***
Жарко. Саша Васильев жадно пьёт воду из бутылки, держа ту в дрожащих руках. Те трясутся не из-за того, что молодой человек пьян или находится под действием наркотических веществ. Нет, Саша Васильев как раз против всего, что портит организм и старается держать себя в форме. И трясётся сейчас Саша Васильев, потому что пахал на тренировке, как непонятно кто. Тело устало, мышцы ломит, а ноги отказываются шевелиться. По ощущениям, их вообще отрезали. — Мне оставь, — слышится усталый голос другого молодого человека, Егора Бортника, которого все зовут Лёвой. Саша поворачивает голову в сторону нарушителя спокойствия и невольно улыбается. Лёва сейчас как никогда хорош. Саша открыто, без тени стыда рассматривает чужое лицо. Такое уставшее и расслабленное сейчас. Взгляд останавливается на губах, которые Лёва то и дело облизывает. Наблюдения мысленно возвращают Сашу в прошлое, в то время, когда он только-только пришёл в клуб. Тогда футбол был не более, чем попыткой сбежать от реальности, отвлечься от плохих отношений с родителями и забыть о чёртовом пианино. Саша не возлагал на спорт каких-либо надежд, думал, что смена рода деятельности хоть немного поможет наладить творящийся в жизни ужас. А любовь к футболу пришла на первой же тренировке, но не благодаря стараниям тренера, а благодаря одному полузащитнику. Им и был Егор Бортник. Он своей страстью заразил Сашу, заставил полюбить спорт и стремиться достичь вершины, бороться за победу до последнего. — Саша! — Лёва трясёт товарища за плечо, вынуждая покинуть омут мыслей и вернуться к реальности. Саша растерянно хлопает глазами, а после неловко улыбается. Он снова смотрит на Лёву и едва сдерживается от того, чтобы крепко обнять и взъерошить и без того растрёпанные волосы. — Прости, прости, я опять задумался… — Саша теребит в руках бутылку, от чего слышится тихое бульканье. — Не извиняйся, — отмахивается Лёва и протягивает руку в немом намёке на то, что нужно отдать бутылку. Последняя, действительно, скоро оказывается у Лёвы. Тот быстро-быстро откручивает крышку и допивает остатки за несколько глотков. Саша снова пялится на товарища и глупо так улыбается. Он, Васильев, не может скрыть того восхищения, которое испытывает по отношению к Лёве. — А свою бутылку ты куда дел? — Из какой-то вредности и желания завести разговор спрашивает Саша. — А с каких это пор мы делим вещи на «твоё» и «моё»? — Нагло улыбается Лёва и отдаёт Саше пустую бутылку. Васильев не отвечает и только пожимает плечами, забирая пустой сосуд. Саша всегда теряется, когда Лёва задаёт ему подобные вопросы. Нормально сформулировать ответы выходит только спустя минут пять. За это время Лёва успевает молча посмеяться и хитро так прищуриться. — Ни с каких? — Пожимает плечами Саша, провожая взглядом уходящих в раздевалку сокомандников — Правильно, — довольно отвечает Лёва и накидывает руку на чужое плечо. — Так что не надо спрашивать, где моя вода. Тем более, что ты сам её выпил ещё полчаса назад. И я почему-то не возмущался. Саша невинно улыбается и пожимает плечами. На самом деле, он действительно не замечает те моменты, когда берёт не свои, а Лёвины вещи. С ним Васильеву по-настоящему комфортно и хорошо, как ни с одним человеком. Саше хочется верить и раскрывать какие-то мелкие и большие секреты только Лёве, а не родителям. Те не вызывают ровным счётом никаких положительных эмоций, кроме раздражения, тоски и страха. Последний с большим трудом удаётся сдерживать. Порой Саше очень хотелось зацепиться за Лëвкину ногу и уйти домой к нему, жить там же. После каждого раза, как они прощались около стадиона, Саша из весёлого мальчишки превращался в убитого морально парня. Домой он не хотел от слова совсем. Ему там нечего делать. Если мама ещё была к нему более благосклонна, давала ему хоть чуть-чуть тепла и сглаживала, то отец… Отец заставлял заниматься музыкой. Музыка была ему не так противна, если бы отец не записал его на проклятое пианино. Из-за этого Сашу воротит от классики. Но ад будет не дома, а завтра, в музыкальном училище. Вспомнив о занятиях, парень взглянул на руки: пальцы были покрыты красными ссадинами и шрамами. Его преподавательница, Изольда Григорьевна, была парнишку по рукам стальной линейкой за ошибки. Ошибок становилось больше — руки болели всё сильнее. И жизнь была у Саши лишь ночью, когда он мог читать в своей комнате, или попросту плакать. И на футболе. Лёва укладывает голову на плечо Саши, и тот совершенно не возражает. Он с нежностью смотрит на спутника. Он был Игорем в паспортном столе, где что-то напутали и вписали не то имя, Егором — для родителей, скупых на проявление заботы и любви, Лёвой — для друзей и сокомандников, даже не знающих о настоящем имени. Но в объятиях Саши оставался Лёвкой, жаждущим внимания к себе. «Лёвка» — всего пять букв, но как много они значат для Саши. Он любит произносить это короткое слово и чувствовать, как язык сперва отталкивается от верхнего ряда зубов, потом от нижнего и снова от верхнего. Весь этот путь проделывается только ради того, чтобы позвать самого дорого для Саши человека, такого близкого и тёплого. Если Сашу внимание родителей душит, не даёт нормально жить и спокойно дышать, то у Лёвы противоположная ситуация. Он может не отпрашиваться у родителей, когда хочет куда-нибудь пойти, ему незачем бояться криков за сигареты, найденные в карманах. Лёва может творить буквально всё, чего пожелает. Только это не из-за того, что родители невероятно понимающие и принимающие, нет, они просто безразличные. Бортники просто руководствуются одним «правилом»: «Мы обеспечиваем тебя деньгами, а дальше ты сам справишься». И Лёва справлялся, он ещё в первом классе научился самостоятельно разбираться с непонятными заданиями и разогревать макароны. Можно сказать, что самостоятельность — очередное имя Лёвы. — Может, пойдём собираться? — Спрашивает Саша приобнимая Лёву одной рукой за худые плечи. — А может, лучше ещё немного посидим? — Лёва скорее утверждает, чем задаёт вопрос, и Саша просто соглашается. Он сам не горит особым желанием покидать стадион: здесь слишком хорошо. Конечно, рядом же Лёва, а за пределами футбольного клуба — нет. Саша с удовольствием бы остался ночевать здесь, но, к сожаление, подобное невозможно. Остаётся только мечтать и грустно улыбаться. Головой Саша понимает — за задержку родители обязательно наругают. Они же ждут и не терпят задержек. Однако Саша всё равно продолжает оттягивать момент, когда нужно будет идти в раздевалку, а после на остановку, а оттуда и вовсе домой. В квартире, вроде бы родной, буквально всё душит. Саша чувствует себя так, словно его держат в эдакой клетке, где, вроде, есть всё для счастья и комфорта, но отсутствует нечто особенно важное — свобода, такая манящая и недосягаемая. Лёва гладит Сашу по мокрым волосам. В голове первого нет никаких хороших мыслей о квартире. Там никто не ждёт, никто не станет спрашивать о том, как прошла тренировка. А всё из-за того, что в семье Бортников есть одна особенность — быть примером идеальной семьи только при посторонних, а в остальное время — игнорировать друг друга. Некоторые подростки считают подобное настоящим подарком. Однако Лёве иногда хочется выть в голос от осознания своей ненужности. Он, Лёва, перепробовал буквально всё, лишь бы привлечь внимание родителей. Только их не смогло впечатлить буквально ничего: ни идеальная учёба, ни тонна двоек, ни драки в школе, ни победы на олимпиадах, ни успехи в спорте. Последний во многом восполняет его потребность быть любимым и слышать восхищение в свой адрес. Наверное, именно поэтому Лёва так сильно полюбил футбол и не бросил его спустя несколько месяцев. — Может, пойдёшь сейчас ко мне? Посидим, отдохнём… — Лёва искренне надеется, что его предложение примут. Лёве по-настоящему необходим хоть кто-то, кто будет уделять внимание в «родной» квартире, такой холодной и большой. Там легко сойти с ума в одиночестве среди красивых картин и всяких салфеточек, создающих лишь холодную красоту, но никак не уют. Его приносит только Саша, такой живой и искренний. Он не врёт об эмоциях и всегда говорит, когда ему хорошо, когда он обиделся, когда зол, а когда хочет простых объятий и того, чтобы его выслушали. — Лёвка, ну ты же сам знаешь, что я не смогу, — виновато произносит Саша и немного отстраняется. — Родители же мне такой скандалище устроят, если я пропущу пианино… Мы можем встретиться чуть позже. Саша, действительно, выглядит виноватым. Он, словно человека убил и котят на мыло пустил, а не просто отказал в встрече. Конечно, у Саши есть полное право не приходить и оставаться дома, и Лёва не должен обижаться. Однако неприятное чувство всё равно селится в сердце и сжимает его в капкане боли. Конечно, без Саши Лёву будет ждать либо одиночество в квартире, либо толпа «друзей» на улице. Ни с кем у Лёвы не выходит нормально сблизиться. Во многом виноват характер и постоянное желание быть в центре внимание. Подобное мог обеспечить исключительно один человек — Саша Васильев. У того, к сожалению, постоянно были какие-то дела. — А когда там у тебя нет пианино? Прости, я не могу выучить твой график, — Лёва неловко улыбается. Он не говорит, что не изучает расписание не из-за отсутствия времени, а из-за банальной ревности. В голове бьётся ревность, вопящая, что у Саши есть кто-то намного важнее Лёвы. Последний искренне ненавидит себя за такие мысли. Саша же не даёт для них повода, это породила неуверенность Бортника. Но их идиллию нарушает тренер, который просит их покинуть стадион. Парни переглядываются и, схватив сумки, поспешно покинули место тренировки. Саша неожиданно начал: — Я буду свободен послезавтра, — ответил он на ранее заданный вопрос. — Если отец ещё что-нибудь не придумает. Парню хотелось бы провести время с Лёвкой, ему нравилось сидеть у него и чувствовать себя свободным, любимым хоть кем-то на этом чёртвом свете. Но его график, созданный отцом, не по Сашиной воле, был сильно забит музыкалкой и учёбой. И Васильев определенно знал значение поговорки «Хорошего понемногу», ведь вырваться из этой пучины ненужных ему дел он мог редко и не на долго. Когда они простились, Саша пару раз оглянулся: Вдруг сейчас всё изменится и Лёва обернётся, и несмотря ни на что потребует его пойти с ним. Но фигура медленно удалялась в противоположную сторону, с каждым шагом убивая надежду. Счастье испарилось, остался неприятный осадок. И теперь остаётся лишь сесть на троллейбус и добраться до дома, где его ждут нотации отца о том, что он не успеет на занятия в муз.училище и опозорит его в глазах преподавателя. Лёва идёт вперёд и не оборачивается, не пытается переубедить Сашу, предложить тому «сбежать». Это раньше Лёва отчаянно и упорно старался «испортить» Сашу прогулами. Тот слишком-слишком правильный и послушный. Это Лёву одновременно и восхищало и отвращало. Где-то в глубине души хочется, чтобы Саша стал другим: более дерзким, самоуверенным и наглым. Тогда бы с Сашей удавалось прогуливать его музыкалку, бегать по городу и курить где-то за гаражами дешёвые сигареты. Только Саша никогда и ни за что на подобное не согласится. Вскоре юноши по уши погружаются в какие-то свои дела. Однако молодых людей всё равно продолжает кое-что связывать — жажда быть друг с другом где-то далеко, где никто никогда не сможет найти.***
Саше каким-то чудом удаётся выкроить время на поход в гости к Лёве. Тот встречает чаем (от алкоголя Саша сразу отказался) и каким-то печеньем. Саша пьёт горячую жидкость, рассказывает Лёве про прошедшие занятия и наблюдает за тем, как последний курит. Он делает это вопреки запретам тренера, говорящего, что сигареты убивают. Лёве, судя по его расслабленному виду, плевать на возможные последствия. Он просто наслаждается процессом курения, а Саша — видом Лёвы, балующегося дорогими сигаретами, украденными у Михаила Бортника. — Разве не знаешь, что твои лёгкие помрут от курева? Нам же нужен хороший полузащитник, — непонятно зачем говорит Саша. Он просто любит иногда докапываться до Лёвы и до его вредных привычек. — Я буду тебе нужен, даже если начну колоть героин, — отмахивается Лёва, знающий, насколько сильно Саша его любит.***