***
Холодно. Саша не может объяснить, почему именно его тошнит от долгого пребывания в доме Лёвы. Возможно, в подобных чувствах виновата сама атмосфера, царящая в квартире. Ту нельзя назвать бедной, грязной или просто убогой. Наоборот, здесь красиво. Квартира обставлена дорогими аксессуарами, на стенах висят картины художников, известных в узких кругах, а полы начищены до блеска. Правда, в этой квартире всё равно что-то не так. Вот сперва этого не чувствуешь, спокойно ходишь по комнатам и наслаждаешься презентабельным видом. Однако уже через пару часов становится ясно: в доме преступно холодно. Причём не в какой-то одной комнате, а во всей квартире. Тут банально невозможно ходить в шортах и без футболки и не продрогнуть без костей. Раньше Саша думал, что дело в плохо работающих батареях, а потом оказалось — прекрасно они работают. Дело тут в совершенно другом, в чём-то неосязаемом, плохо различимом с первого взгляда. Сейчас Саша только-только подходит к подъезду Лёвы, но уже заранее становится некомфортно. В квартиру Бортников не хочется лишний раз даже просто заглядывать, пусть там и есть Лёва. Он, конечно, является самым любимым человеком для Саши, но всему есть предел. Вот и в случае с Лёвой таковым пределом становится безумно холодная квартира. Она давит и не вызывает ничего, кроме бесконечного желания сбежать прочь на улицу, где даже зимой более тепло. В какой-то момент ноги сами собой останавливаются и отказываются идти дальше. Саша поджимает губы и смотрит на зелёные железные двери подъезда. Они одновременно и манят к себе и вызывают бесконечную дрожь по всему телу. С одной стороны, подъезд «открывает» путь к Лёве, к его тёплым объятиям, бархатному голосу, светлым хитрым глазам, в которые хочется смотреть вечно. С другой, в квартире поджидает противный холод, проникающий в каждую клеточку тела. Слишком уж противоречивые желания мешаются друг с другом. Ради любви, вроде как, необходимо идти на жертвы. Но почему же это так сложно? Саша сам не может объяснить, почему разводит настолько большую драму из-за какой-то мелочи. Просто ему, Саше, неприятно ощущать контраст между своей квартирой и бортниковой. В первой нельзя свободно выдохнуть, всё душит, сковывает и не даёт остаться наедине на слишком долгий срок. А вот в квартире Бортников всё совершенно иначе: у них свободно, никто никого не контролирует, но холод продолжает преследовать. Он кусает за пятки, душит и доводит до безумия. Холода Саша опасается и старается сторониться, но всё же в квартире Бортников есть кое-что тёплое, нет, по-настоящему горячее, в некотором роде даже обжигающее. Это «кое-что» хочется постоянно трогать, несмотря на температуру, целовать и целовать губы и прижимать к себе, загребая в самые крепкие объятия. Как же сильно «горячий» Лёва контрастирует с холодной квартирой. Это одновременно и пугает, и завораживает до чёртиков, из-за чего Саша продолжает приходить сюда. Он всё же подходит к двери подъезда и начинает искать в карманах ключи. Их отдал Лёва спустя два месяца отношений, сказав: «Ты уже тут как родной. Приходи, заходи смело. Мои родители против не будут: им всё равно, кого я привожу в дом, если это не наркоманы. А ты так душнишь на эту тему, что наркоманом тебя язык не повернётся назвать. Так что расслабься и не нервничай». Саша заходит в подъезд и медленно плетётся в сторону лифта. С каждым шагом мысль, что нужно было встречаться где-то в другом месте, становится всё настойчивее и настойчивее, аж тошно. Только вот негде встречаться, кроме двух квартир. Только там можно скинуть прикрытие лучших друзей и просто не переживать за сохранность своих шкур. На улице, в столовках и в футбольном клубе необходимо притворяться, следить за словами и не позволять слишком часто касаться друг друга. Это утомляет и мучает, чертовски сильно мучает. Двери лифта открываются. Он встречает противным запахом, из-за которого Саша невольно морщится. Он заходит внутрь и нажимает кнопку пятого этажа. Именно там располагается квартира Лёвы. Только ради него, его губ, голоса, смеха и прикосновений Саша согласен терпеть дискомфорт. Нога отстукивает какой-то непонятный ритм, а сам Саша думает что нужно было назначать встречу в своей квартире. Однако даже там невозможно расслабиться в полной мере: родители постоянно заглядывают в комнату, а когда их нет, всё равно остаётся высокая вероятность того, что они вернуться в любую минуту и застанут не самую «традиционную» картину. В этом плане с квартирой Бортников всё намного-намного проще: родителей Лёвы почти никогда не бывают дома, а если они и есть, то сидят в своих кабинетах и не подают признаков жизни. В руках вертятся ключи, а в голове слишком много мыслей. Они оставляют за собой странный непонятный осадок на душе. Саша морщится. Хмурит брови и всё пытается понять, почему ему так плохо в квартире Бортников. Там же так красиво, да и запах царит приятный — что-то цитрусовое. Однако всё равно что-то не так, и на это невозможно не обращать внимания. Наконец, лифт приезжает на нужный этаж и открывает двери. Саша трясёт головой. Выходит и направляется прямо к заветной двери, чьи ручка блестит, будто ей почти никогда не пользуются. Наверное, так оно и есть, если учитывать, как часто родители Лёвы отсутствуют дома. Да и сам Лёва почти всё время проводит либо в футбольном клубе, либо на улице, либо у Саши. Тут банально некому трогать ручку, а ей не из-за чего ржаветь и терять яркость краски. Эта несчастная ручка стерильно чистая, прямо как и вся квартира Бортников. Кажется, будто владельцы дома ставят перед собой не создание «тёплого и уютного» места, а просто красивую картинку, которой можно будет потом похвастаться перед «стерильными» знакомыми. Саша стучит по двери и тяжело вздыхает. Он искренне надеется, что Лёва поможет хоть немного отвлечься от холодной гнетущей атмосферы и погрузиться в нечто тёплое и приятное. По крайней мере, так происходило во все прошлые разы. Когда Саша приходил сюда. — Кого там сюда принесло? — Слышится ленивый тягучий бархатный голос Лёвы. — Свои или чужие? — Свои, свои, открывай давай, Лёвка! — Отвечает Саша, из-за всех сил стараясь отвлечься от неприятных размышлений. Бормотание, звук открывающийся двери, и Саша видит перед собой такого домашнего Лёву, каким тот бывает только рядом с ним, Сашей. Лишь один он видит «одного из лучших полузащитников команды» в растянутой одежде, со взъерошенными волосами и лёгкой ленивой улыбкой. — Разувайся, а то я эти полы три часа драил, — говорит Лёва вместо приветствий. — И топай давай в мою комнату. В ответ Саша кивает и снимает обувь. Холод пока не чувствуется, и удаётся спокойно вздохнуть. Однако всё равно нечто неприятное витает в воздухе и давит на виски. Саша рассеянно оглядывается по сторонам в поисках источника, но ничего такого не замечает. Это неудивительно, но всё равно расстраивает: пропадает шанс избавиться от того, что источает давление. Обувь в доме Бортников стоит строго по одной линии, из-за чего создаётся приятный внешний вид. Саша почему-то старается соответствовать и тоже ровно расставляет свои кроссовки по одной линии. Этого делать не обязательно: Лёва говорит, что правило по расстановке касается только домашних. Саша же просто хочет почувствовать себя частью семьи Лёвы. — Пошли уже, а то я со скуки помру, — не терпеливо произносит Лёва. — Тебя скоро домой позовут, я не хочу тратить время зря. На губах Саши скользит улыбка. Он нужен кому-то не из-за музыкальных достижений, не из-за оценок и не из-за какой-нибудь школьной олимпиады. Лёве на всё это чихать с высокой колокольни. Он не понимает, какой смысл зубрить одни и те же произведения, когда можно играть что-то разное. Лёва считает — глупо гнаться за оценками, ведь они никогда не выставляются объективно. Он терпеть не может школьные олимпиады, ведь они «пустая трата времени и нервов». Саша нужен этому человеку из-за чувства привязанности и любви, первой и настоящей. — Подожди, подожди, я обувь хочу аккуратно поставить, — Саша смотрит на Лёву с лёгкой улыбкой на губах. Лёва цокает и уходит в свою комнату, ожидая парня там и чтобы не видеть этого «зрелища». Саша, довольно улыбающийся своим ровно выставленным кроссовкам, посмотрел в сторону открытой двери и поспешил к тому, ради которого он здесь. Но войдя внутрь небольшой части квартиры, улыбка исчезает с лица. Видно, что Бортнику совсем невесело, он раздражён и сжимает в руках блокнот, где размашистыми линиями что-то вырисовывается. Всё его внимание на этих штрихах, хотя когда Васильев только зашёл, Лёва хотел уделить время ему. Саша решился сесть на край кровати возлюбленного, но даже это никак не привлекло интереса к присутствию парня в спальне. Парень устало вздыхает и, как обычно, начинает осматривать комнату. Он так делает, чтобы найти что-то новое, за что можно зацепиться и начать диалог. На стенах, на столе, кажется, ничего не изменилось. Всё те же плакаты, всё то же рисунки и тот же «творческий бардак» на рабочем месте. Но Сашин взгляд падает на один портрет, прикреплённый к стенке, которого он ранее не видел. — Прости, а кто это? Раньше не видел этого рисунка... — Он указывает рукой на объект, что его заинтересовал. — М? — Лёва переводит взгляд с Саши на бумагу, о которой тот говорит, — а, ты про это. Да как обычно, в метро ехал и заметил. Для этого художника действительно было обычно начать рисовать кого-то из общественного транспорта, кто наиболее показался ему интересным. Саша нередко становился свидетелем подобного. Некоторые наброски оказывались у тех людей, а те кому они не успевали отдать — оставались у Лёвы. Напряжение Бортника степенно уходит. Ему нравится внимательность Саши в такие моменты, а уж интерес к его деятельности он обожает. Ведь он единственный, кому действительно есть дело до него... — Слушай, Саша, — парень начинает улыбаться, — а давай я нарисую тебя? Пару секунд Васильев смотрит в непонимании на Лёвку. Предложение, может быть, и неплохое, но дело в том, что по взгляду и улыбки Саше точно ясно — будет что-то необычное. — Я не против, — кивает тот, — но... — Он не успевает договорить, как его перебивают словом «Раздевайся». Это заставляет его спросить: — Что прости? — Хочу попробовать нарисовать полуобнаженное тело. А твой торс в самый раз для такой практики! – Лёва улыбается нагло, хищно и нетерпеливо, в его глазах играет любопытство и нетерпение. Этого Саша не понимает. Его обнажённое тело Лёва видел во всех возможных ракурсах, но всё равно постоянно ведёт себя так, словно ничего и никогда не лицезрел. Странно, правда, очень приятно. Саша, ловя на себе этот жадный взгляд, чувствует себя по-настоящему нужным и живым. – Садись на кровать и снимай майку, я пока карандаш достану, – Лёва игриво хихикает и поворачивается к рабочему столу. Саша хватает майку за края, но не снимает её: холод мешает. Кажется, что без верхней одежды, настанет смерть от обморожения. В комнате Лёвы такая же Антарктида, как и во всём доме. Сашу подобное сводит с ума, заставляет нервничать и кусать губы. Лёва же ничего подобного не замечает. Наверное, он просто привык к холоду и предпочитает не обращать на него внимания. – Ну чего ты опять застыл? – Лёва садится на стул и закидывает ногу на ногу. – Неужели, ты стесняешься? М? – Ничего я не стесняюсь, просто... – Саша на мгновение заминается, стараясь подобрать нужные слова. Не скажешь же человеку, что его дом до тошноты чистый и поэтому до безобразия холодный? Лёва, несмотря на свою творческую жилку, не поймёт и лишь покрутит пальцем у виска. Саша же почувствует себя идиотом и постарается уйти, чтобы не гореть от стыда и собственной глупости. – Просто что? Боишься, что моё тело окажется лучше? Не бойся, Саша, ты мне будешь нравиться, даже с пивным животом и со шрамом на всю сиську, – самодовольно усмехается Лёва. Его взгляд по-прежнему нетерпеливый и требовательный. Он будто бы подталкивает раздеться. Саша сдаётся под таким напором и снимает майку, после чего осторожно складывает её. По спине бежит дрожь от холода, а руки немного трясутся от него. Саша будто бы не раздевается перед своим парнем, а готовиться жениться или сдавать самые сложные экзамены в музыкальной. Правда, уверенность сейчас присутствует, а дрожь вызвана холодом квартиры, где никто не живёт, а просто существует, стараясь создать иллюзию чего-то идеального. – Просто я боюсь, что ты самооценку сломаешь, глядя на меня, – старается нагло ответить Саша. Он врёт и знает – самооценка Лёвы на высоте, он любит себя, ценит и никогда не делает того, чего не хочет. Лёва свободен. Он смело курит прямо в квартире сигареты своего отца, делает сумасшедшие стрижки и спорит с фанатами других футбольных команд. Лёва – в некотором роде нарцисс. По крайней мере, так кажется Саше. Он не считает это большим минусом и лишь наслаждается моментами. – Как мило, что ты обо мне беспокоишься, Шура, – Лёва облизывает губы и подносит карандаш к бумаге. От этого короткого «Шура» Сашу передёргивает. Нет ничего плохого в подобной вариации имени, Сашу называют «Шурой» и дома, но когда так поступает Лёва – на сердце становится мутно. Чувство, будто Лёва обращается к какому-то другому Шуре, которого Васильев не знает. Он гонит прочь от себя дурные мысли, садится на кровать и старается принять самое удобное положение. В конце концов в нём придётся сидеть, как минимум, час, если не все два. Да, Лёва достаточно быстро рисует, но точно не за минуту. А раз ему нужна практика... Саше придётся знатно засидеться в одном положении. Не так хотелось провести вечер с парнем. Но есть и кое-что приятное – довольно улыбающийся Лёва, кусающий старенький зелёный карандаш. – Ты готов? – Спрашивает Лёва, убирая прядь волос за проколотое (наверняка без ведома родителей) ухо. Саша утвердительно кивает и глядит на серьгу в чужом ухе. Она небольшая, почти незаметная, но вызывает неподдельное восхищение. Чувство обусловлено тем, кем Саша является, то есть парнем, который без ведома родителей даже футболку не может спокойно купить. Саша – большой трус, а Лёва – смельчак, плюющий на то, кто и что там скажет. Никто ему не указ. Многие говорят и советуют Лёве снять серьгу, но он отказывается и «избавляется» от неё только в те дни, когда ходит в гости к Саше. Тот сам попросил, чуть ли не на коленях стоя, и Лёва достаточно легко согласился. «Отношения с тобой мне дороже в сто раз, чем эта серёжка. Я буду снимать её перед твоими родителями» – беззаботно и легко говорил Лёва. Сейчас он рисует, нахмурив брови и сжимая карандаш. А Саша всё смотрит и не рискует прервать молчание. Кажется, будто любое слово способно выбить Лёву из нужного настроя, и он не сможет ничего нарисовать. Да и противный холод, царствующий в квартире не располагает к диалогу. – Не молчи, Саш, я хочу послушать тебя, – Лёва сам нарушает тишину. – Расскажи про своё пианино. Холод на мгновение отступает, и Саша сперва робко, а потом более уверенно начинает рассказывать, как сильно ненавидит пианино.***