Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

Сны… Сны — это отдельный мир. Целая вселенная со своими законами, которые никто и никогда не изучит на все сто так, чтобы сказать: да, я знаю здесь всё, и для меня в этой вселенной не осталось тайн. Безжалостный мир. Честный мир. Горе тому, кто, зависнув в кошмаре, не может из него выкарабкаться, вязнет, дохнет в ужасе, рыдает во сне и рвётся, не осознавая, что вокруг него лишь морок, и стоит открыть глаза, как он растает, словно туман осенним утром. Но не удаётся открыть, не получается: кто-то невидимый накинул чёрную повязку на глаза и затянул узел на затылке. Кричи не кричи — беспроглядная темень вокруг… нет выхода. Нет спасения. А вот, к примеру, сон-мечта, несбыточная, нереальная, светлая — это другое дело. Купаешься в океане счастья, и так светло на душе, как в детстве. Смеёшься в голос легко, без причины — и знаешь, что так будет всегда. Выныривать из такого сна смысла нет, наоборот, хочется тонуть в этом океане, пускай воздуха всё меньше, да и не нужно тебе дышать, когда здесь настолько правильно и хорошо, так свободно. Именно в таком сне барахтался Ванька, отчаянно не желая выплывать на поверхность, потому что… ну что ждёт тебя там, на поверхности, а тем более на сухом песчаном берегу реальности, что? Тянущая тоска и нудная обязанность изо дня в день перебирать листки календаря? Унылая череда серых будней? Таких чётких мыслей, конечно, в его сонном мозгу не возникало, но ощущение присутствовало. Ванька боролся как мог, однако, сколько ни сопротивляйся, сон, каким бы он ни был сладким и нужным, ускользал, утекал как пена прибоя, оставляя после себя безжизненную полосу гальки. Наконец он был вынужден открыть глаза, и тут произошёл разрыв реальности. Ванька задохнулся от новой волны счастья. Цунами счастья. Сон никуда не делся — он лишь сделал вид, что уходит, но обманул. И какой же это прекрасный обман! Иван вздохнул и обнял Герку. Во сне тот был реален как взаправду. Лежал рядом, расслабленно раскинувшись, и даже его кожа, если прикоснуться, согревала ладонь точно так же, как и наяву. Он провёл пальцами сверху вниз, чтобы убедиться окончательно, и совершенно не был готов к тому, что его наваждение откроет глаза. — Привет, — неуверенно сказал Герман своим хрипловатым голосом. И Ванька окончательно проснулся. В следующую секунду он рывком сел и попытался осознать происходящее. — Чёрт! — вырвалось у него непроизвольно. Герка виновато поджал губы и развёл руками, насколько это оказалось возможным, учитывая, что он продолжал лежать. — Блядь. — Ванька всё ещё не мог принять эту правду. — Блядь, я просто поверить не могу, — озвучил он наконец. — Вань, — осторожно начал Герка. И замолчал. — Что, — каменным голосом отозвался Иван, когда пауза затянулась. Он взял бутылку с водой, которая чудесным образом обнаружилась на полу рядом с кроватью, и сделал несколько глотков. — Я… Герка закашлялся, тоже сел в кровати и протянул руку за бутылкой. Иван молча отдал. Герман глотал воду, как будто только что вернулся из пустыни, с такой жадностью, что вода переливалась через губы и проделала себе тоненькую дорожку на шее, обойдя Геркин красивый кадык. И затерялась на его груди. — …короче, если ты уйдёшь сейчас, я ни слова не скажу. Ванька молчал, скользя взглядом по следу этой мокрой дорожки снизу вверх — от груди к шее, к подбородку, к губам. Выше. Остановился на глазах — красных, воспалённых — и подзавис. — Я… я, короче, всё понимаю… — продолжал Герка. Его зацелованные губы завораживали. Иван помнил, как целовал их этой ночью, странное дело. Секса самого толком не помнил, а как губы целовал — помнил. — …переспать по пьяни с бывшим — ни к чему не обязывает, я в курсе, — продолжал потерянно говорить Герман. Его глаза казались потухшими и безжизненными. — Но просто спасибо тебе, что это… было. — Заткнись, — еле слышно пробормотал Иван. В груди у него бухало так, что звук собственного голоса оказался не слышен. — Что? — Я сказал, заткнись, — уже уверенно произнёс он и сделал то, чего больше всего в этот момент хотелось. До скрежета зубов хотелось. Хотелось так, что мозг выносило. От запаха этого знакомого, от самого вида Геркиного, неуверенного и вместе с тем чуть вызывающего. Так хотелось провести пальцами по губам — вспомнить, почувствовать, какие они горячие и сухие. Ванька лишь успел ощутить кончиками пальцев, как дрогнули те самые губы, и в то же мгновение Герка рухнул на спину, увлекая его за собой. Иван хмыкнул, целуя и кусая, абсолютно не жалея эти окаянные, отзывчивые, поначалу горьковатые и царапучие от треснувших корочек губы. Они с каждой секундой становились всё мягче и податливее и нисколько не щадили его самого, затягивали как в омут. Герка кусался в ответ не больно, но настолько привычно, что он едва сдержал слёзы, что грозились выступить на глазах. Теперь терять было нечего — какая разница, если они уже успели переспать, а судя по предательски саднящей пятой точке, даже не один раз. Впрочем, Герка, видимо, тоже не ленился этой ночью — он зашипел от секундной боли, стоило Ивану осторожно и, насколько он смог, бережно, медленно раздвигая стенки, проникнуть внутрь. Герка постанывал при каждом толчке то ли от боли, то ли от наслаждения. Наверняка всё же от боли. Но не отстранялся, а напротив, крепче прижимал Ваньку к себе, словно опасался, что тот растворится, исчезнет. У Ваньки промелькнула отстранённая мысль — не на втором плане, нет, скорее на десятом, — что они с Геркой не так давно видели один на двоих сон, и как же круто, что он обернулся реалом, ну как в сказке. И едва он успел так подумать, как Герман зарычал, сжимая его в себе, царапая его спину и выплёскивая тёплое семя в тесное пространство между ними. Ванька рухнул в оргазм следом за своим парнем, чувствуя, как его мир сузился до жгучего комка внизу живота и тут же рассыпался по всему телу на тысячи пылающих осколков. Первой мыслью, когда он пришёл в себя, было то, что простыня теперь изгваздана так, что проще её выкинуть, чем стирать. Тут и там на ней красовались сырые пятна — следы бурной ночи. «Ну и похер», — догнала её вторая мысль. Квартира Геркина, простыня Геркина — пусть разбирается как хочет. Не мои проблемы. Иван лежал на животе, уткнувшись лицом в небольшую подушку. Герку он не видел, но чувствовал спиной его тепло, а кожа на шее покрывалась мурашками от его дыхания. А ещё Герман нашёл его руку и теперь держал её в своей. — Вань, — послышалась тихое. — М? — промычал он. Поворачиваться было лень. В голове шумело после вчерашнего, и в целом ощущения не особо радовали. Однако всё это не помешало ему только что пережить фантастический по своей силе оргазм. Ни с кем не сравнить. Впрочем, с Геркой у него так было почти всегда. Сейчас он с трудом собирал себя в единое целое, и меньше всего хотелось разговоров и выяснения отношений. А к этому шло, судя по всему. Но Герка его удивил. — Спасибо тебе. Я понимаю, что ты сейчас уйдёшь, но всё равно… — Как я здесь оказался? — оборвал его Иван. В самом деле, этот вопрос сейчас интересовал его больше остальных. Обрывочные воспоминания прошлого вечера плыли в голове и никак не желали собираться в стройную картину. Ваньку не тошнило — спасибо качественному алкоголю, но восстановить цепь событий не представлялось возможным. — Ты сам мне позвонил, — удивился Герман. — Я? — в свою очередь удивился Иван. Значит, понял он, Женькины старания по отъёму мобилы пошли прахом. Он всё же пересилил себя и сел. Так соображалось намного легче. — Ну да. Правда, с чужого телефона. — В смысле? Совсем с чужого? — Не совсем, — замялся Герман. — С Женькиного телефона. — Блядь! Точно! Иван схватился за голову. Короткие вспышки в мозгу нехотя стали выстраиваться в шеренгу по порядку номеров. Вот Женька после минутной борьбы всё же отжимает у него телефон, не переставая при этом скалиться в направлении бармена — типа не парьтесь, шутки у нас такие. Вот они накатывают ещё по одной перед уходом. Вот Женька идёт в туалет, не забывая прихватить трофейный мобильник. Молодец, не теряет бдительности. А нет. Не молодец. Свой телефон он доверчиво оставляет на стойке. Пьяный дурак. Вот Ванька — откуда только прыть взялась? — хватает его и быстро листает контакты. Бинго! — И… что я там тебе наплёл? — Да, в общем-то, ничего особенного, — осторожно сказал Герман. — Ты даже название бара не вспомнил, когда я спросил. Я вообще с трудом понял, кто это — ты ж еле языком шевелил. — А потом? — Потом… — Не надо. Я помню. — Ой ли? — усмехнулся Герка. Иван покачал головой. Было странно разговаривать с бывшим так, словно они и не расставались. Он чувствовал, будто до сих пор спит и видит сон, в котором всё хорошо, ну прямо как раньше. И да, он понемногу всё вспомнил. Ну, почти всё. Потом Женька вернулся, обматерил его и отнял мобилу. Ванька не сопротивлялся. Потом… потом раздался звонок. На Женькин аппарат. Теперь-то ему ясно, что звонил Северцев, а тогда у Ваньки не оставалось сил ни говорить, ни слушать. Он опустил голову на стойку бара и… Дальше тёмное пятно. Конец фильма. Нет, сквозь тьму всё же проникали отдельные звуки. Вот Женька рявкает в трубку. Голос злой. Вот постепенно смягчается и говорит уже более-менее нормально. Да уж, Герка умеет убеждать. Манипулятор херов. — Иванча, — донеслось до Ивана точно сквозь вату. От этого короткого слова ему стало тепло и уютно, как раньше. Нырнуть, как обычно, под одеяло — туда, к Северцеву, прижаться всем телом и закрыть глаза… Иван продолжал сидеть на кровати спиной к Герке. На ласковое, домашнее «Иванча» он не ответил. Но Германа это не смутило. Он продолжал говорить уверенно и мягко: — Слушай, я перед тобой так виноват. За это время, что без тебя, я всё вспоминал — веришь, нет? Каждый день вспомнил, что мы были вместе, каждую ночь. И я понял одну вещь. Две вещи. Он сделал паузу, достаточную для того, чтобы Иван не выдержал и обернулся. Герман сидел с потерянным видом, собравшись в комок и прижав колени к груди. Взгляд его был обращён не к Ивану — он упирался в стену, где так и оставались следы от пуль. Теперь они отчасти были закрыты новёхонькой гитарой, которую Ванька купил недавно, но не все. Несколько отверстий зияли чёрными дырами на обоях справа и слева от красавицы. — Какие две вещи? — всё же спросил Ванька. Герман ждал этого вопроса и взглянул на него больными глазами. — Первая — я без тебя не могу. Ну, могу, конечно, но мне плохо так, что пиздец. «Мне тоже, — подумал Ванька. — Так плохо, что выть хочется». Но вслух сказал совсем другое: — А вторая? — Вторая? — Герка усмехнулся. — Вторую трудно было осознать. И ещё труднее принять. Но я справился. Я козёл. «Да ну?» — восхитился Иван про себя. Но вслух тактично промолчал. Даже не усмехнулся. — Я не знаю что мне делать, — растерянно продолжал Герка, рассматривая свои руки. — Точнее, что мне сделать. Ну, чтобы ты остался. Чтобы всё было как раньше. То есть, тьфу. Не как раньше. То есть, как раньше, но по-другому. Он запутался и замолчал. Повисла тягостная пауза. Иван и не думал ему помогать. Раньше помог бы. Подполз бы, поцеловал. Не загоняйся, мол, я всё понял. Но сейчас просто смотрел и ждал. Он и сам не понимал чего. В голове по-прежнему шумело, и, дьявол, по-прежнему хотелось плюнуть на всё и нырнуть-таки назад под тёплое одеяло, уютно прижаться к Северцеву. «Забей, всё путём». Наконец Герка отмер. — Вань. Я люблю тебя. Прости меня, я виноват. Останься, пожалуйста. И… прости. За всё. За то, что козёл. За то, что ебался направо и налево. А ты такой… ну, чистый. Ванька горько усмехнулся. — Гер. Тебе незачем просить прощения. — В каком смысле? Почему незачем? Иван вздохнул. — Ну… знаешь, есть один старый анекдот. Старый, но дико смешной. — Расскажи, вместе поржём, — напряжённо сказал Герка. — Короче, чувак опаздывает на автобус. Бежит — лужи не лужи. Автобус — вон он, скоро тронется. На пути бабка с авоськами. Он эту бабку локтем в сторону отпихнул, ну случайно, и рванул к остановке. Но автобус его не дождался. Уехал. Тут и бабка подходит со своими авоськами. Ему пипец как неудобно стало. Он поворачивается и говорит: «Бабушка, я вас тут нечаянно толкнул, извините, пожалуйста». А бабка ему отвечает: «Ничо-ничо, милай, не извиняйся, я тебе уже на спину плюнула». Никто не засмеялся. Молчание стало уже реально резать слух и даже дыхание казалось спасательным кругом, за который можно уцепиться, чтобы не тонуть в этой напряжённой, звенящей тишине. — Это… то, о чём я думаю? — наконец тихо пробормотал Герка. Иван не ответил. — Это… Но ведь Женька сказал, что вы… вообще нет. Типа друзья? Соврал? Иван покачал головой. Нет. Не соврал. А вслух прибавил: — При чём тут Женька? — А. Ещё минуту безмолвия он не выдержал. До этого он на Северцева не смотрел — отвернувшись такие вещи всегда легче говорить, чем в глаза, — но тут не утерпел. Взглянул. Герка откинулся назад и сидел зажмурившись. Наконец он разлепил пересохшие губы и произнёс: — Чёрт, не знал, что это так больно. «А ты как думал?» — чуть было не вырвалось у Ивана. Вместо этого он встал и принялся натягивать на себя одежду. Правда, её пришлось ещё поискать. Трусы — под кроватью, джинсы — на полу. Майка и джемпер вообще отчего-то обнаружились на кухне. Носки, по своему обыкновению, и вовсе коварно исчезли. Точнее, один из них валялся в обнимку с трусами, второй испарился как и не было его. Поразмыслив, Ванька решил обойтись без них. Он пошлёпал босыми ногами к двери, но вынужден был остановиться. — Постой, Вань. Герман вскочил с кровати и, как был абсолютно голый, подошёл к нему вплотную. Взял почему-то за оба уха, притянул голову к себе, прижался лбом ко лбу. Иван прикрыл глаза. — Останься, прошу. Мы вроде как в расчёте, но ты же не станешь говорить, что тебе на меня всё равно? Ты же не просто так позвонил? Что у трезвого на уме, да? Тебя ведь тянет ко мне, так? Отрицать было глупо. Ванька сглотнул комок, который уже минут пять как мешал ему разговаривать. — Так. — Давай всё забудем. Начнём сначала. Чтобы никакой левоты, только ты и я. Слышишь? — Ты и я, — хриплым эхом отозвался Ванька. Глаза открывать он не рискнул. Глупо открывать глаза, если там полно воды… а ну как покатятся по щекам? — Теперь всё будет иначе, Вань. Веришь? «Куда же я денусь», — подумал Иван.