Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

Снег уже почти сошёл, и в отсутствие ветра, если закрыть глаза и подставить лицо лучам по-весеннему скудного солнца, вполне можно себе представить, что ты всё ещё находишься на берегу Мраморного моря. — Ты баран! Баран! — донеслось до него со стороны — и мимолётная иллюзия мгновенно рухнула. — Повторяешься, сколько уже можно, — кисло отреагировал Иван и втянул воздух, который был напоен, к слову сказать, вовсе не дразнящими ароматами Стамбула, а вполне себе гарью московских проспектов. Он открыл глаза и приложился к банке с пивом. Сидели они на ступеньках набережной в парке Горького, и от холода у Ваньки задница постепенно превращалась в кусок льда, но вставать и идти куда-либо было пока в ломы. — Столько… сколько нужно, чтобы до твоей тупой башки дошло, — назидательно продолжил Джеки и за неимением свободной руки постучал своей банкой с пивом себе же по лбу. В пальцах левой руки его дымилась сигарета, и рисковать отросшими кудрями он не решился. Подумав, он всё же добавил ещё раз, правда, уже без прежнего огонька: — Баран. — Сам знаю, — буркнул Ванька. Он откинулся назад, опёрся на локти и затем лёг на спину. В небо смотреть не надоедает — оно всегда разное. Женька отхлебнул глоток, затянулся сигаретой и сразу же погасил о влажный бетон рядом с собой недовольно зашипевший окурок. Потом аккуратно протолкнул бычок в отверстие банки. И завёлся по-новой. — Нет, ну каким нужно быть ослом, чтобы проебать такого шикарного мужика? Вань, ты идиот? К этому времени Иван чуть было не начал раскаиваться в том, что рассказал приятелю о своём чудовищном проколе. Он не ожидал такой бурной реакции, и сейчас, после Женькиных эмоций, досадный проступок реально казался ему верхом идиотизма. Честно говоря, справедливо казался. Однако признать это? Не-е-ет. Дух противоречия не терял бдительности и исправно кинулся на защиту хозяина. — Жень! — оборвал Ванька пламенную речь. — Харе уже меня лечить! И вообще, ты сам блажил, что он маньяк, вспомни! — Мало ли что я спьяну брякнул? — мгновенно извернулся тот. — Может быть, я просто завидовал? Ивану нечем было крыть, поэтому он промолчал, глядя в бездонное небо и не моргая. Синева резала глаза, а редкие облака изо всех сил делали вид, что они совсем летние. На самом деле это было не так, и до полноценного лета им ещё плыть и плыть. Тем временем Женька разошёлся не на шутку. Иван прикрыл глаза. Вопли не давали ему расслабиться, и всё же так было намного легче. Несмотря на эту истерику и стадо баранов, которыми его обложили со всех сторон, напряжение пошло на спад. Так лучше. Когда он оказался наедине со своими мыслями и переживаниями, то конца и края не было этой адской карусели. А вот как только поделился, да не просто абы с кем, а с человеком, кому не всё равно, пусть даже он и обзывает тебя по-чёрному, да пускай хоть весь скотный двор упомянет, сразу стало отпускать, а горечь постепенно начала растворяться и уходить. В отличие от чувства вины. — Господи, какой ты кретин, — устало произнёс Женька. Судя по всему, он наконец начал выдыхаться. — У тебя были отношения, ты понимаешь это, ты… — он запнулся, подбирая слово. — Баран? — уныло подсказал ему Иван. Женя лишь вздохнул. — …а ты их тупо просрал. — …сказал чел, у которого отношений никогда не было, — заметил Ванька, желая упираться рогами до конца. С одной стороны, что толку спорить, если и так всё ясно-понятно? А с другой — кто дал право этому прокурору на минималках быковать? Он ожидал бодрого выпада в ответ, но его не последовало. Приоткрыв один глаз и покосившись на приятеля — а это оказалось нелегко, учитывая, что Иван по-прежнему лежал на спине, — он разглядел сквозь ресницы лишь Женькин сгорбленный силуэт. Окончательно замёрз, что ли? Но тот всего лишь закуривал очередную сигарету, пряча огонёк в ракушке ладоней. Когда он всё же обернулся и взглянул на Ивана в упор, вышло так, что прямой закатный солнечный свет заставил его поморщиться и прищуриться. Веки Женькины покраснели, видимо, от того, что дым попал в глаза. Он приоткрыл рот, порываясь что-то сказать, но вместо этого поперхнулся и неловко закашлялся до слёз. — Так. — Ванька решительно поднялся и вынул сигарету из Женькиного рта. Затянулся ею сам и поморщился. — Что за дерьмо? Хватит, все лёгкие прокуришь. И вообще, у меня уже джинсы примёрзли к земле, давай греться. — Давай, — пожал плечами Женька. Он, против своего обыкновения, не был расположен спорить. Они медленно побрели вдоль реки, ёжась от противного мартовского ветерка. — Чё он сказал-то? — Кто? — не сразу понял Иван. — Ну этот… твой. Теперь уже, видимо, бывший… в пальто. — А. Прикинь, вообще ничего. — Что, даже в глаз не засветил? — Женька хмыкнул. Как будто он и сам не знал, что нет, не засветил. Но это ж Женя, он сгорит от любопытства, если не выпытает все до самых мелких блох подробности. Иван вздохнул. Чувство вины, как выяснилось, — самое противное и склизкое. Боль, обида, разочарование — всё это, конечно, и жжёт, и ранит. Но вина — другое дело. Она как змея вползает в нутро и начинает источать яд. Душит неторопливо и безжалостно. И это тем более гадко, если ничего поправить нельзя. А то, что это так, Ивану стало ясно сразу же, как только он переступил порог номера. Егор лишь скользнул по нему взглядом, на мгновение задержавшись на ключицах, где красовались бесстыдные багровые пятна. Ванька не стал и маскировать их — а смысл? И говорить ничего не стал, только в глаза старался не смотреть. И тоже молчал. Зачем сотрясать воздух, когда всё и так яснее ясного без лишних слов. Егор придушил в пепельнице сигарету и произнёс веско, словно камень бросил: — Надеюсь, оно того стоило. «Нет», — хотел сказать Иван то, что чувствовал. Но даже внутри головы это прозвучало настолько жалко, что он только раскрыл рот, как рыба, выброшенная на берег, и всё. — Не надо, Вань, — пожалел его Егор. — Расслабься. Всё было хорошо. Ключевым словом прозвучало «было». Егор выделил его особо. Он вышел на балкон и опёрся руками о перила, шумно втянул ночной воздух. Ванька поплёлся следом и остановился в проёме балконной двери, не решаясь пройти дальше. — Прости, — едва выдавил он, чувствуя себя последней дрянью. — Не извиняйся, — прозвучало в ответ сухо и холодно. Эти слова оказались последними. В полном безмолвии они собирались, и за это молчание Иван был благодарен; также молча Егор вручил Ваньке билет, а во время регистрации на рейс их рассадили порознь, чему Ванька вновь малодушно порадовался. — Знаешь, что самое херовое? — неожиданно вырвалось у него. — То, что ты повёл себя, как мудак? — Женька поднял брови и хмыкнул. Он явно не собирался щадить своего приятеля, и в его сторону даже не повернулся. Иван пожал плечами, как бы соглашаясь, да и какие могут быть варианты? И, помедлив, произнёс: — То, что виноват, а извиниться не могу. Это прозвучало так безнадежно, что Женька покосился в его сторону, и Ивану в этом его коротком взгляде померещилось сочувствие. — А позвонить? — Если б так легко. Я в чёрном списке. — Ключи, видимо, у тебя тоже отобрали? — Я сам положил, когда уходил. — Ну так тогда и не парься, — неожиданно подвёл черту сивый психолог-самоучка. Ванька запрокинул голову в розовое закатное небо и не смог сдержать нервный смешок. — Как у тебя всё просто. — Он продолжал улыбаться, глядя на серьёзного Женьку. — А зачем усложнять? — развёл руки тот. — Разве ты можешь что-то изменить? — Ну так-то нет… — Значит, отпусти это всё. Финал здесь очевидный. Ты мудак. И баран. На этом сказке конец. Хэппи-энд. Возьми с полки другую книжку. Ивану ничего не оставалось как согласиться. Для очистки совести и для спасения самооценки он всё же решил поставить свою точку. — Ну так-то ты прав, конечно. И если подумать, то не может же человек всю дорогу быть одновременно и порядочным и умным… так? — заметил он, имея в виду, разумеется, себя. — Не может, — подозрительно легко согласился Женька. — Может же он иногда расслабиться? Сделать что-то дикое и глупое? — Может, — эхом отозвался приятель. — Ну вот. Стало быть, я не особо и виноват, — с удовлетворением закончил Ванька. — А ты здесь причём? — изумился Женька. И расхохотался, глядя на то, как вытянулось лицо порядочного и умного. — Вот ты! — Ванька толкнул его плечом и тоже рассмеялся. Остаток этого вечера удался. Чего не скажешь о ночи. Всё же вовремя остановиться — это талант. Жаль вот только, что истину эту усвоить удаётся не с первого раза, а в большинстве случаев даже не с десятого. Началось всё с того, что они грелись текилой в квартире у Женьки. И, как это всегда бывает, если имеешь дело с текилой, согрелись быстро; мысли оставались на удивление ясными, а веселье накрыло лёгкой волной и превратило весь мир в один чудесный праздник. — Я иногда думаю, что мексы добавляют в текилу, кроме червяков, ещё и травку. Меня прямо прёт, — протянул Женька, разглядывая на просвет квадратную хрустальную бутылку так пристально, словно пытался разглядеть там несчастного червяка. — Чёрт, даже с червяком обманули! Никому верить нельзя! — Может, он невидимый, как алмаз в воде? — заржал Ванька. — Давай через марлю процедим. А вдруг и найдётся? — Марли нет. Есть только носки. — Да блин! Нюхать твои носки ради какого-то гада! — Они чистые! — возмущался Женька. Дело до эксперимента, к счастью, не дошло, поскольку Ванька отвлёкся на рояль, до которого мечтал добраться с первой секунды, как обнаружил его в Женькиной квартире. А случилось это, между прочим, почти полгода назад, когда его бесчувственного, в состоянии полного невменоза приволок к себе домой хозяин хаты, притащил на своих плечах ещё как неизвестное, неопознанное тело. Сейчас же на правах друга и практически завсегдатая он раскрыл потёртую крышку и попытался сбацать на желтоватых клавишах примитивную мурку, ну как сумел. — Хей! — Женькин окрик прозвучал настолько серьёзно и к тому же без капли улыбки в голосе, что он мгновенно прекратил терзать инструмент. — Закрой. — Жалко, что ли? — по инерции возмутился Иван, однако не стал лезть на рожон. Видимо, если Женька вскинулся, то есть на то причина, коли уж так всё запущено. — Ты же сам на нём никогда не играешь. Или боишься, что этот гроб развалится на части? Про гроб он сказал больше из вредности, чтоб Женька не особо быковал. Но тот и не думал возмущаться. Он и про гроб пропустил мимо ушей, и, казалось, для него было важно лишь то, что Ванька отошёл на шаг от рояля и больше не касался клавиш. — Что, даже собачий вальс нельзя? — всё же подцепил его напоследок Иван. — Нельзя, — спокойно проговорил Женька. — Тогда сам сбацай, раз мне нельзя. — Собачий? — усмехнулся тот. — Любой. Небось спьяну и по клавишам-то не попадёшь. — Ок. Женька пропустил мимо ушей и эту подколку, он быстро размял пальцы, и уже от этого привычного жеста Ивану стало немного не по себе. Ему пришло в голову, что Герка так же серьёзно относился и к своим инструментам, и к самой игре. По всему выходило, что стёб тут неуместен, значит, придётся скучно выслушать всё, что Женька планировал сейчас сбацать. Не обижать же товарища шуршанием шоколадной фольги или пакетика с чипсами, верно? Однако через полминуты он и думать забыл и о чипсах, и о шоколаде. Женька играл, закрыв глаза, совсем не глядя на клавиатуру и чуть запрокинув голову, а звуки так проникали в душу, что вибрировали там внутри и казались живыми. Иван, конечно, не особо разбирался во всём этом, но даже ему понятно было, что перед ним не любитель с тремя гордыми аккордами за пазухой и с подпиской в Телеграм на канал «Как быстро за пять занятий научиться играть на пианино». — Круто, — выдохнул он, отхлебнув глоток текилы, едва Женька закончил. Точнее сказать, тот и не закончил, а просто отчего-то оборвал музыку на середине такта. Просто перестал играть и всё. Словно запас сил его иссяк. Женька повернулся к нему на вращающемся стуле ,по всему видно, что специальном таком — для игры на рояле. — Что это было? — не в силах собрать эмоции в кучку, пробормотал Иван. — Танго, — коротко ответил Женька. Подошёл и отобрал у него квадратный увесистый флакон с текилой. Отхлебнул прямо из горла и вернул его Ваньке. — Извини, что не вальс. — А… кто композитор? — Теперь уже неважно, — чуть помедлив, криво усмехнулся Женька. — Круто, — повторил Иван. — Всегда хотел научиться танго танцевать. — А чего ж нет? Любая девка кинулась бы составить тебе пару, только свистни. Они знаешь как танцевать любят? — Да как-то не сложилось. И с девушками, и с танцами. — Ты просто гомик, мой юный друг, — заржал Женька. Хорошее настроение вернулось к нему почти мгновенно. — Ладно уж, вставай, научу. — Брешешь? — С чего бы? Давай, не трусь, в салат тебя не уроню. С этими словами Женька порылся в телефоне, нашёл нужное и включил колонку JBL. Знакомые звуки полились и заполнили всю комнату. Играли, похоже, то же самое танго, только вот на этот раз пианист исполнял его немного иначе, да и звучало всё по-другому, поскольку солиста сопровождал целый оркестр*. Телефон лежал на кровати, и Ванька краем глаза отметил, что ролик, который там шёл, похоже, был заснят из зрительного зала. За роялем находился высокий темноволосый мужчина, лицо которого показалось ему смутно знакомым. — Кто там играет? — Теперь уже какая разница. Хрен какой-то. — Женька пожал плечами и протянул руку. — Давай, Джинджер**, камон. Следующие полчаса они дохли от смеха, пытаясь поймать ритм и при этом умудриться не отдавить друг другу ноги. Женька двигался как дышал — легко и свободно, Ванька же оказался совершенно тупым и неловким учеником. С кем его только ни сравнили за относительно короткой отрезок времени — и с курицей, и с гориллой, и с одногорбым верблюдом, — что было, конечно же, несправедливо. — Эй, а осанка у меня всегда на сто баллов, королевская, — возмутился было он. — Ну да, королевский пингвин, — прокомментировал учитель. И тут же, оборвав протест, вновь принялся за дрессировку: — Голову держи! Что она у тебя как у дохлого цыплёнка болтается! В глаза смотри! Смотри мне в глаза, бревно! — Ты прямо гестапо, Жень, — взмолился Ванька без сил через некоторое время. — Я стараюсь! Он честно старался. И руку держал, и в глаза смотрел, повинуясь этому взгляду как под гипнозом. Вот про этот взгляд нужно было сказать отдельно. Женька вначале явно подстёбывался над ним, и глаза его улыбались. И одновременно, стоило лишь этой улыбке застыть и раствориться, сквозь пьяный туман в них читался отчётливый призыв. Блядские глаза — вот как называют их в народе. То ли с обвинением это говорится, то ли с завистью. Потому что не всякому удаётся так смотреть. И это тем более удивительно, что обладатель эдакого взгляда даже не старается. Мало того, он и не думает об этом, часто не подозревает, что его взгляд тянет, вытягивает душу, будит инстинкты, которые принято прятать на самое дно. Ванька почувствовал, как его разбирает. Он вдруг понял, что они полураздеты. Сам он давно снял майку, Женька же с самого начала был в простой алкоголичке, которая открывала его плечи и ключицы. В самый ответственный момент Женька развернул его так резко, что он не удержался на ногах и рухнул на диван, давясь смехом и чудом не придавив своим телом Женькин айфон. К тому же, падая, он вцепился в Женьку — тот тоже не устоял, и в итоге они забарахтались вдвоём на широкой постели, громко смеясь и путаясь в складках покрывала.