Мой милый Мюнхен

      Громкие аплодисменты заполнили большой зал. Это было просторное помещение, обустроенное с изысканным вкусом, и по принципам акустики. С узорчатого потолка вниз свисали помпезные двухъярусные люстры. Хрустальные бусы будто ночная роса на паутине, загадочно блестели. Белые колонны и золотая отделка отсылали к величественным Афинам. Остальное пространство занимали зрительные места –стулья, обшитые красным бархатом. Над землей парили обширные балконы для зрителей.       Похоронная тишина. Гробовая тень. От тонких скрипичных струн вдруг полилась изящная музыка. Грустное фортепиано присоединилось к звучанию. Медные трубы отливались хромовым блеском. Их торжественное звучание подхватывало ноты, возвышая мелодию до седьмого неба.       Дирижёр в нервном исступлении взмахивает длинной палочкой. Эти хаотичные, казалось, беспорядочные движения покровительствовали всем оркестром. Иногда этот дядя, в строгом чёрном смокинге, с седыми уложенными волосами смешно подпрыгивал, рассекая воздух резвыми взмахами.       Музыка играла. Музыка волновала. Она задорно бежала бурной весенней рекой, разливаясь по берегам, увлекая за собой всех. Она стекала по коже солёной водой, оставляя мурашки.       В медные трубы дули не трубачи, а ангелы Рубенса, щёки –задорные, большие, румяные. Нотные пожелтевшие листы были им маятником в волнительном океане музыки.       Строгий контрабас заземлял композицию, приближая печальный сюжетный поворот. Тонкие длинные пальцы скрипачей, словно паучьи лапы, плавно перемещались по струнам. Длинные физиономии музыкантов в полумраке прожекторов приносили анатомическое удовольствие.       Дорогая интимная атмосфера высшего искусства. Сладкие ноты, волнительная мелодичность, горячие эмоции. Здесь по вечерам развлекалась вся знать города. Здесь сидел и Рихард.       Время текло с музыкой сквозь уши. Купаться в усладе нот не мешало и место по скромнее. Увы, наш занятой herr militarlehrer освобождался только вечером, если не под холодное утро. Билеты к тому времени скупались как свежая газета. Приходилось довольствоваться тем, что оставалось.       «—Это всего лишь место, –утешал себя расстроенный Рихард. – Не вчерашний же хлеб.»       Тонкие движения умелых пальцев филигранно ступали по струнам и клавишам, а чьи-то вздымались в воздух. Завораживало. "Паучьи лапы" синхронно бегут, они перелистывают нотный лист, и бах!       Шквал аплодисментов обрушился рядом и совсем не к месту. Зеваки, сбившись в кучу, принялись бурно одаривать восхищенными возгласами музыкантов. Музыка текла, играясь с людскими чувствами. Но эта пошлая радость была ни к чему. Концерт и не собирался завершаться, тогда зачем здесь эти лживые хлопанья посреди чужого пира. —Обычно таких пройдох нанимают молодые музыканты, в надежде заработать лишнюю славу. – рядом рядом шептался солидный барон. —Безобразие! – прозвучал женский голос.       Кровь у молодого офицера закипала. Ещё один пронзительный свист, и он стукнет их по хребту увесистым Маузером. Вестника долго ждать не пришлось.       Разрешив себе повздорить сегодня, Рихард собрался встать с места.       Однако хаос прекратился так же неожиданно, как и наступил. Господин на соседнем кресле ощутимо толкнул локтём в бок главаря жалкой шайки, сопроводив грубой бранью. Под натиском холодного угрожающего взгляда, смутьяны замолкли, вновь опускаясь на свои места. С благодарностью зал вернулся к выступлению. Следующий час проходил в спокойствии и без конфузов.       Звучали заключительные ноты музыкальной развязки. Волшебному миру настал плавный конец. Композиция завершилась на томном настроении, гаснувшим светом и винным занавесом. По залу волною прошлись аплодисменты.       « —Могли сыграть и лучше. – Рихард воздержался. —Партия скрипачей страдала.»       Искусство занимало в его сухой жизни отдельное место. Ею он жил. Две стороны бились в нём – сын своего хладного отца и чувственный эстет. Один съедал другого. А вместе с тем, жадно доедали и Рихарда. Созидать или строить? Ни к тому, ни к другому, он, безвольный, не стремился, живя в неведении.       Толпа мощной цунамией двигалась к выходу. Шум, гам, толпучка.       Мо́лодец покидал театр полный воодушевления.       « —Какого же оно…искусство. Как оно волнует, наполняя пустую душу, как морская волна наполняет холодной водой глубокий след на влажном песке. Я готов лить в себя до краёв.»       Не заметил он как витиеватое здание осталось позади, как из мутного потока мыслей его вывел отдаленный строгий голос полицая. Он тут же вспомнил это бледное лицо, что в последнее время его чуть ли не преследовало. Вспомнил и землянистую физиономию главного зачинщика бардака в театре. —Господин позволяет себе лишнего, – истерично гнал тот на гордо державшегося в стороне чудака. – распуская руки на людей! Арестуйте его, он опасен для венского общества! —Прошу заметить, что причины на то имелись. –холодно начал тот. —Эти прохиндеи развели в театре хаос, начав беспорядочно аплодировать и пронзительно свистеть посреди представления. —Лжёшь! —Каково должно быть мое отношение? Вы посоветуете мне молча терпеть, или присоединиться к ним ? —Позвать дежурного! –парировал полицай. –Так и до драк не далеко! —Что же это за общество немощное, раз на каждый шорох звать дежурного ? —Распускать руки на ближнего для вас шорох ?! —Арестовывайте тех, кто нарушает общественный покой и порядок! Я, как и положено порядочному гражданину, стремлюсь устранить всякий бардак.       Напряженный диалог продолжался недолго. Молодой господин защищался настолько хорошо, что полицейскому пришлось его отпустить. Как только он удалился, Рихард в стороне стал свидетелем мелкой мести.       Оскорблённый Ehrenmann догнал беглеца в закоулке, и всучил ему звонко по шее.       « —Заслужил.» —молча согласился Рихард, не смевший вмешиваться в чужую стычку.       Всё завершилось и не начавшись. Хулиган скрылся в темноте улиц. Незнакомец остался в свете единственного блеклого фонаря. Рихарда скрывала бархатный завес мрака. Напряжение звенело в воздухе. Два хищника. Незнакомец, словно дикий кот, инстинктивно почувствовал на своем затылке изучающий взгляд неведомого. Резво обернувшись, тапетумовые глаза столкнулись со стальным взглядом. Конечно, он не даст по шее и Рихарду, с чего бы вдруг? Но первые секунды отбивались как глухие стуки по буку. —Я всегда вас вижу сидящим около меня в театре. —агрессивную тишину нарушил Рихард. —Любите же вы оперы. —Да. – коротко бросил тот. —Люблю. —Увы, сегодня композиция не обрадовала как обычно. Скрипичная партия страдала. Молодым музыкантам не хватает опыта. —Согласен! Прежние курсанты исполняли куда лучше. –охотно согласился незнакомец. —Вас я тоже замечал. Вы всегда посещаете театр лишь вечером. —Верно подметили. Но и симфонии к ночи хуже не звучат. Трудно назвать любимые композиции. А вам ? —Меня особенно впечатлила «Лоэнгрин» Рихарда Вагнера. –чувственно отозвался он, приближаясь ближе. —«Вильгельм Телль» Шиллера. Что оркестр, что театр – всё волнует моё сердце. —Вагнер. Меня восхищают его отсылки к германской мифологии. А игра актёров в скандинавскую магию бесподобна!       Острый белёсый профиль незнакомца гордо вырисовывался на ночном антураже. Особенно подтягивали лицо высокие узкие скулы. —Чем вы занимаетесь ? –джентльмен ненавязчиво приблизился. —Род деятельности? —Сейчас я преподаю «малышам» в армии. Ах, новобранцам! –скорее исправился Рихард, не просто оставить профессионализмы за пределами конторы. —Военный руководитель. Ситуация в стране такая… —Плачевная. –дополнил мужчина. —А вы?       Молчание тянулось. —Хм…практически никем. Кем придётся –рисовальщик, грузчик, и всякое в таком роде. —Инфляция. Экономический кризис берёт обороты. –сочувственно отозвался Рихард. —Я понимаю вас. —Дело не только в экономической разрухе. Моё желание –и я устроился бы кем мне угодно. –молодые люди пустились в длинную прогулку. —Я презираю труд ради хлеба с маслом.       Неловкий диалог начавшийся с любезного обсуждения театра сейчас плавно перетекал с личной жизни к грязной политике. —Вы поддерживаете левацкие низменные идеи. —Моя мысль не так однозначна, как покажется на первый взгляд. –высказывания молодого офицера задевали мужчину.       Шаткая беседа заходила в тупик. Комментарии молодого Рихарда, порой так выводили господина, что он краснел, а глаза у него поблёскивали от гнева. —Мы наворачиваем уже второй круг. –улавив колючее напряжение в воздухе, Рихард решил закруглиться. —Я живу на Альтштадте. —Стрелки перевалили за три ночи. –сухо заметил и чудак, всматриваясь в галантный циферблат наручных часов. —Что ж, и мне пора! Приятно было прогуляться с вами. —Спасибо, что составили мне компанию. Редко с кем удаётся вести длинную полемику. —И вам спасибо. Доброй ночи. –сдержанно распрощавшись, господин держал путь в противоположную сторону. —Доброй… Прошу прощения! –до Рихарда наконец дошло, что он узнал о гордом рыцаре многое, но не его доброго имени. –Я –Рихард. Рихард фом Асканьер.       Холёная рука была любезно протянута таинственному незнакомцу. —Адольф. – чужая холодная ладонь приняла её. —Адольф Гитлер.