Турмалиновые скалы

      В лесу ливень не утихал вторую ночь подряд. Он заслонял стеной окрестности, напитывал собой мёртвую землю и затекал в крысиные норы под корнями чёрных иссушенных деревьев, совершенно обнажённых и неестественно кривых, больных и искалеченных, раскалывающихся и осыпающихся в труху в особо тонких и уязвимых местах. Серп луны стыдливо прятался за тучами, что своим весом придавили всё небо, пожрали каждую невинную звезду, погрузили мир в кромешную темноту, к которой невозможно привыкнуть ни за минуты, ни за часы. Хлёсткие капли дождя били по грязным лужам, сливаясь в бесконечный гул. Не то именно он перебивал все остальные звуки, не то их и вовсе не было — ничто в округе не издавало ни скрежета, ни писка, будто замерло в страхе, стараясь не дышать, не двигаться и не выдавать присутствия какой-либо жизни. Однако жизнь была. Там, где деревья жались друг к другу, переплетались сухими ветвями, образуя собою дырявый и со всех сторон продуваемый купол, под самой кроной, на погнутом стволе виднелась тень, что была чернее этой непроглядной и дождливой ночи. Горбатая, вздрагивающая, она была почти круглой, напоминая собой плотный маленький шатёр. Едва ли в нём мог поместиться человек, но. — Я слышу их. — странное существо, лицом так сильно напоминающее миловидного юношу, когтистыми руками вытирало своё мокрое отнюдь не от ливня лицо, пыталось закрыть длинные пернатые уши, печально повисшие и касающиеся плеч, — они снова поют мне, ты слышишь? — но никаких более звуков, кроме шуршания ливня, не было, и глушить их ладонями не помогало, тревожные голоса исходили откуда-то изнутри, — мне нужно быть с ними. — Тихо, — второй голос был спокоен и твёрд, но сквозил заботой, вибрировал, разбавляя собой внешний нескончаемый шум, — «их» нет, только мы, — этот парень нависал над первым, держа свои подрагивающие от напряжения руки, густо покрытые широкими и плотными перьями, горизонтально выше головы, накрывая их обоих своеобразным шатром, который не пропускал влагу жестокого внешнего мира внутрь. — Нет, ты не понимаешь, они... — первое существо резко затихло, перестало дышать, раскрыло жёлтые глаза в испуге, напрягшись. Кажется, короткие пуховые перья на его шее встали дыбом, а затем снаружи послышались чавкающие звуки шагов множества ног, утопающих в вязкой грязи. Обутых ног. Ещё далеко, но уже слишком близко. Люди не забираются так глубоко в эти леса посреди ночи, если не преследуют своих алчных целей. Это не первая группа вооружённых грубиянов, пришедших за диковинкой, но самая нежданная, появившаяся из ниоткуда и, кажется, совершенно не скрывающая себя. Острое ухо второго существа дернулось, уловив приближающуюся опасность, но само оно осталось недвижимо, даже выражение бледного лица не сменилось, не омрачилось страхом, не дрогнула ни единая мышца. — Они не видят, — его шепот сливался со звуками ливня, превращаясь в монотонный поток шума, — не найдут, — лёгкая полуулыбка стала единственным мелким движением, ни пёрышка более не шелохнулось, чтобы не выдать затаившихся лесных жителей, укрытых иссушенными колючими ветвями, тех, кто крылами своими оградился от опасности, слился с самой ночью и беззвучно пережидал. Незванные гости, в свою очередь, шуметь не боялись, они будто специально заявляли о своём присутствии, чертыхаясь и переговариваясь друг с другом в полный голос. Обычные головорезы, ни капли профессионализма, любое живое существо, не бывшее человеком, знало, как избежать таких невежд. Не выдавать себя казалось самым правильным и здравым решением. — Мерзкой шавке нельзя доверять, кого мы можем найти в такую погоду в этой глуши? — первые разборчивые слова совсем близко откуда-то снизу, — ни одна тварь тут не поселится! — Не неси чушь, тут не раз видели то, что обеспечит нам безбедную жизнь! — второй голос был на удивление весел, наверное, предчувствовал грядущее богатство, — мелкая зараза воровала у странствующих торговцев по ночам. Люди стояли прямо под теми деревьями, меж которых укрылись существа, замершие каждый по своей причине — из-за страха или из-за соображений безопасности. Желтоглазый юноша был в ужасе, смотрел в чужое спокойное лицо, не моргая, не дрожа, не дыша. Никогда он ещё не выглядел таким напуганным, ни волки, ни даже пауки не вызывали таких эмоций, и старший это видел, но не реагировал. Не хотел поощрять и кормить чужую надвигающуюся панику, не хотел выдавать, что тоже волнуется и дышит через раз, лишь бы не дёрнуть окоченевшими руками, укрывающими их обоих, отделяющими жизнь от смерти в клетках торговцев редкостями. — Интересно, сколько невинных убила эта тварь в погоне за драгоценностями. — Никого, — человек начал говорить тише, будто пытаясь нагнать жути, — только спёрла кучу серебряных ложек. Лес залился мерзким хохотом, который начал отдаляться. Кажется, они прошли мимо. Не заметили, опростоволосились, упустили свой шанс. Больше не было слышно ничего, кроме дождя, ровно как и раньше. Спустя несколько мучительно долгих минут, один из них выдохнул, не отрывая взгляда от всё ещё напуганного и недвижимого, сжавшегося в маленький клубок перьев, брата. И зашептал раздраженно, чуть рычаще: — Ложки? Маленькое создание сорвалось и едва разборчиво затараторило осипшим от нахлынувшего ужаса голосом: — Нет, с теми людьми кто-то был, он не чело... «Там» Грубо раздалось снизу перед тем, как пронёсся свист стрелы, пробившей тёмные перья, задев руку, скрытую под ними. Она рассекла кожу, прорвала мышцы предплечья, ощущаясь скорее как кривая надломленная палка, испещрённая зазубринами сучков и мелкими сухими волокнами древесины. Она застряла внутри, так и не пройдя насквозь. Инородное ощущение взбудоражило нервную систему, вырвало из прежнего спокойствия, расплескало удушливую, молчаливую панику по венам. Тёмное существо, собрав последние крупицы самообладания, спешно и грубо отпихнуло от себя второе, бывшее всё ещё оцепеневшим и холодным из-за дождя и страха. Здесь, не будучи скрытым от непогоды, оно намокло мгновенно, кудрявые волосы опали на лицо, рот был открыт в гримасе ужаса, а янтарные глаза светились бешенством загнанного травоядного, застывшего во времени перед прицелом охотничьего арбалета. — Прочь! — прохрипел низкий голос подбитого юноши, на бледном лице которого не было страха, а только лишь кипящая злоба, спровоцированная пульсирующей острой болью. Если он не будет злиться, впиваться когтями в ветки, сопротивляться огню, охватившему руку, то просто закричит. Вторая стрела пронеслась мимо под раздосадованные оклики людей, вновь оказавшихся прямо у корней деревьев, внизу, снова непозволительно близко. Послышалось копошение, звук натягивающейся тетивы, но даже это не заставило младшего мальчика сдвинуться с места. Он прижался спиной к стволу дерева и продолжал смотреть на агонизирующее существо перед собой. Ни одна конечность не могла пошевелиться, хотя всё внутри кричало о надвигающейся смерти, бесславной и мучительной, и ничто извне не способно было развеять сей ступор, пока в грудь больно не ударили, заставив растерять весь запас воздуха, засевший внутри и, кажется, мешающий до этого потоку мыслей. — Вон! — оскалившийся, теряющий последние крупицы рассудка из-за разрывающей боли, старший брат смотрел в упор чёрными глазами-впадинами, большими, без крупицы блеска внутри, — найду тебя позже! И младший верит, сдвигается с места сначала несмело, а потом внезапно пропадает где-то сверху, ловко перепрыгивает с ветки на ветку и скрывается из виду совершенно беззвучно на фоне шума дождя, казавшегося перевозбуждённому разуму совсем незначительным, отдалённым и несуществующим. Для существа, что всю жизнь провело в этом лесу, такой бесшумный побег был сущим пустяком, просто необходимым для выживания. Оно знало каждый сук, каждую неровность каждого ствола, каждое дупло, шло к спасению интуитивно, не оборачиваясь назад, будто неведомая сила желала для него жизни вне клеток и дворцов влиятельных особ. Но помимо того, кем было создание, оно в довесок было ещё и собой. Тем, кто слышал непрекращающиеся мелодичные голоса где-то далеко настолько, что неясно было, водят это лесные духи свои хороводы, либо же рассудок с каждой новой луной даёт трещину. Сейчас среди тысяч тихих загробных песен, сливающихся в одну магическую и чарующую, колокольным звоном посреди бесшумной ночи пробился скорбный высокий вой, болезненный и злобный, где-то совсем близко, будто в затылок дует промозглый колючий ветер. Быстрый испуганный взгляд вниз и темнота будто перестала иметь хоть какое-то влияние. Там, на земле, среди людей, стояло нечто, так сильно напоминающее его самого. Нечто, что несло этот вой в себе и посмело приволочь его на чужую территорию — остроухий силуэт с пернатыми руками, недвижимый, спокойный, хладнокровный, провожающий алыми огнями хищных глаз, оскалившийся и беззвучно несущий одну единственную фразу. «Я слышу тебя» Удирающее со всех ног существо разобрало слова, которые даже не были произнесены вслух. Новый прилив паники уже не выбил из колеи, но привел в чувства. Что это такое? Что именно оно слышит и почему не гонится следом? И что за звуки исходят от него самого, почему это так не похоже на призрачные кладбищенские песни, почему это жаждет жертв? Кровь полилась по венам с новой силой, заставила ускориться и теперь уже исчезнуть в темноте ночи, напоследок блеснув золотом перьев, отразившимся от так вовремя пробившегося сквозь тучи лунного света. Он осветил и оставшегося на ветке парня, тяжело дышавшего и неотрывно смотрящего вниз — прямо в лицо опасности, готовой выпустить очередную стрелу, которая на сей раз могла быть смертельной. Резкое движение в сторону в попытке сбежать вслед за братом было пресечено новым свистом, на сей раз остановившемся в районе плеча, заставившем пошатнуться, выпустить сдавленный крик, но удержаться на месте одной лишь силой воли, продолжая ступать босыми ступнями с одной ветки на другую в попытке уйти, скрыться с глаз, спрятаться, затаиться. Ну нет, его не свалят так легко. Только не слабые, жалкие, жадные люди, сейчас так уверенные в своей победе. Четыре фигуры с луками на изготовке, однако стрелял только один, пока остальные переглядывались и посмеивались друг меж другом. Это игра, настоящая охота ради удовольствия. Они будто загоняют животное, доводят его до изнеможения и медленно следуют по пятам, идут на запах крови и шорох отказывающих конечностей. Даже в темноте он теперь был лёгкой мишенью, всё ещё быстрый, но уже недостаточно, чтобы оторваться.       Свист.       Мимо, но очень близко, будто специально, насмешливо и подло. Они играют на чувстве страха, на панике, подступающей к горлу, и, порывисто смеются, переговариваясь. Но реакцией на то была лишь злоба на охотников и на весь человеческий род. Юноша несколько раз яростно бьёт ладонью по одной из больших, но хлипких веток на своём пути, и она со скрипом отламывается, с грохотом падает вниз, почти настигнув одного из преследователей. Это не необходимость, а молчаливый протест, попытка отбиться, отомстить за ранения, за потревоженный покой. Это то, как попавший в капкан олень пытается лягнуть подошедшего слишком близко недруга, как змея совершает последний ядовитый бросок вперед, когда её тело уже придавлено к земле тяжелым сапогом. Это чистейшая, слепая ненависть, нежелание сдаваться без боя. Дождь утихал, но никто уже не обратил на это внимание. Кто-то был слишком увлечен, а кто-то — слишком взбешен. Не ясно было, сколько продолжалась погоня, сколько веток было сломано по пути и сколько стрел выпущено, но почти человеческое тело существа стало богаче на, как минимум, четыре таких. Было слишком мучительно считать дальше, оставалось только ждать, какая станет последней. Какие-то застряли в перьях, даже не коснувшись плоти, а какие-то болезненно впились в напряженные, окаменевшие мышцы спины. Выстрелы из лениво натянутых луков будто издевались, не стремились убить или даже навредить сверх необходимости, но затрудняли движение адской болью от неровных, обломанных металлических наконечников. Парень больше не был так быстр, все силы уходили на то, чтобы не потерять равновесие, не улететь вниз на грязную, мокрую землю, не ступить ненароком на слишком слабую ветку, которая могла не выдержать веса измученного существа. Это знакомый лес, это дом, в котором ты знаешь каждый угол и можешь ориентироваться наощупь, но сердце колотилось громче здравого смысла, громче памяти, мешало мыслить здраво, анализировать ситуацию. Тут, снизу, была видна лишь небольшая черная тень, теперь уже менее энергично перепрыгивающая с одного дерева на другое, неловко перебирающаяся по особо толстым и крепким, накренённым под неестественными углами стволам. Один из людей, который до этого бездействовал и лишь тихо комментировал происходящее, в момент вознёс лук в воздух, прицелился в лёгкую мишень, и отпустил. Стрела скрылась во мраке, улетела в нужную сторону и всё вокруг затихло. Тень замерла на месте, слившись с окружением. Тишина прервалась лишь спустя несколько долгих мгновений. — Попал? Я попал? — с недоверием спросил наёмник, обратив свой взгляд к небу. Он всматривался в темноту далеко сверху, под кронами голых деревьев. — Мразь! — ещё двое агрессивно ступили в его сторону, а один и вовсе схватил за грудки, не в силах справиться со своей злостью, — если ты убил его, то сам полезешь за телом! — человек кричал, прогоняя из леса последних птиц, и дождевая вода попадала ему в рот, затекала в полные ярости глаза. К зачинавшейся драке медленно, будто плывя по воздуху, подбрел нелюдь, до этого безмолвно следовавший позади, наблюдавший и анализирующий, готовый в любой момент вмешаться. Момент настал. — Вы глупы, — и люди, наполненные недовольством, обернулись, — это был промах, — ни одна лесная тварь не будет указывать на их недостатки, не будет выставлять идиотами и говорить, что делать. Однако никто из них не кинулся, — Не отводите глаз от добычи, на которую охотитесь. Существо подняло руку и указало ладонью на тень, а затем обвело деревья вокруг. — Куда он теперь пойдёт? — дальше перелесок редел, ближайшая возвышенность была, по меньшей мере, в пятнадцати метрах. Теперь либо назад, либо вниз, — разве что полетит, — было сказано с издевкой, то была настоящая насмешка над тем, кому отныне было некуда деваться. Люди вокруг успокоились, но тень шевельнулась. Посветлевшее небо ознаменовало начало нового дня, все вокруг понемногу приобретало цвет, но теперь абсолютно точно было серым не из-за темноты, а само по себе. Мёртвое, сухое даже после дождя пристанище чудовищ и призраков, но ныне лишь охотничьи угодья. Юноша, сейчас находившийся слишком высоко над землей, превозмогая боль, пробивающую всё тело, развёл руки в стороны, расправив перья, покрывающие их от шеи до кистей. Это самые настоящие крылья, большие и пугающе массивные. Его фигура, до этого бывшая маленькой и скрюченной в агонии, теперь казалась огромной и воинственной, готовой к действию и неповиновенно раскинувшейся, почти монументальной на фоне тонких и ломких серых ветвей. «Готовьтесь» Произнёс нелюдь снизу, и люди, повинуясь ему, подняли свои луки в воздух, прицеливаясь. Но крылатое существо этого уже не услышало. Надежда на выживание больше не извращала разум, выбор стоял лишь между способами принятия смерти. Сдаться и умереть? Или бороться, стереть свои мышцы и кости в порошок, поломать весь этот лес и прокясть всех свидетелей, умереть, не будучи впоследствии жертвой. Вдох, смелый шаг вперёд, и на выдохе опора больше не чувствуется. Плотный, влажный воздух подхватывает легкое тело под широкие крылья и несёт вперед. Хочется расслабить раненные конечности и сорваться вниз, лишь бы прекратить эту боль, но то дело чести. Он держится почти ровно, планируя на ближайшее дерево, но...       «Сейчас» Одна единственная стрела прилетает точно в цель где-то под грудью, равновесие теряется и парня кренит в сторону, а потом и вовсе закручивает в воздухе, тянет вниз. В глазах темнеет, ветер свистит в ушах, небо путается с землей, и он падает серым камнем неуклюже, уродливо и тяжело. Тупая боль прошибает всё тело, и не ясно даже, на что пришелся удар, однако половина стрел, до этого уродливо торчавших со всех сторон, была обломана. Теперь, в холодной луже, освещённый пробившимися сквозь тучи лучами рассветного солнца, располагалось нечто, уже не бывшее таким загадочным и неразличимым во тьме. Серокожий юноша с острыми и длинными, почти что эльфийскими ушами, чьи израненные руки, покрытые большими черно-серыми перьями, больше напоминали огромные крылья, а в самом низу спины располагался богатый птичий хвост, напоминающий по форме ястребиный. Он лежал на боку неподвижно, опрокинув голову на сырую землю, смотрел в пустоту тёмными глазами и, кажется, не дышал вовсе, точно поломанный и искалеченный холодный труп. На удивление, ни единого довольного возгласа не последовало. — Это не та тварь, — первым подал голос самый настырный, тот, что стрелял чаще других. Мужчина развернулся к нелюдю из своей команды, изуродованный гримасой ярости, — ты обещал нам золотую гарпию, — он приближался с бешеной скоростью, сжимая и разжимая кулаки, готовый в любой момент просто сломать шею недругу, — или прикрыл своего, сука? — Я должен был найти его, однако захватить было вашей работой, — он, в свою очередь, оставался спокоен, точно уверенный в своей правоте и безопасности. Его грязно-белые руки-крылья были сложены на груди в жесте превосходства, а красные глаза смотрели с презрением. Неясно было, что заставило лесного жителя, гарпию, облачиться в человеческую одежду и примкнуть к людскому роду, так умело уничтожающему всё, что было иным, — вы подбили не того, теперь довольствуйтесь тем, что смогли поймать. — Ты, видимо, не понял. Однако мужчину прервал второй вооруженный человек, не то попытавшийся разрядить обстановку, не то действительно обрадовавшийся добыче. Он выглядел моложе остальных, совсем зелёным, и это была первая пойманная им гарпия, первая попавшая в цель стрела, первое действительно успешное дело. Именно выстрел этого юноши стал решающим: — Этого вполне может хватить на неплохую награду, даже если мы желали большего, — парень говорил тихо и неуверенно, явно не пользовался авторитетом в группировке. — Думаешь? — злобно выплюнул мужчина, который теперь сменил жертву своей агрессии с сопровождающей их гарпии на своего союзника, — смотри сюда! Он подошел к поверженному, лежащему неподвижно существу и, бесцеремонно схватив его за спутанные, мокрые волосы, приподнял над землёй, демонстрируя «добычу». Израненный парень не среагировал, его крылья безвольно висели, а стеклянные глаза были приоткрыты, однако никуда не смотрели и, кажется, уже ничего не видели.       «Тебе это лучше не трогать» Но слова их проводника были бесцеремонно прерваны: — Как думаешь, какой идиот отвалит нам за это? — он срывался на взбешенный крик, разозленный тем фактом, что ещё пару минут назад был точно уверен, что разбогатеет, а сейчас он стоял униженный и оскорбленный неудачей. — За это...— парнишка вторит чужим словам и отступает назад, теряя любую уверенность в своих словах, — неужели за это и впрямь нисколько не выручить? — он смотрит на их проводника с мольбой, ищет ответов и, наверное... поддержки? — Впрямь, — отвечает белое существо, даже не взглянув на «добычу», уже давно сделавший для себя выводы, — серых и черных гарпий считают прихвостнями самого Дьявола. Их кровь и плоть ядовиты, а их песни предвещают скорую смерть, — руки-крылья были сложены на груди в уверенном жесте, а голос спокоен и беспристрастен, — ты в это веришь? — Нет. — Прозвучало совсем тихо и затравленно. — А люди верят, представляешь? — это была насмешка над человеческой глупостью и суеверностью, — ни кости, ни клыки, ни перья подобного существа не толкнуть ни одному торгашу королевства, даже внутренние органы ни один шарлатан не захочет пустить на свои эликсиры, — лес погрузился в тишину, надежда поиметь хотя бы медник после изнурительной охоты медленно улетучивалась, — но это очень выносливая тварь, и ей можно найти не самое прямое применение. Мужчина, державший гарпию за волосы, присел и заглянул в его ничего не выражающее лицо, словно пытаясь сделать для себя какие-то выводы. Обычное человеческое, бледноватое, худое, с очерченными скулами, сейчас мокрое и грязное после времени, проведённом в луже. В слегка приоткрытом рту виднелся ряд нижних зубов и охотник, преследуя цель оценить добычу, приблизился, переместил руку с волос на лицо, попытавшись рассмотреть наличие клыков. Не видно. Он приближается ещё немного, а затем ещё, и в какой-то момент ему кажется, что гарпия ещё шевелится, приходит в себя, шелестит перьями. И правда, только кажется, — то шумел ветер. Существо мертво, с какой стороны ни глянь. Радужка глаз полностью скрылась за веками, руки болтаются внизу, грудь совершенно недвижима, а челюсть безвольно размыкается под напором грубой ладони…       «Это очень выносливая тварь» А затем смыкается на лице самоуверенного браконьера. Получеловек будто пришел в себя и сразу же перешёл в наступление, вцепился когтями в плечи, разрывая тряпичную рубаху и травмируя кожу под ней. Люди отвратительны на вкус, влажные и скользкие под своей вонючей шкурой, железистые и прочные. Хрящи носа раскусываются без особого труда, но приятного в этом крайне мало для обеих сторон. Люди вокруг расступились в страхе, а самый молодой и робкий из них и вовсе плюхнулся в лужу, попытался отползти на руках, но в итоге просто уставился на развернувшееся противостояние, хотя таковым происходящее можно было назвать с натяжкой: мужчина, пребывающий в шоке до сих пор, повалился на спину, кричал без остановки от боли и ужаса, бил руками наугад, попадая существу по голове и спине, вгоняя обломанные стрелы глубже и причиняя нестерпимую боль, заставляющую ещё более озлобленно и остервенело вгрызаться в лицо. Парень издавал нечеловеческие звуки, давился смрадной плотью, но не отступал, покуда не замер. Мужчина под ним уже не двигался, на месте лица сейчас находилось кровавое месиво, нос отсутствовал вовсе, где-то проступили кости черепа, а из-под откусанных век голые, теперь уже мёртвые глазные яблоки смотрели вверх. Никто не заступился, никто не нашёл в себе сил вмешаться. Существо вывернуло обратно непережеванными кусками мяса. Оно кашляло и задыхалось от отвращения, но не сводило глаз с неприятелей. Глаз, полных ненависти, перемешанной с отчаянием. Будь в изувеченном теле хотя бы капля былой силы, мог погибнуть кто-то ещё. — Почему ты с ними? — наконец, юноша подал хриплый голос, заставивший вздрогнуть каждого. Вибрирующий, глухой, лишённый какой-либо интонации. Вопрос явно был адресован второй гарпии, что предпочёл оставаться в стороне, но теперь заинтересовался, неспешно зашагав навстречу. — Чтобы не лежать в грязи и крови с пробитыми крыльями, мой дикий друг, — он улыбнулся зловеще, насмешливо, а затем без страха, будучи теперь совсем близко, склонился, удержав зрительный контакт, и прошептал, — чтобы видеть, как это делаете вы. В глазах лесного жителя сверкнуло непонимание, зрачки тревожно забегали в попытке уловить в чужом лице хоть что-то отдалённо напоминающее весомое обоснование умыслов, но выражение недруга оставалось спокойно-безумным, едва заметно насмешливым. Лишь одна мысль крутилась в голове при взгляде в красно-розовые подрагивающие радужки. Это не собрат и не человек. Что-то более первобытное и пугающее, слишком навязчиво желающее крови.       Незнакомец прищурился и глянул куда-то вперед, над чужой макушкой. Серое существо поспешило напрячься, обернулось быстро, столкнувшись с расплывшейся перед глазами темнотой и оглушающей болью в виске, увидев напоследок замахнувшегося охотника с булыжником в руке.