***
— Придумаешь мне имя? — золотой младший брат сидел на одной из веток, а на вторую, что повыше, опирался спиной, откинув голову назад и держа над нею ту самую огромную тяжеленную книгу на вытянутых руках-крыльях. Перья кудрявились и свисали вниз, а хвост то и дело мелко подергивался от нетерпения. Он очень пытался читать, но учиться самостоятельно было нестерпимо тяжело, зато картинки он прекрасно понимал: тут бравый воин побеждает чудовище с семью головами, там дева с рыбьим хвостом целует моряка, где-то кружат в хороводе обнаженные красавицы, а ещё танцующая гарпия на предпоследней странице, явно нарисованная чьей-то чужой рукой, не той, из-под которой вышли остальные иллюстрации. Эта картинка казалась самой красивой и влекущей, потому что это был почти он, почти его брат, но кто-то совершенно чужой. Истории под рисунком не было. — Придумай мне имя, — повторил он более настойчиво, заметив, что старший только лениво повёл бровью со своей ветви, на которой сидел совершенно бесцельно и смотрел вникуда. И тогда брат поднял недовольный вопросительный взгляд, просто из вредности не задав сам вопрос, хоть и точно знал, что должен. — Так вот, — младший аккуратно запихнул книгу между веток, чтобы та не упала на землю, а сам припрыгнул поближе, благоговейным взглядом уставившись в чужое лицо с нетерпением, — надо имя. Нам обоим. — Не надо, — спокойно отвечает брат. Но этого было достаточно, ведь привлеченное внимание было уже половиной успеха. — Надо! — Зачем? — а вот и вопрос, способный сдвинуть спор с мёртвой точки. — У людей же есть имена, — он точно знает, куда давить, потому что лицо старшего помрачнело и он наконец удостоил золотого всего своего внимания. — Мы не люди, — серьезно отвечает тот несвойственно длинным для своего скудного словарного запаса выражением. — Но нам же надо как-то звать друг друга! — Нас всего двое, — безапиляционно режет второй, явно давая понять, что разговор на этом стоило бы и завершить, ибо тот не имел никакого смысла. Младший заметно призадумался, но ни капли желания сдаваться в нём не было. — А если жизнь заставит нас разделиться? — начал он заговорчески, — как мы найдем друг друга без имён? Ты скажешь «брат», а сколько в мире братьев? А он знать не знает, что такое это «брат», только что это родное и знакомое. Если родное и знакомое, то… — Только ты, — уверенно отвечает, и младший в ответ на это не может сдержать широкой улыбки. Со своей смуглой кожей и золотыми волосами он больше всего напоминал солнце — единственный яркий объект в этих лесах. — Ну уж нет, у всех свои братья! — со смехом продолжает, — ты меня в жизни так не найдёшь, если потеряешь! И старший молчит. Отворачивается с тяжелым вздохом, будто не намерен продолжать бесполезный диалог, пока его брат понемногу теряет надежду вместе с улыбкой. Он поникает медленно и возвращается на свою ветку, только теперь даже книгу в руки брать не хочет, а просто сидит, лениво болтает ногами в воздухе и смотрит на землю. А ведь он для брата имя уже подобрал, причём самое лучшее, красивое и походящее. Именно такое, о каком думаешь при взгляде на отстранённое тёмное существо: строгое, но отходчивое, изо всех сил скрывающее, что оно гораздо более сострадательное, чем вечно недовольная серая куча перьев и костей. — Донхёк. — Чего? Его брат продолжает молча смотреть вникуда, а сам он думает мучительно долго перед тем, как улыбнуться ещё шире прежнего и даже воодушевлённо взвизгнуть, чуть не навернувшись с ветки. Ощущение, будто какая-то сокровенная мечта просто взяла, и сбылась сама собой. Теперь было самое настоящее имя, его собственное, отделяющее от других — этот восторг нельзя было описать теми многочисленными словами, которые Донхёк уже знал. — Тогда, — он призадумался на несколько секунд, пытаясь вспомнить то слово, самое первое, которое он смог по-настоящему прочитать своими силами. Каким называли отважного принца с красивой картинки, — ты будешь...***
— Минхён, — его голос потухший и тихий после долгого молчания, и он даже не помнит, точно ли не звучал так всегда. И Юкхей обескуражен, смотрит своими большими коровьими глазами не моргая, будто страшно удивлен, либо услышал бранное слово от священнослужителя. Немого священнослужителя. Ведь это имя… — Красивое, — не враньё, но недомолвка. А за нею уже следует широкая облегченная улыбка во все зубы. Ну всё, теперь в его понимании они почти друзья, а ещё этот парень впервые заговорил по своей воле и даже не выглядел при этом так, будто набрал в рот горьких листьев. Успех как он есть. А Минхён едва удерживает себя от того, чтобы не быть слишком удивленным. Этот смуглый парень заставляет его чувствовать. Прямо как младший брат, когда тот улыбался так же широко из-за совершенно незначительных вещей. Но он не брат и вообще человек. Да ну его. И демонстративно уходит вперед по следам примятой травы, заметно ускорившись. «Так это не он меня задерживал» — мысленно констатировал Юкхей и тоже пошёл быстрее. Однако мгновения хватило, чтобы понять, насколько Минхёну некомфортно осознавать, что позади него кто-то есть — тот постоянно оборачивался, чтобы держать нужную ему самому дистанцию между ними. В этом нет ничего удивительного, ведь здоровый и даже порядком отдохнувший Юкхей имел явное преимущество перед тем, с чьих тонких израненных запястий едва сняли кандалы, и причины осторожничать точно были. Человек был уверен в своей безопасности, даже если мотивы его спутника могли оказаться чистыми не до конца, а его собственные чистые мотивы имели право на сомнения. — Я пойду вперед, — говорит Юкхей, обгоняя юношу, и даже не оборачивается в этот момент. В каждом его жесте сквозит навязчивое желание вызвать доверие. Человек явно либо хитрый, либо действительно настолько простодушный. И так они продолжают свой путь мимо всё увеличивающихся, но редеющих деревьев, пока свет постепенно покидает лес, возвещая о скором наступлении ночи. Им так и не встретилось ни одного крупного животного, одни крысы, белки, да зайцы, тут же удирающие в любой момент опасности. Странное разнообразие животных для настолько благодатного места, в котором есть и вода, и еда, и укрытия. Укрытий, кстати, становилось тем меньше, чем глубже они заходили. Деревья тут стали фактически исполинскими, их густо покрывал мох, однако помимо него более ничего не росло среди этих великанов. И на ветвях не поскачешь вдоволь, ведь самые нижние из них располагались на высоте полета ворона. Это расстояние было тяжело даже адекватно оценить. А Минхён стремительно уставал. Сейчас, когда адреналин не гнал его вперед из-за постоянного ощущения преследующей опасности, тело переставало врать о том, что оно в порядке. Оно не было даже близко в порядке. Пустой желудок, ноющие мышцы, горящая кожа и совершенно пустая голова. Ноги заплетаются и взгляд стремительно путается, а он всё хмурит брови и идёт на зло, будто эта усталость и есть заклятый враг. Лошади нигде не видно, и он даже не уверен, что они продолжают идти по её следам. По ощущениям он просто идёт за человеком, которого впервые видит и которому ничуть не хочет доверять, но всё равно… Идёт за человеком. Думать тошно, а на деле ощущается совершенно никак. Юкхей остановился и тяжело вздохнул, так красноречиво, как только мог. Он был слишком очевидно раздосадован неудачей. Они искали лошадь в огромном лесу, в котором сами потерялись: один с пару дней назад, а второй, стыдно признать, пару недель назад. Он оборачивается и с ног до головы смеряет всё ещё ни в чем не заинтересованного Минхёна взглядом. Тот и в момент знакомства выглядел более, чем неважо, а сейчас совсем потух, пошатывается, но стоит, и глаза такие пустые-пустые, в сумерках снова кажущиеся совершенно чёрными. Им нет смысла продолжать путь вот так — в темноте и без надежды найти потерянное животное, да и неспокойно становится вокруг. Минхён чувствует это первым и невольно вздрагивает. Кроме них двоих тут больше никого нет. Вообще. — Так, — Юкхей первым начинает действовать и, наверное, делает шаг к новому знакомому слишком резко, потому что тот отшатывается назад и на секунду выражение его лица ожесточается. Это немало отрезвляет. Они не приятели. — Извини, — осекается он и в примирительном жесте опускает взгляд в землю, снимает с себя плащ и на вытянутой руке протягивает, только теперь решаясь заглянуть в снова чуть смягчившиеся глаза напротив, — побудь здесь, пока я ищу для нас безопасное место, хорошо? А Минхён только и думает, что «извини» тоже очень приятное слово. И принимает плащ, так и оставаясь в гордом одиночестве держать его в руках, пока человек спешно удаляется, скрываясь за одним из стволов исполинских деревьев. Юкхей и сам не знает, что ищет, ведь тут, как ни посмотри, убежища не сыскать — камни да деревья, одно из которых парень обошел по кругу, насчитав аж 124 шага, настолько оно было толстым. Запахло безнадёгой. Все ночи до этого удавалось переживать просто-напросто в кустах, между огромными валунами, либо просто оперевшись на что-нибудь спиной, но сейчас был иной случай. Он впервые забрёл настолько далеко, и впервые имел настолько плохое предчувствие из-за отсутствия животных поблизости. И беспокоился не один, а с новым знакомым, который, кажется, не переживёт ночёвку под относительно открытым небом, до того тот был бледен и слаб, на вид совсем молод и не создавал впечатления заядлого выживальщика, который всю жизнь провёл в лесу. Его было просто и по-человечески жаль. Иронии Юкхей, конечно, понять не смог. Он достал из-за пояса нож и начал срезать кору и обрывать мох посуше, тут же кидая добытое в одну кучку. У них хотя бы есть шанс добыть огонь и не замерзнуть, даже если укрыться не получится. А темнело всё стремительнее. Тем временем Минхён все-таки неумело замотался в плащ и только сейчас осознал, что всё время до этого медленно замерзал, лишь теперь ощутив что-то, отдалённо напоминающее тепло. Хотелось сесть куда-нибудь и прикрыть глаза, настолько оно было успокаивающим. Но ветер где-то недалеко задувал необычно, будто присвистывая, и чуткий слух не оставил это без внимания. Парень не смог справиться со своим интересом и двинулся на источник звука, обходя каждый ствол. Недалеко, но утомляюще, учитывая их внушительную толщину. Где-то действительно совсем близко что-то странное издавало этот низкий свист, и найти это что-то стало делом чести. На юношу сзади накатил запах подгнившей древесины.