Мой милый Мюнхен

       Огонь с треском разъедал сухие ветви. Запах дыма навевал давно забытые воспоминания из детства. Бравые солдаты тесно сидели у костра. Тёплая атмосфера короткого счастья сближала их, заставляя ощущать родственную связь. Да, несколько месяцев губительной войны, что они провели вместе, не могли пройти бесследно. Их объединяла разъедающая душу боль, тихая скорбь, тайные страхи и будущее Германской империи. Каждый осознавал, чем дальше, тем тяжелее. И каждый знал, что их думы об одном, что они чувствуют схожее. —А я почти отстроил свою «безмятежную виллу»! —А её опять снарядом снесёт!       В кругу шли оживлённые беседы —шутки, раскатистый смех, давние истории из жизни. В такие вечера редко услышишь что-то о политике и суровой действительности.       А вечер стоял прохладный, осенний, на ночном небе мерцали холодные звёзды. И кругом редкий лес, да трава густая, ещё не засохшая. Иногда в ней шуршала всякая тварь, и все разом замолкая, прислушивались.       Лишь плотный китель и костёр, пахучим дымом опалявший лица, согревали в эту осень. И всё же северный ветер пробирался под кожу, заставляя вздрагивать от холода. —А я слышал, что ты котов боишься? —невзначай поинтересовался сослуживец. По ряду прошёлся смешок. —Нет, всего лишь аллергия. —сухо соврал Рихард, смущённо улыбаясь.       Полчане, не лишённые детской радости, игрались с худощавым котёнком. Мягко гладя взъерошенную шёрстку, сдержанно умилялись и кормили животное измельчённым хлебом.       Заметив, что котёнок медленно движется в его сторону, Рихард слегка отпрянул назад, чем снова вызвал звонкий смех у приятелей. Он всегда избегал котов, не только из-за аллергии, но и панического страха к ним. Всё из детства. Будучи трёхлетним ребёнком, схватив её куцый хвост, он силой потянул к себе. Тогда кот громко зашипев, исцарапал того кисть, глубже вонзая когти. Благо, шрама не осталось.       Странное чувство овладело Рихардом. На душе стало неспокойно, вдруг захотелось попросить всех умолкнуть и прислушаться. Сердце забилось скорее, отдавая в груди глухой стук. Ожидание чего-то пагубного разъедало его. Напрягало и то, что одному ему чудилось. Никто не заметил его переменчивости, почему он вдруг посерьёзнел, сжимая свои бледные губы.       —Беги. —звучал откуда-то изнутри мужской голос. —Беги. —повторял он. —Беги.       И Рихард, не выдержав натиска тревоги, резво встал из круга и быстрым шагом направился назад, ближе к лесу. Его необъяснимое поведение не вписывалось в «тёплый» вечер, разрушая недолгую идиллию и привлекая заинтересованные взгляды. —Куда прёшь?! Без ужина останешься! —смех сослуживцев оставался позади, там же, где и лишнее беспокойство.       Скорее отдаляясь, на сердце становилось легче, теперь оно билось от быстрой ходьбы. Шаг.       Яркая вспышка осветила лес на мгновение. И Рихард пожалел, что не удалился раннее. Поздно. Меньше через секунду прогремел мощный взрыв, заслонивший предсмертный крик солдат.       Ударная волна сбила солдата с ног, больно отбрасывая в сторону, словно пустой мешок. •••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••••• —Чудом выжил, чудом…—фразы доходили до него отрывками.       Тяжёло разлепив голубые глаза, Рихард узнал полевого врача, мужчину за сорок, грузно нависшего над ним. Нахмурив лицо, тот пристально разглядывал осколочные ранения. Покрасневшие глаза слезились от едкого газа, из-за чего казалось, что глядел сквозь мутное стекло. Остро покалывало в обмякшем теле, назойливо звенело в ушах.       В воздухе стоял плотный запах пороха. От осенней свежести не осталось ничего. Лишь тяжёлый дым оседал на землю.       Рихард медленно повернул голову в сторону взволнованных голосов, глухо доходивших до него. И еле различил тяжёлые шаги армейцев, суетящихся около глубокой воронки. Сердце больно защемило, видя уносящие тела с безжизненно свисавшей головой.       И Герман осознал, что мог погибнуть у того костра.       «Если бы задержался, махнул бы на чувство шестое, —думал он. —Сам Господь меня спас, силы высшие.»       Даже принимал за ночной кошмар, пытаясь хоть пальцем пошевельнуть, но страшно, страшно двигаться. Оцепнённое тело не слушалось. Прошло несколько месяцев войны, но впервые воспринимал некую раздвоенность себя, и мира всего, ясно ощущая всё со стороны. Будто он- вовсе и не он, не с ним это происходит. А мир, что знал — чужд.       Врач, что терпеливо промывал раны спиртом, с любопытством разглядывал выжившего. Рихард был хорош собой, рост выше среднего, белобрысый и исхудавший. Приметил побледневшее продолговатое лицо, узкие скулы, отросшие густые пряди, что беспорядочно прикрывали высокий лоб, и длинный узкий нос. Догадавшись по разомкнутым бледным устам, что солдат жаждет воды, врач лишь смочил ею его тонкие губы. —Сильно же тебя потрепало. —иногда подавал он голос, дабы «вернуть» Рихарда в реальность.       И действительно, потрепало. Кожу и светлые волосы сзади нехило обожгло, глаза разъели дымом, а короткие ресницы частично выпали. Серая форма впитала в себя липкую кровь, сочившуюся из ран.       Рихарду всё это ощущалось сном, где он зритель. Лишь холодная земля, приятно охлаждавший обожжённый затылок, напоминала о реальности. Голова вновь потяжелела. Не способный больше сопротивляться нахлынувшей слабости, он, сомкнув слипавшиеся веки, забылся в тяжёлой контузии.