Recambio. Обратный счёт. Книга вторая

Ник, уже немного наученный этим бредовым диалогом, инициатором которого, между прочим, он сам и являлся, принялся лихорадочно соображать. Его очередь. Очередной вопрос. Ох, как бы не хотелось его проебать. Происходящее стало напоминать ему игру в шахматы, к тому же не возню первогодок «е2-е4», а сражение гроссмейстеров — когда приходится просчитывать противника на несколько ходов вперёд. И Женька, как ни прискорбно осознавать, на этом поле пока его переигрывал. Хреновый из Ника оказался гроссмейстер… Он хотел бы узнать — а любил ли Женька когда-нибудь? По настоящему? Однако этот простой вопрос, заданный вот так — в лоб, во-первых, смахивал на модную нынче пассивную агрессию, а во-вторых… ну, допустим, тот ответит коротким «да». Такой ход не противоречит правилам. И что дальше? Задавать потом второй уточняющий и жалкий по своей сути вопрос — а кого? Типа Ник заинтересован в ответе? Нет, так не пойдёт. А если ещё и учесть то самое нечаянное «люблю», что сорвалось с его губ не так давно, то унижение пришлось бы черпать горстями и пить захлёбываясь. Однако спросить хотелось. Слова эти так и вертелись на языке. А Женька тем временем ждал, уже явно раздражаясь. Но Ник-то понимал, что тот просто-напросто нервничает: успел его изучить достаточно для того, чтобы чувствовать такие вещи с закрытыми глазами. — Скажи… — наконец решился он. Женька напрягся. — Кого ты в своей жизни любил? Ник намеренно сделал акцент на «кого», с тем чтобы увильнуть не было возможности. Ну и по итогу это не прозвучало так уж заинтересованно. Женька ненадолго завис, потом облизал губы и уставился пустым взглядом в стену. Ник успел пожалеть о том, что спросил. И уже открыл рот, чтобы сказать: «Я передумал, не отвечай», как вдруг Женька отмер, протянул руку и налил себе Хеннесси до краёв. Налил и тут же поднёс к губам. Но так и не выпил. Медленно поставил рюмку на столик и не сразу начал говорить, причём с первых его слов Ника охватило такое чувство, какое бывает, когда с размаху рухнешь в ледяную воду. — Маму любил. Очень. Она умерла, когда мне было семь. — Хватит! — вырвалось у Ника. Воспоминания о его собственной маме тут же обожгли его вслед за ледяной волной. — Ответ засчитывается. — Оскара любил. Сильно. Сколько себя помню, — безжалостно продолжил Женька, проигнорировавший его восклицание, словно и не слышал. Ник подавленно молчал. Остановить Женьку представлялось совершенно невозможным, но и слушать всё это становилось невыносимо. И уши не зажать, и из комнаты не выйти… — Деда своего почти не помню. Мне всего года три было, когда его не стало, он был старым, мама и Оскар его поздние дети. Но я его любил, ведь малыши всех своих любят. Помню, как он сидел за роялем, сажал меня на колени, а я по клавишам лупил со всей дури, мне нравилось, а он смеялся. Мама вспоминала, что говорил: мол, великий пианист растёт. Женька смотрел не на Ника, а куда-то в стену, и слабо улыбался. — Эльзу люблю, хотя она овца ещё та. Ну и Альбинку, конечно, — её нельзя не любить. Женька замолк. Ник тоже сидел не шевелясь. Блин, это оказалось больно. Он так остро ощутил своё одиночество и лишность здесь, среди всех этих призраков и живых. Он даже глаза прикрыл, глотая комки в горле один за другим. И совсем упустил момент, когда Женька на карачках подполз к нему — только горячее дыхание обожгло щеку. — И тебя я тоже люблю, дурак. Последовавший за этим неловкий поцелуй в скулу — так, касание — заставил его губы против воли расплыться в улыбке. Да что там! Он и сам растаял, словно конфета, забытая на летнем подоконнике. — Правда? — Хей. Это уже второй вопрос! В очередь! Сейчас моя! Женька, ухмыляясь, на четвереньках отправился на своё поле. — Ладно. Задавай, — чуть разочарованно протянул Ник. Женька, как всегда, в своём репертуаре — подразнил и свалил. Это вызывало лёгкую досаду, однако и сладкая истома, разлившаяся в груди после его поцелуя, тоже никуда не делась. — Сколько парней у тебя было? Кроме меня? Да, Женька умел бить в точку. И не забыл предыдущего промаха, когда Ник ушёл от ответа. Глупо тогда вышло, ага. Выпить шот — всё равно что ответить «да» на вопрос о парнях. Ну вот теперь расплачивайся, идиот. Этот внезапный вопрос подействовал на Ника не хуже удара под дых. — Один. — И где он сейчас? — быстро сказал Женька, глядя не отрываясь — зрачки в зрачки. — В очередь. Сейчас мой вопрос, — так же резко отреагировал Ник. — Хорошо. Женька расслабился, отвёл глаза и принялся шарить по карманам, как он обычно делал, когда искал сигареты. — Сколько парней у тебя было? Кроме меня? Ник спецом отзеркалил его вопрос, не изменив в нём ни единого слова. Женька… растерялся? Во всяком случае, незажжённая сигарета, которую он успел к этому моменту сунуть в рот, выпала и оказалась у него на коленях. Он поколебался, затем молча протянул руку, взял полную рюмку, которая успела уже заскучать на столике, и залпом выпил. Ник раздул ноздри. Ему захотелось было бросить что-нибудь едкое, что-то типа «Калькулятор принести?» или, к примеру, «Пальцев не хватает? Возьми мои». Однако слова застряли у него в горле, запершили горечью. — Доволен? — зло бросил Женька. Он нашарил-таки сигарету и, пощёлкав зажигалкой, с третьего раза закурил. — Нет, — коротко сказал Ник. И тут же спохватился. — Это ответ. Теперь моя очередь. Полюбоваться на то, как вытянулось Женькино лицо, было бесценно. Да, друг, здесь не только ты умеешь играть в подкидного! Точнее, в переводного. Женька с трудом поднялся — видно, ноги затекли — и всё же, прихрамывая, доковылял до окна и докурил свою сигарету, выпуская дым в приоткрытое окно. И лишь затем, придушив окурок в треснутом блюдце, обернулся. — Ну? Чего тормозим? Вопросы кончились? Или фантазия сдохла? — Скажи, — Ник помедлил, думая, как бы получше построить фразу. — Сколько вещей у тебя успел спиздить твой… этот… Имя он не назвал — и так было понятно, о ком идёт речь. Женька мгновенно растерял всю свою борзость и даже, казалось, сник. Покрутил в пальцах вторую сигарету, затем передумал, положил её на подоконник, потом пожал плечами и покосился было на коньяк. Ник покачал головой — не выйдет, мол. Использовал ты в прошлый раз свой шот. Отвечай. — Ну… я так-то не считал, — вяло попытался отбиться тот. — Это не ответ. Хотя бы приблизительно. Одну? Две? Пару сотен? Тысячу? Женька завис, загибая пальцы и беззвучно шевеля губами, а Ник, в свою очередь, залип на его губы. Внезапно ему остро захотелось плюнуть на всё и прижать своего парня к стене, приникнуть к этим губам: сначала слегка куснуть в отместку за всё хорошее и затем проникнуть языком в его рот, да и вообще навести там порядок. В последнее время Женька подсел на японские сигареты с минимумом никотина, и аромат сухих цветов и ментола перебивал обычные неприятные запахи табака, так что целоваться с ним стало не только дико возбуждающе и полезно, но и в принципе приятно. Однако — прочь эти мысли из головы. Игра ещё не закончена. — Десятка два или три, — неуверенно подвёл итог своим вычислениям Женька. — Охуеть! И ты это терпишь? — взвился Ник. Он не представлял ранее размаха этого воровства, не задумывался, да и не было времени задуматься над тем, о чём узнал вот только как пару часов назад. И сейчас не выдержал. Два-три десятка! А если читать между строк, то и четыре — тоже вполне себе! Ведь это не спички тырить! В каждую ноту, в каждую вещь Женька всю свою душу вкладывает! Он сам видел, как тот творит — без продыху, порой пять-шесть часов подряд, и всё ради одной страницы нот, а иногда и вовсе ради одного-единственного пассажа! В такие минуты и часы Женька даже курить забывает, не то что есть или пить! — Не твоё дело, — резко ответил Покровский. И растерялся. — Блядь, я ж на два вопроса подряд ответил. Теперь за тобой долг. Тоже давай два. — Ничего подобного. Твой косяк — ты и разгребай, и никто ничего тебе не должен. — Ах ты… — Женька не выдержал и рассмеялся. — Мстительный говнюк. — Просто я быстро учусь, — лучезарно улыбнулся в ответ Ник, борясь с горечью внутри. — Ну-ну. Лады. Тогда… Чем занимался эти два года, что мы не виделись? — Болел, — коротко ответил Ник. — Неполный ответ. — Пытался жить. Поступил в универ, ну это ты знаешь. Учился. Работал у отца в фирме. Ничего особенного. Но в основном болел. Ник не торопился углубляться в эту тему. Незачем Женьке знать, сколько психиатров разбогатели на отцовских деньгах и сколько аптек сделали прибыль на препаратах. Тем более что — о чём вообще разговор, если учитывать тот факт, что почти все эти таблетки нашли последний приют на дне унитаза и потом отправились в канализацию. Зато сейчас, наверное, тот унитаз в отцовской квартире представляет собой эталон психического здоровья, и депрессия ему точно не грозит в ближайшие лет сто или даже двести, учитывая то количество антидепрессантов, которое было им сожрано. — Теперь я. Моя очередь. — Давай. — Женька зажмурился и зевнул. Эх, рано ты расслабился, красавчик. Ник собрал себя в кулак, прежде чем задать следующий вопрос, и с минуту сомневался — стоит ли его задавать вообще. Женька положил конец его колебаниям. — Ну чего ты булки мнёшь, давай скорее, а то я усну уже! — Я разговаривал с Оскаром, — начал Ник. Женька замер. — И-и? — напряжённо протянул он. Ох как Нику не хотелось говорить дальше. Но не останавливаться же на полдороге? Он мог бы, конечно, свернуть на дублёр или даже вообще на грунтовку — сказать что-то нейтральное, вроде того, что сказал ему сегодня Оскар: квартира, мол, моя, в смысле Оскара, и всё, что внутри — тоже моё, ну и всё такое — и посмотреть на Женькину реакцию. Мог бы, но… не смог. На самом деле он и вправду был, что это называется, заинтересован в ответе. Ну и, если откровенно, Женька по-любому почувствовал бы фальшь. Понял бы, что в последний момент Ник спрыгнул с темы. Женька — он такой, с ним эти номера не прокатят. Поэтому Ник, уже ощущая какую-то неясную обречённость в душе, вынужден был продолжать. — И он, кроме других всяких вещей, рассказал, что это ты его… блин. — Дальше. — Короче, сам залез к нему в койку. Против его воли. Он типа не виноват. Это так? Женька буквально пригвоздил его своим взглядом, Ник физически не мог пошевелиться, чувствуя себя беспомощным мотыльком, которого проткнули раскалённой иглой. Он и сам не понимал сейчас, хочет ли он вообще услышать ответ на свой вопрос. Спустя несколько десятков секунд, которые показались ему бесконечными, Покровский протянул руку, взял бутыль и, не заморачиваясь условностями, присосался к гладкому горлышку, сделав несколько крупных глотков. Ник завороженно наблюдал, как судорожно гуляет вверх-вниз его аккуратный кадык. Казалось, если приглядеться, можно увидеть, как дорогая янтарная жидкость, переливаясь, струится под Женькиной сливочного цвета кожей. Потом Женька оттёр губы тыльной стороной ладони и встал. — Поздно уже. Да и вопросы у меня закончились, — ровно произнёс он. И пошатываясь побрёл к двери, всем видом показывая, что на любые возражения ему плевать. — Прости, — нечаянно вырвалось у Никиты. На самом деле, никакой вины за собой он не чувствовал, одну лишь усталость. Но слово это — «прости» — получилось помимо воли. — За что? — искренне удивился Женька. Он обернулся и теперь разглядывал Ника с холодным интересом. Поскольку тот не ответил, Женька продолжил, уже немного заплетаясь. Залпом выпитые полстакана коньяка, помноженные на недавнее шампанское, подействовали на него катастрофически быстро. Однако мысли свои он излагал довольно чётко. — Ты был в своём праве задать вопрос — я был в своём праве на него не отвечать. Всё путём. Проехали-забыли. — Дурацкая была идея с игрой, — озвучил Ник то знание, что поселилось в нём почти с самого начала этой затеи. — Нормальная была идея. Мне почти понравилось. Хотя… на некоторые свои вопросы я бы не хотел услышать ответы. «Я тоже», — подумал Ник. Но вслух сказал совсем другое. — Зачем задавал тогда? — Не мог не задать. «Я тоже…»