова оказалась слишком близко. Не дай Бог мне сорваться, этого никто не поймёт. Мы быстро отстранились, обе как по команде повернулись в сторону лагеря, старательно пряча глаза. Кажется, и я, и она поняли неловкость ситуации, знали, как это смотрелось со стороны, но долго смущаться не получалось, поэтому очень быстро наши руки, уже как по привычке, нашли друг друга, сначала сцепляясь мизинцами, затем переходя в небольшую возню и наконец переплетаясь в единое целое. — Пойдем, палатка ждёт, — пролепетала японка, ковыряя носком кеда землю. Я согласилась с ней кивком, в этот раз сама сделала первый шаг и потянула её за собой в сторону костровой поляны. Вернулись быстрее, чем уходили, даже дороги не заметили, словно сидели за кустом у самой впадины. Странно это. Наши вещи были всё так же брошены рядом с ещё не собранной палаткой, а тем временем уже совсем стемнело. За нашими спинами ребята возились с костром, видимо, никак не получалось правильно разжечь. Молча, желая побыстрее разделаться с устройством ночлега, мы аккуратно разложили все составляющие палаточного набора на земле. Составляющие оказались до боли простыми: две длинные палки с пластиковыми шайбами на концах, большой кусок брезента, сшитый словно чехол для маленького домика, и целый набор из верёвок и деревянных колышков. Мы с удивительной лёгкостью натянули брезент на заранее прикопанные палки, после чего провели верёвки через проделанные в палатке кольца и привязав их к колышкам, после чего начали вбивать их в землю. За неимением инструмента Мику решила проблему очень оригинально. Она взяла валяющийся в траве достаточно большой, чтобы поместиться в руку, камень и сильными ударами вбила дерево в сухую землю. — Хорошая палатка, — авторитетно заявила Хацунэ, осматривая получившееся чудо изнутри. — Не самая удобная, но ведь нам много и не надо, да, Вер? — она игриво ткнула меня в бок, на что я ткнула в ответ. — Посмотри там, в спальниках, — попросила она, когда мы наконец перестали возиться. — Есть пенка? Я внимательно осмотрела мешки, расстегнула их, вынула содержимое, но ничего не нашла. ~ Какая ещё «пенка», ты вообще о чём? — спросила уже я, делая крайне вопросительное лицо. — Ну, как! Ну пенка, типа матраца переносного, чтобы не на голый пол ложиться! ~ Какой матрац, ты как себе это представляешь? — начала я возмущаться. Идея о какой-то переносной пене сильно сбила меня с толку. — Так, ладно, — махнула рукой Мику. — Нет так нет, сейчас пойду разберусь с Ольгой Дмитриевной, — она вылезла из палатки. — Занеси вещи, а потом приходи к костру, там, кажется, готовится какой-то сюрприз, — последнее она произнесла загадочно, хитро, словно знала какой-то секрет. Мику быстро засеменила в сторону вожатской палатки на другой стороне лагеря. Делать было нечего. Я подхватила наши вещи, сумки, спальные мешки и рукой подобрала что-то ещё. Вошла в палатку, скинула всё на пол, рядом бросила сумки и тут застыла на месте, сжав оставшееся в руках. А в руках у меня оказался незнакомый рюкзак, на котором под самой молнией швейной машинкой была выстрочена маленькая надпись: «Говорова Мария 9 «В» класс, в случае утери просьба звонить…». Дальше по логике должен был следовать номер, но на деле вместо цифр красовались растрёпанные красные нитки, словно кто-то распорол эту часть надписи перочинным ножичком. Кто такая… хотела спросить себя я, но всё мгновенно встало на свои места, стоило лишь снова перечитать имя. Интересно, кто же это вышил Мику такую надпись, учитывая то, что как минимум фамилия здесь ошибочная? Но что ещё интереснее, так что там внутри… Меня одновременно охватили и жгучее любопытство, и липкий стыд, уколовший в диафрагму. Оба чувства вскружили голову, чуть помутнело в глазах. Я ощущала себя словно ребёнок, нашедший в буфете спрятанные от него конфеты и стоящий перед выбором: оставить, зная что конфеты несомненно посчитаны до единой, или же наплевать на наказание и всё-таки съесть пару штук. Но мои ставки были выше и последствия суровее. Совесть мучила, а любопытство щекотало в груди. Я не удержалась. Провела подушечкой большого пальца по красной нитке, скользнула к язычку и с характерными звуком расстегнула молнию. Внутри, кроме сменной одежды, оказалось немного, но всё оно представляло большой интерес. Первым наружу вылез толстый, прямоугольный, с закруглёнными краями и длинным шнурком по бокам чехол из твёрдой варёной кожи, в самом центре которого располагался круг. Я аккуратно поставила рюкзак на пол и взяла находку обеими руками. Конечно, я отлично понимала, что держу в руках, не нужно быть Эйнштейном, чтобы отличить чехол для камеры от других чехлов, однако меня интересовало именно внутреннее содержимое. Я аккуратно отстегнула ремешок на задней стороне коробки и приподняла крышку. Изнутри на меня зыркнул тусклый в ночной темноте металл крышки фотоаппарата и рычажка спуска. Очень медленно и бережно я достала устройство из его хранилища. Устройство оказалось на редкость простым и незаурядным: простенький внешний вид, металлический верх, пластмассовый низ, окошко вспышки, да скромный объектив, ничего особенного, только надпись «ФЭД Микрон» в левом верхнем углу. Ничего себе старичок, такие ведь и не производят больше. Кажется, на даче в родительской спальне на стене висит точно такой же. Я глянула через видоискатель, осмотрела окружение, выцеливая объекты в нарисованный кружок, глянула наружу, там уже во всю горел костёр, а вокруг него плясали пионеры. Я убрала камеру обратно, застегнула чехол и вернула на место. Следующим из рюкзака мне под руку подвернулся, кто бы мог подумать, маленький белый пластиковый кирпичик, плеер «Соната», не американский и не японский, а наш, обычный советский плеер в рюкзаке у Мику, девочки с магнитофоном «Sony» и красными кедами от «Converse», чудеса, да и только. Даже хочется спросить, зачем он ей, если она может позволить себе технику получше? Внутри плеера оказалась чистая прозрачная кассета с розовыми шестерёнками, а на ней кусок малярного скотча с непонятными символами. Может, это японский? Наушников поблизости не оказалось, так что оценить содержимое кассеты не представлялось возможным. Плеер вернулся туда, откуда появился. На самом дне мои пальцы нащупали мягкое покрытие. Я выудила из недр рюкзака небольшую тетрадку в коричневом кожаном переплёте. Страницы расчерчены в квадрат, на титульном листе большущий штамп — «Восход. МОСКВА. ФИЛИАЛ №3. Цена 20 коп.». Несложно было догадаться, что находилось между моих пальцев — дневник, очевидно же. Уже мало кто ведёт дневники, все предпочитают делиться мыслями с друзьями, а тайны хранить при себе, пряча их в дальних уголках своей души. С первой же страницы все свободные линии были исписаны сверху донизу, почти что смешиваясь в единое целое. Было интересно, даже волнующе, передо мной открывалась удивительная возможность заглянуть внутрь Хацунэ, словно залезть ей в голову, посмотреть на мир её глазами. Однако я не могла, не могла и всё тут. Застыла с тетрадкой в руках, бегая глазами по красивому почерку, но не воспринимая ни слова. Я встала на какую-то прочерченную собою грань, через которую не могла переступить. Не могла себе представить, как возьму и настолько грубо ворвусь в личное пространство другого человека, так бесцеремонно нарушу таинство чьей-то души. Да, пускай я бы узнала для себя что-то новое, ответила бы на некоторые вопросы, но я не готова была платить за это такую цену, не по отношению к Мику. Я просто закрыла тетрадь и почти не глядя убрала её на место, затем застегнула молнию на рюкзаке. Не могу я так с ней поступить. В палатке делать было больше нечего, поэтому, наконец собравшись с мыслями, я покинула её и, сунув руки в карманы, направилась к пышущему жаром костру. Огонь плясал в куче веток и поленьев, жадно поедал предоставленную ему пищу и облизывал концы ещё не затронутых сучков, грозясь вскоре взяться и за них. Вокруг пламени собралась добрая часть всех пришедших, многие молчали, некоторые тихо шептались, совсем редкие смеялись в голос. Почти все собравшиеся разбились по группам, сидели кто на камнях, кто на достаточно больших брёвнах, кто-то прямо на траве. Языки огня отражались в глазах пионеров и в стёклах очков, манили к себе всё сильнее. — Вера… — тихо позвали меня, положив руку мне на локоть. Это оказалась Лена, дотянувшаяся до меня со своего места на траве. — Садись, только тебя не хватает. Устав под вечер, я согласилась с Тихоновой и просто присела рядом, списав её замечание на простую доброту. — Вот, держи, — совсем тихо сказала девочка с фиолетовыми волосами, передавая мне жестяную коробку, внутри которой нашлись три картошины, хлеб, две сосиски и треугольник молока. — Твоя порция ужина. Потом ещё суп вроде будет. Я посмотрела на еду, повертела картошины в руках. Почти тут же на земле нашлась приличной длины сухая ветка, на конец которой сразу была насажены одна картошка вместе с сосиской. Хоть в плане походного отдыха я была полным дилетантом, но я ведь не для того столько времени провела шатаясь с деревенскими мальчишками, чтобы совсем уж не знать о таких вещах. Я подставила еду под пламя и принялась выжидать. От костра разлетались мелкий пепел и искры и вместе с ними мерно расходилось тепло, подбавляя температуры и без того жаркому вечеру, а яркость огневого света сгущала тьму над поляной. Лес вокруг поутих, ни птиц, ни зверей, только редкий шелест листьев и треск лопающихся поленьев нарушал ночную тишину. Долго сидели молча. Затем на другом конце собрания оживились и заговорили, громче, вскоре ажиотаж пошёл дальше, приближаясь и к нам. Бирюзовые волосы окрасились йодно-зелёным в оранжевом цвете костра, панамка куда-то делась, зверёк всё так же любопытно наблюдал за всем с её майки. Мику дошла до нас, придерживая левой рукой гитару за гриф, осмотрела присутствующих, села на небольшой камень и пристроила инструмент на коленях. — Ну что, ребята, что вам сыграть? — спокойно спросила Хацунэ, положив руки на корпус гитары. Незамедлительно всплыло множество предложений. — Нет, «Кино» играть не буду, и так из каждого утюга уже оно идёт… Такую не знаю… Нет, их я не слушаю… В конце концов выбор пал на абсолютно неожиданную композицию. — Хорошо, играю специально для вас и только один раз, — Мику взяла инструмент как положено. — «Ласковый Май», друзья, «Седая ночь». Костровая поляна взорвалась от оваций. — Ладно, ладно вам! — отмахнулась Хацунэ, хотя на лице её искренне просияла улыбка. Гитара издала мягкий звон и из неё недр полился энергичный и в то же время гармоничный перебор. Звук был чистым и мелодичным, удивительно мастерским. Мои глаза буквально сами собой расширились от удивления. Слушая своими ограниченными ушами, я из последних сил с упоением вбирала каждую ноту этого поистине могучего, уникального исполнения и не могла насытиться. Меня до крайности удивляло, как в переборе струн совершенно не подходящего инструмента узнавались и сами собой угадывались знакомые слова. «…не могу найти, хотя бы пары слов…», — пели струны. — И снова седая ночь, и только ей доверяю я! — вразнобой тянули пионеры с разных концов поляны. Я надкусила запёкшуюся на огне сосиску, с наслаждением пережевала и, снова посмотрев на Мику, откусила ещё. Гастрономическое и слуховое наслаждение вкупе давали невероятный результат. Я думаю, мне редко когда в своей жизни было вот так хорошо, редко когда кульминация удовольствия и душевного спокойствия приходили ко мне так ярко. И на этот раз — это по вине Мику. Ну разве это не знак? Так продолжалось и дальше. Мику играла по заявкам перекрикивающих друг друга пионеров, а я неспешно поглощала свой ужин. Мы закончили почти одновременно. С моим последним глотком молока погас и последний гитарный аккорд, и поляна вновь утонула в аплодисментах. — Спасибо! — радостно поблагодарила Мику, поднимаясь. — На сегодня всё. Послышались недовольные возгласы. — Поздно уже, ребята, как-нибудь ещё повторим. И она ушла, исчезла в стороне вожатских палаток. Вокруг нас тоже начали подниматься и, потягиваясь и зевая, уходить пионеры. Собралась и Лена, аккуратно выпрямилась, отряхнулась. Мне неожиданно захотелось спросить у неё насчёт Мику, вспомнился первый день, игра в бадминтон, наша беседа. К тому же Лена явно в какой-то мере нам покровительствует, учитывая всё её снисхождение. Вспомнить хотя бы вчерашний день. Она стремительно удалялась, направляясь в сторону своей палатки. Я вскочила с места и поспешила за ней, попутно выдумывая, как бы мне с ней разъясниться. На бегу расстёгнутая олимпийка слабо хлопнула меня по бедру чем-то твёрдым. Я запустила руку в левый карман и неожиданно для себя вынула на свет взятые с утра блокнот и ручку. Усмехнулась своему везению. Я подошла к ней, буквально перехватывая её у «двери» спального места. Она обернулась на звук шагов, вопросительно посмотрела на меня. Я немного улыбнулась и робко набросала на листке фразу: ~ Лен, извини, что дёргаю, просто… Тут я растерялась. А чего, собственно, я хотела? Что собиралась спрашивать? Ни одного конкретного вопроса в голову не приходило. ~ …мне нужна помощь с Мику, — закончила я. — Помощь? — удивилась Лена, потирая пальцами глаза. — Какая? ~ Я хотела расспросить тебя о ней. Лена прочитала, посмотрела на меня, и в её глазах блеснуло. Мне показалось, что это что-то наподобие обиды, грусти, но эта искорка быстро улетела, растворилась в обычном спокойствии этой тихой девочки. — Вер, я рада помочь и обязательно расскажу тебе всё, что тебя интересует, — она широко зевнула, прикрыв рот рукой. — Но прости, не сейчас. Сегодня уже нет сил, с ног валюсь. Я понимающе закивала. Она устало улыбнулась и, попрощавшись, зашла к себе. Что на меня нашло? Что я собиралась у неё узнать? Что она теперь обо мне думает? Со стороны послышались чьи-то шаркающие камнями о песок шаги, приближающиеся ко мне. Я повернулась. — Вера, привет! — громко и весело поздоровался мой утренний гость. — Я смотрю, ты решила свою проблему, — он ткнул пальцем в неопровержимое доказательство того, что я вполне обойдусь без языка жестов, в блокнот. Теперь не отвертится, а говорить с ним желания ещё меньше, чем с утра. — Ты извини, что я тогда так резко ушёл, — произнёс он уже более тихим и спокойным тоном. — Время поджимало, к тому же мне как-то неудобно стало за… Оправдывался он крайне неумело. — Но пойми, мне всё ещё хочется с тобой познакомиться. Я уже говорил, ты — очень удивительная… И комплименты у него суховатые. — Так что насчёт того, чтобы завтра идти вместе? — спросил он, приближаясь на шаг и поглядывая на блокнот в моих руках. Ситуация вновь складывалась для меня не лучшим образом. На этот раз придётся потрудиться и дать ответ, а мне этого совсем не хочется. Всё словно стихло, и только тиканье его механических часов било по моим неслышащим ушам. Я тяжело вздохнула, стараясь что-нибудь придумать… Две тонкие руки, переходя от моих плеч к животу и поглаживая, плавно скользнули по мне и сцепились в районе пряжки ремня. — Нет, она не может, — твёрдо заявил пришелец, кладя мне свой подбородок между плечом и шеей. — Она завтра весь день со мной. Я не могла поверить в своё неожиданное спасение, а ещё больше в то, что спасала меня Мику. — Эээ… — протянул Виталик. — А она что — твоя собственность? Что ты за неё решаешь? — Он был возмущён, и, надо сказать, оправданно. — Она — моя подруга, — железно заявила Хацунэ. — И я ни капельки не сомневаюсь, что она останется со мной, тем более, что мы с ней уже в паре. Как интересно это прозвучало. Неожиданно, чудно, приятно… — Правда ведь, Вер? — мягко спросила японка, обратившись ко мне. Такая резкая смена тона прямо пробирала на улыбку. Я активно закивала. — Ребята, отбой! — стали наперебой кричать вожатые с разных уголков лагеря. Витя ещё поглядел на нас, зло зыркнул на Мику, потом отвернулся, изобразил плевок и, снова шаркая, удалился. Мы проводили его взглядом, касаясь друг друга ладонями. — Пойдём в кровать… — нежно прошептала мне на ухо Хацунэ, обжигая дыханием. — Я так устала… Её просьба так меня очаровала, что я не задумываясь последовала на её поводу, не в силах никак реагировать. Она заботливо довела меня до палатки, помогла войти, почти что уложила на уже разложенный на странной подстилке мешок. Я мягко освободилась и, виновато улыбнувшись, развернулась к ней спиной, снимая с себя одежду. Оставшись в одном белье, я выключила слуховые аппараты, убрала их в сумку, затем залезла внутрь спальника, улеглась и закрыла глаза. Я оказалась словно в пустоте, как и каждый раз, засыпая. Тьма стала сгущаться всё сильнее, близилось погружение в сон. Пустоту нарушило прикосновение. Снова руки. Прошлись по рёбрам, легли на брюшко. За ладонями последовали ступни, погладили заднюю стороны лодыжки, проскользили вниз и плотно прислонились. Последовали ляжки, бёдра и прильнувшие к спине грудь и живот. Теснота мешка, близость чужого тела, лишь в двух местах защищаемая одеждой, и дыхание на моей шее — вот и всё, что я чувствовала в этот момент, ведь всего остального просто не существовало. Худое тело прижималось крепко, требовательно, так невероятно по-родному и знакомо. Мне хотелось удивиться, развернуться и глянуть в глаза невольному соседу, но я устала, не могла пошевелиться, к тому же засыпать в объятиях кого-то — это так приятно…