С любимыми не расставайтесь

      После присяги Володю оставили в войсковой части Верхнего Уфалея. Многих ребят, приехавших с ним сюда, переправили в другие уголки СССР, и их казарма значительно сократилась, но ненадолго: едва ли не каждую неделю кто-то уходил, а кого-то привозили.              Это было похоже на большой конвейер со сменяющими друг друга лицами. Володя старался держаться тех, с кем прибыл сюда и кто по счастливой случайности так же остался в этой части, как и он сам.              Его часто пытались задирать более опытные срочники — особенно те, кому до дембеля оставалось пару-тройку месяцев. Они были озлобленными, постоянно норовили зажать в углу и выпустить пар на новоприбывших. Володя драться не любил, да и никогда не дрался толком, но здесь приходилось вспоминать всё то, чему его когда-то научил дядя Лёня.              Как раз после переезда родственников в Тверь, Володя в подростковом возрасте порой приезжал на лето погостить у родного дяди и повидаться с двоюродным братом Вовой. Все вместе они ходили в лес за грибами, катались на велосипедах и часто жарили шашлыки на даче.              Однажды дядя Лёня, немного пригубив, решил научить своего сына, а заодно и племянника, некоторым приёмам самообороны. Как он сам говорил: ему это показывали в армии и с тех пор он не растерял сноровку.              Володе и Вове пришлось учиться друг на друге. Один потом ходил с разбитой губой, другой — с красивым фиолетовым фингалом на левом глазу, но дело того стоило.              Урок они в конечном итоге усвоили.              Володя, правда, с тех пор кулаками не размахивал, однако сейчас жизнь заставляла его вспоминать все дядины наставления.              Особенно когда один из самых борзых — Михаил — решил, что ему нужнее всех выпустить накопившуюся за два года злость.              — Ненавижу москвичей, — выплюнул он, когда Володя проходил мимо. Его путь лежал в столовую, где сегодня он и Махрам — ещё один сослуживиц с Северного Кавказа — были дежурными по тарелкам. — Вот, один из них пошёл, полюбуйтесь какой. Холённый, гордый выскочка, — свита Михаила, состоящая из двоих щуплых парнишек, засмеялась в голос. Все трое стояли и покуривали, пока не видело начальство. — Сидят там в своей Москве, дальше своего носа не видят, а страна, между прочим, голодает, — голос у Михаила был противным. Каждый раз, когда Володя его слышал, ему казалось, что он съел самую невкусную в мире конфету. Володя не остановился: счёл ниже своего достоинства отвечать на нападки людей, с которыми у него не имелось ни малейшего желания общаться. — Слышь, Давыдов, — внезапно Михаил, который остался уже на несколько шагов позади, сделал выпад, обогнул Володю и преградил ему дорогу. — А тебя не учили, что старших игнорировать нехорошо?              Володя смерил его нечитаемым взглядом. Вряд ли Михаил был намного старше его самого, на вид Володя дал бы ему двадцать один-двадцать два года, но что-то подсказывало Давыдову, что сослуживец говорил не о возрасте, а о времени пребывания в армии.              Двое других — его друзей — стояли, облокотившись о стену. Те вообще были похожи на щеглов, непонятно зачем преследующих по пятам этого амбала.              — Чего тебе надо? — спросил Володя, оставаясь в нейтральном расположении духа. Пока он готов был выяснять отношения словесно.              Михаил оглядел его, хитро прищурился и внезапно потянулся к очкам.              Володя среагировал быстрее.              Как уже было сказано, драться он не любил, но пришлось. Володя схватил Михаила за руку, которая почти дотронулась до его очков, и вывернул её, заставляя сослуживца сдавленно захрипеть. Про себя Володя отметил, что боец из Михаила был крепким, да и значительно превышал Володю по массе, но и Володя был не из робкого десятка. Как только Михаил заскулил, Володя отпустил его руку и толкнул молодого человека в сторону. Друзья Михаила порывались было помочь своему товарищу, но Михаил, рыча, произнёс:       — Я сам, — и ребята остались на месте.       Он оскалился, и от этой звериной улыбки Володе стало не по себе. Похоже, ему всё же придётся хорошенько за себя постоять. И не успел Володя сформулировать мысль до конца, как Михаил резво на него накинулся. Он прижал Володю к стене и ударил его в живот. Володя на секунду согнулся пополам, потому что воздуха стало не хватать, а в глазах заплясали звёздочки, но потом собрался и ударил в ответ Михаила по нижней губе: тот от неожиданности сделал шаг назад, и Володя с удовольствием заметил, что губу его кулак повредил.              Михаил вернулся к Володе с яростной обидой и всё-таки сорвал с него очки, успевая надломать их в районе переносицы, когда внезапно позади него возник, словно росток из земли, начальник военной части — Александр Тимурович. Его густые тёмные брови были сдвинуты к переносице, а грубый голос отскакивал от каждого уголка:              — Давыдов, Абрамов! Что вы здесь устроили? — Абрамов повернулся к Александру Тимуровичу, держась при этом за нижнюю губу, из которой тонкой струйкой стекала алая кровь. Несколько капель упали на его форму.              — Это всё он, — со злости ответил Абрамов. Александр Тимурович нахмурился ещё сильнее.              — И не стыдно в глаза начальника врать? Абрамов, — голос стал ехидным, — я же знаю, что это ты начал. Первый раз, что ли? — он разговаривал с ним грубо. — Наряд вне очереди. Тебе и твоим дружкам, — те тут же перестали улыбаться. — Верни вещь боевому товарищу.              — Да пожалуйста, — выплюнул он и протянул сломанные очки Володе, что того очень расстроило. Это был подарок матери, а ещё с этими очками было слишком много связано. Например, то, как Юра ласково снимал их, когда они долго целовались, или когда Володя лежал у него на коленях.              — Исчезните с моих глаз, — пророкотал начальник, и вся троица шустро ретировалась, о чём-то озлобленно шепчась. — Давыдов! — Володя вздрогнул, когда Александр Тимурович обратился к нему, потому что в этот момент разглядывал поломанные окуляры. Он вытянулся по стойке смирно, сжимая в пальцах очки и думая, как ему можно было их починить. — Пойдём со мной, — начальник подбородком указал на руку, — видеть сможешь без них?              Володя кивнул. В целом у него было относительно нормальное зрение без очков, но некоторые предметы всё равно оставались слегка расплывчатыми. Поэтому ему пришлось идти за Александром Тимуровичем аккуратно и не слишком быстро.              Начальник привёл его в свой кабинет и велел сесть на стул. Володя здесь был впервые, но разглядеть убранство этого помещения сейчас не представлялось возможным, потому что многие очертания всё же оставались в глазах мутными.              Александр Тимурович стоял за спиной Володи, и Володя, судя по шуршанию позади, догадывался, что начальник копошится в шкафчике. Только пока непонятно для чего. Через мгновение перед Давыдовым на стол опустилась бобина с чем-то намотанным на неё чёрным цветом.              Володя прищурился.              — Изолента. Давай свои очки сюда, починим, а потом я выпишу направление к врачу, чтобы он тебе новые заказал.              Володя хотел бы скрыть удивление, да не мог. Молчаливо протянул очки и наблюдал, как расплывчатый начальник колдует над поломанной вещью.              Уже через пару минут Володя вновь видел чёткий мир. Александр Тимурович сел на своё место и сразу начал писать что-то в специальном бланке.              Пока ручка скребла по бумаге, Володя мельком разглядывал кабинет: тот был довольно обширным, на стенах висели многочисленные картины с пейзажами, в том числе и на морскую тематику.              На одной из картин было нарисовано море. Такое нежное и спокойное, светящееся под лучами солнца. Плавные изгибы волн словно передавали шум прибоя. Они томно накатывали на берег и шлифовали камни до идеала, не оставляя шершавости ни на одном из них. Володе казалось, что, закрой он глаза, то и его ступни омоет прохладная вода.       Володя был на море однажды. Ещё совсем мальчуганом ездил с родителями к дальним родственникам матери в Краснодарский край, в небольшой городок, названия которого уже и не помнил.              Тогда море ему не особо понравилось: оно было солёным, вечно бушующим, а галька на пляже только мешала ходьбе.              Сейчас Володя не знал наверняка, что мог бы сказать об этой части океана. Возможно, в этом сознательном возрасте он бы пересмотрел своё отношение.        При взгляде на картину невольно всплывали воспоминания об одном из вечерах в лагере, когда он и Юра затронули тему о море. Они тогда сидели на фонтане после отбоя, их пальцы ласково касались друг друга.              «— Скажи, — Юркино лицо было устремлено в ночное небо, где сегодня властвовали тучи, закрывая собой прекрасное сияние звёзд, — а ты когда-нибудь был на море?              — Да, один раз, — ответил Володя, сильнее переплетая пальцы с Юриными. Ему так нравилось ощущать их в своих руках, чувствовать это тепло, исходящее от человека, сидевшего рядом с ним. — Ездил с родителями куда-то в Краснодарский край. А ты?              — А я не был, — выдохнул Юрка. — Как-то возможности не выдалось. У отца с матерью вечно отпуск не совпадает. Да и денег никак не накопить, — Юрка помолчал, — расскажи, как там, на море?              Володя пожал плечами.              — Честно, на тот момент мне не понравилось. Но, думаю, что сейчас моё мнение могло бы измениться.              Юрка хмыкнул.              — Поедем как-нибудь вместе?              Вопрос Юры заставил сердце сокращаться. Он был таким… Наивным и таким искренним, что Володе очень хотелось ответить «да», но он не мог… Не мог давать Юре ложных надежд, касаемых их будущего.              — Знаю, прости, — резко спохватился Юра после долгого молчания Володи, — ты не любишь такие вопросы. Просто… Вырвалось. Забудь.              Володя не мог закрыть глаза на то, что в голос Юры, как бы он не пытался это скрыть за напускной интонацией равнодушия, просочилась грусть.              Стало на мгновение неприятно. Меньше всего Володя хотел причинять боль тому, кого всем сердцем любил.              Но именно это он и делал.              — Юрочка, — его пальцы коснулись Юриного подбородка, а сам Володя подсел поближе, — я хотел бы осуществить такое, но ты же понимаешь…              В Юриных глазах отражался красивый блеск чего-то нежного.              — Понимаю… Тогда… — ласковый шёпот обдал губы, Володя и не заметил, когда Юра успел наклониться. — Может, поцелуешь меня?              И, не дожидаясь ответа, сам прижался к его губам слишком чувственно.              Володя не мог сопротивляться: его пьянил Юра, ему хотелось получать его всё больше и больше.              Володя раздвинул губы, позволяя Юре углубить поцелуй, и сквозь него услышал едва различимый стон, который нашёл отклик в солнечном сплетении.              Пришлось прижаться ближе, обнять за талию, целовать до упоения.              Как же Володе было хорошо в эти моменты…»              — Вот, Давыдов, отнесёшь в медпункт, думаю, что через неделю уже будешь с новыми очками, — из воспоминаний его вырвал голос Александра Тимуровича.              Володя моргнул, отгоняя образ улыбчивого Юры, и перевёл взгляд с картины на начальника.              — С… Спасибо, — неуверенно произнёс он, забирая бланк из довольно крепких пальцев. — Это не… Слишком затратно?              Александр Тимурович махнул рукой.              — Они обязаны заказать новые очки. Какая тебе разница, где будут взяты деньги? — Володя спрятал бланк в нагрудный карман и ещё раз поблагодарил. — Ты, кажется, из Москвы, да? — уточнил Александр Тимурович. Володя кивнул, а Александр Тимурович коротко улыбнулся, после чего продолжил говорить: — Я тоже оттуда. Родился там, жил некоторое время. Теперь вот… Здесь служу. Так что, если будут проблемы или просьбы, можешь смело обращаться, землякам надо помогать.              Вышел Володя из кабинета начальства с ощущением чего-то… Лёгкого. То, что начальник его части оказался его земляком, не могло не радовать. А ещё даже придавало уверенности в некотором роде.              Забежав в медпункт и отдав бланк, слегка запыхавшийся Володя залетел в столовую, где Махрам уже почти накрыл на столы.              — Прости, — извинился Володя и принялся помогать сослуживцу. Махрам на секунду остановился и прищурился.              — Что с твоими очками? — спросил он, указав на переносицу. Изолента намного давила на кожу, но Володя старался привыкнуть к этим ощущениям, потому что снять очки и ходить без них до выдачи новых — попросту не мог.              Давыдов махнул рукой.              — Производственные неурядицы.              Махрам не стал ничего уточнять, и Володя был благодарен ему за это.              В последующие дни Михаил пытался задеть его ещё несколько раз, но начальник их роты сказал, что если тот ещё раз сунется к Давыдову — из армии вылетит нелицеприятная характеристика.              Похоже, Александр Тимурович и правда взял его под своё крыло, раз уже даже начальник роты стал заступаться за новоиспечённого срочника.              Счастливым днём для Володи стал день после майских праздников, когда ему пришло письмо от Юры.              — Давыдов, — Васька, шебутной и дёрганный парень, помахал тремя конвертами, — ну ты сегодня получил больше всех. Признавайся, на родине тебя ждёт трое девчонок? — он подмигнул, когда отдавал весточки в руки Володи, который отчего-то стал волнительным. Ребята с соседних коек засвистели, и Володя закатил глаза, предпочитая игнорировать эти подколы в свою сторону.              Ему пришли письма от матери, от Ани и… От Юры. Последнее было важнее всего. Откинув в сторону два других конверта, Володя торопливо вскрыл письмо из Харькова, даже порвав уголок: настолько ему не терпелось узнать, что же писал ему Юра.              Эти дни Володя провёл в ожидании. Его постоянно окутывал страх того, что Юра ему больше не ответит. И Юра был бы в этом случае прав: Володя поступал слишком эгоистично.              Но Юра… Оставался Юрой. И, в отличие от самого Володи, свои обещания умел держать.              «— Я никогда тебя не брошу…»              Выудив письмо на тусклый свет, Володя, который не спешил возвращаться на свою постель, подошёл ближе к окну и сел на его выступ, чтобы уединиться с посланием Юры, представляя что друг находится рядом с ним.              «Здравствуй, Володя! — показались знакомые буквы. — Ты просто не представляешь, как я злился и сейчас злюсь не меньше. Ты мог написать это не так резко? Я же чуть с ума не сошёл! Я… Я такое себе напридумывал. Володя! Я уже готов был поверить в то, что тебя упекли в психбольницу. Да я на майских в Москву собирался ехать! Тебя искать! Сейчас негодование немного поутихло, но не до конца. Однако я хотя бы знаю, что ты в здравом уме и жив. А это для меня самое главное. И мне очень жаль, что родители… Не поняли тебя. Армия едва ли лучше, чем лечение. Наверное. Как ты там вообще? Как подумаю, что ещё два года тебя не увижу, так на душе пакостно. Володя… Не могу сдерживать эмоций. Я в смятении. Я и злюсь, и переживаю, и тоскую. Столько всего и сразу! Когда-нибудь ты меня убьёшь. Загонишь в могилу раньше времени. А мне ещё семнадцати нет, Володь! Я человек эмоциональный, ты же знаешь, — Володя ощущал слишком широкую улыбку на лице. Юра ему написал! Юра по-прежнему был заинтересован в их общении! Да Володя должен молиться на него. На такого замечательного человека, который, действительно, несмотря ни на что, не оставлял его.       Всё то время, что Володя читал письмо — улыбка не хотела сходить с его лица. Казалось, Юра вновь вдохнул в него жизнь, вновь ворвался вихрем и заставил чувствовать.              Володе думал, что, проведя здесь, в армии, почти месяц из двадцати четырёх, которые ему предстоит служить, он уже успел зачерстветь. Уже успел принять суровые условия жизни и то, что чувствовать что-то иное, кроме долга родине, он более не способен.              Но Юра доказал обратное.              Так, может… Володя тряхнул головой. Опасно было допускать такие мысли в сознание. Он всё ещё думал о себе в негативном ключе и всё ещё считал, что ему нужно лечиться.              С письмом Юры в руках Володя сидел не меньше десяти минут и просто раз за разом перечитывал, до сих пор не веря, что ему вновь дан шанс. Что Юра не отвернулся от него.              И на удивление даже Юрины строчки о влюблённости не пугали, как прежде. От них исходила волна теплоты.              Володя ведь действительно что-то значил для другого человека…              — Эй, Давыдов, ты спать идёшь? — его окликнул всё тот же сослуживец Вася, что делил с ним одну койку. Володя вскинул голову, отмечая про себя, что настенные часы уже показывали половину одиннадцатого вечера. Другие ребята из роты галдели, у кого-то завязался спор. Володя, окинув ещё раз беглым взглядом Юрино письмо, свернул его несколько раз и спрятал в нагрудный карман, лелея надежду, что в ближайшие дни у него выдастся время, чтобы написать ответ, ведь в скором времени у Юры должен был наступить день рождения.              Когда лёг в кровать, то вскрыл два других письма. Мама несколько раз спросила о самочувствии, о том, хорошо ли его кормят и не конфликтует ли Володя с кем-нибудь. Её письмо очень напоминало письмо Юры, и Володя с теплотой ощущал её материнское беспокойство. Он знал: она скучала. Рассказала немного о себе, черканула пару строк об отце, но это Володю совсем не зацепило. Где-то в глубине души он испытывал поистине великое разочарование от поступка человека, на которого рассчитывал. Которому поверил. Потому что с тем же успехом Володя мог продолжать ходить по улицам Москвы, закончить учёбу… А может, в конце концов, к нему бы пришло смирение, что он не такой, как все? И так ли это плохо — быть не таким?              Письмо от Ани было несколько неожиданным. Их отношения после «Ласточки» так и не вернулись на прежний уровень: очевидно, Аня всё же хранила тайную обиду на него за то, что он не смог её полюбить, а потому сторонилась лишнего с ним общения.              «Привет, Володенька!», — как удивительно было то, что его сердце металось, когда к нему так обращался Юра, и то, каким равнодушным оно оставалось, когда он читал Анино письмо. И этот факт ещё раз доказывал ему, что Юра был особенным. — «Я соскучилась! До сих пор не могу поверить, что тебя забрали в армию! Да и с чего вдруг? Все наши очень удивились, когда узнали! Олег так вообще переживает, ведь ты его лучший друг и ничего не сказал. Я могу дать адрес твоей части? Он хотел написать тебе письмо. А так, конечно, странно всё это — ты так резко сорвался в войска. Я много думала об этом. Скажи, это из-за чего-то личного? Ты от чего-то пытаешься убежать? Или от кого-то? Я всегда тебя выслушаю, ты же знаешь! Мы по-прежнему друзья… Володь, как-то нехорошо всё получилось… Но, знай, я всё равно буду ждать тебя как подруга! А когда ты вернёшься, обязательно восстановишься в институт и…»              Письмо Ани не содержало в себе почти ничего интересного. Она рассказала о своей практике, об окончательной сдачи диплома, о том, что раздумывала съездить в санаторий, и о том, что институт планирует отправить её на стажировку в одно из посольств зарубежных стран.              Читая это, Володя испытал горечь от того, что со своей мечтой ему пришлось распрощаться на определённое время — как минимум на три года. И неизвестно, сможет ли он потом вернуться к той профессии, на которую поступал изначально. А вдруг всё это потеряет краски? Вдруг… Что-то изменится в нём самом.       Подумал о тех друзьях, что остались в Москве. Понял, что не хотел бы поддерживать в данный момент ни с кем связь. Ведь никто не знал его настоящего. И никто из них не принял бы его настоящего. И только Юра в самом деле мог понять… И мог спасти.       Если бы Володя ему позволил.       Через несколько дней Володя придумал, что мог бы подарить Юре на его праздник. Идея была спонтанной. Конечно, это мало походило на подарок, но ведь Юра в письме обмолвился, что хотел бы увидеть Володю в военной форме, так почему же не исполнить его желание?              В обед, робко постучавшись к Александру Тимуровичу, Володя прошёл в кабинет начальства.              — Давыдов, — Александр Тимурович, обложившись кипой бумаг, на секунду вскинул на него голову, а затем снова уткнулся в ворох листов, — чего хотел?              Володя качнулся с пятки на носок, чувствуя себя немного неуверенно, но желание отправить Юре фотографии несомненно было сильнее.              — Хотел попросить у вас фотоаппарат.              Александр Тимурович хмыкнул.              — Для чего? — уточнил он, не поднимая головы. Володя вдруг подумал, что, возможно, причина будет до ужаса смешной.              — Я хотел бы… Хотел бы сделать фото и отправить его в подарок… — но зато Володя сказал честно, как было на сердце.              — Хорошо, — просто ответил Александр Тимурович, — будет тебе фотоаппарат. Свободен.              Фотоаппарат у Володи был уже на следующий день. Выловив Ваську, Володя потащил его к дальним корпусам, чтобы им никто не мешал, и всучил ему в руки камеру.              — Пользоваться умеешь? — уточнил Володя. Васька хмыкнул.              — Спрашиваешь. С этой штукой пару раз точно обращался. На качество фото никто не жаловался, — у него в зубах торчала соломинка, и он перекатывал её языком туда-сюда.              Володя кивнул и встал рядом с кирпичным зданием, в котором располагалась старая, на данный момент нефункционирующая казарма, думая, в какой бы позе ему лучше сфотографироваться. Он это дело не очень любил и каждый раз, когда ребята в общаге предлагали сделать совместные кадры, терялся. Он не умел особо позировать, но извечный Олег постоянно ставил ему то рожки, то корчил рядом с ним рожицы, что делало их общие фотографии более живыми.              В памяти невольно всплыло воспоминание, как он в последний момент вскочил со стула и ринулся к Юре, чтобы запечатлеть этот момент, оставить его в памяти навсегда.              Володя даже пожалел, что не взял то совместное фото из «Ласточки». Как бы там ни было — а по прошествии времени определённые черты человека всё же становятся расплывчатыми. А Юру хотелось помнить всего без остатка.              Ведь Володя обещал никогда не забывать…              — Давыдов, расслабься. Ты же для девушки фото делаешь, так? — Володя так погрузился в свои мысли, что непроизвольно кивнул. Если отбросить в сторону определение «девушка», то можно было утверждать, что фото будет сделано для очень значимого человека. — Ну вот и прислонись плечом к углу здания, расслабься и просто улыбнись.              Володя выдохнул. Потом подумал, что Юра будет рад видеть его не строгим и понурым, а с улыбкой на лице.              Он сделал так, как сказал Вася: расслабился, прислонился плечом к кирпичной стене, подумал про самые лучшие моменты с Юрой, когда они были наедине или когда просто стояли рядом друг с другом. Ощутил, как в сердце поступил прилив радости, и улыбка появилась сама собой.              — Вооот, — протянул Вася, показал большой палец вверх, — а теперь приготовься, сейчас вылетит птичка, — вспышка на секунду ослепила всё вокруг, но Володя даже не моргнул: он обязан был получиться хорошо, чтобы Юре понравилось. — Давай ещё несколько кадров сделаю, а потом выберешь. Твоя крошка должна видеть тебя во всей красе.              Вася был очень простым парнем. Часто говорил то, что думал, особо не подбирая красивых слов и фраз. До службы в армии он жил в самой глубинке Воронежской области и вёл домашнее хозяйство. На родине его ждала любимая девушка, на которой Вася планировал жениться. Он часто говорил о ней с Володей, когда они оставались наедине, и Володя видел блеск в его глазах. Они словно отражали всю ту любовь, которую Вася испытал к выбранной им женщине.              Володя вновь задумался о любви в целом. Не отдельно к женщинам или мужчинам, а просто об этом чувстве. Людям ведь свойственно любить. А есть ли на самом деле разница кого именно? Дело ведь в человеке, которого ты выбираешь в свои спутники, а не в том, какого он пола… Если человек делает тебя счастливым, тебе с ним поистине хорошо, то… Разве так важно мужчина это или женщина?              Что, если Володя абсолютно нормальный? Что, если ему суждено быть с Юрой? Ведь не зря же он приехал в «Ласточку» в восемьдесят пятом, не зря познакомился с Юрой… Ну неужели он не понял, что Юра — его Судьба? Единственная и неповторимая.              Но какие-то неведомые страхи всё равно не отпускали. Всё равно нет-нет да просачивались мысли о плохом. О том, что такому, как Володя, нет места в этом мире.              И пока они часто побеждали в борьбе с любовью к Юре.              За фотографиями Володя зашёл к Александру Тимуровичу за день до Юриного дня рождения. Начальник части как раз собирался попить чай и пригласил Володю сесть с ним за один стол.              — Да я в общем-то за… Фотографиями пришёл, — Володя неловко провёл рукой по ёжику на голове, успевшему отрасти за этот месяц, что он здесь пребывал. Вскоре ему вновь придётся стричься.              Александр Тимурович махнул рукой, будто отгонял назойливых мух.              — Никуда твои фотографии не денутся. Вон на столе лежат. А чай остынет. Дверь только закрой на замок, терпеть не могу, когда ко мне посреди обеда врываются, если я трапезничаю.              Володя сделал так, как ему велели, а затем подошёл к прямоугольному столу, где уже и для него подготовили вторую чашку с чаем. У Александра Тимуровича была небольшая электрическая плитка, по всей видимости, персональная, на которой стоял обычный белый чайник.              — Конфеты, — вазочка была пододвинута к Володе ближе, и Володя заметил «Птичье молоко» на её дне. Улыбка тронула его губы: робкая, больше сдержанная, но Володя вдруг понял, как сильно соскучился по сладкому.              — Спасибо. Не слишком ли это для меня? — задал он беспокоящий вопрос. Он думал об этом на днях. Конечно, быть у начальства на хорошем счету — мечта каждого, но… Что если Володя что-то будет должен за такое хорошее к себе отношение? Он уже давно уяснил, что в этой жизни просто так ничего не делается.              — Не хочешь — не бери, — равнодушно ответил Александр Тимурович, шумно отпивая из большой кружки. — Я уже пояснил тебе свою позицию. Одного раза, думаю, достаточно. Ты вроде неглупый парень, в МГИМО учился, а такие очевидные вопросы задаёшь, — распознать тон начальника Володе не удалось: он не был ни отчитывающим, ни дружелюбным.              Давыдов стушевался. Действительно, почему это его так волновало? Он должен был радоваться, что у него получается налаживать связи с начальством. Быть может, он даже сможет позвонить домой со временем?              Хотя желание услышать голос отца или матери у Володи напрочь отсутствовало. Он хотел позвонить Юре — тому человеку, который искренне его понимал.              И он обязательно должен попросить у Юры номер телефона! На всякий случай!              Поговорив на сторонние темы с Александром Тимуровичем и побаловав себя чаем с любимыми конфетами, Володя забрал фотографии и стал их придирчиво разглядывать, когда покинул кабинет начальника.              На улице было прохладно. Несмотря на то, что май перевалил на вторую половину, максимальная температура воздуха составляла не более пятнадцати градусов. В тёплой форме этот холод не ощущался, но бывалые ребята говорили, что ближе к июню ходить в ней уже станет невозможно: хоть Верхний Уфалей не славился рекордными температурами, всё же солнечные лучи в летнее время грели сильнее, чем в весеннее, и тело кипело от нагрузок и той одежды, что носили солдаты.              Володя пересекал задний двор войсковой части, рассматривая три почти одинаковых снимка. На одном из них он всё же моргнул: но это было не столь страшно, потому что два других были замечательные по Володиным меркам. Вася дал ему отличный совет. Володя и правда выглядел непринуждённым. Юре должно это понравиться. Более, Володя хотел, чтобы Юре он понравился.              Второе фото Володя всё же решил отправить маме. В конце концов, она тоже очень волновалась за него и наверняка ей было бы приятно получить от сына любую весточку.              Дежурство на КПП как раз выпало в ночь на Юрин день рождения. Володя, сидевший за столом, долго думал, что можно было бы пожелать своему самому особенному другу.              «Здравствуй, именинник! С днём рождения, Юрочка! Я хочу пожелать тебе следовать за своей мечтой и не отступать от неё ни на шаг. И, конечно же, не потерять себя. Юрочка, ты самый лучший человек. Оставайся таким же.              «Самый лучший человек», — Володя замер с ручкой в пальцах и перечитал строчки, нанесённые свежими чернилами. Неужели он действительно это написал? Неужели разрешил себе позволить… Вольности?              В первом порыве захотелось зачеркнуть, но Володя остановил себя. Может, пора уже быть честным? Может, пора держать то обещание, что давал на присяге?              Прикрыв на секунду глаза, а затем открыв их, с решительностью продолжил писать дальше:              «Письмо, скорее всего, придёт уже после семнадцатого мая, уж с почтой тут большой напряг, но не поздравить тебя я не могу. К сожалению, в подарках я ограничен, но высылаю тебе своё фото в форме. Ты же ведь писал, что хотел бы посмотреть на меня в ней. Надеюсь, ты не разочарован.       Знаешь, как я был рад получить твой ответ, ведь, честно, после своей торопливой телеграммы во мне закралось подозрение, что ты не захочешь больше со мной разговаривать. И я понимал, что заслужил бы к себе подобное отношение, — Володя был на удивление искренен в своих строчках. Если там, в Москве, он с осторожностью, будто разминировал поле, писал каждое слово, то здесь он словно… Ощущал свободу. Словно улетел на другую планету, где никто не мог заглянуть в его голову и прочесть по глазам, что он на самом деле чувствует.              Но ту часть в Юрином письмом про мост влюблённых и его чувства пришлось пропустить. Володя пока был не готов затрагивать такие опасные темы. Он боялся, что его противоречия снова возьмут верх, что он снова будет заниматься самокопанием и рискует оттолкнуть Юру от себя ещё больше.              А терять единственного друга, который по-настоящему понимал, Володя не хотел.              Ему нужно разобраться в себе окончательно.              Письмо для Юры с фотографией ушло на следующий день. Володя испытал некоторое волнение, когда клал собственный снимок в конверт и бережно запечатывал белую бумагу. Он очень надеялся, что Юре действительно понравится. Что… Он в Юриных глазах по-прежнему будет значим.              Лето подкралось незаметно. Просто в один прекрасный день Володя открыл глаза и осознал, что на улице уже июнь. Теперь это время года у него отныне ассоциировалось с «Ласточкой» и Юрой.              Письмо от друга пришло ближе к середине июня. Вася, отвечавший за почту, уже привычно отдал в сторону Володи три письма.              — Давыдов, ну ты точно самый популярный мужчина на родине.              Неизменные адресаты значились на полях, но Володя, как и обычно, первым открыл то письмо, что было ценнее всего.              «Привет, Володя! Ты поверишь мне, если я скажу, что твоё фото — самый лучший подарок на день рождения? Ты… Невероятный! Восхитительный! Я долго смотрел на тебя. Ты знал, что форма тебе к лицу? Нет? Тогда знай! — Володя не сдержал широкой улыбки, потому что строки Юры вселяли тепло. Они были похожи на шерстяной плед, что согревал в холодные времена. Володя неосознанно провёл пальцами по написанным предложениям, надеясь уловить Юрину энергию, что, конечно же, быть не могло, но Володя отчаянно хотел быть ближе к Юре. Казалось, что только Юра остался значимым в этой жизни. — «Ты можешь меня поздравить: я закончил школу! Вскоре мне отдадут аттестат и выпустят во взрослую жизнь. Было ли тебе так же волнительно, когда для тебя прозвенел последний звонок? Я не помню, затрагивали ли мы эту тему, но мне кажется, ты не рассказывал, что чувствовал, когда школьные стены остались позади.       Я и сам не понимаю, что испытываю. Грусть вперемешку с радостью. С одной стороны, замечательно, что я иду дальше, а с другой, это означает окончание беззаботного детства. Ведь дальше — взрослая жизнь. Однако я помню твои рассказы о студенческих годах, и мне кажется, что это лучшая пора человека, да?       В любом случае мне это ещё предстоит узнать. Я уже говорил тебе, что собираюсь поступать в консерваторию, и ты не представляешь, какое смятение меня охватывает. Мне боязно идти на вступительные экзамены, хоть это ещё и будет в начале июля. Мне кажется, что я всё провалю, что я в конечном итоге окажусь тем, кем меня назвали с самого начала.       Бездарем.       Стараюсь не думать об этом, потому что тогда руки опускаются сами по себе. Иногда представляю, что ты за моей спиной или сидишь рядом, а я ловлю твой восхищённый взгляд.       В «Ласточке» действительно было здорово. И я сейчас не о лагерной атмосфере.       А как твои дела? Как продвигается служба в армии? Наверное, здорово, когда ты у начальства на хорошем счету. Главное, чтобы ты в обиду себя не давал и был здоров!       Ещё раз спасибо тебе за фото, теперь меня смело можно назвать коллекционером.       Буду ждать твоего нового письма.       

Твой друг Юра».

      Юру хотелось поддержать. Хотелось сказать ему, чтобы никогда в жизни он не думал, что он — бездарь. Потому что у Юры были золотые руки. Потому что только Юра мог заставить музыку стать особенной. И только Юра показал Володе всю красоту мелодий.       И Юра явно нуждался в нём не меньше. Тоже представлял его рядом и вспоминал моменты из «Ласточки». Их обоих нестерпимо тянуло друг к другу, несмотря на километры, предрассудки и смятение самого Володи. Ему только нужно было сделать последний шаг — понять, что нет ничего плохого в том, что он любит и что его любят в ответ. Стоило закрыть глаза на всех осуждающих. Стоило распоряжаться своей жизнью самому.       Возможно, Володя и правда совершил ошибку, позволив страхам взять над собой верх. Конечно, история Влада и Жени до сих пор не выходила из головы и по-прежнему вызывала замешательство, но разве Володя не мог попробовать просто жить по-другому? Не так, как хочет общество или родители, или друзья.       А так, как хочет он.       Может, его место там, где его любят и ждут?       И речь далеко не о родном доме…       Ответное письмо Юре пришлось писать второпях. На следующий день Володе сообщили, что его роту везут в Свердловскую область, в посёлок Зелёный Лог для учений на полигоне, и Володя тут же написал Юре, что ближайший месяц от него вестей не будет из-за отсутствия в части.              «Юрочка, прости и не теряй меня. Нас забирают на полигон в соседний регион. На сколько точно — неизвестно, но сказали, что в начале июля уже будем снова в Верхнем Уфалее. Буду ждать от тебя новостей про экзамен и про то, как твои дела в целом! Очень рад, что моя фотография вызвала у тебя восторг, потому что, если быть честным, я очень волновался перед её отправкой. И ты должен знать, что только ты вызываешь у меня столько эмоций сразу…»              Короткое письмо ушло на почту, а Володя, сев в армейский грузовик с остальными сослуживцами, поехал в Свердловскую область. Он старался отвлечься на что-нибудь стороннее, но, как назло, мысли лезли сами по себе, как оно часто бывает, когда находишься в дороге.       Все они крутились вокруг Юры, вокруг Володиного к нему отношения и запутывались в ещё бóльший клубок, вводили в заблуждение, и Володя терялся в правильном выборе.