Турмалиновые скалы

— Откуда ты? А в ответ всё то же молчание, что и неизвестно сколько минут до этого. Первым подал голос человек, но не шелохнулся, продолжая смотреть на заслоняющие небо кроны деревьев наверху, изо всех сил стараясь не натолкнуться взглядом на те самые чёрные глаза. Вполне человеческие, чьими же ещё им быть, но необычайно гнетущие своею глубиной. Ни один встреченный им в странствиях человек не смотрел с такой яростью, а тут прямо посреди дремучего леса, так ещё и без малейшего на то повода. Он считал себя смельчаком, но после падения с лошади мог признаться хотя бы себе в том, что действительно не на шутку перепугался. Трава там, где сидел незнакомый мальчишка, зашуршала коротко, но после не издавала ни звука. Было бы, с кем спорить, то парень поставил бы золотой, что тот до сих пор таращится. Может, готовится защитить себя, а может, и напасть самостоятельно планирует, да только кто разберет, что в голове у этих юродивых. Сомнений, что перед ним был именно юродивый, не оставалось никаких, ведь какой приличный человек встретится в такой глуши, одетый в тряпки и полоскающий лицо в луже. Послышался звон цепей, но звук не приблизился, и человек, сам не осознав своего любопытства, даже и не заметил, как заинтересованно поднял голову и уставился прямо на чужие руки, сжатые в кулаки и крепко вцепившиеся в несчастную траву. Он опомнился лишь в момент, когда хотел было поднять взгляд, чтобы снова посмотреть в глаза, так, как это всегда делается, когда пытаешься начать с кем-то диалог. Но из ниоткуда появилось чёткое осознание, что он опять впадет в ступор и не сможет и пальцем пошевелить, да и спровоцирует незнакомца на конфликт. Даже с измученным и израненным маленьким человеком бороться никак не хотелось, мало ли, какой ржавый гвоздь тот прячет под своей одеждой. Кандалы явно говорили о том, что это либо беглый преступник, либо раб, и лучше бы второе, хотя ни с чьими хозяевами сейчас сталкиваться не хотелось — встретить на пути своего странствия состоятельную особу в планы никак не входило и грозило пренепиятнейшими последствиями. Может, какой иностранец, привезённый из-за моря? Теория звучала вполне логично, но и мысль про юродивого откидывать так сразу не стоило. После падения с лошади спина уже почти не болела — всё в этом лесу такое мягкое, что покалечиться можно было лишь намеренно напоровшись глазом на какую-нибудь из веток. Парень попытался перевернуться на живот так медленно, как только смог, и оперся на локти, разглядывая издалека железные кандалы, которые за это время не шелохнулись. Соображений на тему того, отчего незнакомец так неподвижен, не было, но лучше это, чем неожиданная попытка нападения. У измученной гарпии шансов не было, и это видели оба, но в драку никто не лез. Одному незачем, а второму просто бесполезно. Лучше выждать момент, когда человек перестанет так пялиться на этот железный балласт, и удрать, либо забраться на ближайшее дерево как можно выше и надеяться, что у человека с собой не было лука. А лук был, лежал поодаль после неуклюжего приземления на землю. Раненный юноша сам не заметил, как явно подрастерял свой пыл, потому что злость на человеческий род так... Изматывала? Он продолжал настороженно смотреть, выжидая подходящий момент для побега, но тут уже незнакомец сам поднимает взгляд, будто ободрившийся не пойми какими силами. И больше не застывает, не смотрит в ответ ошарашенно, а скорее изучает, будто пытаясь разглядеть. Смотреть в глаза неприятелю было неотъемлемой частью почти звериной натуры, но впервые существу захотелось прервать этот контакт, потому что... Человек не ощущался неприятелем, не пах кровью, не тянулся к оружию, не пытался пересчитать клыки или оценить ценность перьев. Ценность чего? Осознание пришло совершенно внезапно. Парень видит перед собой ничто иное, как подобного себе, и оттого реагирует вовсе не так, как привыклось. А за эту пару последних встреч и правда привыклось, тот Джено не в счет, потому что причины у него явно были свои и прятались под красным платком. Откуда ты сбежал? — тихо, чётко и пытливо спрашивает человек, и пение птиц будто затихает вместе с шелестом листвы. В ответ красноречивое молчание и ни капли понимания во взгляде. Оно, конечно, имелось, но теперь у юноши было явное дежавю, потому что в прошлый раз видимость понимания привела к нескончаемому, как показалось, монологу. Но минуты тишины не заставили человека потерять интерес. — Я могу их снять и мы оба пойдем своей дорогой, — правая рука медленно двинулась вперед, и он подтянул следом и своё тело, будто слишком осторожничал, чтобы уверенно встать и подойти. Странный. И снова никакого понимания. Теперь незнакомец уже приподнялся и полноценно сел, не сводя глаз с беглеца, который вновь дернулся, но теперь по дрожащим пальцам было точно видно, что в них нет ни капли силы, ни капли реальной угрозы, только желание напугать и, если тот чёрный взгляд широких радужек повторится, то план обречён на успех. — Нет, правда, — гарпию наполняет необъяснимое ощущение, что этот парень в жизни и мухи не обидел, но это не делает его большим добряком, разве что просто… Жалким? — Мне без надобности возвращать тебя хозяевам, а приложить руку к твоей бесславной смерти в луже посреди леса мне не позволит совесть. Взгляд карих глаз кажется мягче пуховых перьев — ни складки на лбу, ни тени напряжения под глазами. Сейчас человек казался до глупого спокойным лишь оттого, что осознал своё выгодное и почти совершенно безопасное положение, если не брать в расчёт возможные болезни нового «знакомого». Но создание не отвечает, не движется навстречу, и продолжает смотреть, уже точно потеряв ниточку к исходу, которого желал добиться. Лишь бы не дать слабину, не позволить подобраться ближе, обмануть этим чёртовым добрым взглядом и сделать больно исподтишка. И человек терпит чужое неприятие, ближе не подходит, словно видит ситуацию насквозь. Он либо действительно не глупец, либо просто до невозможности обходительный и терпеливый. Оставаясь на месте, он даже не удосуживается встать, и с ленным видом пальцами начинает вытягивать из своего темно-серого плаща травинки и прицепившиеся листочки, будто и вовсе остался один. По неизвестной причине это сработало как успокоительное для обоих сторон. У одного теперь заняты руки, а второй перестал чувствовать хоть какую-то не то, чтобы опасность, но и обычную заинтересованность. Такой детский, но такой действенный трюк против того, кто в социальных связях настолько не сведущ, что даже услышать о них попросту ни от кого не мог. Хотелось бы и дальше сохранять бдительность, но нехватка сил давала о себе знать, и что-то более глубокое просило не тратить их на того, кто их не стоил. Сейчас самое время сбежать, лучше момента попросту не придумаешь — если и подорвется следом, то хоть на дерево будет шанс забраться, но и тут всё не слава богу. Нутро так и твердит «доверься, останься, утоли жажду и голод», и не довериться чутью кажется изменой самому себе. Он тянется рукой к ягодам, цепи позвенькивают, но человек и вовсе не обращает внимания, будто ещё глубже зарываясь в свой плащ в поисках того, что можно стряхнуть. Полотно уже было почти идеально очищено. Это ощущается камнем с плеч, и юноша закидывает горсть ягод себе в рот, тут же скривившись от кислого и вяжущего вкуса. Ничто в родном лесу не было даже капельку похожим — мерзким, сухим, смердящим, либо абсолютно никаким, но это совершенно новый опыт. Первые мгновения хочется закончить эту пытку, но в последующие это будто начинает доставлять мазохистское удовольствие вперемешку с едва-едва проступающим чувством какого-никакого мизерного насыщения. И так, горсть за горстью, наступает привыкание, принятие и даже немного удовлетворения от ситуации, если бы не человек, с которого никак не получалось отвести настороженного взгляда. На шорох листьев тот все-таки поднял голову, и застыл в непонятной совершенно эмоции, в которую примешались и непонимание, и изумление. — А если ядовитые? Для гарпии, что способны почти безошибочно отличить съестное от того, что можно попробовать лишь раз, это прозвучало как натуральное оскорбление, и юноша сам не заметил, как в ответ кинул угрюмое и тихое, совершенно уверенное «нет», лишь потом осознав, какую же ошибку совершил. — Правда? — и незнакомец сам тянется рукой к кустику подле себя, чтобы попробовать всего парочку ягод без толики недоверия, даже не поморщившись от вкуса. Он явно рискует, но как же искусно и ненавязчиво притирается, — позволишь снять это? — и без тени страха кивает на цепи, на что снова получает лишь молчание и испепеляющий взгляд, — ну и ладно, — и вновь бесстрашно ест неизвестные ягоды, — у тебя интересный говор. И создание понятия не имеет, что ещё за «говор», однако звучит это явно не как что-то уничижительное или хоть капельку злобное, поэтому даже малейшего внимания не удостаивается. Зато побольше чести было у простенького деревянного лука, что лежал рядом с человеком. Именно он заставил на секунду перевести взгляд. И этого хватило. Человек, уловивший этот порыв, тянется к нему рукой, чем заставляет гарпию дёрнуться, а затем просто подкидывает его поближе к чужим ладоням. Без стрел, разумеется. Не произносит ни слова и опять возвращается к ягодам, играя полное отсутствие заинтересованности, и делая это довольно убедительно. А юноша поверить своим глазам не может. И человеческой глупости, кстати, тоже. Стыдно признать, но интересно взглянуть поближе на это незамысловатое приспособление. Пальцы сами касаются обработанной древесины несмело, а незнакомец и внимания не обращает, и это немало развязывает руки, как бы сейчас это не было иронично. Лук оказывается куда больше, чем думалось изначально, и намного тяжелее, а тетива… Поддев пальцами, её даже натянуть не получалось, и хотелось ссылаться на покинувшие тело силы, лишь бы не думать, что он в чём-то может уступить человеку, который сейчас все так же разглядывал травинки и ягодки, (совершенно точно не) наблюдая за происходящим боковым зрением и (не) задаваясь вопросом о том, как раненный и явно вымученный молодой парень забрался так глубоко в чащу именно этого дремучего леса. Света понемногу становилось всё меньше, день медленно двигался к своему завершению, а вокруг всё порозовело. — Скоро солнце зайдет, — тихо начинает человек, на этот раз уже почему-то не вызвав никакой даже малой реакции, — где ты прятался по ночам до этого? — его голос вписывался в обстановку как родной и не вызывал ощущения чего-либо чужого и опасного, будто и был частью леса, как то же завывание ветра. Так глубоко не забраться за какую-то пару часов с восхода солнца, и этот факт не оставлял сомнений, что мальчишке пришлось где-то заночевать, и, если он пережил ночь, это может быть весьма полезно. Взгляд чёрных глаз многозначительно указал на дерево, туда, под самую крону. Это было не то самое дерево, но разницы, думалось, никакой не было. Это не было жестом доверия, просто констатация факта в обмен на лук. Что-то подсказывало, что не подсказать хотя бы так будет просто неприемлемо в ответ на чужое добродушие. Существо явно пребывало не в здравом рассудке, раз пошло на контакт. — Нужно найти эту кобылу, — вздыхает, наконец, незнакомец, и неспешно поднимается с мокрой травы, чем привлекает к себе настороженное внимание, но никакой агрессии. И юноша кидает оружие обратно, ведь желанием присваивать себе чужое обладает в куда меньшей степени, чем брат. Лук тяжело приземляется прямо по центру между ними двумя, и парень смотрит на него, а затем в глаза напротив. Некомфортно. Из сидячего положения кажется, что он слишком уж высокий, слишком широкий и вообще не по-человечьи огромный, хотя и опыт встреч с людьми можно было легко пересчитать по пальцам. Он стоял метрах в трех, слишком далеко, чтобы причинить вред, но достаточно близко, чтобы действовать на и без того потрепанные нервы. Вот сейчас хотелось сорваться и побежать куда-нибудь подальше, но тело само собой не напрягалось, не кричало о необходимости действовать, поэтому оставалось только выжидать и продолжать смотреть. — Я подойду? — и человек, не дожидаясь реакции, подходит неспешно и без резких движений, но делает это совершенно непринужденно, а затем поднимает лук, прерывая зрительный контакт, и убирает себе за плечи, так некстати подмечая, что за время в лесу тетива изрядно так подпортилась от длительного натяжения, и скоро оружие станет бесполезным. Из этого леса нужно выходить как можно скорее, чтобы не подвергать свою жизнь ненужной опасности. А гарпия в это время рассматривает то, что скрывалось под плащом, полы которого сейчас так удачно раскрылись от чужих действий. Добротная плотная рубаха и там, под воротником, кажется, виднеется ещё одна. Всё это подпоясывал кожаный ремень, на котором чего только не было: какие-то мешочки, два ножа, а на левом боку и вовсе расположился меч, рукоять которого почему-то была перемотана тряпкой. Заметив пытливый взгляд, человек как бы невзначай одернул свою одежду и прикрыл оружие, а затем едва заметно улыбнулся. — Спасибо, — тихо сказал он и юноша не поверил своей собственной реакции. Неужели слова могут быть… Приятными? Это слово точно было и без известной причины вызвало едва заметную растерянность под тяжелыми веками. — Давай я все-таки помогу тебе, — после нечитаемого вздоха выдал человек так, будто теперь это было нужно ему самому, просто из внезапного приступа героизма и жалости перед кем-то сейчас явно слабым. А затем сделал шаг вперед, в ответ на что получил всего лишь взгляд. Не тот, что в первые секунды их сумбурного знакомства, заставивший пальцы похолодеть и мысли метаться в разные стороны, а просто неизмеримо уставший. Второй шаг уже смелее, а потом ещё два. Он присаживается так близко, что и руку протягивать без надобности, чтобы дотянуться. Цепи звякнули настороженно, но юноша не испарился, как по волшебству, и даже не попытался убежать, хоть и дернулся так, будто точно планировал. Несмелое движение руки и взгляд в глаза. Чужие чёрные тоже смотрят недоверчиво, с прищуром, и больше ничего. Человек перебирает пальцами звенья цепи и неспешно приближается к широкому железному кольцу на запястье. Ничего интересного, самое простое приспособление, зафиксированное большим болтом в плотно закрытом положении. Руками, конечно, не справиться. — Я нож достану, — говорит незнакомец и действительно достаёт его. Простенький, с узким лезвием и потемневшей от многочисленных использований рукоятью. Держит острием на себя, когда не без усилий проталкивает его под металлическую шляпку, чуть поддевая её. Пальцы юноши вздрагивают и он секундно пытается одёрнуть руку, но останавливается тут же. Ни лезвие, ни чужие ладони его не касаются, а только крепко удерживают браслет кандалов. Хочется послушать сознательное, ударить и убежать, но бессознательное вкрадчиво вторит, что опасности нет. Животное чутьё не обманет, но верить ему так тяжело, когда напротив тебя некто из людского рода. — Вот так, — и незнакомец резким движением запястья разворачивает нож, а болт выскакивает из своего места на добрую половину. Оружие оставляют лежать рядом с коленом, на котором сидит человек. Так легко дотянуться, но так незачем. Ведь незнакомец сейчас выглядит таким сосредоточенным и безвредным, когда цепляется длинными пальцами за ненавистную железку и, выкручивая, тянет на себя, вынимая с концами. Кольцо раскрывается и он лишь осторожно помогает ему упасть на землю, освободив запястье. Кое-где виднелись чёрные пятна от окислившегося металла, кое-где расцвели синяки, но там, до куда задрался рукав протертой рубахи, рука была сплошь покрыта красными пятнами, уходящими ещё неизвестно как далеко под одежду. Так заживали следы от вырванных перьев. Существо потряхивает рукой и поправляет злосчастный рукав, будто эти самые следы с потрохами выдадут в нём нечто нечеловеческое. До самого плеча расходится покалывание, и на фоне пережитого стресса это становится действительно приятным и облегчающим ощущением. — Давай вторую, — и юноша уже сам протягивает руку, пока незнакомец старательно делает вид, что не заметил те пятна с явной мыслью про какую-нибудь заразу, однако в болезнях не был и капельки сведущ. Через пару минут возни бывший пленник был освобождён окончательно, а небрежно откинутые кандалы лежали поодаль. Парень своими светло-карими глазами смотрел проницательно, будто хотел сказать что-то ещё, но безмолвно встал, и юноша проводил его незаинтересованным взглядом. Тут, в окружении россыпи ягод, воды, деревьев и, как ни странно, человека, душу объяло спокойствие и облегчение, будто вот сейчас получится собраться с силами и пойти на поиски. — Найдем мою лошадь. Не на эти. Незнакомец многозначительно глянул вниз, на сидящего юношу, явно зазывая с собой, но тот не выказал и капли заинтересованности, прощупывая собственные запястья. Они болели, но в ослабшем теле болело вообще всё, однако уже далеко не как дни назад. Он крошечными шагами приходил в относительную норму, если так можно было назвать для гарпии полное остсутствие перьев, изуродованные уши и исколотое стрелами тело. Человек настаивать не стал и, недолго помешкав, двинулся прочь из ягодника по той тропе, куда убежало перепуганное животное. А юноша только смотрел вслед, будто ждал, когда тот обернется и позовёт с собой снова, потому что… Ещё раз он отказаться не сможет. А сейчас, кажется, поступится своей гордостью.