***
- Да у них просто дерьмо в голове. - Это у тебя дерьмо в голове, - огрызается Рыжий, протискиваясь мимо. - Пройти дай. Хэ поебать на всякие панические атаки, он не вникал. Страх смерти или нежелание жить? Да ясно же, все это - ерунда, красное словцо. Методы привлечения внимания для слабаков. - Я не верю в это. - Это инопланетяне тебе, что ли? Верю, не верю... С чего их разговор вообще дошел до этого? Он не уловил. Обычно их диалоги короткие и больше чем наполовину состоят из взаимных высылов на хуи. В этот раз что-то пошло не так. Но Тянь любую тему оборачивает в способ подката. Сует руки в карманы своего понтового бомбера, перегораживая Мо путь на выходе из подсобки в классе химии. На урок он оставаться не планировал, пока не увидел его. Мо подвязали помогать учителю, и он помогал, как послушный плохой хороший мальчик... Черт. Блять. - Надеюсь, тебя когда-нибудь переебет, вот тогда и посмотрим. - О-о, а у малыша проблемы подобного плана, да? - Тянь таскается за ним по рядам между партами туда и обратно след в след, успев погладить по голове и спине, подуть в ушко, прижать к себе разок за талию и получить за это по рукам. - Нет у меня проблем. Свали. - А кажется, всё-таки есть. Смотри, какой ты нервный. - Хотя, бля, знаешь... - Гуаньшаня явно посетила какая-то интересная мысль, он даже прикусывает губу. - Знаю, конечно, малыш, - Хэ вдохновленно лыбится, подхватывая слова на лету. - Сейчас ты скажешь, что проблема есть, и это - я. Правильно? - Тянь делает шаг вперёд, и Рыжий попадается в ловушку, отступая вглубь подсобки. - Я тебя переиграл, сдавайся. - Слышь, ты... Я с тобой не играл ни во что, свали. - Повторяешься. - Да что тебе нужно?! - Рыжий отодвигается еще и прилипает спиной к стеллажу, но смотрит прямо. Не боится и почти не хмурится. Ох, Гуаньшань, ты же умненький, а задаешь такие вопросы. Попытки призвать себя к разуму больше не работают. Да и когда они вообще работали? Теперь Хэ даже не задумывается, что ему может существенно прилететь по роже, ведь то, что будет ему наградой за упорство и изворотливость - стоит того. Рыжий - стойкий солдатик, но Тянь гений манипуляции. Рыжий каждый раз в дурачках. - Малыш, а знаешь сказку про принцессу и свинопаса? Помнишь, что было нужно свинопасу? Гуаньшань закатывает глаза, понимая, к чему тот ведет, все также прижимает к себе лоток с мензурками и колбами как преграду. - Да как ты заебал. Эти твои тупые заигрывания... Уже скучно, Хэ. К девчонкам иди, они ведутся на такое. - Ты тоже. И это уже было лишним. Это уже слишком. Но ему всегда позволялось слишком многое, поэтому он и не заметил, когда ему стало можно целовать даже собственного брата. Не в щеку, придуряясь и расплющивая собственный нос о его скулу, а по-настоящему, задыхаясь от нетерпения и перевозбуждения. И если бы стало нужно, он бы рассказал, что его любовь к Чэну останется с ним навсегда, как бы он ни любил кого-то ещё. Но Рыжему это пока не интересно. Он ни о чем не хочет знать, не верит во всякую романтическую хуйню и не верит Хэ в принципе. Но всегда ведется, это правда. Всегда выдает ту реакцию, к какой его плавно и умело подводят. Глаза его вспыхивают огнем и верхняя губа нервно вздрагивает, как у кота, которого дернули за усы. Тянь едва успевает подхватить лоток со склянками - Гуаньшань хватает его за ворот бомбера, и Хэ честно готов получать в лицо. - За поцелуи принцессу вышвырнут из дома, это ты помнишь? - глухо и зло произносит в самые губы, касаясь своими. Вот перед таким Рыжим у Хэ всегда подгибаются колени - к этому он тоже готов, только терпеливо ждет, пока его заставят опуститься на них, толкнув, когда наконец кое-чья шкала "смелость" заполнится до конца. - Ей не нужно беспокоиться, у принца найдется, где приютить ее... Знаешь, очень тоскливо одному в огромном замке. - Да заткнись ты уже, блять, - Рыжий целует сам, держа его почти удушающим захватом за шею. Хэ счастлив подставляться под неумелые движения. Его так забавляет, умиляет и возбуждает эта резкость и неопытность, которую можно вести, незаметно побуждая учиться, повторять за собой, перенимать свою нежность. Это не последний их поцелуй, нет, до него еще очень далеко. Он уснет совсем незаметно, вспоминая их все, но так и не добравшись до последнего. Рассматривая каждый, вытягивая эти короткие моменты в бесконечную череду ощущений, в которой ничто не отвлекает его от белой нежной кожи под его губами и горячей шеи, куда он вжимается лицом, ловя любой отклик. Прав был Мо, когда-то его обязательно переебет. Вот сейчас. И сначала он не узнает этот момент, ведь это не похоже на страх смерти, не похоже на испуг или какой-либо ранее знакомый ему дискомфорт. Цю находит его остолбеневшим на едва виднеющейся, но существующей в опавшей хвое тропинке за мгновение до того, как Тянь начал бы кричать. Если бы смог. Пятью минутами ранее, Цю кивнул ему, - ничего не случится, если пацан пойдет прогуляться один, раз изъявил такое желание, а сейчас уже прижимает его к себе, дрожащего и взмокшего, лихорадочно целуя в висок и гладкую прохладную щеку. Если бы Тянь оглянулся, то понял бы, что ушел совсем недалеко от особняка, но лес, что начинается за ничем не отмеченной прилегающей территорией, оказывается быстрее. Лес, с его глухой тишиной и скрипами, иным густым воздухом, заставляет присмотреться к себе, к своему замкнутому кронами миру, увидеть себя во всей древней красе и испытать нечто близкое к первобытному ужасу. Тянь не знал, что ландшафт здесь настолько сильно изменяется, резко уходя вниз от того места, где он стоял. Неплохой трек для велосипедистов-экстремалов - падать было бы очень больно, но ведь он просто медленно спустится здесь пешком. Не спустится. Понимает это через несколько шагов. Никуда он не спустится, потому что деревья, прямые как свечи, одинаковые, страшные, живые, оказываются слишком близко друг к другу, слишком близко к нему, окружают его. Если нарушить их пространство и встать между ними, они снимутся с места - так и должно быть - и сожмут его между собой, раздавят, прорастут сквозь него и тут же снова замрут в тишине, словно ничего не происходило. И Тяня уже сжимает, он уже не может вдохнуть. Не помнит, как сюда пришел, не знает, как ему сделать шаг назад и как кого-нибудь позвать. - Я тут, малой, тут. Я с тобой, - Цю сидит с ним прямо на земле и заново учит его дышать, положив руку на его грудь, гладит его мокрый загривок, убирая черные пряди волос с лица. - Только Чэну не говори, а то он умрет со смеху, - просит Тянь, когда может, наконец, говорить и видеть что-то кроме уходящих в небо серых стволов. - Как скажешь, малой. Как скажешь. Ты будешь очень смеяться, малыш, когда узнаешь, что я испугался деревьев.***
- Я верю, что они живы. Цю не отрывается от того, чем занят, по всей видимости, обжигая пальцы, - убирает крупные кости из рыбы, только что снятой с решетки над углем. Отвечает не сразу: - Там, откуда я родом, верят в скрытый народ, живущий в холмах и скалах. При строительстве их даже огибают или смещают место постройки, чтобы не потревожить его представителей... - он ведет плечом, глядя прямо в глаза. - Это я к тому, что ты можешь верить во что угодно. Сидя в этот раз за столом на веранде, не поднимая тяжелой головы от оконного стекла, Тянь открывает рот, позволяя положить себе на язык кусочек белоснежного мяса. Известно, на другой стороне ни в коем случае нельзя есть, иначе не сможешь вернуться. Ну так он добровольно остается на другой стороне. Ему не нужен мир без них.