Мёртвые розы

Покои у Кавеха большие, даже, можно сказать, роскошные. Конечно, скромнее султанских или тех, что у валиде, но зато был свой балкончик. Кроме как наблюдать с него за всем, что творится в саду, или на балконе у брата, или ещё куда глаза попадут, развлекать ему себя толком было и нечем. Единственным увлечением было рисование. Правда, пейзаж на балконе совсем не менялся, поэтому Кавех то и дело додумывал что-то из книжек, что давали ему служанки, или рисовал людей. Религия запрещала изображать людей, но Кавех не мог удержаться. Стараясь прятать все подобные рисунки, он часто зарисовывал служанок, иногда Горо, иногда ещё кого по памяти. Память на лица у омеги хорошая, почти фотографическая. Особенно если человек ему внешне нравился. Тогда запомнить и нарисовать хоть два, хоть десять его портретов было обычным делом. Совсем редко подобные зарисовки Кавех расписывал. Чтобы портрет оказался отобран для того, чтобы предстать в цвете, человек должен быть по-настоящему важным или красивым. Или уметь хорошо просить. У Горо с этим вообще проблем не было. Уже начинало вечереть, и Кавех снова возился с рисунком. Всё не выходил у него профиль человека, что из головы не вылезал. Бесило. Хотелось смять снова и снова. Но упорно омега продолжал мучаться. Наверное, такова участь художника. Весь сосредоточенный, он совсем не обратил внимания на слова служанки, что кто-то пришёл. Когда Горо ворвался в комнату, Кавех вздрогнул и испуганно поспешил прижать к себе лист бумаги. — С какой стати врываешься так поздно? — раздражённо вопросил Кавех, поскорее убирая рисунок в сторону. Когда он наконец посмотрел на незваного гостя, то только сейчас увидел заплаканное лицо. Ни разу до этого омега не видел такого Горо. Растерянного, огорченного и потерянного. Словно его стержень вырвали. Сгорбился как-то, словно боялся стоять прямо и попадаться на глаза слишком сильно. Кавех смягчился и похлопал по месту на кушетке рядом. Всё-таки это именно он надоумил его идти в этот чёртов сад. — Садись, расскажи, что случилось? Поджав губы, Горо послушно сел рядом, и его тут же обняли. Неожиданные и тёплые объятия помогли собраться. Тем более что от Кавеха пахло приятно и успокаивающе. Тот, конечно, быстро отстранился, но Горо смог даже слабо благодарно улыбнуться. В этот момент между ними не было статусов, лишь дружба. Со стороны мало кто сказал бы, что они и правда друзья. Кавех и сам разбрасывался словами, что здесь их не бывает. Однако глупо было отрицать, что им не чужда взаимная поддержка. Много лет уже они так и живут. Ходят за советами друг к другу, делятся переживаниями или просто болтают, когда нечем заняться. Кавеху-то и общаться здесь толком больше не с кем. Не будет же он гнать единственного близкого по духу человека. Даже если иногда он и не мог выносить некоторых его слов. Быстро утерев слёзы, Горо поспешил рассказать: — Я пошёл в сад к тому времени, что ты говорил. Пока склонился над цветами, раз и слышу шаги. Словно подгадал самый нужный момент. Это и правда был повелитель, как ты и предполагал. Такая радость на меня напала, нежность. Конечно, я сначала поприветствовал его, но всё вышло так неловко… Кажется, не рад он был меня видеть. Холодно отвечал, а потом и вовсе.. — он запнулся и судорожно выдохнул, — сказал, что поступил ужасно, что не любит меня больше.. — А ты что? — А я в таком шоке был, что не смог сдержать слёз. Видно, что не врал повелитель, нет там больше любви. Я убежал. Сюда. К тебе. Не смог больше смотреть в глаза ему. Кавех неодобрительно помотал головой: — Мало ли что мой братец болтает, пойми, мужчины, они же все такие. На языке одно, на уме другое, а делают третье! Сейчас его одурманил этот омега, к чему ты слёзы лил, я не для этого послал тебя к нему. Надо действовать хитрее! Решительнее! Недоумение отразилось на лице Горо: — Разве я мог хоть что-то? — Конечно, ты ведь столько лет делил с ним постель. Не знаешь, что ему нравится что ли? Используй всё, покажи, что ты намного лучше. Поверь, мой братец очень падок на интересных личностей. Так же он и за этого омегу зацепился. Столько лет у тебя не находилось конкурентов, вот ты и расслабился совсем. Выслушав, Горо почувствовал, что даже слегка воодушевился. Почти загнав себя в могилу, внезапно из неё вылез. Ещё можно что-то сделать! Кто сказал, что за любовь нельзя бороться? — Я знаю, что нравится повелителю, но вряд ли мне доведётся побывать у него в покоях после того, что случилось сегодня. Кавех на это лишь фыркнул и хитро улыбнулся: — Не беспокойся, пока у тебя есть я, об этом не стоит волноваться. Найду выход, а ты просто готовься. *** С того дня, как Гассан начал нести свою службу, Тигнари перестал чувствовать себя так же тоскливо, как обычно. Ещё в лагере около спаленной деревни его раздражала болтливость Гассана, но теперь это было даже плюсом. Тот мог завести разговор о чём угодно. Да и сплетней у него накопилось столько, что чесать языками получалось часы напролёт. Однако Тигнари просил его не ходить за собой у всех на виду. Особенно при других наложницах. Мало ли что может прийти к ним в голову, и что те могут придумать. Как обычно, он просто не хотел привлекать лишнее внимание, но уже чтобы никто не захотел портить ему жизнь. Остался кое-кто ещё, кто беспокоил его. Хотя сложно назвать беспокойством мысль, возникающую раз за день, но Горо и правда слишком давно не было видно. Раньше этот с первого впечатления заносчивый маленький господин хоть пару раз в неделю спускался поесть со всеми или прохаживался где-то по коридору. С тех пор как Тигнари вернулся первый раз от повелителя, Горо словно и след простыл. Но разве возможно такое? Чтобы человек вот так взял и исчез? Конечно, это была не забота омеги — искать ещё одного любимца султана. Не мог же он всё это время проводить с повелителем? Тигнари не чувствовал ревности. Совсем. И особенно к Горо. Казалось это чем-то совершенно бессмысленным. Просто всё это казалось чем-то странным. Своих интересов у Тигнари и без этого парня хватало. Хотя он знал практически весь материал, которому учили девушек, его желание научится играть хотя бы на одном музыкальном инструменте отчего-то была огромным. Сначала он не предавал этому чувству слишком много внимания, просто шёл у него на поводу. Последние недели он то и дело бренчал на уде, отчего Гассан хотел уже лезть на стену. Однако далеко отойти от своего господина он не мог, поэтому приходилось терпеть, пока наконец у Тигнари не начало получатся. У многих уходят целые месяцы, чтобы овладеть игрой, а чтобы достичь мастерства — годы. С рождения Тигнари обладает чутким, и как оказалось, довольно музыкальным слухом. Единственная причина, почему он не мог освоить инструмент в самом начале — это отсутствие чётких инструкций. Создание музыки не похоже ни на письмо, ни на рисование. В самом начале мозг просто кипел от того, как сильно он пытался взять в толк, что именно надо делать, чтобы мелодия звучала мягко и приятно, а не как попало. А Тигнари привык к тому, как отец всегда давал ему чёткие инструкции, которые потом уже сам юноша подстраивал под нужные задачи. В один из дней омега всё-таки вышел в сад спустя долгое время как раздумывал об этом. Стало теплее, сад весь покрылся свежей зеленью и зацвели цветы. Аж смотреть стало приятно. Вместе с Гассаном он устроился в небольшой беседке, откуда открывался хороший вид на высаженные клумбы, но их самих скрывали декоративные кусты и обнимающий колонны декоративный виноград. Прохладный ветерок то и дело покачивал молодые листочки, словно пытаясь вторить юноше перебирающему струны. Прекрасно знал Гассан, что пытаться говорить с занятым игрой омегой дело гиблое, поэтому отдыхал в тени. Он устроился поудобнее вглубь беседки и перебирал во рту кончик листочка. Видеть его столь сонного большая редкость. Давно не выбираясь на улицу поближе к природе, Тигнари даже жалел об упущенной возможности. Пугали воспоминания, что могут проснуться с новыми, ещё более горькими эмоциями. Сам себя запирая во дворце, он думал, что не найдёт в себе силы на такую добровольную прогулку ещё очень-очень долго. Пальцы сами собой перебирали струны, рождая безобразную мелодию, от которой Гассан то и дело морщился. Однако Тигнари лишь игрался и вспоминал. До него наконец дошло, отчего так тянуло научится играть. Ещё в детстве, глубоком, от которого почти не остаётся воспоминаний, он помнил одну мелодию. Мамин нежный тихий напев, перебор струн. Конечно, она умела играть, ведь много лет прожила в гареме. Подрастая, Тигнари всё реже видел инструмент в её руках, как и не слушал больше тихих напевов перед сном. Стали учить миру, его правилам. Не до песен было. Однако теперь он сам тянулся вспомнить, как звучала та мамина мелодия. Со стороны всё казалось, что он совсем уж заигрывается, пока Тигнари пытался как можно точнее воспроизвести давно затерянную в сознании песню. Иногда выходило громко, иногда совсем уж тихо. Беспокоиться о соблюдении тишины не надо было так же сильно, как в своей комнате, поэтому Тигнари не задумывался. Из живых существ, что он мог замучать, здесь только Гассан, и то, тот уже почти не подавал признаков жизни. По его лбу то и дело бегала жирная муха. Погрузившись в себя, он так и пропустил появление на тропинке в саду двух новых людей. Только когда те завернули именно к беседке, Тигнари вздрогнул от неожиданности и дёрнул руку. Та зацепила струну, которая издала жалобный стон. — А! Кого бьют!? — вскочил Гассан, потревожив муху. Стоило поднять взгляд на тропинку, как он поспешил выскочить из беседки и глубокого поклониться. — Приветствую великого визиря Аль-Хайтама пашу и наставника. Тигнари, который только что безмятежно игрался с инструментом, замер, немигающе смотря на визиря. Сейчас при взгляде на этого человека обида не всколыхнулась в сердце как в тот раз в покоях. Омега даже смог выдавить из себя приветствие. — Я редко вижу кого-то в этой части сада, ещё больше не ожидал найти здесь тебя, — проговорил Аль-Хайтам, как обычно не придавая внимания некоторым формальностям, если считал их лишней болтовнёй. От его взгляда Тигнари почувствовал себя неуютно и поспешил переключиться на Гассана. Тот стоял по струнке ровно и, заметив, что все смотрят прямо на него, поспешил заговорить: — Господина и не заставишь выйти на улицу, сегодня вот кое-как нашёлся предлог, — звонко проговорил парень, желая не упасть в грязь лицом перед Кадзухой, что лишь благоразумно молчал. — Воспоминания всё ещё свежи, — негромко ответил Тигнари и искоса глянул на лицо паши, ожидая, что на нём дрогнет хоть что-то. Хотя произнёс он это тихо, все разом замолчали. Атмосфера вдруг изменилась. Даже ветер стих, погружая всё в пугающую тишину. Наставник и ученик сразу почувствовали, что лишние здесь. — Гассан, — голос Кадзухи прозвучал громко, хотя он и не повышал его, — ты совсем расслабился с господином, не забыл ещё хоть, как меч держать? — Обижаете, наставник, хотите проверить? — Паша? Аль-Хайтам словно отмер и махнул рукой. — Продолжим наш разговор вечером. Понимая, что они останутся один на один, Тигнари с тревогой посмотрел вслед уходящему Гассану, но не попытался отказаться от этой участи. Сердце застучало громче. Что говорить? В горле словно образовался ком. К этому он оказался совсем не готов. Столько слов, столько мыслей… Голова разом опустела. Неприятно вот так начинать разговор с обид. Пыль осела. Хотя случись это сразу после того, как Тигнари впервые вернулся от султана, он бы точно начал бы с выплёскивания злобы. Аль-Хайтам прошёл внутрь беседки и сел на противоположную сторону, чтобы соблюдать приличную дистанцию. Если кто-то из не доверенных слуг или других посторонних увидел бы их сейчас вот так, сложно описать, каким скандалом это бы сулило. Всеми правдами и неправдами не отвертишься. Тем не менее визирь пошёл на этот разговор. — Мелодию, что ты наигрывал, где ты её слышал? Тигнари ожидал чего угодно, даже того, что паша будет ждать начала диалога именно от него, но не подобного вопроса. — Плохо помню, как она звучит, как Вы могли это узнать? — Твоя мама в молодости, ещё до твоего рождения, очень любила играть. Я тогда был совсем молод, как не помнить? — только с этими словами выражение лица Аль-Хайтама смягчилось. Вспоминать о прошлом бывает как больно, так и даже в какой-то степени приятно. — Она играла мне перед сном, — Тигнари не видел эмоции на лице визиря, он смотрел на инструмент в своих руках. — Я был совсем маленький. Когда вырос, больше не видел в её руках инструменты. Тогда прозвучало от Аль-Хайтама, наверное, самое неожиданное предложение, которое омега только мог вообразить: — Хочешь я сыграю её любимую? — Не ожидал, что Вы и такое умеете. Принимая уду из рук юноши, Аль-Хайтам слабо улыбнулся, как-то грустно. На пробу провёл пару раз по струнам, привыкая к их звучанию, и заиграл. Мелодия выходила совсем простой, но ласкающей слух. Почти сразу Тигнари и правда угадал в звучании то, что в детстве играла мама. Такое лёгкое, мелодичное, родное. Прикрывая глаза, он расслабился, словно вновь оказался там, в прошлом, рядом с матушкой. Впервые за долгое время тоска по-настоящему отпустила. Словно это то, чего ему не хватало. То, почему омега тянулся научится игре. — Мой инструмент — это скрипка, а не уда. Могу играть только эту простенькую песню, которой меня научила твоя мать, — произнёс Аль-Хайтам, когда закончил играть. Не спеша оторвавшись от собственных чувств и воспоминаний, Тигнари с большим энтузиазмом попросил: — Научите меня её играть? В качестве извинений, — он сложил руки на груди. — За что это? — как ни в чём не бывало переспросил Аль-Хайтам и протянул ему инструмент. — Хотите, чтобы я носом Вас ткнул в то, что Вы не выполнили своё обещание? — теперь уже раздражённо, в открытую, произнёс Тигнари. Хоть он и был благодарен паше за то, что тот помог сохранить нечто настолько важное о родителях, но как он, чёрт возьми, мог ещё спрашивать, за что должен извиниться? Аль-Хайтам лишь встал и стряхнул с одеяний невидимые пылинки. Пропала и ностальгия, и грусть, и тепло из взгляда. Осталось только привычное нейтральное выражение, которое он надевал, в то время как собеседник готов был кипеть от возмущения. — Прошу меня простить, если ты подумал, что я не выполнил данное твоим родителям обещание. Сейчас у тебя есть крыша над головой и хорошая еда, ты в безопасности и под моим присмотром. Разве я не прав? Тигнари почувствовал ком в горле и, сжав кулаки, выдохнул, желая привести себя в чувства. Между ними было приличное расстояние, поэтому благо на него ни капли не влиял авторитет паши не только как визиря и старшего человека, но и альфы. — Да, но Вы говорили, что гарем — лишь временное место. Вы обещали мне… — Я ничего не мог сделать с тем, что падишах пригласил тебя к себе. Да и спешу заметить, что вы кажется поладили. Всё ещё так хочешь сбежать? Спорить было сложно, Тигнари слегка стыдливо отвернулся. Он ведь и правда больше и не думал сбегать, даже если бы и мог. Сразу вспоминалось, каким ласковым с ним был Сайно. Сможет ли он оставить его? — Не хочу, но это всё равно было некрасиво. Меня ведь отправили в покои, разве у меня был выбор? Повелитель оказался ко мне добр, но это не отменяет того, что он мог даже не спросить хочу я чего-то или нет! Аль-Хайтам неодобрительно покачал головой и прошёл к выходу из беседки. На ступеньках обернулся. — Ты и сам запутался, что зло для тебя, а что добро. Вместо того, чтобы держать обиды, займись своей жизнью и оглянись по сторонам. Я не желаю тебе зла, если вдруг что-то понадобится, можешь обращаться. Однако прошу думать прежде, чем говорить нечто оскорбительное. Слов, чтобы ответить, не нашлось. Тигнари почувствовал себя пристыженно. Хотел расставить всё по местам, избавиться от обиды, а оказалось, что виноват может и он сам, раз так зацикливается на всём. "А сам совсем не при делах" — недовольно подумал омега, смотря вслед Аль-Хайтаму. Силуэт быстро скрылся за поворотом, оставляя юношу наедине с мыслями. От недовольства Тигнари встал и стал расхаживать с инструментом туда-сюда по беседке. Старался просто унять неприятные чувства. Пока наконец и сад весь не осточертел. Приятно было сидеть здесь не одному, а с Гассаном. Играть ему. Отдыхать душой. А не вот так: беситься и не находить себе места. Покидая местечко, он побрёл по тропинкам, уперев взгляд куда-то в сторону, даже не смотря на дорогу. Уду деть было некуда, поэтому болталась в руках. В голове Тигнари всё прокручивал мелодию, что наиграл Аль-Хайтам. Если тот не собирался учить его, то научится и сам. Больно нужна помощь от него. Знаем уже, какая она. Толку никакого. Так он и шёл, кажется, в правильном направлении, пока вдруг не врезался в кого-то. Повернув голову, он тут же увидел знакомое и слишком близко находящееся лицо. Рост у них был один, поэтому они чуть не столкнулись губами. Всё негодование как-то разом притупилось, Тигнари смутился и отступил на шаг, чтобы поклониться. — Повелитель, простите, я не смотрел, куда иду. — Не переживай, — улыбнулся Сайно, который в этот раз намного больше был рад неожиданной встрече в саду, чем в прошлый. Он и сам думал, что стоит пригласить омегу к себе снова, как судьба тут же преподнесла такую встречу. — И куда ты спешил? — Да никуда, — Тигнари поднял руку, в которой лежал инструмент, — играл в беседке, Гассан ушёл с наставником, поэтому я хотел найти его. — Они тренируются в той части сада. Прогуляешься туда со мной? — Буду рад, — искренне признался Тигнари. Они пошли рядом, слегка касаясь плечами. По меркам общества это уже довольно неприличное расстояние на людях, но никто из них и не подумал идти подальше. — Так значит, умеешь играть на уде? Сыграешь мне как-нибудь? — с интересом Сайно глянул на инструмент в руках юноши. — О, что Вы, мои навыки довольно посредственны, — он показательно невпопад тронул струны, — всё-таки более точные занятия мне больше по душе. Жаль, что здесь я нигде не могу достать книг. — Похоже, родители давали тебе много читать. — Отец ведь был лекарем, много у нас книжек разных водилось. Жаль, что сгорели все, — выдох получился такой грустный. — А как тебе образование в гареме? — Я почти всё знаю, не считая игры на музыкальных инструментах, танцев и этикета, этому пришлось учиться. Сайно кажется задумался. Около минуты шли молча. Ветер снова заставил листья шелестеть, принося некое умиротворение. Вдалеке на траве уже видны силуэты быстро перемещающихся наставника и ученика, что увлечённо вели бой на мечах. Вдруг повелитель остановился и подозвал Тигнари к себе поближе. — Раз программа гарема для тебя слишком проста, я могу дать тебе личный доступ в мою библиотеку. — Это слишком большая честь, — смущённо ответил омега. — Это правда: знания, которые передают простым джарийе, давно мной освоены, но я не хочу выделяться в гареме. Достаточно и того, как часто мне уделяют внимание. Другие наложницы будут завидовать моему слишком удобному положению, это может повлечь за собой беспорядки, да и валиде… Сайно склонился ещё ближе и оставил лёгкий поцелуй в уголке его губ, чем заставил оборвать свою речь. — А мы никому не скажем, — заговорчески негромко ответил повелитель. — Первый раз поедем вместе, а потом уж и сам сможешь отлучаться, когда захочешь. Выберешь писания на свой вкус, можешь читать у меня в покоях или забрать к себе, решай сам. — Нас же могут увидеть, — сам не зная, про что именно сказал: про невинный поцелуй или поездку, Тигнари огляделся по сторонам. — Это ведь мой дворец, мой сад и мой гарем, кто меня осудит? — рука Сайно легла на талию, а юноша только и успел убрать инструмент в сторону, чтобы тот не вклинился между ними. — Это всё ещё неприлично, — возразил Тигнари, но ни капли не пытался вырваться, хотя и мог. Тигнари чувствовал, как любопытство всё-таки вымещает здравый смысл. Раз уж сам султан предложил расширить круг его знаний, разве может он отказаться. – Повелитель, есть ли ограничения на то, литературу какого толка мне дозволено читать? – Хм, думаешь я запрещу книги о военном деле? Или политике? – спросил он, прищурившись. Тигнари кивнул, а потому Сайно фыркнул. – Ты волен читать, что пожелаешь. – Спасибо, — искренне поблагодарил Тигнари. Приятно было, как мягко его держали в объятиях, словно нечто драгоценное. Захотелось ещё поцелуй, но уже настоящий. Поцеловал ли он сам? Конечно нет. Лишь глянул искоса и, как ни странно, оказался понят. Обычно Сайно не сразу ловил такие невербальные сигналы, но тут он будто прочитал его мысли и мягко поцеловал в губы, слегка коснувшись чужого языка своим. Всего на миг. Они не могли продлить этот поцелуй на более долгое время. Не здесь. Настроение как-то разом поднялось, и неприятный конец разговора с Аль-Хайтамом ушёл на второй план. Подумать только! У него наконец появится доступ к знаниям. Не простеньким глупым рассказам, что ходят из рук в руки среди всего дворца, а самым настоящим, имеющим реальный вес! Одно только это воодушевляло как ничто другое. Так под руку они дошли до места, где уже закончился тренировочный бой. Гассан сидел прямо на траве и вытирал со лба пот. Уставший, но довольный. Завидев султана и его наложника, подскочил, желая соблюсти приличия. Однако Сайно махнул рукой: — Не нужно, я просто помог Тигнари найти своего стражника. — Приветствую, повелитель, — произнёс Кадзуха, что, кажется, словно и вовсе не устал в бою. В руках держал меч, проводя вдоль по лезвию рукой, словно благодаря за хорошую работу. Тигнари наблюдал за ними с интересом, слегка отстранившись от Сайно. Хотя хотелось, наоборот, прижаться ближе. Разве ж это прилично? Приходилось держать себя в руках. И так слишком многого он успел устыдиться. — Кадзуха-ага, я кажется видел Вас вместе с великим визирем, не знаете, куда он подевался? — вдруг спросил повелитель, на что Кадзуха лишь покачал головой, мол, нет. Тигнари, только услышав вопрос, заволновался, что начальник стражи выдаст всё как на духу, но это был неоправданный страх. Кадзуха был проницательным человеком, прекрасно понимая, когда стоит говорит, а когда — молчать. При повелителе и наставнике успокоилась и говорливость Гассана. Заметив, что такой авторитет, как Кадзуха скрывает правду, он тоже не смел раскрыть лишний раз рот. — Нет так нет, — просто хмыкнул Сайно и повернулся к омеге, чтобы мягко погладить его по щеке. Целовать при всех не стал, неловко всё-таки. — До встречи, Тигнари. И ушёл по делам, ведь самый разгар дня. Похоже, у повелителя выдался короткий перерыв, но управление страной не ждёт. Вопросы надо решать сразу. Тигнари не стал долго смотреть на удаляющегося султана и присел на траву рядом с Гассаном. — Аль-Хайтам паша ушёл, и мне стало как-то не по себе сидеть в беседке одному. Может, вы ещё потренируетесь, а я поиграю? — Как Вам угодно, — согласился Кадзуха и одним взглядом бросил вызов ученику. — В этот раз я учту свои ошибки!