Абстиненция

…мне так одиноко пятничными вечерами, ты сможешь сделать так, чтобы я почувствовала себя как дома, если я скажу, что ты — мой? lana del rey — born to die

      Очень не хватает сигарет. Кристина несильно ударяет себя по лбу вновь и вновь, дёргаясь и судорожно дыша. Этого не может быть, тем не менее зомби не могло быть тоже; все навязчивые кошмары теперь явь. Он тоже явь: с той же походкой и ощущением эмоциональной безопасности. — Ты до сих пор о нём думаешь? — Солли подкрадывается незаметно, кладёт ладонь на плечо Кристины; та вздрагивает, следом жмурит глаза и нервно сжимает пальцами переносицу. — Постоянно, — закрывает лицо вспотевшей ладонью. — Вчера, кажется, это был он.       Девушка садится напротив, чувствуя на себе такой же груз, бомбовый, вот-вот готовый взорваться, если Кристина заведёт себя ещё глубже в пороховые мысли. — Четыре года… — вздыхает Лоумэн, поджимая полные, искусанные в кровь, губы. — Так странно больше не видеть соседей, того болтливого кассира, тех бойких старичков… — Я даже не знаю, что с моей соседкой, тем бомжом и Оуэном. Что с твоим бывшим мужем… Только с мамой хоть как-то поддерживаю связь, пока провода не перебиты.       Шеридан измотана, она никогда бы не подумала, что жанр «повседневность» преобразится в «хоррор». Девушка по-прежнему задаётся вопросами о других людях, так как они, словно вчерашние, словно и не проходили годы. С Кеннеди же наоборот — он где-то там, в другом отрезке времени — и это странно, Кристина ненавидит такое своё состояние. — Может, они выжили. Мы же как-то справились, — Солли из тех людей, которые всегда цепляются за надежду, несмотря на то, что эта надежда может держаться на одной нитке. — Поедем к моей матери и её друзьям.       Кристина и Солли не могли сделать это раньше: сначала выживали со старыми хозяевами дома, Шеридан оставила сигналы в сети для мамы, Моник же обнаружила местоположение ноутбука только год назад, когда Кристина в мыслях уже успела похоронить и её. У неё есть невысказанные обиды на мать из-за заключения в тюрьму, перемешанные с давно приобретёнными детскими. Кристина обитает в стягивающей в тиски пустоте, ночами сдерживает слёзы и никогда не говорит о чувствах, чтобы не нагружать Солли. Но в данный момент девушке так хочется выпить, разрыдаться прямо перед подругой и к сердцу поднести нож. — Ты уверена? Мы, конечно, готовились долго, снаружи вроде безопасно пока что…       Шеридан не хочет больше думать, ни к чему не стремится и мечтает выспаться, а не поддаваться тревожности раз за разом. — Да, стоит наконец скооперироваться, иначе вдвоём мы просто умрём здесь.       Она встаёт, чтобы отойти подальше и опять побыть одной. Кристина долго затягивается сигаретой, дым клубится вокруг, когда она облокачивается на ржавые перила маленького балкона. Мир за окном — адское поле светопреставления, остатки цивилизации рушатся. Ей известно, что наверняка на военных базах есть места для пострадавших, только девушка ни разу не видела вертолётов, пролетающих над их головами. Шеридан устала переживать чувство брошенности, видеть себя каким-то спрессованным мусором и психически неустойчивой.       Проверив перед сном все устройства, механизмы и замки по предотвращению появления монстров, Кристина и Солли ложатся на кровать, надеясь поспать хотя бы пять часов. В одежде и с импровизированным оружием засыпают, не рассчитывая на светлые сны. Шеридан спит чутко, поэтому сразу же подскакивает, когда слышит звон жестяных банок. Девушка будит подругу осторожно, подносит палец к губам, чтобы та не шумела. Они переглядываются друг с другом, немо удивляясь по причине того, что звук не громкий, если бы ворвались резко безмозглые твари. — Возьми пистолет, — шепчет Лоумэн, протягивая руку к прикроватной тумбе.       Кристина кивает, берёт оружие и выходит из комнаты. Видит чью-то тень и сразу же из-за переизбытка испытанного начинает стрелять, попадая в стены. — Послушай! — внезапно слышится мужской голос, кажется, слишком знакомый.       Шеридан дрожит, высока вероятность задохнуться. Она включает свет, получаемый с помощью найденного на стройке неподалёку дизельного генератора, затем видит, что человек напротив начинает движение.       Прогуливаюсь по улочкам города, это случайность или так и было задумано?       Из-за сильной тряски рук пистолет падает на пол. Ей очень необходимо услышать его голос ещё раз. Убедиться, что находится не под воздействием какого-то радиоактивного шлака, хотя угроза слуховых галлюцинаций также велика.       Он изменился. Волосы чуть длиннее, телосложение выглядит намного крепче, рельефнее. Правда под ясно-голубыми глазами такие же тёмные круги, как в те паточные ночи под уличными фонарями, когда Леон говорил о глупых грабителях. — Кристина.       Звучание её имени с его уст — сладостная панихида, восстание из мёртвых. Девушка делает шаг вперёд, чтобы рассмотреть незваного гостя лучше; он слышит громкое учащённое дыхание. Ещё неуверенный шаг, и Кристина вполголоса спрашивает: — Леон?       Парень также подходит чуть ближе, слегка поднимая руки, чтобы сделать успокаивающий жест. — Я…       Кеннеди не успевает договорить: Кристина рывком сдвигается с места и очень крепко обнимает за шею, прижимаясь всем телом. — Ты… не числился в реестре… я проверяла… — Шеридан разговаривает сбивчиво. — Я оплакивала тебя… оплакивала и… боже… чуть не застрелила…       Держится за него, как при падении со скалы, за поверхность которой нужно вовремя схватиться. И её ладони импульсивно блуждают по широкой спине, пальцы сжимают ткань футболки, а побледневшее лицо зарывается во влажную шею. — Прости.       Единственное, что он говорит, и обнимает в ответ до хруста хрящей в позвоночнике Кристины.       Леон очень по ней скучал.       Она не пахнет, как прежде: ни кислых цитрусов, ни фруктового мороженого, ни горькой текилы. Но Кеннеди не стыдно признать, что девушка всё равно родная. И сразу так спокойно, так приватно; четыре года, кажущиеся бесконечной душевной маетой, заменяются долгими минутами объятий, несдержанных в проявлении обострённых чувств.       Его первый год без неё — игра на выживание. Кристина единственная, о ком парень действительно переживает. Тогда ищет Шеридан в первую очередь, пока не оказывается завербованным. Второй — кровоточащие раны внутри и снаружи: нет июньской девушки в шубе, она замещается грызущими плоть монстрами. Поскорее бы обучиться всему, поскорее бы найти её и уберечь от катастроф. Третий год, как река скорби: течёт быстро и обтачивает сердце, словно камень. Леон даже теряет надежду, тем не менее продолжает искать Кристину, ставя в приоритет её. Четвёртый полон кровавых миссий, эмоционального выгорания, тихой ненависти к самому себе.       Теперь же она здесь, и этого вполне достаточно, чтобы больше не мечтать о пуле в голову.       Кристина никогда не была мягкой; Шеридан не плакала, когда видела смерть людей и животных, когда сильно болела спина из-за долгой ходьбы, когда ломались любимые вещи. Она отстраняется от Леона, отворачиваясь, тем не менее не убирая руки с его шеи. Парень нерешительно протягивает пальцы к щекам Шеридан, бережно вытирает тёплые слёзы.       Защитить от солнца, поубивать звёзды; чтобы у Кристины не было ни кашля, ни головной боли; быть матерью, которая хранит кудри своего ребёнка в конверте. Хочется уставать скучать по ней, пусть продолжает сниться, — Леон сделает четыре шага до края, если будет знать, что она дождётся внизу. Сказать «спасибо», сказать «не оставляй меня».       Он тоже не думал, что станет таким мягким.       Обнимает девушку опять, словно извиняясь за долгие поиски, словно благодаря за то, что до сих пор жива. — Теперь всё будет хорошо. Я нашёл тебя, я нашёл… — нужда в ней возрастает, и держать её внутри себя похоже на долгожданное лекарство от изжоги.       Как бы он хотел вернуть то время. Кружить среди мотельных номеров, знать её голос лучше, чем тишину, обычно забивающую уши. Снова вытащить из губ Кристины сигарету, сделать затяжку для сравнения с самокруткой и сморщиться из-за неудовлетворения эффектом. Они сейчас в совсем иной реальности. — Я отведу тебя туда, где позаботятся, хорошо?       Если первое объятие осторожное и сдержанное, то второе в некоторой степени кровожадное; иссохший вампир находит источник сил, потерянная звезда обретает сияние. Всё это было бы гораздо романтичнее, если бы мир не был заражён смертельными вирусами, если бы герой и героиня с виниловых пластинок не были бы разделены, если бы солнце не потускнело.       За годы Леон ожесточается, хитиновым покровом защищается и кровь начинает считать за воду. И тревожно ощущать треск построенной защиты, когда перед ним предстаёт заплаканный вид девушки, однажды нарвавшей для него цветы с колючих кустов. Необходимость расспросить Кристину о прошедшем опасном времени доходит до кипения; высокий градус четырёхлетнего волнения выжигает застоявшийся лёд. Всё же сдерживается: не хочет показаться чересчур опекающим, так как знает, как Шеридан не любит — не любила, по крайней мере — его «синдром героя».       Парадоксально, но Кеннеди хотел бы ещё раз от неё это услышать. Пусть скажет о его повышенном чувстве справедливости, закатит глаза на утверждение помочь алкоголикам на тротуаре, слегка погладит по колену для успокоения из-за неудачного дня на работе. — Собирай вещи, ты должна быть в безопасности. — Я здесь не одна, со мной подруга, её зовут Солли.       Кеннеди соглашается, дожидается девушек и помогает им собраться. Знакомится с Лоумэн, и та не может отвести от него и Шеридан изучающий взгляд. Такие разные, но с одинаково уставшими лицами, миссурийские друзья с пепельным налётом парижских любовников. Именно поэтому Солли не понимает, что конкретно между ними: Леон в некой оборонительной позиции возле Кристины, та же не прекращает смотреть на парня, всё ещё находясь в шоковом состоянии. — Вы такие милые, — неожиданно и искренне вырывается у девушки. — Кристина так переживала, ещё когда в тюрьме сидела, спрашивала о тебе. А я-то даже не знала, как ты выглядел, хотя патрулировал наш район.       Солли всегда была в какой-то степени восторженной и честной, верная субретка, вытрет слёзы и непристойно с краснеющими щеками пошутит, чтобы позже сделать вид, что в действительности ничего похабного не сказала. И сейчас она ставит двоих в неловкое, но приятное положение. — Нужно собираться, — прокашливаясь, поторапливает подругу Кристина.       Леон по-доброму усмехается: она изводила себя так же, как и он. Это больно, однако упоительно, доходит до каждого клапана сердца.       Они садятся в его машину, наконец отправляются в долгий путь.       Заставляй меня и дальше улыбаться. Давай курнём травки, ведь дорога не близкая, и продолжим путь, получая удовольствие от каждой минуты поездки.       Военная база служит крепостью против наступающих полчищ нежити, которые бродят по апокалиптической пустоши. Высокие бетонные стены опоясывают территорию и обнесены бритвенной проволокой, сверкающей в лучах солнца. По периметру возвышаются сторожевые вышки, на которых стоят вооруженные винтовками и биноклями солдаты, сканирующие горизонт в поисках любых признаков движения. Внутри базы царит напряжённая, но организованная атмосфера. В рядах казарм живут выжившие, а в столовых и административных зданиях кипит работа. В медицинских палатках лечат раненых и больных, а врачи и медсёстры неустанно работают, чтобы спасти как можно больше поломанных жизней. Над головой слышится шум вертолётов, доставляющих припасы и подкрепление с других баз. По территории комплекса проезжают бронетранспортёры, их двигатели рычат, словно звери на охоте, — пора добить окровавленных чудовищ. Солдаты патрулируют место, держа оружие наготове.       Шеридан за это время пытается задать волнующие её вопросы, но Леон либо молчит, либо увиливает от ответов. Она жаждет узнать абсолютно всё, однако слышит лишь «сначала отдохни и поешь». Кеннеди отводит их в комнату для гражданских, говорит несколько фраз и уходит, кажется вмиг отстранённым.       Помещение заполнено рядом аккуратно расставленных кроватей в количестве четырёх штук, каждая из которых тщательно застелена белыми простынями и тонким армейским одеялом. Единственным украшением комнаты является выцветший плакат с изображением американского флага, криво висящий на стене. Комнату освещают резкие верхние лампы, отбрасывающие стерильный отблеск на бетонные стены и линолеумный пол. В воздухе стоит запах дезинфицирующих средств и грязного страха — постоянное напоминание об опасности, таящейся за воротами базы. За дверью по коридорам солдаты в защитной форме шумно передвигаются, осматривая таких же недавно прибывших и изредка обращаясь к ним со словами холодной поддержки. Сами беженцы сидят, сбившись в небольшие группы, — за четыре года база наполняется, скоро не останется мест. — Ещё кого-то подселят, — подмечает Солли и ставит сумки на кровать. — Есть ли вообще очищенные города? Есть, куда возвращаться? — Я не знаю, — с тяжестью выдыхает Кристина. — Надо связаться с мамой. И поговорить с Леоном.       Он сказал, что придёт вечером; Шеридан готова ждать. До встречи с парнем они с Солли располагаются в выделенной комнате, разгружаются и исследуют базу. Далее идут в душ, проходят в столовую и обедают. Ближе к шести часам Леон навещает их, чтобы спросить, всё ли в порядке. Лоумэн уходит, чтобы дать им возможность поговорить.       Кристина садится на кровать, Леон следом. Как будто держит дистанцию, не желает встречаться глазами. Что-то в нём надломано. — Ты буквально лучший человек, которого я знаю, — не старается скрыть это, нет больше смысла прятаться за заслонами, когда каждая секунда важна, каждое нежное слово. — Ты же в курсе, да?       Кристина начинает думать, что важны даже скучные слова. Обидные, злобные, ревнивые; с разными настроениями, сопровождаемые скудной или яркой мимикой. Шеридан готова запомнить жесты, хлопанье ресниц и движение губ: когда смерть отгрызает пятки, в памяти печатями должны оставаться близкие люди. — Не говори так, — Кеннеди невесело посмеивается, опуская голову.       Леон не считает себя лучшим человеком. Увязший в сожалениях прошлого, не в силах вычиститься от тянущих теней, парень зациклен на чувстве вины. И кажется, будто вот она здесь, прямо перед ним живая и свободная, отсылающая к химиотрассам над загородным клубом; и он осознаёт бессмысленность собственных переживаний: Кристина рядом. Однако чего-то не хватает. — Я не спас тебя тогда, — вспоминает полицейскую облаву. — А я не спасла тебя в психушке, — сразу же отвечает. — Но мы тут, верно? Это то, что важно на данный момент.       Шеридан права.       Она хочет коснуться его, он хочет коснуться её. Тем не менее продолжают сидеть, почти дотрагиваясь друг друга ногами, копаясь в головах и не решаясь проявить отнюдь не умело сдержанное. Шеридан осмеливается спросить: — Расскажешь, как ты вообще выбрался и здесь оказался?       Давай дадим волю чувствам, не думая о последствиях, позволь поцеловать тебя под проливным дождём. Ты ведь любишь, когда твои девочки сходят с ума? Так что выбери свои предсмертные слова, ведь этот раз — последний, потому что ты и я, мы были рождены, чтобы умереть.