Россыпь звёзд

So close no matter how far Couldn't be much more from the heart Forever trusting who we are And nothing else matters Metallica «Nothing else matters»

За окном кареты мелькали жутковатые силуэты деревьев и маленьких домов разных деревень. Карета не ехала, даже не мчалась, она летела быстрее ветра. А всё потому что происходила не обыкновенная приятная прогулка, например до Венсена, а самая настоящая погоня. Генрих снял одну корону, чтобы надеть новую. Какой непостоянный человек! Но вот поляки это дело не одобрили. Хотя это и не удивительно, ведь кроме того, что Генрих нахально сбежал из страны, где его приняли, если не с распростёртыми объятьями, то по крайней мере не с кислыми минами, он ещё и прихватил уйму всяких драгоценностей. Именно поэтому никак нельзя было допустить, чтобы поляки всё же достигли своей цели, а именно - догнали наконец карету. Шико не помнит, сколько прошло времени, прежде чем они немного оторвались. Генрих очень распереживался, ещё бы! Хотел просто переодеть царственные одежды, а в итоге чуть не стал жертвой. Вот он сидит возле Шико, сгорбившись, шепчет какие-то молитвы, Шико не разбирает слов. Губы короля сухие, обескровленные, глаза чуть ли не затоплены слезами. Да, бедняга сильно перепугался! Шико смотрит на него, улыбается. Он словно чувствует, сколько проблем и трудностей ещё упадёт на его королевскую спину, и потому совсем не боится тех, что происходят сейчас. - Генрих, ты лучше поспи. Толку нет от твоих бесконечных паник. - говорит он, обыкновенно жёстко, без тени ласки или привязанности, оставляя их в глубине души. - Как я могу уснуть в такую минуту?! - вздрагивает Генрих. - Мало того, что я боюсь, как бы нас не догнали, так ещё и... - И что, Ваше Недовеличество? Генрих хмурится, но не отвечает на колкость, а продолжает: - Я должен подумать о том, что будет, когда я стану королём. - Если станешь. - вставляет Шико. Генрих, бросает на него обиженный взгляд, но продолжает: - Мне ведь придётся управлять Францией. - Ты поразительно догадлив! - Замолчи! Думаешь есть толк от твоих комментариев? - Думаешь есть толк от твоих рассуждений? - Тебе не нравится говорить обо мне? Хорошо, в таком случае поговорим о тебе, Шико. - Обо мне! И что же ты обо мне скажешь? - А ты вот, кем собираешься быть? Я король, а ты? - А я спокойно вернусь к себе на родину, в далёкую Гасконь и буду жить хорошо и славно... - Прекрати! Ты можешь говорить серьёзно?! Давай ты будешь моим советником. Ты столько сделал для меня, я могу тебя наградить, Шико! - Мне ничего от тебя не нужно. И хватит этих пустых слов, ты ещё не король. - Но я им стану и я хочу знать кем будешь ты. Шико молчит, смотрит в блестящие глаза Генриха и вдруг с его губ срывается одно единственное слово, но для Шико оно дороже любых других, он точно знает, что оно произносится в нужное время и в нужном месте: - Шутом. Генрих непонимающе стреляет взглядом в спокойное лицо Шико. - Что? - А, ты оказывается ещё и глух, мой король! Генрих злится, решает, что это очередная шутка, снимает с себя свой роскошный головной убор и кидает в лицо Шико. - Убирайся. Правильно. Уходи. Куда хочешь иди. - твердит он. - Только прекрати издеваться надо мной. Я не держу тебя, уходи. Хочешь прямо сейчас открой дверь кареты, выпрыгни и иди на все четыре стороны! Я не желаю более видеть вас, господин Шико. Шико прикусывает губу, понимая, что немного переборщил. - Ты не понял, Генрих. Я не шутил. Генрих приподнимает одну бровь, начинает смотреть внимательнее, заглядывая в глубину глаз Шико. - Ты хочешь быть шутом? Шико кивнул, удерживаясь от очередного острого ответа. Нет, право, какой странный король! Зачем расспрашивает, неужели надеется, что я смогу объяснить ему все свои мысли, которые возникали, рождались и приходили на протяжении многих дней?! - Но зачем? Чем другие роли тебе не угодили? - Генрих, ты всемогущ только на словах. Тебе бы стать писателем! Мудрости у тебя вагон, говорить красиво умеешь и на листе бумаги ты обладаешь безграничной властью. Но не на деле... Ты мало что можешь, сын мой. И ты не сделаешь меня советником и уж тем более каким-нибудь графом и уж точно не дашь мне какой-нибудь более невероятный титул в награду. Зачем мне соглашаться на то, чего никогда не будет? Да, из небольшого списка прочих вариантов, я выбираю шута. Ах, Генрих, если ты полагаешь, будто стать королём - это чудо дивное, а шутом - скука смертная или приговор, то ты ошибаешься. Генрих слушал его внимательно, изучая в голове каждое слово. Сначала в его глазах гнев только усиливался, но потом там расцвела лилия, она расцветает каждый раз, когда Генрих видит что-то новое в жизни или в Шико или в себе. - Хорошо. - коротко ответил король. - Хорошо, ты можешь быть и шутом. Теперь я могу дальше говорить о сложностях, что ждут меня впереди? - спросил Генрих, но тут же добавил: - Хотя, на кой черт я тебя спрашиваю? Во-первых, я король и вообще-то могу делать всё, что угодно, - при этих словах Шико демонстративно закатил глаза. - а во-вторых, я всё равно знаю твой ответ. - Поспи, Генрих. - говорит ему Шико. - Тебе надо отдохнуть. А потом болтай сколько хочешь, я с удовольствием послушаю вас, Ваше Величество! Генрих слегка улыбнулся. - Правда? - Я никогда не лгу тебе. - пожал плечами Шико. Кажется, это вполне удовлетворило Генриха и он откинулся назад, закрыв глаза. Медленно, но верно, он вошёл в сон, тело его ослабло и голова медленно упала на плечо Шико. -Да, да, Генрих. Ты давно уже свалился мне на плечо. - кивает Шико, но не отталкивает его, мол, пусть спит. Потом смотрит, разглядывает прекрасные черты лица короля, густые чёрные волосы, красивые утонченные руки, украшенные перстнями. Глаза плотно закрыты, длинные ресницы чуть дрожат, а тонкие изящные губы до сих пор сохраняют улыбку, с которой он засыпал. «На что он мне, м?» - спрашивает Шико сам себя. - «За что я люблю этого короля? Да, он красив, но также глуп! Или...» Шико не знает, но нащупывает, копается, пытается найти истинную причину своей глубокой преданности. «Нет, он мудр. Но не как король. Король из него, что из меня какой-нибудь аббат. Что я буду делать, будучи главной монастыря? И он не знает. И не может. Но он...” Генрих что-то шепчет во сне, слова несвязанные, но они удивляют Шико, даже смущают. «Душа. У него есть душа. Многие её теряют. Тем более при дворе. Я не знаю, у меня есть она? Так вот у него точно есть.» Шико улыбается, глядя как этот король, что несколько минут назад прибывал в страхе, сейчас мирно спит. Спит и не видит, не слышит как вновь за ними летит погоня, как карета, ударяясь о бугры, проваливаясь в ямы, спешит вперёд, чтобы спасти одного человека, Его Величество. Подумать только! Сотни деревень, где живёт множество людей никому не нужны, а этот, двадцатитрёхлетний господин нужен всем и сразу! Нет. Никому он не нужен. Разве что паре-тройке человек. А другие служат или из страха или из принципа, или потому что отец служил, или потому что другого не знают, или потому что платят неплохо. У них нет души. А у Генриха есть. И совесть есть и сердце. Шико чувствует это, читает в глазах короля. «И любил он одну Марию. Теперь как жениться будет? Интересное дело! Ничего, матушка Екатерина, уважаемая королева-мать наставит сына на путь истинный и найдёт подходящую жену!» Шико вновь смотрит в прекрасное лицо короля, искренне восхищается им, беря во внимания только положительные черты его характера, ибо он устал указывать на минусы. Скоро ему придётся продолжить это делать, но теперь уже в роли шута. Что ж, нестрашно! При дворе, где идёт вечный бал-маскарад, где все дарят друг другу красивые коробочки со змеями внутри, он хочет быть источником правды. И он хочет знать правду. Чем выше титул, тем сложнее это сделать. Однако, чем меньше возможностей, тем также сложнее это сделать. Шико же устроился по истине идеально! Должность низкая, зато положение - вершина! И не с тем, чтобы добиться чего-то для себя. Шико ничего не нужно. Он искал, пробовал понять. Но нет, ничего его не влечёт. Ни деньги, ни власть над людьми, ни земли, ни звания. Скоро Генрих станет королём, а пока есть ещё немного времени спокойной жизни. Если не считать карету, которая как ужаленная несётся быстрее ветра на границу с Францией. Но картинка расплывается, Шико видит Генриха уже издалека, а затем видит и себя со стороны. Будто он - птица, смотрящая на землю с высоты. Эта карета, этот разговор, ожидания нового трона, погоня, побег... Это всё было давно. Так давно, что и не знаю, было ли вообще? Всё утонуло в прошлом. Жёсткие волны захлестывают меня и несут прочь. Вода серая, тяжёлая, отравленная горечью моих и чужих бед. Нет, только не сейчас! Пожалуйста, не сейчас и не здесь. Я не хочу просыпаться. Не хочу снова видеть чёрные стены, безумный глаз-луну, проколотое безликими звездами небо и темный дым, которым я теперь дышу вместо воздуха. Я не хочу в жизнь, но я хочу жить. И сон проходит, срывает свою пелену, выбрасывает из своего моря, Шико разбивается о жестокую реальность, как об острые скалы. Он просыпается в кровати, садится и ощущает слёзы на своих глазах, на щеках, на подушке. Они никогда не высохнут. Горло также пересохло, воды не хватает. Он пытается дышать, но дым забивает его лёгкие. Комната тонет в печали, одиночестве и скорби. Ещё два года назад он бы ни за что не поверил, что может так мучиться. Неужто к старости его грубое сердце, где, как казалось, нет мягких мест, которые можно задеть, совсем потеряло свою стойкость и силу? Шико в изнеможение бросается к окну, распахивает ставни и, глядя в чёрное ночное небо, кричит, стараясь разодрать до крови горло. Бесцельно, бессмысленно, просто кричит так, чтобы выплеснуть всю боль, что засела в нём с того самого злосчастного дня, со второго августа, два года назад. В тот знойный, и до того удушающе жаркий день воздух оказался ядом. В тот день пала некогда блестящая, а ныне уже замыленная, потрескавшаяся да почерневшая корона Валуа. Шико как и всегда отвечают лишь собачий вой, глухой стон ветра и луна. Теперь лишь они его постоянные спутники и слушатели. Прошло много времени, но боль не выветрилась из усталого тела, из покрасневшего от долгой работы разума, из жестокого, онемевшего сердца. Нет, время не лечит, только калечит. И Шико попробовал это на своей шкуре. Генрих IV принял его очень радушно, а Шико сразу признал его своим королём, он надеялся забыться, надеялся, что новые проблемы и дела забьют камнями ту трещину, что прошла по всему его сердцу. Но нет. Два года он ходит по замку со своей обыкновенной притворной улыбкой, да так искусно это делает, что придворные говорят: -Ну и предатель же, этот Шико! Король сменился, а ему хоть бы что! -Равнодушный. Ему всё равно. -Генриха III никто не любил. И он тоже. -Да он же шут! Черт знает, что у него на уме! Два года он пропускает мимо эти слова, два года даёт блестящие советы Наваррскому, два года успешно делает вид, будто живёт. И два года он не спит ночами. Едва все дела заканчиваются, едва Лувр засыпает, накрывается чёрной мантией, едва Шико уходит в свою комнату, где остались последние следы Генриха III, как вступает в ожесточённую борьбу с тоской, болью и отчаянием. Он не может больше биться, у него не осталось сил. Последние капли на исходе, сосуд почти пустой, в нём гуляет холодный ветер. Шико ложится в кровать и чувствует холод, дошло до того, что его пугают все тени. Должно быть именно так жил когда-то Генрих. Тогда Шико не знал, что такое отчаяние. Он всегда находил в себе силы, чтобы преодолеть любые трудности, какими бы жестокими они ни казались. Он философски смотрел на всё происходящее и не отличался чрезмерной чувствительностью. Но теперь... Теперь всё изменилось. Он ложится, вскакивает, мечется по комнате, кидается к окну, падает на пол и упрекает сам себя за то, что не сказал Генриху тех слов, что до сих пор стынут на языке, за то, что не был с ним рядом второго августа, за то, что допустил такое убийство. Два года он упорно ходит к могиле короля, пока никто не видит этого и два года просит его стать живым. Потом ругает сам себя за свою наивность, за свою глупость. Ему не нравится страдать, это не его стихия, потому что он не может выплеснуть переживания ни в стихотворения, ни в картины, ни в скульптуры. Он не создаёт, он анализирует и действует. Но теперь это ни к чему. Шико нужна цель, а пока вокруг него лишь одинаковые лица, хмурое небо, кислая еда, приторные напитки и гнилой воздух. Иногда становится легче, будто бы отпускает, тогда Шико спит крепко. Он также радуется, когда у нового короля случаются проблемы, тогда он полностью включается в дело и, пусть ненадолго, забывается. Он не потерял своего юмора, веселит весь Лувр, а сам кашляет, выплевывая все шутки. Шико не смешно, ни капли. А сегодня ему приснился Генрих. Вспомнился их старый-старый забытый разговор. Польша... Надо было там и оставаться! Или нет, надо было согласиться на предложение Генриха о том, чтобы сбежать и жить где-то в деревеньке. Так и надо было поступить! Они оба были бы живы. Шико закрывает окно, бессильно падает в кресло. Не то кресло! Не та комната! Не та кровать! Все не то. У человека можно отнять всё, но не надежду. В тот день, когда Генрих умирал, Шико позволял себе даже смеяться, потому что на него не свалилась неподъёмная ноша - отчаяние, потому что он ещё верил, что всё может наладиться. Шико сидит в кресле, сверля взглядом пол и будто засыпает. Он не помнит, заснул тогда или нет. Только вот он услышал голос. До боли знакомый, родной, самый прекрасный. Голос Генриха. Шико вздрагивает, разум говорит ему, что это либо галлюцинация, что вполне возможно, учитывая то, как он живёт эти годы, либо Генрих не умер, а... - Если ты тогда инсценировал свою смерть, беря пример с меня, то это плохая идея. - отвечает Шико. Он злится, потому что не верит. - Ах, Шико. Ты грубишь мне даже во сне. - отвечает голос и в середине комнаты проявляется фигура, которую Шико узнал бы из тысячи. Темнота отступает, луна будто собирает весь свой свет и заливает им стены, пол и потолок. И Шико видит Генриха. - Вот как... - слова застывают, язык не поворачивается. Он видит его настоящим, ни искаженным, ни размытым. Генрих смотрит на друга с тёплой, самой невероятной улыбкой на лице. - Шико, никто не вечен. Ни ты ни я. И тебе отведено не так много. Поторопись. - голос отдаётся от стен, проникает в Шико. Как давно этот голос не тревожил покой шута! -Не уходи. Поговори со мной. - просит Шико, глядя на умершего короля. Сердце его бьётся, колотится, он не сразу замечает как его просьба похожа на миллион таких же просьб Генриха в те времена, когда они ещё были вместе. - Поспи, Шико. - отвечает Генрих, мягко кладя руку на плечо шута. - Отдохни. А потом я обязательно с тобой поговорю. Нам многое стоит обсудить, правда? - Правда. - кивает Шико, ощущая это прикосновение сильнее, чем все другие за два года. И на душе становится легко, тепло. Шико закрывает глаза и наконец спокойно засыпает. Так хорошо он не спал за всю свою жизнь. У него есть ещё время, чтобы завершить всё в жизни. И он будет жить, будет хорошо жить. Тревога, тоска отпустили его. Он наконец понял, что всё не потеряно окончательно, он вновь обрёл надежду. Теперь трещина наконец затянется, он найдёт в себе силы и пойдёт вперёд прежде чем наконец-то освободится от земных оков и поговорит с Генрихом. Им же многое стоит обсудить. Правда?