Дочь культа

      Навал мыслей тяжёлой ношей свалил меня с ног, и я замерла на потрескавшемся диване, на котором, подзадоривая новыми догадками, блестели следы чьих-то когтей, точно собачьих. В доме старосты пахло сыростью и пустотой, внутри по самым тонким струнам души било тревогой, — в голове до отвращения трезво. Исподтишка наблюдаю за Леоном, как его светлые мускулистые руки отодвигают скрипучие ящики, отдающие льдом глаза буравят покосившиеся картины и стопки фотографий на грязном обеденном столе — на них нет меня, я проверила. Единственное фото с моей фигурой скомкалось в кармане широких штанов из непромокаемой ткани. Выловить себя было тяжело даже из собственных воспоминаний, ведь до настигшей передышки они казались обрывчатыми, на время потерявшимися и разбитыми, — теперь казались чужими.       В руке яркой картинкой дрожит пробирка с мутным мулом, отдающим синевой, пальцы с ярким маникюром размыкаются, треск стекла замирает на краю слуха дрожью, когда в лабораторию заплывает высокий широкоплечий силуэт. Вспышка света перебрасывает в слайд-шоу, рисующее дорогу по скалистой местности на гремящем грузовике, — совсем не так я добиралась до Испании. Я одергиваю себя, сжимая кулак до красных полумесяцев, застывающих на ладонях, срываюсь с места слишком резко, — захотелось в туалет. Умыться или спрятаться — Леон немного вздрагивает, что-то бормочет на фоне. На густо покрытых тёмной помадой губах ощущается привкус крови, под рёбрами мечется злое предчувствие или что-то ещё, когда врываюсь в узкую комнатку у входных дверей. Его давно поседевшие волосы слиплись на бледном лице косматыми прядями, длиной спустились с головы на лоб и на шею, прикрывая оранжевые хищные глаза. Выжидавший в уборной старик сорвался на меня голодным псом, но не с целью сожрать, какое-то странное намерение прочиталось в протянутых в мольбе руках — он не успел вымолвить слово, когда пистолет выстрелил сам по себе. Палец на курке не впервые дёрнулся в судороге, — я не держала оружие на предохранителе.       Кеннеди оказался рядом торопливо, так усердно воткнув кухонный нож в череп моего обидчика, словно агенту было поручено вытащить из этого бедлама в целостности не только дочку президента. Он чётко осознавал, что защищал не себя, испытывающим взглядом осматривая мои дрожащие руки, но не знал, почему так рвался помочь, ведь хвост в виде туристки мог подпортить все его планы. Полицейское прошлое пробивалось сквозь железный морализм, пробуждало мелкий огонёк внутри, удерживавший парня от годами охватывавшего хладнокровия. Его действия были продуманы и отточены, но других и себя он всё ещё понимал с трудом.       Не отчеканив напоследок даже короткое «спасибо», я рванула вверх по лестнице, зазывавшей на второй этаж застывшей на ней витиеватой резьбой. Но не бегом, а быстрым шагом, чтоб не показаться испуганным ребенком. За что было благодарить? За то, что агент убил очередного селянина, за то, что лезвие с характерным скрипом шмыгнуло в его хрустнувшую кость, едва не вызвав у меня очередной рвотный позыв? Он ведь не убить меня пытался, а так — попугать — и сказать что-то. От стресса я мыслила точно как дошкольник. Леон звал меня, когда я заперлась в самой дальней комнате длинного коридора, облепленного алыми обоями с кручëными узорами. Просторная спальня благоухала притворным спокойствием, лучи садившегося солнца приторно-тепло скользили по слишком большой кровати, по душным одеялам, тяжёлым подушкам, шепчущий ветер колыхал приоткрытое окно со скрипом.       Леон застыл на пороге в заботливом молчании, как понимающий отец недалёкой дочери, пережившей травматический опыт. Смотрел без осуждения, но как надсмотрщик, и это пробудило во мне чувство дежавю. Белая шевелюра махнула вялым воспоминанием, черты лица её владельца в целом были привлекательны, но обезображены шрамом, рассëкшим глаз, этим неизгладимым знаком буйной жизни. Отогнав очередные вспыхивавшие картинки, напоминавшие пьяные галлюцинации, я схватила первую попавшуюся на пыльном комоде вещь. Фотоаппарат мгновенной печати, — страхи немного развеялись. Над комодом мрачно нависала картина страшного типа с сокрытым мантией лицом. Он удерживал в руке вившийся тусклыми корнями посох, смотрел исподлобья из пошарпанной картины, как агент позади, оказавшийся ближе.       — Стрёмный чудак, — Леон разрезал напряжённое молчание глупым выражением.       — Фото на память? — Я странно улыбнулась, развернувшись к уставившемуся в недоумении американцу. Бегло осмотрев заполненную фотокарточками камеру в моей руке, он неуверенно кивнул. Когда он в последний раз делал какие-то фото? Такое смазливое лицо грех было не запечатлеть. Он возразил бы, но боялся спугнуть, травмировать, с виду относился ко мне, как к сыпавшейся треснувшей вазе, и мой разум правда держался на соплях и палках. Вскинув перед собой грязный механизм, я сделала щелчок, не дав агенту толком сосредоточиться, когда белая вспышка взорвалась в голове мелкой гранатой. Зрение прояснилось не сразу, Кеннеди покряхтел не так долго, но осторожная ухмылка смогла прикоснуться к его губам. Вырисовалась, замерла на кусочке бумаги, едва передававшей цвета.       — Ты неплохо получилась. — Он глядел на моё бледное личико, на бесцветные на чёрно-белой глади губы, на тёмные, всколоченные волосы, уложенную чёлку, на эти сиявшие глаза с ещё уцелевшей тушью на ресницах, — и в этот момент мы оба окончательно поняли всю эту отвратительную историю, раскрывавшуюся для нас широкой клацающей мордой неизвестности.       — Спасибо. — Это было не совсем комплиментом, чтобы благодарить, но я, придя в себя от этого искреннего мальчишеского взгляда, улыбнулась, кивнув.       — Странная будет память…       Не закончив мысль, молодой парень отвлёкся, опустевшие ножны зашевелились на натруженном торсе, когда его телефон зашуршал в беззвучном режиме. Его любимый нож, насмерть повреждённый недавней перепалкой с работающей бензопилой, остался в голове её владельца — высокого чудища с мешком на голове. Он согнулся вдвое где-то за границами тихого особняка, ниже по склону, разлагался там и вонял с воткнутым в череп орудием. Я начинала привыкать. Мой собственный нож, брякавший в набедренной кобуре, отдавал чем-то родным, хотя после пробуждения я видела его впервые. Нужно было отдать его агенту, он ему всяко нужнее. Недалеко под кроватью с высокими мощными ножками виднелись очередные припасы вина — сангрии, sangre с испанского — кровь. Я была готова немного пригубить, даже если она имелась в составе.       Моя жизнь и до появления в игровой деревушке была не очень складной. Учёба на факультете биотехнологий шла тяжело и вяло, даже несмотря на мечту стать учёной, подработка в баре выбивала остатки сил, а с отношениями не складывалось ровным счётом никак, впрочем, как и с чувствами. И это была настоящая я, а не та, которая зависла на фотокарточке в кармане. «Неловкая, нелепая, пугливая», — слова матери. Она любила меня, но опасалась моего туманного будущего. Теперь всё стало значительно хуже, но она бы не удивилась.       Леон слушал внимательно, быстрый американский говор улавливался чутким слухом очень обрывчато, выхватывался только напряжённый тон молодого женского голоса. Она тараторила пару минут подряд, не унимаясь, и агент не перебил её ни разу — монолог лился в его уши, заставляя всё заметнее хмурить светлые брови. Страхи притупились, немного затихли внутри груди, помахали острым хвостом напоследок, — было там что-то ещё, в теле и в прошлом новой меня. Кеннеди впился в меня своим бесцветным взглядом, холодным, как зимний иней, и мне стало неуютно, когда я упёрлась бёдрами о трухлый подоконник шатавшегося окна.       — Принято, Ханниган, — бросил без эмоций. — Спасибо за информацию. Сообщу, как вытащу Орлёнка. Конец связи.       Я сжала в руках сделанную фотографию сильнее прежнего, фотокарточка с Мендезом в брюках меня больше не интересовала. Лицо Леона на недавно проявившемся фото было расслабленным, он всем видом пытался изобразить улыбку ради меня, но усталость откликалась в прищуренном от вспышки взгляде. Как затишье перед бурей — последний миг, когда агент мне доверял.       — Когда мы впервые встретились, ты говорила мне, у тебя проблемы с памятью, — он начал слишком настороженно, а рука заметно сместилась к кобуре, из которой выглядывала блестящая рукоять пистолета. Несмотря на почувствовавшуюся угрозу, я не повторила его действие — «Чернохвост» остался нелепо болтаться в кармане куртки.       — Да. Это так, но… — пытаясь казаться как можно более невинной, я промяукала потерянным котёнком. На Леона это не произвело никакого впечатления, недоверие несмываемой смолой вылилось на его мыслях обо мне. И я могла лишь догадываться, какими они были.       — Но как можно забыть, что ты работала на «Амбреллу»? — Его упрёк прозвучал как гром, вспыхнув в уме жгущей несправедливостью. — Ты захотела сбежать от них через чёрный ход, оказалась здесь ради Луиса Серы — такой же подлец из «Амбреллы» должен был помочь тебе исчезнуть. А потом ты сама пропала с радаров, оказавшись тут. Словно… умерла. Ты как-то связана с этими культистами? — Для такого молодого тела его голос звучал слишком грубо, корабельным гудком звеня в ушах едва связывавшимися в логичную цепочку обвинениями.       — Леон… — Я почти взвыла, сильнее впиваясь поясницей в каменный подоконник. — Я правда нихрена не помню. Ты можешь обвинять меня в чём угодно, но это ничего не даст, потому что, блять… я тоже хочу знать, что здесь происходит. Проснулась на грёбанном алтаре, каждый встречный пытается меня убить. Ты — единственный, кто согласился мне помочь. Зачем мне что-то от тебя скрывать?       — Если бы я в прошлом или настоящем работал на то, что осталось от компании-террориста… я бы тоже скрывал. Тебе лучше убираться отсюда поскорее. Без меня.       Строго прогудев, парень не дал мне продолжить бесполезный словесный поток не менее бесполезных оправданий, не нëсших никакой крепкой подоплёки, ведь моя память вправду была травмирована. Порезана, рассечена чьей-то ещё. Он толкнул дверь ногой небрежно в нервной спешке, прихватив со стола дальновидно оставленный кем-то ключ от сквозных ворот с островатой резьбой, когда на пороге появился некто долговязый в чёрном плаще. Ещё один тошнотворный отголосок из прошлого Леона — лысый великан в уродливой шляпе. Парень сделал несколько опрометчивых выстрелов, только разозливших монстра, толкнувшего агента в грудь тяжеленным ботинком. На голове у него — угольная шапка совсем слетела, обнажая лысину, левая сторона лица измята шрамом утраченного глаза, шрам оттянул нижнее веко, и от этого краснеющий левый глаз казался больше правого. Со щёк волнисто спускалась двумя прядями седая борода, обнажая толстую нижнюю губу, выпяченную в раздражении. Взгляд его был сосредоточенный и очень тёмный. Просканировал местность, оценил оказавшегося в лежачем положении американца, уронившего матовый пистолет. Устремился ко мне, уставившись куда-то в окно, мощная рука сомкнулась вокруг моей шеи, и ноги утратили связку с полом, когда я судорожно всхлипнула, задыхаясь.       — Блудное дитя вернуло обещанный по праву рождения дар, — Мендез прошипел сквозь жёлтые зубы грозно, рассматривая моё скомкавшееся от боли лицо. — Плоть от моей плоти… — Не успел договорить льющийся бред, когда несколько новых выстрелов заставили великана уронить меня на пол, сложиться там в позе эмбриона в попытках отдышаться. — Твоя кровь тоже принадлежит нам, глупый агнец. Ты ещё познаешь блажь подчинения. — Обратился к Леону, но потом снова осмотрел меня со всем возможным интересом, и мне на миг показалось, что блаженная улыбка коснулась сероватого лица старосты, до того, как высокая фигура скрылась в дверном проёме бесшумно.       Под ногтями застряли остатки мгновенно запëкшейся крови, частички бледной кожи Битореса Мендеза, содранной с его массивных рук, обхватывавших мой подбородок и шею пару мигов назад. Леон совсем не удивился, бодро вскочив на ноги, видел здоровяка не впервые, но всё ещё думал, что ему не плевать на пистолетные пули, как пластмассовые отлетавшие от мутировавшего тела. Посмотрел на меня злобно, но не враждебно, как на не исполнившую команду собачонку, — я нахмурила брови в ответ, недолго выдерживая тяжёлый взгляд агента. Не поднималась с паркетного пола, упираясь головой и спиной о холодящую стену. Сил думать, что делать дальше, не было совсем, желания тоже, а ещё откуда-то взялась обида. На что и на кого? На всю сложившуюся ситуацию и даже Леона. Злость вспышками пыхтела в сознании, и я была готова продолжать путь в одиночку, хотя не хотела, а ещё не видела его конца.       Он протянул мне руку неожиданно и не впервые, пристал ко мне, как песок к мокрой заднице, злил меня переменчивостью мотивов, своим видом преданного золотистого ретривера, хорошего, но травмированного мальчика с песочной шëрсткой. Я не схватилась за его ладонь в этот раз, поднялась на ноги раздражённо, захотела вернуть предложенную мне куртку импульсивно, потянулась к ней рукой, когда чужие пальцы в перчатке схватили меня за запястье, грубо притягивая. Тёплое дыхание скользнуло по нежной коже моих щёк, своё собственное я задержала, что-то искрилось во взгляде Леона, но не злость. Скоро закоротит.       — Я тебе не доверяю. Но, раз уж мы в одной лодке, ты можешь оказаться полезной.       — У тебя раздвоение личности, Кеннеди, — бросила в него, вырвавшись из цепкой хватки длинных пальцев.       — Уже говорил, что не верю в совпадения. Моё мнение не изменилось. Плоть от плоти... Этот дебил в шляпе явно знает тебя получше меня. Можешь прикрываться потерей памяти сколько угодно…       — Я не прикрываюсь! Блять… — Рыкнула злобнее прежнего, но агрессия быстро отступила, затихла в груди, когда агент напротив замолчал. — Ты же понимаешь, что я не носилась бы за тобой, если бы мне правда не нужна была помощь.       — Понимаю. Да и не похожа ты на сумасшедшего учëного-террориста. Но у меня всё равно мало доверия к тем, кто работал на таких.       — Хочешь, чтоб я заслужила твоё доверие, мистер Кеннеди? Ладно. Что мне нужно сделать? — Выдала с истеричными нотками, и американец покачал головой, наполнил грудь воздухом, нервно вздохнул, вгоняя меня в дрожь догадок.       — Я хочу знать всё, что ты вспомнишь, раз уж у тебя амнезия. Всё, что может помочь нам или предупредить в этом путешествии. У меня предчувствие, что теперь оно затянется. — Леон отчеканил, отлично понимал, что у лишённой памяти девчонки почти нет шансов выжить без занятного покровителя в виде него, а ещё выдавал удивительные умения интуиции.       — Обещаю. — Выдохнула немного обречённо, и Леон не расслаблялся ни на секунду, всем видом показывал, как поменял своё расположение ко мне, хотя кристаллики с морским отливом показывали столько всего, что недоверие вытеснялось. Он не хотел портить хрупко выстраивавшиеся отношения между нами, ему было любопытно, интересно, и ни на каплю не страшно, только где-то внутри, когда я задумчиво засматривалась на горизонт, выстукивала пальцами мелодии любимых песен на низком заборе, покидая особняк, пытаясь отвлечься.       Ещё одно фото комкалось в кармане теперь, а ещё стоило показать Кеннеди карточку с Мендезом. Теперь мне было особенно ценно то, что я снова виляла позади спины Леона заблудшей кошкой, как та, которую ему было жаль оттолкнуть подальше. И нерушимая истина заключалась в том, что дороги назад для нас больше не было. Испанская глушь поглощала тело и разум, щекоча мягкую кожу морозными поцелуями наглого ветра, пробиравшегося под рукава тяжёлой куртки. Непостоянность — синоним к слову «жизнь», к человеческому пути и изменчивости мира вокруг. Но чтобы заметить эти изменения, нужно было сперва поменяться самому. На кончиках слуха зазвенел тихий писк, где-то рядом кряхтела собака или волк, — я сбилась с пути, отпрыгнув куда-то в бок, и агент тихо поругался, следуя за мной, как привязанный невидимой нитью. Покрытое густой окровавленной шëрсткой животное загрузло в медвежьем капкане, напомнив меня, на массивной лапе виднелись такие же зубчики и дырки, с которых мелкими дорожками стекала красная вода. Впившись маленькими ладонями в капкан, я махнула Леону в просьбе помочь.       — Пожалуйста…       — С твоими импульсивными идеями мы не доберëмся до церкви даже до утра. Отлепись, а то пальцы прищемишь. — Оттянул меня от ловушки, крепко растянув сомкнувшуюся металлическую пасть. Большая грязная псина взвыла единожды, выпрыгнув из неё, окинула взором голубых раскосых глаз — на шее дёрнулся тонкий ошейник с адресником, когда длинные уши скрылись за поворотом уже отворенных ворот. — Не за что, приятель. — Леон бросил вслед едва слышно, а потом смялся от неловкости всем естеством, стоило мне неудобно сжать его в робких и быстрых объятиях.       — Спасибо, — пискнула по-детски, будто получила долго желаемое, и агент не отшатнулся, но растерялся; забываясь, усмехнулся, не сводя с меня взгляда. Я уже двинулась вперёд, ступая по разворошенной почве с недавно отпечатавшимися лапами, и только тогда он вырвался из раздумий, заморозивших на пару незаметных мгновений. Мы были плохо знакомы, но никогда не были врагами. И не станем, я пообещала себе, вспоминая белого пса. Его звали Куто.