**
Мор с трудом приходит в себя. Его пальцы сводит судорогой — колкой, болезненной. В груди знакомая, а оттого неприятная, тянущая боль. «Ход времени нельзя остановить полностью, даже здесь», — это он помнит хорошо. Под его спиной что-то удивительно мягкое, приятное. Он давно не лежал на чем-то таком. Глаза открываются не с первой попытки. И это тоже знакомо Мору, слишком знакомо и сердце сжимается от этого знания. — Не торопись, — слышать как звук чужого голоса расходится в воздухе — приятно. «Нирн», — для этого понимания не нужно открывать глаза, достаточно просто вдохнуть воздух или услышать звук. В Апокрифе всё иначе. — Нирн? — Да. — Зачем? — смертный мир и мечта, и яд, что убьёт. Мор иногда скучает по нему, смотрит в чёрные «зеркала», наблюдая за ним — столетиями. — Хермеус сказал что ты умираешь, — что-то мягкое прогибается под весом чужого тела и холодной руки Мора касается тепло. Мираак — горячий, это чувствуется через слои одежды. Человеческий аспект даэдрического принца пытается рассмеяться, но вместо этого получается только закашляться. — Всё настолько плохо, что он отправил меня сюда умирать? — Я попросил. — Зачем? — Мор наконец-то переводит взгляд с темноты, видимо, потолка на Мираака. В полутьме его лица почти не видно, лишь что-то яркое и зеленое выхватывает детали его фигуры из неё. — Возможно, есть способ… — О котором он не знает? — Скаалы… Столько лет охотиться за их знаниями. А мир… — Мираак кивает куда-то в сторону. — Изменился слишком сильно. Смертный мир стал… больше. Он просто может не успевать обрабатывать информацию. — Больше? — Тебе понравится. По-крайней мере, сейчас… Ночь и всё в зеленых огнях, очень похоже на Апокриф. Мор с трудом садиться, потом с таким же трудом встает. Такая не послушность тела очевидный признак того что он был слишком долго в основном массиве. Мираак осторожно подводит его к окну, и аспект замирает, поражённый увиденным. В густом тумане тонут яркие, ядовито зеленые огни, они уходят ввысь, тают где-то в небе. В воздухе висят горящие огнем слова, часть из них Мор понимает и знает, но часть ему совершенно незнакома — пока что. Он чувствует как напрягается связь с основным массивом и все знания об этом чудном новом смертном мире раскрываются перед ним. «Мираак прав, — понимает Мор, касаясь рукой холодного стекла, — мир стал больше…». — Это?.. — Некром. Теперь он такой. Добро пожаловать в двадцать вторую эпоху, Морвен.**
В дневное время Некром теряет своё ночное очарование. Так всегда и Мираак не удивлен этому. Некоторые вещи могут быть красивы только в определенное время суток или даже года. Сейчас Некром — это нагромождение серого, высокого и мутного материала, с грязными разводами по стеклу. От его былой природной красоты второй эпохи — ничего не осталось. Очень много людей, очень мало меров и зверорас. И Мирааку даже немного интересно, что именно случилось, но это своё любопытство он утолит когда вернётся в Апокриф. «Или если?..» — эта мысль упрямо живёт на самом краю его сознания. Нынешняя одежда смертного мира кажется Мирааку — странной, но она всё равно удобна, так что разницы нет никакой как она выглядит. Ему становится немного смешно, когда Морвен морщась надевает на себя её. Аспект даэдрического принца привык быть укутанным в несколько слоев тяжелой ткани, однако, бывший жрец не может не признать, что ему нравится видеть руки Мора открытыми до локтя — изящная линия запястий, с чуть выступающими косточками. Аспект не измождено худой, просто видно влияние мерской крови в его сложении. — Что? — Мор нервничает под взглядом. На его щеках лихорадочно расцветает румянец. — А мером кто был в твоей родне? — ему, и правда, это интересно. — Прадед, — отвечает Мор, нервно поводя плечами. Мираак смягчается и накидывает на его плечи собственную, как сказал основной массив, куртку. — Близко. — Достаточно, да.**
Они называют себя — риперами. С ними больше говорит Мираак, а Мор — молчит, разглядывая помещение. Тут пахнет и кровью, и чем-то очень едким — это незнакомый запах. Аспект всем собой чувствует как к нему тянется основной массив — новая информация. Демон Знаний тут еще не был — мир стал слишком велик. Суть таких разговоров всегда проста, она держится на самом старом принципе смертных: «Ты — мне, я — тебе». Услуга за услугу. Морвен смотрит прямо в спину Мираака, между лопаток. Сейчас Нирн подходит ему куда больше пыльного Апокрифа. Сейчас Нирн полон возможностей каких у него никогда не было до этого. Смертный мир стал жестче, стремительней и Мираак здесь как рыба в воде. Он быстро учиться новым правилам игры, жадно запоминая всё. Тоска, болезнь и близкая смерть давят Мора — он заходится тяжелым кашлем. И когда отнимает руку от рта видит на ладони кровь. Сколько он её не видел? Несколько тысячелетий, да?.. — Хуёво ему, — голос рипера выдергивает из воспоминаний. — Но у нас здесь не центр благотворительности. Синтетические легкие и новая трахея — будут стоить прилично. Но услуга за услугу. — Нет проблем, но если наебёшь… — Мираак все схватывает очень быстро. Мор прикрывает глаза, вытирая кровь о ткань своих штанов. Массив сказал, что это — джинсы. — Воу, полегче, брат. У нас определенная репутация, которую мы не хотим терять, так что… Мор чувствует себя в этом смертном мире очень одиноко. Ему хочется вернуться домой, в Апокриф, в привычную зеленую хмарь пыльных книг. Но он стоит и смотрит в спину Мираака.**
Время здесь не просто идёт, оно здесь несётся как ненормальное. Это единственное что не нравится Мирааку в этом новом Нирне. Оно утекает. Кашель Морвена становится всё тяжелее и глубже, а кровь появляется всё чаще и чаще. — Что случилось тогда? — они лежат рядом. Волосы Мора пахнут книгами, немного паслёном и самую капельку лавандой. — Взрыв реторт, — ответ тяжелый, потому что говорить тяжело физически. — Я не был здоров с рождения, но взрыв… только все усугубил. Надышался… всего и сразу, — массив щедро с ними делится всей информацией. — Ожог… трахеи?.. И легких?.. Всё так сложно. Иногда лучше не знать. Мираак молчит, только пальцами сильнее вцепляется в бок Морвена. Там будут синяки завтра. На этой бледной коже — они всегда появляются очень легко. В первые, наверное, за всю свою жизнь он хочет чего-то не для себя, а для кого-то. Это заставляет чувствовать себя уязвимым, беззащитным. — Мор… — слова застревают в горле, Мираак давится ими. Чужие холодные пальцы касаются руки и осторожно передвигают ее ближе к сердцу, что бьется неровно, тяжело, с большой неохотой. Бывший драконий жрец вжимает в себя Морвена, утыкаясь носом в темную кудрявую макушку. Под рукой всё не слишком охотно бьётся сердце, а кончиками пальцев можно ощутить болезненную вибрацию лёгких при каждом вдохе, при каждом выдохе. Время здесь течёт не как полноводная река, а как чертов грохочущий водопад.**
Морвен не боится умирать. В конце-концов, однажды он уже умер. Наверное. Он все ещё не понимает природу того что с ним сделал Демон Знаний. И если честно, то не уверен что действительно хочет это знать наверняка. Он уже почти смирился с этим. Всё заканчивается. Рано или поздно должен и он закончится. Только все эти размышления всегда спотыкаются о прозрачные глаза Мираака и их словно замораживает. Морвен не доверяет этим риперам. Часть его сопротивляется таким вмешательствам. Часть жаждет их, и еще часть — собирает информацию. Он знает, что никогда не будет похоронен на родной земле — ее уже просто нет. Стерли с лика Нирна — войны, болезни и голод. Свой последний приют Морвен обретет в холодных водах Обливиона — это ему обещал Хермеус. «И всё же плакать хочется» — думает Мор. Они быстро дошли до физической близости, наверное, даже слишком быстро, и только сейчас — до духовной. Поэтому Мираак так погружается в новый Нирн. Страх потери. С каждым днем он всё слабее. Каждый вдох — это борьба, которая заканчивается судорожным кровавым кашлем. Это плата за победу. Каждая ночь наполнена болью, судорогой, агонией и кашлем. Всё что у Мора есть — это горячее тело рядом, в которое можно вжаться. Мираак будет что-то шептать на давно уже мёртвом в этом мире языке, который только-только начали расшифровывать. У них была одна страсть на двоих. Теперь у них есть одна боль на двоих. И страх потери.**
Здешние воды — не похожи на воды Апокрифа, и всё же ночь и отсветы огней большого города, окрашивают это море — в оттенки зелёного. Ветер треплет коротко остриженные волосы Мираака, зло кусает за голую шею. Ему хочется поднять воротник, но он этого не делает. Ему хочется использовать Голос, заставляя ветер успокоится, но он и этого не делает. Воды Апокрифа были всегда слишком обманчиво спокойны. Здешние воды наоборот обманчиво беспокойны. И всё же… Мирааку не нравится ощущение — потери. Он ее чувствует всем собой. Это оказывается неприятно. Даже забавно осознавать это. Это больнее чем думалось когда-то. Волны с мягким шелестом набегают на береговую линию, перекатываются песчинки. Ветер становится всё злее и злее, и когда Мираак уже близок к тому чтобы Крикнуть, всё обрывается, застывает, замирает. Кажется что полностью, но он-то знает что невозможно остановить ход времени полностью. На него смотрит, подмигивая в разнобой сотней миллионов глаз, отвратительная бездна тьмы. — Чего тебе? — хохот основного массива неприятно оседает в ушах. — Ты всё ещё мой Чемпион, — Мираак морщится. Хермеус любит про это напоминать. Тыкает носом постоянно. — Нового пока что не предвидится. Это вызывает у мужчины только смешок, полный паслёновой горечи. Демон Знаний всё знает — что было, что есть и что будет. Это по-своему печально. — Вопрос всё тот же. — Мир — стал больше, — хихикающее щупальце начинает опускаться ниже. — Глубже. Я хочу эти знания, — жидкая тьма растекается с неприятными звуками, а Мираак только и успевает у самого песка подхватить чужое оседающее тело. — Будет жить. Важно было проследить, чтобы все прижилось хорошо, он ведь когда-то… умер?.. Почти умер. Может быть умер, — тьма кривляется. — И? — Знание. И раз для того чтобы я мог получать знания тебе обязательно нужен он… Что ж, меня это устраивает. Мор — это я. Я — это Мор. И всё ж мы не тождественны, не равнозначны друг другу. Он такой же фрагмент как и многие другие, только более самостоятельный, чем все остальные — в этом всегда была его прелесть. Мне нравится это в нем. Ему нравится во мне — отсутствие желания контролировать, — Хермеус перетекает в разные формы, кривляясь. — И всё же, мы и есть Хермеус Мора — оба. А ещё мне нравится наблюдать за вами, так что… Мираак молчит, ничего не отвечая. — Раз в год Апокриф будет забирать вас. Безболезненно если сам приведешь его сюда, и очень болезненно если — нет… — Хорошо, — наконец-то разжимает зубы Мираак и цедит сквозь них. Тьма бездны замирает, не меняет форму, не кривляется. — Ты действительно думал что всё это никогда не было записано в Свиток? — и с хохотом исчезает.**
Сердце Морвена под чужой рукой бьется ровно и спокойно, можно даже сказать что и безмятежно. Некром утопает в тумане и бледно-зеленом неоновом свете уличных огней и вывесок, становясь чуточку похожим на Апокриф. — Постригся? — чуть прохладные пальцы ерошат короткие волоски на висках Мираака. — Да. — Смотрится по местному. — На то и был расчёт, — Мираак думает обо всём сразу: нужны новые документы для Морвена, нужная новая история, нужно сделать дополнительные ключи доступа, нужно показать кибердеки, нужно объяснить как забирать знания, информацию — всё что так радует Хермеуса. Морвен в бледных отсветах огней, что проникают через не полностью опущенные жалюзи, выглядит удивительно живым. Зеленый больше не подчеркивает его болезненность или усталый вид. Он просто ему подходит. Столько всего нужно рассказать, но Мираак не знает как начать. Он никогда не был хорош в разговорах, даже когда жил среди людей. Это казалось не особенно нужным, да и никто в целом не жаждал говорить с драконьим жрецом. — Zu'u lokaal hi… — наконец-то бормочет он в темные, спутанные кудри. В ответ, правда, получает лёгкий смешок. Это делает ситуацию ужасно неловкой и какой-то отвратительно комичной, что Мираак готов снова закрыться, чувствуя себя уязвимым и беспомощным, но не успевает. — Я тоже. Разноцветные глаза чуть бликуют в темноте.