Аристократы тоже плачут

Утро выдалось шумным. Прислуга в неведомом припадке в спешке носилась по поместью с тазами наперевес, во дворе же с рассвета шла работа. Садовники подстригали кусты, метлами мели пыль с дорожек, равняли редкие клумбы с цветами. Работа кипела во всю, даже Хосоку не удалось избежать столь буйного потока и ему также нашли чем заняться. Чонгук вышел из комнаты лишь ближе к обеду, когда его уже силой оттуда начала выталкивать тетушка Минхек, озабоченная его пассивным образом жизни. Она без конца причитала о необходимости прогулки и смогла уговорить Чона съездить за пределы поместья в компании Хосока. Из-за плохой погоды Чонгук уже давненько не выбирался со старшим братом за стены дома, не считая единственной поездки в гости, поэтому Гук совсем завял. Идею с прогулкой поддержала и мать, разрешая сыновьям отдохнуть, пока в поместье так шумно в связи с подготовкой к первому полноценному приему гостей на закрытую встречу, которая проводилась регулярно раз в год. Фаэтон подогнали к вратам спустя несколько минут и омега стал собираться. Хосок, конечно, долгое время настаивал на прогулке верхом, как в лучших традициях, но Чонгук его идею не поддержал, ссылаясь на усталость в теле. Этим днём погода была приветливее, нежели ранее. Весеннее солнце щедро одаривало почву лучами и приятно ласкало кожу, а легкий ветерок же иногда развеивал чувство накатывающей жары. Ехать решили по любимому маршруту в сторону излюбленного поля, предложение отдохнуть в черте города Чонгук отклонил сразу же, он куда больше ценил время, проведенное вне шума и суеты. В дороге Хосок рассказал о своей работе, тренировках и стандартных планах на ближайшее будущее, из них двоих он был самым разговорчивым, хотя когда-то и было наоборот. Теперь же заставить Чонгука разговориться было задачей не из легких, нужно было для начала самостоятельно затронуть определённую тему, а потом младшего уже было не удержать. — Как съездил в имение Ким? Может есть какие-то впечатления? — Хосок не особо любил разговаривать об этой семье, однако зацепиться ему было больше не за что, поэтому он решил идти напрямую. Ему хотелось, чтобы и Чонгук о чем-то рассказал, чем-то поделился. — Не наткнулся на этого самовлюбленного парня? При упоминании Тэхёна Чонгук тут же отвел взгляд в сторону, словно хотел что-то в собственном взгляде спрятать от брата. Хосок прекрасно знал, что младший был не лучшего мнения об этом альфе и едва терпел его, поэтому решил уточнить, как прошла поездка, однако реакция брата его удивила. — Вы всё же столкнулись? Он опять тебя донимал? — разгорячился тут же Хосок, хватая Гука за запястье. — Всё хорошо, Хо, — вырвал свое запястье из чужой хватки Чонгук, нахмурившись. — Разве мы не можем поговорить о чем-нибудь другом? Например, о том, что ты зачастил с поездками в конюшню Юджина. Чем она лучше нашей? У тебя же там даже своей лошади нет – все дома, так в чем причина? Хосок, удивленный столь резкой сменой тона, растерялся и даже не сразу заметил, что Чонгук соскользнул с темы. В последнее время альфа и вправду зачастил на конюшню Юджина, но то была вина не его разума. Их личная конюшня, бесспорно, была куда лучше и удобнее, однако кто сказал, что Чон ездит туда ради коней? Альфа еще сам не может понять себя, поэтому понятия не имеет, как преподнести правду брату, который уже давно задавался этим вопросом. От Чонгука теперь не сбежишь. Он смотрит своим пытливым взглядом в самую душу и ждет. А чего ждет-то? Альфа сглатывает ком, подбирает верные слова, впервые ему приходится озвучивать подобное и он даже не знает, как именно ему стоит описать это чувство. Предвкушение ли? Он почти каждый день на протяжении двух месяцев ездит туда, чтобы просто посмотреть на человека, который ни разу его не замечал. Чувствовать себя одурманенным чужими чарами Хосоку диковинно. Он не знает определения своим мыслям, не понимает по какой причине ноги сами его ведут в одно и то же место каждый чертов день, словно на его плечи пало проклятие. Хосок прокашливается. А как начинают говорить о подобном? Чону уже давно не восемнадцать, но он чувствует себя подростком, которого застали за чем-то противозаконным и требуют объяснений. — Меня заинтересовал один человек, которого я могу встретить лишь там, — он пытается придать голосу твердости, однако выходит скудно. О, Боги! Почему же его братец так проницателен? — Хочешь сказать, что тебе кто-то нравится? — глаза омеги тут же расширяются в удивлении. Ему кажется, что его брат оговорился, потому что сказанные им слова совсем не вяжутся с его образом. — Нравится? Не знаю, скорее, я просто хотел бы познакомиться с человеком поближе. — Просто так? — Верно, — Хосок кивает. Разве должен быть мотив еще серьёзнее? — И часто ты просто так хочешь познакомиться с людьми? — в недоверии переспрашивает Чонгук, приподнимая бровь в вопросе. — Настолько сильно – впервые. — Теперь настала очередь Хосока в недопонимании смотреть на брата. Конечно, ему доводилось и ранее испытывать желание с кем-то познакомиться, он часто заводил знакомства ради заключения новых выгодных связей или по причине личного интереса, однако впервые он был ведом неизвестным порывом. — Я об этом читал! Неужели ты влюбился? — Чонгук произносит это настолько громко, что Хосок вздрагивает. Может быть зря он все же поощрял визиты брата в библиотеку? Альфа неловко взмахивает рукой в тот самый момент, когда фаэтон резко останавливается. Чонгук выходит первым, следом за ним и старший брат, кучеру велят пока остановиться где-нибудь в тени деревьев. Это поле – их личный символ свободы, ее иллюзии. Излюбленное с раннего детства и не тронутое людской рукой, оно сумело сохранить в себе всю красоту свою. Чонгук вновь ведет вытянутыми руками по высокой траве, спугивая многочисленных бабочек. Хосок не спеша идет позади, щурясь от солнца. В его голове сейчас полный бардак, как и в сердце. Любовь? А что это? Хосок не был безграмотным простаком, но никогда не задумывался над определением этого слова. Кому нужна любовь в их время? Во времена, когда расчет господствует над чувствами, а влюбленность путают с желанием сбежать. Таким детям, как они, никогда не рассказывают сказки о любви, не обещают встреч с тем, кто им уготован судьбой. В голове от того и не всплывают вопросы: "а вдруг?". — Так что это за человек? — Чонгук теперь разворачивается лицом к брату и идет аккуратно спиной вперёд. Его волосы растрепаны ветром, а блузка переливается темно-синим цветом морской глубины. — Я его знаю? Это девушка или парень? — Мин Юнги. — коротко отвечает Хосок, а сам пробует это имя на языке. Оно отчего-то вызывает в нем новое ощущение, которое он никогда не испытывал ранее. — На конюшне Юджина он занимается верховой ездой и стрельбой из лука. Я давно приметил его, но заговорить нам удалось недавно. У них с Чонгуком пропасть в несколько лет тишины. Былая братская связь, казалось, устарела, но это не значило, что они не могут попытаться воссоздать новую. Хосоку хотелось много говорить о Юнги, рассказывать о его улыбке, каких-то повадках и навыках. Конечно, альфа едва знал его близко, они лишь единожды разговаривали, но Чон не хотел как-то давить и проявлять настойчивость. Чонгук был единственным человеком, которому Хосок мог попробовать рассказать о своих чувствах. Он с подросткового возраста воспитывался под отцовской указкой, а философия Господина Чон Сонхва была проста: "Чувства делают тебя слабым, служат твоим барьером". Да и о каких чувствах может думать человек, которому с детства пророчен брак по расчету? И Хосок давно смирился с этой участью, он не нуждался в каких-то глубоких чувствах, любящем партнере и сердечках в воздухе, он с раннего возраста был готов стать супругом для поддержки и галочки, но теперь в нем загорелся насущный вопрос: " А если все будет по любви?". Какого это? В их аристократском меркантильном обществе таких браков по пальцам одной руки сосчитать можно. — И что ты чувствуешь рядом с ним? — Чонгук выглядит заинтересованным. Он всегда входил в число тех людей, которые были уверены, что Чон Хосок – человек с промытым мозгом, которому не к чему какая-то там сентиментальная чушь про чувства высшего сорта, чего уж там, Хосок сам приписывал себя к таким. Стоит ли оправдываться тем, что эти чувства накатывают неожиданно и резко? — С ним легко. Хочется продлить момент, возможно, — альфа не любит откровенничать, да и не умеет. Любопытство брата ему не на руку, хотя он прекрасно знает, что Гук его поймет и может даже, что-то дельное скажет. — Тяжело описать это. Сколько бы Чонгук не прятал свою натуру, он был романтиком до глубины души. Он хотел, чтобы и его история была не хуже тех, которые описывают в книжках, но жизнь его была далека от романов. Омега давно смирился с тем, что супруга ему подберут по статусу и имуществу, этого никто никогда не скрывал. Такая участь вводила в уныние, но он родился таким. Несчастным? Вполне. Известие от Хосока об этом Мин Юнги стало для Чонгука чем-то новым и неожиданным. Признаться, меньше всего омега ожидал, что его серьёзный, скупой на какие-либо откровения и вечно холодный братец одним днем так просто заявит, что в ком-то заинтересован. — Ты собираешься познакомиться с ним поближе? А дальше? — Я пока не знаю точно. — Чон не лжет, он и вправду впервые так запутался. — Во всяком случае я всегда на твоей стороне, — Чонгук вдруг останавливается и делает два широких шага в сторону альфы. Ладони он кладет на чужие широкие плечи и немного сжимает в неком жесте поддержки. Он правда дорожит своим хеном и готов помочь ему в любой ситуации, если Хосок будет в этом нуждаться. Неизведанное страшно. Оно пугает и влечет одновременно, а вот бежать к нему или от него – решать уже только человеку. Чонгука оно пугает и он хочет отгородиться, Хосок же готов идти навстречу. Он притягивает младшего к себе неожиданно, заключая его в объятия, как не делал этого очень давно. Их многословность осталась в детстве, а открытость сошла на нет, но альфа хотел, чтобы Чонгук вновь доверился ему и простил за то, что тот его оставил в самый тяжёлый период в его жизни. Он был нужен младшему тогда, когда его насильно заперли в доме на несколько лет, ведь альфа прекрасно знал, что у его брата нету никакой аллергии, но сломленный отцовской настойчивостью, он позорно уехал в академию, бросив его. Хосок за это себя ненавидел и презирал каждую ночь, сокрушая собственную душу самоедством. Он был виноват, он лишил брата единственной поддержки, опоры. Чонгук обнимает в ответ. Хосок прижимает его ближе за плечи и аккуратно хлопает по лопаткам, а сам тяжело дышит куда-то в макушку из-за разницы в росте. Он многое упустил, но обещает себе, что брата больше не оставит. Есть ли их вина в разлуке? И виноват ли вообще кто-то? Широкое поле, залитое щедрыми лучами весеннего солнца, навсегда в своей иллюзии свободы запечатляет боль двух братьев, которую они обещают друг другу отпустить.

***

— Господин Ким! Куда же вы, Господин? Ваша рубашка! — Ванесса неуклюже тащится с грудой вешалок в руках вслед за альфой, который и не думает останавливаться. Тэхён, сосредоточенный на собственных мыслях, уверенным широким шагом идет по безлюдному коридору, не отвлекаясь на крики служанки. Эхом по помещению раздается звук босых шагов, альфа не обут, отчего Ванесса волнуется куда больше, ведь полы в поместье холодные. — Какой срам, помилуй Бог! Господин Ким, постыдились бы! — присоединяется к причитаниям Ванессы и подоспевший Аларик, который выглядит также обеспокоенно. — Накиньте хотя бы халат! На Тэхёне только свободные белые легкие штаны, которые удобны для незамысловатой йоги или же купаний. Резинка плотно крепится на талии и те держатся сносно, вот только это единственный элемент одежды, который надет на альфе. Ким только с ванной, с его плохо просушенных мокрых локонов все еще стекает вода и падает на широкие смуглые плечи, дорожками сползая вниз к ключицам, после к груди и торсу. Босые ноги также оставляют влажный след на полу. Ванесса волнуется, что альфа такими темпами может заболеть. На его крепкой спине, меж лопаток, все еще видны следы чужих ногтей, царапины неглубокие, но им нужно дня три, чтобы сойти. Ванесса, не привыкшая к подобным видам, теряется и не знает куда отвести взгляд, пока рядом также спешно шагает Аларик, покрасневший от возмущения. — Господин Ким, только не говорите, что выйдите в таком виде к гостю! — пытается вразумить альфу мужчина, и выхватив из рук Ванессы белый, такой же легкий, как и брюки, халат в пол, подбегает к Киму, накидывая ему его в последний момент на плечи, после чего альфа толкает двери гостевой. В комнате на софе сидит бета и пьет чай с идеальной аристократской осанкой. Он тут же отвлекается на звук и его тонкие губы трогает довольная полуулыбка от такого вида. Мокрый, разгоряченный альфа движется прямо к нему. — Просим прощения! — кланяется тут же Аларик гостю, извиняясь, видимо, за внешний вид своего хозяина, однако бета лишь коротко кивает. — Оставьте нас. — в приказном тоне велит Тэхён, и Аларик с Ванессой спешно скрываются на дверями, захлопывая их. — Что тебя сюда привело? — Как грубо, — с наигранной досадой произносит бета и отодвигает кружку с чаем. — Но мне нравится твой вид, удивляешь, как и всегда, — улыбается он. — Ближе к делу. Канг Даюн – бета, работающий уже десять лет на отца Тэхёна. Хороший работник, работу исполняет качественно и всегда в сроки, прям находка для занятого человека, нуждающегося в правой руке. Ким Ха Юн не раз хвалил его, выписывал премии и рассказывал о его заслугах знакомым. Все бы ничего, он и вправду хороший помощник, вот только уже давно играет на два фронта сразу. Тэхён никогда не был против отца, нет, да и в дела его он не лез, однако порой из уст его горячо любимого секретаря можно было узнать что-нибудь действительно стоящее. Ким Ха Юн доверял Даюну и потому зачастую посвящал его во все дела не только бизнеса, но и личные. Тэхён смог воспользоваться и этим, не даром же он так влечет людей. — Твой отец в последнее время зачастил в имение своего брата. Конечно, в этом нету ничего плохого или странного, они же родственники, но до меня дошло, что у них что-то есть на семью Чонов. Господин Ким Ха Юн как-то отправлял запрос на их семейное древо в архивы и пожелал это сделать анонимно, а после связывался с лекарем из Пхончуна. Я сомневаюсь, что это просто интерес. — Даюн плавно соскальзывает с софы и встает напротив Кима, пальцами почти невесомо оглаживая чужой рельеф, который его так манил последние несколько минут. Контакт с прохладной кожей дает эффект в виде мурашек на собственной и бета растягивает губы в улыбке. — Сможешь узнать точнее, что именно он ищет? — Тэхён цепляет своими пальцами чужой подбородок и заглядывает в темные глаза. Такие, на самом деле, обычные, что даже ничем не цепляют. — Конечно, если ты этого хочешь, — бета отклоняется от касания и кончиком языка ведет по чужим длинным пальцам, продолжая смотреть в глаза альфы. — Хочу, — на шепот переходит Ким и давит пальцами на чужие губы, раскрывая их. Они с Даюном впервые переспали еще когда Тэхён жил в имении с семьёй и был совсем юным. У альфы еще тогда созрела идея, что было бы неплохо иметь среди людей отца одного и своего человека и его взгляд пал на Даюна. Симпатичный бета с каштановыми завитыми волосами и стройной фигурой, снаружи он выглядел вполне красиво, а вот до его внутреннего мирка альфе было все равно. Он прекрасно знал, что Даюн на него заглядывается и решил этим просто-напросто воспользоваться. Когда еще альфа жил в имении, он спал с ним с заметной частотой. Брал послушного секретаря отца везде, где придется, он был весьма хорошим любовником, который всегда с радостью подставлялся альфе. Когда же Тэхён съехал и начал интрижку с Чимином, то с Даюном стали видеться они реже, однако порой все же, что-то, да выходило, как сейчас. Бета молча скидывает халат с широких плеч Кима. Им слова по типу "я скучал" чужды, никаких чувств и надежд. Да, бесспорно, Тэхён ему нравился не только в качестве любовника, он привлекал его во всех смыслах, но о большем, чем секс, желать было глупо. Их статусы разнятся также сильно, как и мотивы. Канг не дурак, он сразу понял, почему именно с ним начал спать Ким, но в силу собвственной увлеченности не мог и не хотел отказывать, ему было хорошо с альфой и он был готов ради таких встреч делиться чем-то сокровенным. Тэхён кладет ладони на талию беты и притягивает его ближе, носом ведет по скуле и после медленно начинает расстегивать пуговицы чужой рубашки. Даюн послушно льнет к касаниям, по которым успел соскучиться дико. Его извечно холодный образ позорно трескается рядом с Кимом и он ничего не может с собой поделать. Альфа способен заставить его плавиться одним только требовательным взглядом, его феромоны настолько сильны, что даже у беты начинает порой кружиться голова, словно он пьян. Осознавать, что Тэхен никогда не принадлежал ему хотя бы на секунду даже во время их секса, было сложно, но вполне возможно. Это была та самая истина, от которой бежать было бесполезно. Даюн сам выбрал такой путь для себя, насильно его никто ни разу не принуждал отдаваться человеку, который в открытую им пользовался. В Тэхёне из стабильного только статус завидного холостяка. Он не нуждается в отношениях или каких-то более глубоких чувствах, его полностью устраивает его свобода и он не торопится сковывать себя обязательствами. Такие альфы отчего-то являются самыми завидными женихами в их обществе, на них ведутся сотнями. Ким всегда привлекал внимание. Канг Даюн заметил это сразу. Тэхён был сравним с магнитом для противоположного пола, вокруг него всегда было много тех, кто желал заполучить его улыбку, взгляд или касание. И бета не имел права винить кого-то в этом, ведь он сам стал жертвой чужих чар. Конечно, невзирая на репутацию гулящего юноши, Тэхён был слишком переборчивым. Он не имел привычки спать с кем попало, да и внимание уделял лишь тем, кто как-то выбивался из массы. Альфе нравилось подчинять, привлекать и всякий раз слушать новые и новые рассказы о себе. Канг тонул в жаре, который в нем вызывал этот человек одним лишь голосом и вырваться из этого омута больше не мог. В просторной комнате, залитой дневным светом, все чаще раздаются прерывистые стоны и звуки влажных шлепков, вызванных соприкасанием тел. У Даюна с Тэхеном никогда не было нежного секса с долгими прелюдиями и ласками, оба отдавали предпочтение страсти, а большее их и не держало. Тэхен сидел на диване, и откинувшись на спинку, из-под смоляной челки, спавшей на глаза, наблюдал за бетой. Тот, усердно закусывая нижнюю губу, самостоятельно насаживался на член альфы, придерживаясь за крепкие плечи. Его, некогда идеально отглаженная рубашка, теперь полностью мятая, едва держалась на нем в качестве единственного элемента одежды, снять который как-то забыли. Тэхён придерживал Канга за талию, ладонями изредка спускаясь на ягодицы и сжимая их в сильной хватке, на что Даюн обычно реагировал сдавленным стоном. Ему нравились эти повадки альфы, нравилось после вечерами разглядывать на собственном теле следы чужого желания и страсти. Бета садится до конца, ерзает на месте, довольствуясь своим местом на широких бедрах Кима и поднимается вновь. Казалось, что он сам себя трахает членом Тэхёна, пока тот с некой ленцой следит за ним, изредка шумно выдыхая. Нужен ли ему вообще был этот секс? Или он так просто платит Кангу за то, что тот, как послушный песик, прибежал к нему с новой информацией? Даюн, к счастью, больше не чувствует себя униженным в моменты подобных раздумий. Даже если с ним и спят ради выгоды, то он, несомненно, получает от этого удовольствие, а остальное не так важно. Тэхён все равно дико возбуждает, даже если совсем ничего не делает во время процесса. Достаточно лишь взглянуть на его приоткрытые губы, влажный торс и трепещущие порой ресницы, как собственное возбуждение изнывает в желании разрядки. Даюн точно болен и не хочет бежать от своего дьявола. Толчки изматывают, Тэхён начинает двигаться сам в более ускоренном темпе, пока бета, вцепившись в его плечи, пытается не потерять равновесия. Его стоны граничат со скулежом, простата давно набухла от частых попаданий и спустя долгие минуты Даюн наконец изливается, пачкая их животы. Альфа кончает следом за ним. Они не говорят об этом никогда, словно секс для них часть чего-то обычного. Даже если для Тэхёна это и так, то для Даюна это сладкая пытка, которую он принимает с высоко поднятой головой, словно чертов мазохист. Ким не предлагает ему задержаться, не спрашивает ни о чем, получив свое, он лишь также молча поднимается, цепляя пальцами халат и накидывая его вновь. Даюн вроде бы не глупый, где выход знает, а одеться и сам сможет. Такой альфа – эгоистичный, холодный и отстраненный – настоящий Ким Тэхён для Канг Даюна. Расчетливый мужчина, который научился пользоваться благами, что дала ему природа, в свое удовольствие. Бета собирается также молча, у него совсем нет желания говорить с Кимом. Всё таки это унижение, а ведь он первым полез к Тэхену, не сдержался, хотя обещал себе. Уже несколько лет так обещает. Узнает ли когда-нибудь альфа о том, какую пытку внутри себя выносит этот бета? Вряд ли. — Сообщи, как узнаешь что-нибудь еще насчёт его копаний в белье Чонов. — Тэхен даже не оборачивается, слова роняет с небрежностью и идет к дверям, — Ванесса даст тебе новую одежду, не стоит в таком виде тебе ехать к отцу. Туман возбуждения исчезает, как и смирение, которое сменяется досадой. Даюн молча делает так, как сказал Тэхён, он никогда не перечит ему. Стоят ли эти жалкие минуты долгих лет его душевных терзаний? Через двадцать минут Канг уже покидает дом альфы. Все с тем же холодным выражением лица и идеальной укладкой. Тэхён возвращается в свои покои, известие, которое принес ему бета, заставляет его задуматься. Его отец никогда не играл не по правилам, для него честь превыше всего и убирать кого-то с пути незаконными средствами он бы никогда не стал. Да, семья Чон была главным и единственным достойным конкурентом для Кимов – раздражающим бельмом на глазу, но Ким Ха Юн еще несколько лет назад принял для себя решение не лезть в перепалки с ними, дабы не понести убытков. Он хотел, чтобы Тэхёну по наследству перешел его бизнес в целости и сохранности, бороться за первое место смысла не было. — Какого черта меня вообще это волнует? — хочется выть от досады. Альфа задает вопрос в пустоту. В последнее время все больше и больше его затягивает эта рутина. Чоны кругом, их слишком много в его жизни и это не может нервировать, потому что Тэхён не любит зацикливаться на чем-то или на ком-то одном. Он завязывает пояс халата плотнее, смотрит в крупное зеркало в пол, где ему его же отражение в ответ лишь редко моргает и едва сдерживается, чтобы его не разбить. Собственное отражение шепчет гадко: "что-то изменилось", и альфа лишь хмурится, сдавливая в ладони пустой бокал. Его влажные пряди спадают на темные глаза, губы слегка приоткрыты, а грудь вздымается под неравномерными вздохами. «Почему так дышишь загнанно, словно бежишь от чего-то. Или от кого-то?» «Мальчик боится собственных чувств?» «Ты прекрасно знаешь в чем причина.» Мысли. Голос разума. Биение сердца. Собственное дыхание. Все звучит громко и одновременно, в унисон. Альфа смотрит не моргая на свое отражение, словно желает застать момент, когда оно уродливо улыбнется ему. Взгляд переводит на грудь свою в отражении, на то самое место, где что-то колет неприятно, ново. Треск. Стекло звонко хрустит, разгоняя тишину в комнате и мелким хрусталем падает на пол. Бокал разбивается в руке. Тэхён медленно опускается глазами вниз – на осколки, которые окружают его, будто не хотят, чтобы он выходил из невидимого круга. В ладони, на ногах, подле них. Везде блестит стекло разных размеров. Так и нагрянуло личное безумство Ким Тэхёна. Небольшое такое. С глазами-бусинками.

***

— Раз. Два, — звучит повторно в зале. — Два. Три. Четыре. Ногу выше, шаг твёрже, — командует твердый женский голос. — Я не могу выше, это чушь какая-то. — Следите за языком, юноша! Вам стоит отработать этикет с Миссис Чхве, — изображает брезгливую мину она и хмурится, недовольно оглядывая омегу. — Может сами посетите пару ее уроков, хотя, говорят, старые дамы не поддаются дрессировке, — произносят, по-актерски строя задумчивое лицо, в ответ. — Господин Чон Чонгук! Следите за выражениями! — краснея от наглости ученика и запыхаясь, отвечает женщина, стягивая свои неуклюжие очки в круглой оправе. — По этикету вы обязаны обращаться ко мне по имени и фамилии, а не называть так, как вам угодно. — Чонгук снова кусается. Снова показывает неуправляемую натуру и уже не желает уступать этой дамочке. — Отработайте этот пункт. После четырех часов занятий танцами все о чем он может грезить – лишь горячая ванна с маслами. Омега выдохся, а его ноги заметно дрожат от того, что вечно находятся в движении, лоб же покрылся испариной, а к лопаткам противно липнет легкая рубаха. Он чувствует, что ему давно пора принять освежающий душ, однако вместо этого лишь прокручивает и прокручивает одно и то же движение в этом зале. Его первый танец в обществе увенчался успехом только потому что его вел Тэхён, умело скрывая каждую ошибку в движениях омеги. Они танцевали красиво? Абсурд. Скорее, просто альфа мастерски скрыл каждый недочет, но вот от внимательного взгляда матушки омеги ничего не скрылось. Чонгук не был опытен, но он и не имел права на ошибку, так сказала Чон Шии в тот вечер. "Ты столько лет просидел дома и даже не смог достойно выучить какой-то танец? Радуйся, что тебе попался умелый партнер, если б не он, ты бы был опозорен." — слышит до сих пор в голове свою мать Чон. В тот вечер он не должен был танцевать, если бы Тэхён не сделал ему публичное предложение на первый танец, то он бы смог отказать всем претендентам и вечер прошел бы без лишних проблем. Желание альфы уделать нос собственному брату, заставило его поступить столь эгоистично и пострадал Чонгук. Он никогда не любил танцы, никогда в них не участвовал. Женщина, недовольно фыркая и в припадке хватаясь за то место, где у нормальных людей обычно находится сердце, отступает к скамье. Негодует и дышит шумно, только потому что Чонгук вообще-то прав, но признавать этого она не хочет. Грохочет своим мерзким голосом, от которого омеге уже и самому не по себе, о потерянном поколении, отсутствию манер и дурном языке. Чонгук смиряет ее не скрытым презрительным взглядом, оглядывая сверху-вниз. Он не нуждается в нянечке и этикет знает лучше кого-либо, поэтому лепет краснолицей дамы для него равен шуму ветра на фоне. Чон берет полотенце с перекладины, заниматься он больше не настроен, ему нужен простой человеческий перерыв. В конце-концов он торчит в этом зале с первой минуты, как приехал с Хосоком домой! В коридоре Чонгук сталкивается с отцом. Омега тут же опускает голову, он не любит пересекаться с этим человеком, знает, что тот мимо молча не пройдет. Вообще-то, он удивлен, что Чон старший дома в такое время, но виду не подает, нервно кусая щеку изнутри. Сердце затихает, когда тяжелые шаги останавливается напротив. Чонгук отрывает взгляд от пола и сталкивается с чужим. Холодным. — Что за шум ты устроил? — все же услышал. Не удивительно, дамочка не имеет привычки закрывать дверь в репетиционный зал, а эхо в этой части дома быстро разносит резкие голоса. — Где твои манеры, Чонгук. — чеканит каждое слово грудным голосом не требующим ответа, но придавливающим, словно бетонная плита. — Ко мне должны обращаться должным образом, а не как к очередному мальчишке на побегушках, — в голосе у Чонгука едва наигранная уверенность, потому что перед этим человеком иначе нельзя. Омега стоит прямо, словно солдатик, игрушка, и смотрит в глаза с бесстрашием, хотя, вроде, и бояться-то нечего. Колени вот только трясутся все также сильно. — Должны. Но и ты должен оправдать свое имя. Чон Сонхва смотрит безэмоционально. Во взгляде его нет ни уважения, ни презрения. Чонгук искренне не понимает, что в этом человеке выдает в нем живое существо, а не робота со скупым набором функций. Он, благо, в отличие от Хосока, редко общался с отцом, потому что они были слишком разными людьми. Родители Чонгука, в принципе были людьми со сложным нравом, и если у Чон Шии был навык улыбаться искренне и смеяться, то у ее супруга с этим было туго. Мрачный, отстраненный и статный. Из привлекательного в нем была лишь харизма и внешность истинного аристократа, у которого честь в крови растворена в больших дозах. Чонгук прикусывает язык, не дурак – понимает, о чем именно ему говорит отец. Больше всего он не любит именно эту тему, которая сразу нагоняет на него чувство навязчивой ответственности. Он вновь опускает взгляд в пол – смирился, признал поражение и забитым волчонком держится. Отец проходит мимо, по шагам тяжелым можно услышать, что заходит он в тот зал, откуда вышел ранее Чонгук. Омега больше не задерживается на месте и уже быстрее идет в сторону своей комнаты. Он позорно бежит, чувствуя, как в груди разрастается неприятное чувство давящей злости на собственную слабость и не умение держать язык за зубами. Отец вновь оказался прав, Чонгук же вновь выставил себя глупцом.