Я представляю целый мир, что мою душу полюбил, Когда оконный теплый свет твой освещает в прошлом след
Сначала он думает, что справился бы и один. Ничего сложного, просто повторять все необходимое для поддержания своей жизнедеятельности изо дня в день. Дождь глухо стучит по корпусу машины и стеклу двери. Дождь ледяной и стекло - тоже, и наверняка его чувствительная кожа обязательно отреагирует на это каким-нибудь воспалением. Но ему все равно, ведь под волосами не видно, да и в зеркало он смотрится теперь только случайно, просто потому что оно есть в ванной. Но последний раз он таращился на отражение столько времени, что заболели глаза и лицо по ту сторону стало плыть от пристального взгляда и искажаться, превращаясь в дьявольские маски, отпуская волосы до самого пояса, то обрастая бородой, то расплываясь сигаретными ожогами на месте глаз. Он не мог оторваться. Умылся, убрал мокрую челку обеими руками назад, чтобы не мешалась, - и стал похожим на Чэна. Чэн вдруг появился на той стороне и уходить не собирался. Вот и отлично, вот здесь Тянь и останется тоже. Он не двигается, чтобы не спугнуть его, смотрит так долго, потеряв счет времени, пока не чувствует крепкую ладонь на своем плече, что дергает его в сторону, лишая равновесия. И как у отшельника-столпника, истязающего себя неподвижным стоянием, успевшего прорасти всем своим существом в землю и укорениться в ней, онемевшие гудящие ноги его подгибаются, больше не слушаются. Но рухнуть на пол ему не позволяют, усталость удваивается ухудшившимся зрением уже в надёжных руках. Откуда-то сверху доносится ровное: - Ничего, пацан, ничего, скоро попустит. Да, без Цю Гэ он бы очень, очень плохо справлялся. Тянь перекатывает голову по холодному стеклу и ему совсем неважно куда они едут. Цю рассказывает произошедшее без подробностей. Выходит так, что теперь он Тяню и за папу, и за маму. За брата. За Гуаньшаня. Он так и говорит, кормя его с ложки, с вилки, с рук. Когда как, когда удалось уломать. Придерживая его пылающую огнем голову, уговаривая того пить, ну, давай же, пару глотков. За маму... Нет? Тогда за Чэна. - Давай, - Би настойчивый и очень терпеливый. Будто бы спокойно и непоколебимо он способен выдержать что угодно. За папу. За маму. За Чэна. За Гуаньшаня. Да, он был бы похож на него, если бы вырос, а Тянь остался в том возрасте, в каком он есть. Но Шань не вырастет, и Тянь, если честно, тоже не очень хочет. Зачем есть "за кого-то", кого теперь ни достать, ни поцеловать. А они целовались. И это случилось бы еще бесконечное количество раз. По телу внезапно прокатывается сильная горячая волна возбуждения. Неуместная, ненужная. Тупое тело не понимает того, что понимает голова - реагирует честно и легко, отзывается сходу. Не понимает тело, что хотеть этого больше нельзя. Что больше некого. Теперь с ним навсегда только воспоминания, и это не изменится. Об этом настолько невыносимо думать, что Тянь старается не думать вовсе. И совсем скоро внутри у него становится тихо и сплошные клубки перекати-поле, гонимые ветром. Совсем скоро ему почти нормально. - Вот молодец. Нужно жрать, понял? - и хвалит снова, когда Тянь все же начинает жевать. Тянь мог бы есть и сам, но не отказывается от помощи и не психует, - он давно уже не психует. Би присаживается напротив него на корточки, протягивает кусочек, подув, чтобы чуть остыло. Вдвоем - ложка тебе, ложка мне - они мало-помалу добираются аж до середины - в тарелке, которую Би держит в руке, остается совсем немного мяса и овощей. Вдвоем веселее. - Хочешь, подстригу тебя? - его не волнует, что у Тяня грязные волосы, он гладит его по голове, прочесывая слипшиеся пряди пальцами. - Я умею, я и Чэна стриг иногда, серьезно, - он легко подмигивает, говорит так, будто бы Тянь участвует в разговоре. - Ну или под машинку, - длинные пальцы ерошат белобрысый ежик под единичку. Но Тянь не хочет. С отросшими откинутыми назад ото лба волосами он похож на Чэна и хочет продолжать быть похожим. Голос Цю Гэ действует гипнотически. Пригвождает к месту, останавливает Тяня своим тембром от любых нежелательных действий. Хорошо, что ему самому не приходится много говорить - тот понимает его с полуслова и даже вовсе без слов. Хрустящие овощи в ароматном масле надоедает жевать, хоть и вкусно, - Тянь просто отворачивается, и Цю больше не настаивает, усаживается рядом с ним поверх одеяла, вытягивая ноги, не спеша доедает, что осталось. Тянь бы ни за что не поверил, узнай заранее, что ему не будет даже необходимо знать, где он находится, как долго и сколько еще это будет продолжаться. Не поверил бы, что сможет столько спать и все равно не высыпаться, обходиться без музыки, не сможет вчитаться ни в одну строчку в книге, не будет чувствовать себя дискомфортно вдали от привычной жизни. Ему многое хотелось бы спросить, но любые слова кажутся неповоротливыми, многотонными, поэтому он бросает идею с расспросами еще в зачаточном состоянии. Самое главное он знает и так. Все остальное больше совершенно неважно.***
Рыжий всегда попадался не вовремя. Или наоборот очень вовремя, это как посмотреть. Обнаруживался в районе досягаемости как раз тогда, когда Тянь был на волне адреналина, гуляющего по организму, полон доверху раздражения и не снятого вовремя напряжения. Вот и сегодня девчонка, с которой вечером должен был быть секс, слилась, осознав вдруг, что она встречается с мудаком. Они встречались, оказывается? Оу... Кто-то принял желаемое за действительное, и теперь Хэ шел через всю тухлую школьную дискотеку специально, чтобы хоть оттоптать ноги рыжему Мо Гуаньшаню, который как по волшебству снова вдруг возник из ниоткуда, когда Тянь и так наэлектризован и наверное даже шибанет дугой электричества при любом соприкосновении с другим объектом. Удовольствие, с каким его плечо с силой встречается с чужим, сравнимо почти с тем ощущением, когда наконец можешь подрочить и первый раз проводишь по уже влажной головке подрагивающего от напряжения члена. О черт, да... - Какого хера, блять?! - Не стой на дороге, рыжий, - он превращает обычное погоняло - все его так зовут - в остервенелое ругательство, кривится, будто ему и произносить-то противно. - Где ты, сука, тут дорогу видишь? Судя по всему, тот в хорошем расположении духа. Был. Потому не вспыхивает как спичка, как это происходит обычно - не зря он болтается в списке особо отличившихся поведением. Да, Тянь на досуге поинтересовался, что такого? Народ, находящийся рядом, почти не обращает на них внимания, только чуть расступается, уловив какую-то возню и их крики, но те тонут в слишком громкой музыке. - Чё, втащить тебе?! - рыжий уже намного ближе к нему, чем был, его горячее дыхание вдруг касается лица. Хэ четко видны его длинные прозрачные ресницы. Даже ресницы у него бесячие, блять. - А ты рискни, - Тянь облизывается, даже не стараясь успокоиться. Сердце его колотится, а руки сладко гудят - сейчас он схватит за эти вспыхивающие ежесекундно волосы и рванет его голову навстречу своему колену. Но у него вдруг идея получше. Он ловит рыжего пацана за руку, стремительно утаскивая к дальней стене, желая со всего маху шарахнуть им об нее. Но объект его раздражения сильный, хочет освободиться от Хэ, даже если это лишит куска собственной кожи. - Да угомонись ты! - раздражается Тянь, дергает его ближе, пресекая сопротивление. Рыжий хмурится, не понимает, чего от него хотят - не бьют, не посылают, не зовут отойти поговорить. - Меня сегодня продинамили, - говорит, не понижая голоса в самое ухо, касаясь его губами - все равно иначе не услышит. Ухо горячее, прокол в бархатной мочке так и манит втянуть ее в рот, прикусить. Тяня вдруг тащит от собственных ощущений и эмоций. - Побудешь моей девчонкой немножко? - Че? Тянь как никогда понимает, что находится в секунде от того, что его идеальный нос больше таковым не будет, но остановиться не может. Ему всегда было легко подъебывать и провоцировать кого-то. Целовать - тоже. Он вообще не видит в этом никакой проблемы. Ведь все на самом деле только об этом и мечтают, ну согласись? Но такого опыта у него еще не было. - Бля, - Тянь от души смеется, вгоняя рыжего в еще большее недоумение, рифмует первым, что взбрело в голову, - хуй через плечо! - и взяв вдруг крепко за лицо, присасывается к чужим губам, прижимая раскаленное напряженное тело своим на глазах у всех. Вот только вряд ли на них кто-то смотрит. Тянь чуть не стонет от неожиданно охеренного ощущения, его ведет от запаха, от силы, с какой Мо стискивает его запястья. Он определенно должен поцеловать этого типа еще и еще раз - ты гляди, что творится. Рыжему некуда отстраниться, некуда деваться, и Хэ этим пользуется, вдавливая его собой в стену, давит головой, проникает языком глубоко в рот, игнорируя, как натягивается ворот собственной футболки в кулаках Мо. Он не успевает уследить за обманным движением, руки на его плечах расслабляются, скользят вверх по шее почти ласково, и Тянь заинтересованно отстраняется (ну какой же дебил), чтобы в следующее мгновение кубарем полететь назад спиной, сбивая с ног пару человек стоящих неподалеку. - Нахуй пошел, блять! - от души посылает его Гуаньшань. Из-за громкой музыки в зале не слышно голоса, но он очень четко артикулирует, никто бы не ошибся. Даже не думая подниматься, Тянь так и продолжает наблюдать, как тот, яростно глядя ему в глаза, с нажимом вытирает губы запястьем, а следом и вторым, чтобы насухо. Тянь, пытается приглядеться, чтобы рассмотреть за негодованием что-то еще, оно ведь было, ему не казалось... Пытается прислушаться через грохот, вдруг скажет что-то еще? Но музыка пропадает тоже. Настает полная тишина. Он остается лежать, как лежал, все так же смотря снизу вверх. Моргает раз, другой - глаза его полностью сухие. Рыжий больше не злится. Правда? Рыжий немного растерян, не врубается, какого хрена это Хэ тут разлегся. Только не злись, прошу... Он так сильно скучает, так сильно, и это чувство похоже на нормальную тоску о ком-то только во сне. Только там оно имеет какие-то границы, адекватную меру. Тянь моргает, не желая упускать из виду жилистую фигуру, красивые руки, губы, которые никогда не улыбались ему, но жаждали поцелуев. Он помнит их все, абсолютно каждый из них. Их должно было быть бессчетное множество.