С любимыми не расставайтесь

      В этот раз день прощания ощущался по-другому. Всю ночь Володя ворочался, пытаясь найти удобную позу, но из-за эмоциональной перегруженности сон был слишком слабым и поверхностным, а с утра началась суета ввиду предстоящего спектакля, из-за чего Володя окончательно перестал находить себе место.              Во-первых, всё же он волновался за постановку и за тех гостей, которых пригласила Ольга Леонидовна, во-вторых, он по-прежнему переживал за Юру и их отношения.              Он не желал делать любимому человеку больно, но хотел уберечь его от будущих страданий, от ошибочных решений, от ложных надежд.              С таким, как Володя, Юре будет опасно.              Все эти чувства… Возможно, Юра просто обманывал себя. И у него не существовало никакой любви на самом деле.              Володя должен спасти Юру от самого себя. И лучшим решением будет не видеться хотя бы несколько лет.              Да и Маша тоже не давала вздохнуть спокойно. Володя видел, как она бросала взгляды то на него, то на Юру, не позволяя им двоим приблизиться друг к другу хоть на короткое расстояние.              Себя за неосмотрительность Володя тоже ругал. Как и ругал за то, что позволил Юре утащить себя в болото безрассудности.              Оставалось надеяться на то, что у Сидоровой был очень-очень короткий язык.              Ближе к вечеру нервозность Володи достигла пика. В течение дня ему очень не хватало Юриного плеча, ему не хватало его голоса, который он слышал издалека, не хватало прикосновений.              Ему было всего слишком мало.              И пока в зале царила суета, Володя выловил Юрку, завёл его в кладовую и больше не смог терпеть.              Прижался близко, губами касаясь слишком болезненно.              Ведь им осталось совсем немного. И больше Володя Юру не увидит… Не в этой жизни. Не тогда, когда он такой молодой и неопределённый.              — Не могу без тебя. Не могу… — уже сам не понимал, что шептал. — Так тяжело смотреть на тебя и знать, что не могу к тебе прикоснуться. Юрочка… — жадный поцелуй. Сколько их ещё осталось? — Я так волнуюсь, Юрочка. И за спектакль, и за тебя, и за себя, и за нас. Боже… — весь собранный образ Володи сейчас рассыпался на кусочки, но Юра поймал его руками, обнял крепко, словно держал в руках самую драгоценную в мире вещь. Его губы коснулись Володиного виска, и Юрка зашептал:              — Помни, что я всегда с тобой. Где бы я не был, где бы ты не был, помни, что я есть у тебя, — он немного отодвинулся от Володи, — я буду играть для тебя, Володя, только для тебя. Смотри на меня и не отводи взгляда. Мне тоже нужна твоя поддержка.              Володя улыбнулся: слабо и тускло, но искренне.              — Всегда — помнишь? — его пальцы коснулись щеки. Обещание восемьдесят пятого года прозвучало сейчас.              — Всегда, — подтвердил Юрка и снова прижался к Володе.              Им никогда не хватит друг друга.              Володя наслаждался игрой Юры. Он просто сидел и смотрел только на него. Слушал только его.              Напоследок.              Не удержался вновь: затащил в кладовую, поцеловал, не мог насытиться.              Когда спектакль закончился, Володя ощутил некоторую пустоту внутри себя. Он посвятил этому всю смену, и теперь всё завершилось.              Занавес опустился.              Осталось всего несколько часов.              Групповое фото делали очень быстро, пока все не разбрелись. Володя в последний момент встал рядом с Юрой, чтобы запомнить их такими. Приобнял его, не боясь ничего и понимая, что через сутки этого уже не будет.              Как удивительно было то, что его не волновали слова благодарности и восхищения. Ни от Ольги Леонидовны, ни от других гостей «Ласточки».              Ему даже было всё равно на отличную характеристику.              Ничего не имело значения, потому что пришло время прощального костра.              Чувство подавленности усилилось. Октябрята рассказывали что-то наперебой, и Володя старался поговорить с ними так же напоследок. Он больше никогда не увидит их. И оставалось хранить веру, что из них вырастут добропорядочные граждане.              — Ну, Володь, давай, сыграй нам что-нибудь, — Женя возник из ниоткуда и вручил Володе гитару. Но играть желания при всех не было. На днях он закончил ту самую мелодию, что была посвящена Юре, и теперь хотел успеть сыграть её для него.              Однако все сидящие у костра уже приготовились слушать, подпевать и плакать.              У Володи тоже кошки скребли на душе, и, соответственно, мелодию он выбрал под стать своему настроению.              — Хочу предупредить сразу: в этот раз я сыграю одну песню, которую считаю подходящей в сложившейся атмосфере, — его пальцы зажали струны, а другая рука плавно провела по струнам.              В сердце что-то навсегда оборвалось.              Казалось, что в песне сосредоточилась вся боль Володи, и никто из присутствующих даже не подозревал, что он прощается с любимым человеком. Исполняя эту песню, Володя словно предчувствовал или знал, что расстаётся навсегда. Что больше он не сможет заглянуть в мальчишеские карие глаза, что больше эти моменты, что были между ним и Юрой здесь, не повторятся.              «Не мигают, слезятся от ветра       безнадёжные карие вишни.       Возвращаться — плохая примета,       Я тебя никогда не увижу».              Пальцы едва не соскочили со струн, гитара едва не заплакала вместе с исполнителем. Володя старался держаться, пока внутри него ломался его маленький мир.              Он не должен был разрушать это собственными сомнениями. Он должен был слушать только своё сердце.              «И качнутся бессмысленной высью       Пара фраз, залетевших отсюда,       Я тебя никогда не забуду…              Взгляд упал на Юру, когда губы произнесли эту фразу. Его глаза были грустны, и эта печаль находила отражение в Володиных глазах.              «Я тебя никогда не увижу», — он прочитал это по Юриным губам, а Юра опустил голову.              Им обоим было больно. Володя это знал.              Но ничего не мог исправить.              По сторонам шмыгали носами, у самого Володи тоже свербело, но плакать при посторонних он точно не собирался.              Композиция закончилась. Гитару у Володи забрал Женя со словами:              — Володь, мы тут не плакать собрались.              Настало время укладывать малышей. Собрав их всех, Володя вместе с Леной отвёл ребят в корпус, и те даже не стали буянить перед сном. Вымотались после спектакля.              Когда Володя уходил из полюбившейся комнаты, его внезапно окликнул Олежка.              — Владимил Львович, Вы самый лучший вожатый. Не знаю, плиедите ли Вы на следующий год, но знайте, мы вас очень любим. И Юлу тоже.              Остальные октябрята подхватили слова Олежки, и Володя подарил им грустную улыбку, не став говорить, что ни он, ни, вероятнее всего, Юра в «Ласточку» уже не вернутся.              — А Вы самые лучшие будущие пионеры, — ответил он им. — Доброй ночи.              Юра уже ждал на привычном месте. Володя ступал тихо и осторожно, но ощущал, что каждый шаг даётся ему с трудом.              Встреча с Юрой отдавала тоской. Оба догадывались, что идут под иву в последний раз.              Правда, делегация во главе с Сидоровой едва не разрушила их планы. Володя весь покрылся плохими мурашками, когда Маша на всю округу выдала их с Юрой тайну.              Но никто не поверил. И даже Аня встала на сторону Володи, хотя сам Володя допустил на секунду мысль, что она могла назло сказать что-то двусмысленное, что-то, что могло бы навести подозрения.              А потом удивила и Клубкова. Володя ещё на середине смены заметил, что она часто крутилась возле Юры, и испытывал неоднозначные ощущения.              Он ревновал, да, но иногда ловил себя на мысли, что, возможно, было бы лучше, если бы Юра переключился на какую-нибудь девушку.              И Володя надеялся, что в будущем Юра так и поступит. Выбросит из головы вожатого пятого отряда и будет счастлив в нормальных отношениях.              Но сегодня последняя ночь принадлежала им. И Володя должен был оставить здесь всё.              Капсула. Важные вещи. Записки, которые прочитают через десять лет. Слёзы.              Не сдержался. Это было слишком.              Юра был слишком важен. И ведь можно было всё повернуть. Можно было сказать всего несколько слов. Но Володя не смог. Он был и готов и одновременно не готов отречься от самого важного, что было в его жизни.              Жадные, мучительные поцелуи заставляли пробуждаться желание. И в этот раз Юра не отпустил Володю. А Володя… Просто позволил себе один раз сдаться.              Тело Юры, которым так сильно хотелось обладать уже давно, сейчас было распростёрто под ним. И он целовал, как мечтал, не сдерживался, делал то, что хотел.              И Юра… Юра был таким податливым, таким пламенным, таким родным, что душа Володи просто упивалась от единения с тем, кого любила.              Страсть затопила разум. Чем больше Юра позволял, тем сильнее Володя брал эти позволения.              Он хотел доставить Юре удовольствие, а Юра хотел дать взаимность.              Пусть и было неловко в какой-то момент, но вся эта неловкость умирала под гнётом сильных и искренних чувств.              Когда Юра прикоснулся к нему, Володе показалось, что его пронзил удар тока. Он только мечтал о подобном, но не смел даже представить, что когда-нибудь они придут к этому.              И даже в фантазии это не ощущалось так живо, как сейчас.              Юра был милым, неопытным, но ласкал азартно, словно наконец-то дорвался до запретного плода.              И Володя отпустил себя до конца именно на эту ночь, принадлежавшую только им двоим.              Он любил Юру. Всего, без остатка.              Десять лет — большой срок. Володя свято верил, что они вернутся сюда другими: повзрослевшими и избавившимися от первой влюблённости.              Они встретятся как старые-добрые друзья, что провели здесь два года подряд.              И каждый из них будет счастлив.              — Юрочка, пожалуйста, пообещай мне. Что бы ни случилось, где бы мы не оказались, но ты придёшь сюда через десять лет.              Юрка вскинул голову, прищурился, затем медленно кивнул:              — Я обещаю. И ты пообещай мне то же самое. Я не хочу думать, что мы не встретимся раньше, но так хотя бы будет гарантия, да?              — Да, Юрочка. И я тебе обещаю. Я приду сюда. Двадцать седьмого июля тысяча девятьсот девяносто шестого.              Отсчёт пошёл, как только капсула опустилась вниз.              И потом, поддавшись романтике, Володя всё же предложил вырезать эти дурацкие символы, которые когда-то они видели в беседке романтиков.              Пусть эта ива помнит их. Пусть «Ю+В» будут вместе хотя бы здесь.               А потом он сыграл ему ту мелодию, что сочинил. Она снова напомнила о боли, об уходящей смене, о любимом человеке, о чём-то сокровенном, о целой личной Вселенной.              Это навсегда останется с ним.              Он никогда не забудет Юру.              И никогда не позволит им быть вместе.              Юру ждёт великое будущее. И они должны поставить точку в этих плохих отношениях, в которых, как бы иронично это не звучало, было хорошо.              — Я не хочу прощаться, Володь…              Володе было тяжело это слышать.              — Я знаю, Юрочка, я знаю…              Потому что в глубине души он тоже не хотел.              Но так будет лучше.              Утром следующего дня, когда автобусы уже приехали за обитателями лагеря, Юра обнял Володю в последний раз, а Володя вдохнул его запах, чтобы запомнить эти моменты.              Когда автобус, в котором сидел Юра, скрылся за поворотом, Володя ощутил, что его сердце разорвалось на мелкие куски.              Он отпустил его.              Рядом возникла вездесущая Аня. Она выглядела задумчивой, но Володя не стал ничего у неё спрашивать. Всю дорогу до Харькова просто поглядывал в окно, ощущая, как в голове не осталось ни одной мысли.              Все они разбрелись по углам и не мешали Володе наблюдать за пейзажем. Деревья ещё были насыщенно зелёными, и впереди его ждал целый месяц лета, который Володя ещё не знал, как проведёт. Стоило заняться вопросами дипломной работы, поискать подходящую тематику. Выпускной год из института, возможно, помог бы ему отвлечься.              Лена, Ира и Женя остались на третью смену, и с ними Володя перед отъездом тоже попрощался. По привычке ребята позвали его на следующий год, и, вежливо улыбнувшись, Володя соврал, что подумает.              В этот раз поезд отходил в обед, и Володя с Аней как раз подоспели вовремя. Купе у них было совместное, без соседей на верхних полках. Аня молчала всю дорогу, что было для Володи удивительным, но в то же время радостным, потому что разговаривать, на самом деле, ни с кем не хотелось.              Володе вообще ничего не хотелось.              Он ощущал себя разбитым, подавленным и одиноким.              В том году в нём ещё теплилась надежда, что он увидит Юру.              Теперь таких чувств в нём не было. Он попрощался.              Навсегда.              Стук колёс должен был успокаивать. Даже Аня задремала через какое-то время, но Володю будто лишили сна и всех остальных эмоций.       Он ещё до конца не осознал, что забрал сам у себя возможность быть счастливым. Сейчас ему казалось, что все принятые им решения — верные; что другого пути ни у него, ни у Юры попросту нет.              Поля с урожаем гречки, кукурузы, пшеницы, ячменя пролетали мимо. Зелёные сменялись золотым и обратно. Деревья — высокие и низкие — были похожи на зигзаг. Украинская ССР оставалась позади и начиналась родная — РСФСР.              Но был ли уверен Володя, что возвращается домой?              Что теперь ждёт его там, в трёхкомнатной квартире? Стоит ли ему действительно заниматься лечением? Нужен ли ему доктор?              «— Ты нормальный, Володя. Тебе не нужен доктор», — эхом в голове прозвучал ещё незабытый голос Юрки.              Был ли прав Юра? Или так же ошибался, принимая ложные чувства за настоящие?              Потом Володя поймёт, что Юра всегда был прав.              Перроны мимолётных незнакомых городов сменяли друг друга, поезд останавливался, люди входили и выходили.              А Володя словно застыл в одной точке. Старался убедить себя, что всё было правильно. Что он делал всё ради Юры и его спокойного будущего.              Без Володи.              Погода в Москве стояла пасмурная, под стать настроению теперь уже бывшего вожатого пятого отряда. Аня общалась с ним сдержано и даже отказалась от того, чтобы Володя проводил её до дома.              Натянуто улыбнувшись, Земцова попрощалась с ним на входе в метро:              — Я доеду на такси. Вон стоит, — она кивнула куда-то в сторону. — Не переживай. До встречи.              Володя рассеянно кивнул и в метро уже спускался в одиночку. Лица людей слились в одно-единое, а привычный шум метро Володей даже не замечался.              Родители встретили его тепло. Мама знала заранее, когда сын вернётся, и напекла вкусных блинчиков.              Только вкус для Володи был словно резина. Его ничего не волновало. Ощущение опустошения, будто его вывернули наизнанку и забрали все внутренности, не хотело его покидать.              Не спеша разбирал вещи. Совсем грязные откладывал в сторону, чистые вешал на тремпеля. Под руки попалась белая рубашка с еле заметным пятном от варенья, которому было всего несколько дней.              Это случилось как раз за сутки до того, как Маша застукала его и Юру в кинозале.               «— Смотри, что я взял с собой, — Володя поставил радиоприёмник на землю и достал из рюкзака, обёрнутую в несколько газетных слоёв, тарелку. Под ней ещё теплились оладушки.              — Ого, — воскликнул Юрка, с горящими глазами поглядывая на лакомство, будто не ел в обед, — где это ты раздобыл?               Следом за тарелкой приземлилась пол-литровая банка с клубничным вареньем.              — Зинаида Васильевна угостила. Сегодня на полдник будут оладьи.              Юрка прищурился, лицо его сделалось проказливым. Он пихнул локтем Володю в бок и заговорщически прошептал:              — Ну, признавайся, у тебя, кроме со мной, ещё что-то и с Зинаидой Васильевной есть?              Володя посмотрел на него строго, но Юрка был слишком счастливым и сиял, словно драгоценный камень.              — Нет, конечно, что ты такое говоришь. У меня только ты один…              — Володь, — Юрка коротко усмехнулся, — я пошутил. Ну давай сюда оладья, буду тебя кормить.              Как бы Володя не отнекивался, а Юра всё же забрал тарелку с оладьями и открыл крышку банки. Щедро смазав один оладушек, Юра протянул его прямо к Володиным губам.              — Кусай, — проговорил он, и Володя подчинился, чувствуя, как варенье пачкает его губы и капает куда-то вниз. Кажется, на его белую рубашку.              Оладушек из рук Юры был съеден полностью, а затем Юра внимательно поглядел на него.              — Ай, товарищ вожатый, — покачал он головой, — как-то неаккуратно Вы едите. Теперь весь сладкий, — не успел Володя опомниться, как Юра приблизился к нему и прошептал в самые губы, — но ничего, сейчас мы это исправим, — кончик его языка прошёлся по Володиным губам, и Володя вздрогнул от невинной ласки, а потом Юра прижался уже губами к его собственным, и поцелуй действительно вышел очень сладким.              А на рубашке так и остались пятна от клубничного варенья».              Володя прижал её ближе к себе. Да что же он расклеивается по каждому поводу? В конце концов, он принял решение и должен стойко понимать, что по-другому они не могли. Он не мог.              Но это дурацкое чувство чего-то потерянного так и осталось с ним.              Написать Юре письмо Володя решился не сразу. Пытался отвлечь себя чем угодно: встретился с институтскими друзьями, пропадал в библиотеке, даже виделся с преподавателем, которого хотел позвать в научные руководители своей дипломной работы. Ходил на выставки, катался по Москве-реке. Изучал историю Соединённых штатов. Мечта-то никуда не делась. Может, потом, со временем он уедет. Когда вылечится, станет окончательно взрослым, вырвется из-под родительского крыла. Может, он даже сможет пригласить не менее взрослого Юру в гости.              Но это всё хотелось видеть в очень далёком будущем. А сейчас ему нужно было разобраться с настоящим.              Спустя неделю таких метаний Володя всё же решился написать несколько строк Юре. Они ведь обещали не потерять друг друга насовсем.              «Здравствуй, Юрочка! До сих пор не верится, что мы опять вернулись к старому способу общения — через письма. За три недели в «Ласточке» я так привык к тому, что ты рядом, что я могу в любой момент найти тебя, поговорить и прикоснуться, что сейчас даже как-то тяжело осознать, что ты остался там, за тысячу километров.       Расскажи, как твои дела? Как проходят каникулы? Как тебя встретили родители, и самое главное, сел ли вновь за пианино? Я помню, ты рассказывал, что оно захламлено до предела, но, надеюсь, ты нашёл в себе силы и разобрал весь этот хлам?       У меня всё… Нормально. Если можно назвать нормальностью ту часть моей жизни, которая связана с моими… Предпочтениями. Я всё ещё нахожусь в глубоких раздумьях о лечении и поисках доктора. Проскальзывают даже мысли признаться родителям. Меня это тяготит… Я знаю, что тебе не понравится то, что я написал, но ты единственный, с кем я могу открыто об этом говорить.       И как бы странно это не звучало, но там, в «Ласточке» я чувствовал себя безопасно и вроде бы как… Дома? Знаю, глупо называть домом пионерский лагерь, но дело, наверное, было не в его стенах, а в том, что ты был рядом.       Словно мой дом там, где ты. Здесь, в Москве всё веет каким-то… Чужим. Хотя этот город я знаю с пелёнок.       Но теперь он не кажется таким прекрасным, когда я знаю, что есть уголок в этой стране более прекрасный.        «Ласточка» — это особенное место, а ты — мой особенный друг. Буду ждать твоего письма. Мне так тебя не хватает».              Поставив точку, Володя отбросил ручку. С отчаянием прочитал то, что написал.              Что же он творил. Сам не заметил, как раскрывал свои чувства, но Юра действительно был единственным при ком Володя становился настоящим. Он не должен был писать Юре, что его не хватает. Но непослушные пальцы старательно выводили буквы, как когда-то в первом классе Володя выводил свои первые закорючки в прописях.              Закрыл лицо руками. Стоило разорвать письмо и написать что-то более… Сдержанное и даже сухое в какой-то степени. Но разве мог он врать Юре? Разве мог не писать о том, что чувствует на самом деле?              Письмо от Юры вернуло в душу Володи толику радости. Он, честно, допускал такую мысль, что Юра ему не ответит. Что Володя своим поведением всё же до конца разбил ему сердце, но Юра, милый Юра, никогда не позволял себе оставить его одного.              С предвкушением вскрыл конверт, даже не представляя, что Юра мог написать ему в ответ.              «Здравствуй, Володя! Очень был рад получить твоё письмо и ты даже представить себе не можешь, насколько моё сердце замирало, когда я читал твои строки.       Мне тоже тебя не хватает, — на этом моменте сердце дрогнуло. Володя по-прежнему получал взаимность. От этого было и тоскливо, и хорошо одновременно. — Каждый день, когда я просыпаюсь, я просыпаюсь с мыслью о моём лучшем друге. О том, как ты там. Представляю тебя, воспроизвожу в голове моменты, связанные с нашим пребыванием в «Ласточке».       За эти две недели я уже успел истосковаться по тому, что там было.       Иногда до сих пор не верится, что мы разъехались. Всё думаю, что это какой-то затянувшийся сон, но каждый день, когда солнце освещает мою комнату, я понимаю, что за стенами моей квартиры — Харьков. А за твоими — Москва. Такая далёкая. Как и ты теперь…       Но, наверное, не стоит об этом? Мы ведь переписываемся не ради того, чтобы грустить. У меня всё хорошо. Каждый день я уделяю музыке достаточное количество времени. Она помогает мне… Отвлечься. Я сообщил родителям, что хотел бы попытаться поступить в консерваторию. Сейчас мне ищут хорошего репетитора. Строки о твоей проблеме вводят меня в ступор. Я помню, что мы обсуждали в недострое, но… Володя, может не нужно? С тобой всё нормально. Ты — нормальный. Ты не можешь быть другим. Володя, не принимай неправильных решений.       Если бы я мог быть рядом, я бы… Я бы показал тебе, что нет ничего неправильного во всём том, что произошло.       Мне тоже тебя не хватает.       Пиши мне почаще.       Так хотя бы я буду чувствовать, что мы по-прежнему есть друг у друга».              Это было невыносимо. Каждая строчка, написанная Юрой, приносила боль. Вину. Непонимание. Почему Юра до сих пор хотел быть рядом? Да, две недели это небольшой срок, но неужели Володя не смог убедить его в том, что им друг без друга будет лучше?              Одно радовало Володю: Юра вернулся к музыке и строит великие планы на будущее. Это сейчас было самое важное в его жизни. И Володя не должен был стать причиной его провала.              Ему и правда стоит держаться подальше.              К середине августа Володя получил снимки. Их было три: один совместный со всеми вожатыми, где он стоял рядом с Ирой и Аней, держащими его под руки, второй с его пятым отрядом и Леной, и третий, пожалуй, самый важный — со спектакля. Там, где он рядом с Юрой. Это было самое лучшее фото. Они оба такие счастливые и, кажется что, ничем не обременённые.              Ненароком Володя подумал, что они хорошо смотрелись вместе. Весь такой собранный вожатый пятого отряда и хулиганистый пионер. Будто бы дополняли друг друга. Такие разные и такие похожие.              Эту фотографию Володя посмел поставить в рамку и поместил её на рабочий стол.              Не было же в этом ничего страшного? А так… Он мог смотреть на Юру и не забывать черты его лица.              Осень подкралась незаметно. В Москве резко похолодало — первого сентября в некоторых районах столицы прошёл проливной дождь. Неподалёку от Володиного двора слышался школьный звонок — это первоклассники и выпускники встречали своё первое/последнее первое сентября.              Володя в этот день находился в институте. Все его друзья вернулись в стены МГИМО, новеньких в их группе не появилось.              С самых первых занятий начали напоминать, что этот учебный год — выпускной, что после зимней сессии всем придётся работать усерднее, чем сейчас.              Володя был рад, что снова вернулся в стены учебного заведения. Он надеялся, что предстоящее время здесь он сможет полноценно посвятить учёбе и перестать думать о Юре, как об объекте своей симпатии.              Студенческие будни были все однотипны. Не происходило практически ничего интересного за исключением некоторых забавных моментов на парах, касаемых новых преподавателей, о чём Володя всегда с удовольствием рассказывал Юре.              Но чем больше он писал письма, тем сильнее ему хотелось сказать, что он очень скучает по Юриной беззаботности. По его лёгкости и простоте.              Здесь, в Москве, он снова натянул на себя не свою маску. Он старался соответствовать своим друзьям, старался быть нормальным.              Иногда Володя позволял себе черкануть пару слов о своей тоске, но это было настолько редким явлением, что Юра ненароком подумал, будто бы Володя начал лечение.              А ещё Юра хотел встретиться. Володя, может, тоже хотел… Но не мог. Просто не мог переступить через себя и общество, которое навязало ему шаблоны морали.              Когда писал: «Нет, Юра, не нужно. Я уже говорил, что тебе стоит держаться от меня подальше. Я не хочу испортить тебя окончательно. Давай пока оставим всё, как есть», — испытывал отвращение к самому себе. Мучил и себя, и Юру. А ведь всё можно было разрешить одним словом. Можно было сказать, что хочет увидеть, обнять… Сердце ведь хотело. Тянулось к Юре, а Володя не позволял.              Ему нравилось читать письма от Юры, где он жаловался на своего деспота-репетитора, который при каждом удобном случае унижал его.              Володя качал головой и снисходительно улыбался, когда, читая строки, ощущал всё негодование Юры, переданное через них.              Он часто вспоминал Юрину игру. Гипнотизирующую, от которой нельзя было отвести глаз и закрыть уши — настолько она была прекрасной. Собственная гитара порой служила успокоением, Володя из раза в раз наигрывал ту мелодию, что сочинил, но как бы он не любил музыкальный инструмент в своих руках, пианино в исполнении Юры было для него дороже.              Рандомные композиции по радио не приносили в душу покой, а фантазия Володи иногда приводила его в дебри запретных образов.              Например, таких, как отдельная квартира, куда Володя обязательно купил бы пианино и мог бы пригласить Юру. И Юра играл бы ему.              Возможно, в другой жизни, в другом мире, такое и было реально, но не в том настоящем, в котором они живут.              Отмечать день рождения совершенно не было желания. Но Олег, с которым они сидели в спортзале после пары физкультуры и жадно пили воду, вспомнил о приближающемся празднике.              — Володя! — воскликнул он. — А что же у нас намечается на твоё двадцатилетие? Юбилей как никак!              Двадцать лет… Володя и не думал о своём возрасте. А ведь год, в котором он обещал Юре вернуться под иву, сулит ему тридцатку.              Неужели им действительно стоит ждать десять лет?              — Я бедный студент, — отмахнулся Володя и от мыслей о Юре, и от Олега.              — Да ладно тебе, Вов, — он двинул его в плечо, — у Андрея в общаге целый ящик самогона, он из деревни привёз. Позовём девчонок, они уж точно не откажутся, — Олег подмигнул Володе. Володя вздохнул. Перспектива напиться и забыться его не воодушевляла.              Не хотел он этого.              — Лену, Вику, Аню… — начал перечислять Олег. При упоминании Ани Володя чуть нахмурился: Земцова после возвращения из «Ласточки» держала с ним довольно длинную дистанцию, общалась исключительно по делу и слишком давно не заходила в гости. Не то чтобы Володю это расстраивало, но неприятный осадок на душе от мысли, что он мог обидеть Аню, всё же присутствовал.              А ещё был один момент, который его интересовал.              — А что у тебя с Аней, вы вместе? — спросил он у Олега. Плечи друга вдруг сгорбились, взгляд потух.              — Да не вместе мы, — он стрельнул взглядом в сторону Володи и вдруг тихо сказал: — Мне вообще кажется, что она тебя любит.              Володя поджал губы. Он не хотел бы вставать между Олегом и Аней, но сердцу ведь не прикажешь?              Ведь Володя тоже по-прежнему был в плену своих чувств.              — Слушай, Олег, между нами ничего быть не может. Я не могу быть с ней. Я тоже люблю. Но не её.              Замкнутый круг невзаимных чувств. Олег любил Аню. Аня любила Володю, а Володя… А Володя знал, что такое взаимность, но так и не смог принять её.              Одногруппник предпочёл закрыть тему о личной жизни.              — Ну ты подумай на досуге. В конце концов, это последний год в институте. Дальше — армия, а там кто его знает, куда нас жизнь занесёт.              Зерно правды всё же содержалось в словах Олега, и Володя согласился отметить свой день рождения в общаге, предварительно оповестив всех друзей о дате празднования.              Отмечать решили седьмого, так как шестое выпало на четверг. Утром, на свой день рождения, Володя получил посылку от Юры. Внутри был обычный альбом, который содержал в себе автографы его самой любимой группы.              Боже. Мой.              Пальцы сжали края бумаги, когда Володя рассматривал каждую закорючку каждого музыканта.              Да как же Юре это удавалось? Как за столько километров он мог принести счастья больше, чем все те, которые были рядом?               Володя прикрыл глаза, понимая, как сильно теряется в лабиринте собственных мыслей, что с каждым разом превращались в узел, который распутать уже было практически невозможно.              Отпустить нельзя любить.              И где в этом случае Володе поставить запятую?              Из альбома выпала короткая записка от Юры: «Я надеюсь, это доставит тебе удовольствие и радость в самый лучший день».              Каким же нежным и обходительным был Юрка. Как же он умудрялся и дальше прорастать корнями в Володину жизнь.              Ну зачем, зачем Володя его отталкивал?              Им же было вместе хорошо. И наверняка было бы и дальше хорошо, если бы Володя позволил…              Когда в четыре часа дня Володя вернулся с пар, в прихожей вовсю раздавалась трель звонка. Не разуваясь, Давыдов быстро снял трубку:              — Слушаю.              — Здравствуйте. Это оператор. Звонок из Харькова для Владимира Давыдова. Это вы?              Сердце забилось очень сильно и очень тревожно.              — Да, — проговорил сипло, в горле вмиг пересохло.              — Звонок принимать будете?              Страшно хотелось услышать Юрин голос и страшно было его услышать. Что же тогда станет с Володей?              — Да, — выдохнул он. Два привычных коротких гудка, а на губах уже заиграла улыбка.              — Ну, здравствуй, Юрочка, — не заметил, как голос наполнился нежностью.              На том конце послышался судорожный вздох. Боже, как же они были похожи в своих чувствах! Как переживали…              — Здравствуй, Володь, — его голос дрожал.              — Юрочка… — Володя рассыпался на куски. Нельзя. Нельзя ему было слушать Юрин голос и его отчаяние в нём. Потому что тогда — сам готов был отчаяться.              — Володь, я… — Юра замолчал. Володины пальцы вцепились в трубку, словно она в любую секунду готова была упасть. «Говори, — думал Володя, — говори что-нибудь. У нас не так много времени». И дело было даже не в стоимости междугородних звонков, а в том, что они не могут разговаривать. Потому что, если начнут говорить дальше — Володя рискует вновь оказаться в пучине под названием «Юра», из которой и так не хотелось выбираться, из которой Володя усилием воли вынырнул, но всё же оставил там, на дне, часть себя. — Я… Я хочу поздравить тебя с днём рождения. Хочу сказать тебе… — Юра делал паузы — волновался так же, как и Володя. — Чтобы ты был здоров. И счастлив. И чтобы тебе сопутствовала удача… И вообще много всего хорошего, — получилось сбивчиво и очень быстро, но Володя всё понял и принял.              Здоров. Счастлив. Чтобы всё было хорошо… Это ведь можно обеспечить и без другого человека рядом, так почему же Володе казалось, что, чтобы это было осуществимо, Юра должен быть с ним, в его жизни?              — Спасибо, Юрочка. Это самое лучшее поздравление, какое я за сегодня получил. А ещё хотел выразить тебе огромную благодарность и восхищение, — тут голос Володи и впрямь приободрился, — твой подарок… У меня просто нет слов от того, какой восторг посетил меня, стоило мне увидеть альбом с автографами моей любимой группы. Как тебе удалось это сделать? До сих пор не верю.              Юрка с упоением рассказал историю своего маленького приключения, и у Володи внутри пронеслась обжигающая волна восхищения, трепета и трогательности.              Юра сделал это всё ради него. Никто ещё столько не делал для Володи.               — Ну ты даёшь! Как здорово, что они тебя не выставили.              — Я бы всё равно добился своего. Ты же знаешь. Ради тебя.              Володя грустно улыбнулся. Юра только что подтвердил его недавние мысли.               — Спасибо тебе, Юрочка. Ты не представляешь, насколько для меня это ценно.              — Расскажи мне что-нибудь… — попросил Юра, и Володя открыл рот, чтобы сказать, что у них не так много времени и что всё это причиняет им обоим неимоверную боль, но потом Юра срывающимся тоном попросил: — Пожалуйста, Володь, — и Володя не смог ему отказать.              Рассказал, что в пятницу будет отмечать день рождения с друзьями, которые очень на этом настояли; что учёба подходит к концу; что вскоре ему предстоит писать диплом.              Всё это было рассказано за каких-то несчастных пару минут, и они казались в сравнении с тем, когда Володя мог говорить с Юрой часами в «Ласточке», просто ничтожными. Совсем мизерными в этих двадцати четырёх часах.              И снова наступила пора прощаться.              — Я был рад тебя услышать, — тихо произнёс Володя. Ком в горле мешал говорить. Он душил, искал выхода, но не находил.              — И я был этому рад, — послышалось на другом конце провода, только вот радостью совсем не отдавало.              Ни с Юриной, ни с Володиной стороны.              — До свидания, Юрочка, — почти отнял трубку от уха. Нужно уметь прощаться вовремя, даже если не очень хочется или вовсе не хочется.              — До свидания, Володь, — почти неслышно проговорил в ответ Юра, и Володя, сглотнув, резко положил трубку на место. Так сильно, что она даже подпрыгнула на корпусе.              Обхватил себя руками, будто замёрз, затылок прижался к стене, глаза закрылись. Володя дышал глубоко, прислушивался к себе.              Внутри опять образовались пустота и потеря чего-то важного.              Хотелось плюнуть на всё и позвонить Юре опять — сказать, что скучает и что хочет увидеть его, хочет…              Нельзя.              Больше о Юре в таком ключе думать было нельзя.              Володя был плохим, опасным.              И празднование его дня рождения в пятницу только подтвердило собственные мысли.              Небольшая компания студентов МГИМО собралась в крохотной комнатушке, которая, когда там накрывали на стол, обязательно становилась резиновой и вмещала в себя, казалось, половину общаги.              Неизменные лица друзей сейчас были искажены пьяным хохотом и блеском в глазах.              Володя сильно не налегал на алкоголь и был вполне трезвым и соображающим, в отличие от всех остальных. Даже Аня, которая редко злоупотребляла спиртным, сегодня выпила больше положенного и теперь сидела рядом с Олегом, положив ладонь ему на колено и невесомо поглаживая.               — Итак, — Радинский — такова была фамилия Олега — чмокнул Аню в щёку, затем встал с кровати, на которой они сидели вдвоём, едва пошатнулся, но не упал обратно — удержался и глупо хохотнул. Наклонившись куда-то в сторону и пошарив рукой по бордовому ковру, который был постелен на половицы комнаты, Олег достал пустую бутылку и положил её на середину уже скудного стола — почти все закуски были съедены. — Пришло время, чтобы сыграть в бутылочку. Кто за? — все, кроме Володи, одобрительно загудели. Давыдов же — виновник сия торжества — сильно нахмурился. Перспектива целовать девчонок… Пугала. Он не хотел прикасаться к нежной коже, не хотел чувствовать липкий слой помады на собственных губах, не хотел, чтобы его целовала девушка.              — Отлично, — идею Олега воодушевлённо поддержал и Андрей, который уже давно заглядывался на Вику — низенькую девочку из параллельной группы с красивым каштановым оттенком волос, что всегда блестел на солнце. — Это лучшая игра, какую только можно было придумать. Только вот, — он коротко рассмеялся, — что делать парням? Ну, в смысле, девчонки могут друг друга поцеловать в щёку, если бутылка укажет, а вот парни… Неужели тоже целоваться будем?              Губы Олега скривились в презрении. А Володя так и замер от подобного вопроса.              — Ты что такое говоришь? — казалось, Олег даже протрезвел от возмущения. — Мы тебе тут, что, педерасты что ли? Одни уже были. Хватит нам таких больных.              От слов Олега неприятно резануло по сердцу.              — А где они сейчас, кстати? Никто не знает? — в диалог вступил Коля — сосед Андрея. Он учился на курс младше, но уже давно влился в Володину компанию. Очень вежливый и культурный парнишка, приехавший с Дальнего востока, из городка, граничащего с Монголией.              Олег раскрутил бутылку и махнул рукой.              — Тебе это, действительно, интересно? — тон Олега сочился пренебрежением. — Наверняка сгинули за решёткой. Таким там место. Говорят, что долго эти… Выродки там не задерживаются. Таких, как они, надо истреблять. И вообще, давайте не будем об этом, — бутылка, словно часовая стрелка компаса, указала на Вику, — иди сюда, — усмехнулся Олег и притянул чуть смущённую Вику к своим губам.              У Володи же на лбу выступил пот, а к горлу подкатила тошнота. Всё выпитое и съеденное просилось наружу и по большей части на это повлияли слова Олега, пропитанные злостью и враждебностью по отношению к таким, как Володя.              Руки задрожали. Если из них кто-то узнает… Володе стало по-настоящему страшно за всё сразу.              Юре нужно было забыть его как можно скорее, а ещё лучше — найти девушку.              — Эй, Володь, — до плеча дотронулась крепкая, с родинками на двух пальцах, рука Андрея и чуть встряхнула, — всё в порядке? Ты какой-то бледный. Тебе нехорошо?              Сначала Володя помотал головой, затем кивнул, а потом и вовсе вскочил на ноги, чуть качнувшись.              — Я… Мне надо выйти… — воздуха стало не хватать, и Володя быстро пошёл к двери, чтобы покинуть душную комнату, пропитанную алкогольным запахом.              — М-да, — он слышал, как задумчиво протянул Олег, — а наш Володька-то стареет. Вроде и выпил всего ничего, а уже плохо. Вот что делает с людьми возраст… — дальнейший диалог Володя уже не слышал. Оказавшись в тихом коридоре, он старался дышать глубже, отгоняя панику подальше от себя. Тошнота проходить не хотела, и Володе пришлось ускоренным шагом идти в сторону туалетов.              Желудок выворачивало наизнанку. Володе казалось, что его орган внутри кто-то обхватил жёсткими пальцами и стал выжимать, как мокрую половую тряпку. Живот скручивался узлом, всё съеденное вышло наружу.              Голова разболелась ещё сильнее, а мысли начали путаться. Умывшись и охладив покрасневшее лицо водой, Володя, на котором был надет горчичный тёплый свитер оттянул мягкую горловину, в надежде пропустить под вещь хоть немного воздуха, но это не помогло. Воздух везде был спёртым и душным.              Понадеявшись, что дверь на балкон ещё не закрывали, Володя не стал возвращаться обратно в комнату, а пошёл в конец коридора, проходя многочисленные двери комнат общежития, за которыми также кипела жизнь: кто-то смотрел телевизор (небывалая роскошь в общаге), кто-то слушал радио, а за одной из дверей в голос смеялись девчонки.              — Я вообще решила замуж не выходить. Хочу — халву ем, хочу — пряники, — сказала одна из них, цитируя Надежду Румянцеву, сыгравшую Тосю Кислицыну в старом фильме «Девчата».              — Галя, — ахнула вторая девушка, — ну что ты такое говоришь… А как же…              Ноги Володи понесли его дальше. За каждой из этих дверей скрывались свои суеверия, предрассудки и жизненные принципы. Чужое мнение и традиции.              Дверь на балкон была открыта. Свежий, холодный ноябрьский воздух отрезвлял. Крадучись, заглядывал под свитер, гладил по груди, заставляя кожу становиться гусиной.              Холодный воздух был жесток. Сразу на ум возвращались Юрины прикосновения. Горячие и естественные. Володя остро ощущал потребность в них и корил себя за такие мысли.              В голове прочно засели слова Олега:              «Таких, как они, надо истреблять».              Неужели и Володю тоже нужно истребить? Неужели он и впрямь не заслуживал жить?              Это нужно вылечить. Просто вылечить.              Володя уронил голову на руки. Под закрытыми веками улыбался Юра. Хотелось отогнать его образ.              Хотелось перестать любить.              — Володя, — его спины дотронулась женская рука. Володя вздрогнул, отнял руки от лица. Аня молчаливо встала рядом. — Всё… — хрипло проговорила она. — Всё хорошо?              Володя выдохнул. Аня явно была не тем человеком, с кем он мог поделиться страхами.              — Да, — кивнул, даже голос был твёрд. — Всё отлично.              Земцова обхватила себя руками, и Володя заметил, что она вышла на балкон в одной тоненькой блузке. Пиджака у него с собой не было, а приобнять подругу… Не поднялась рука.              — Знаешь, — Аня встала ближе, — иногда мы и правда общаемся не с теми людьми, — Володя вскинул брови, не понимая, к чему она клонит, — которые, так или иначе, могут повлиять на наше мировоззрение. Я не хотела говорить при ребятах, но тебе скажу… Я недавно видела Владика по дороге домой, его же семья совсем неподалёку от моего дома жила или живёт до сих пор, не суть. Он меня не узнал или сделал вид, что не узнал, и я даже удивилась, увидев его на улице. Ведь их с Женей посадили на пять лет… — она помолчала, а Володя переваривал всё сказанное. — И я сразу вспомнила, каким Владик был, пока не стал общаться с Женей. Весёлый, перспективный, а потом… Это Женя его испортил. Это он больной на всю голову. От таких людей надо держаться подальше. Понимаешь, Володь? — она положила руку ему на плечо, а Володя подавил в себе желание скинуть её.              Он понимал.       Он всё прекрасно осознавал.              И он хотел бороться с собой. Хотел побороть эти… Неуёмные чувства.              — Понимаю, Ань, — выдохнул и повернулся к ней, чуть дёрнув уголками губ, — как хорошо, что у нас с тобой таких людей в окружении нет, верно?              Володя не любил лицемерить. Но иногда лучше не говорить всей правды.              Аня улыбнулась в ответ.              — Да, это очень хорошо.              А Володя всё больше и больше начал грязнуть в мыслях, что пора начинать лечение.