***
— Побойтесь Бога, — с упреком сказала женщина, вытирая глиняную посуду. — У вас вечно на уме одно и то же, Молодой Господин! Совсем с возрастом не меняетесь. — покачала она головой, но на сей раз улыбнувшись. Помнится, Тэхена она видала совсем юным, неокрепшим и гоняющимся за яркими бабочками, а сейчас это уже был вполне взрослый мужчина, который напоминал того юнца разве что улыбкой и вьющимися непослушными волосами. — Я просто действительно не понимаю почему нельзя делать посуду более разнообразной? — альфа окинул полки с одинаковыми скучными горшками нечитаемым взглядом и взмахнул ладонью. — Хитрец! — посмеялась с теплой улыбкой женщина и смыла с рук липкую массу. — Зубы мне заговариваете, то одно, то другое. Тэхен на это уже ничего не ответил, разве что улыбнулся. Признаться, он рад был заглянуть в эту мастерскую, хотя здешний жар никогда ему не нравился, впрочем, как и гончарное дело, коим здесь промышляли. Посуда здесь всегда была выполнена в одном и том же стиле и цвет ее был столь же мрачен, сколь и обычен. За свою жизнь Киму удалось повидать немало качественной утвари, а с теми драгоценными чашками из любимого сервиза матери не сравнится ни один золотой черпак, только вот здесь все всегда остается таким же, каким было и годы назад. Эти до зевков скучные тарелки и горшки лепят здесь уже не первый десяток лет, а из нового только рамы пошире в окнах, чтобы света больше проникало внутрь, даже люди работают все те же. Конечно, Тэхен прекрасно знал, что всю посуду потом отвозят в город, где ее уже красят и выставляют втридорога на рынке. На удивление, эти самые же горшки расходятся быстрее всякой выпечки под зимним покровом. — Ваши костюмы тоже когда-то тряпкой валялись у швейной машинки, — сказала женщина. — В руках умелого мастера любому камню можно придать красоты и набить цены. Из мастерской Тэхен выходил нагруженный новыми мыслями. В последнее время он все реже выходил в свет и не так часто посещал мероприятия золотой элиты. Его будто мучали какие-то душевные терзания, он не мог найти покоя ни в саду у матери, ни дома, ни в мастерской, куда раньше часто наведывался будучи мальцом. Всякую его попытку расслабиться омрачало любое слово, брошенное то ли в контексте, то ли просто неумелым языком. Погода под стать настроению была хмурой. Сначала утром ветер измял матушкины цветы, а под вечер тучи скрыли диск тусклого солнца и пейзаж совсем потерял всякий цвет. Тэхен блуждал по двору, миновал не раз сад, плодородные яблони, небольшой пруд, но всякий раз, возвращаясь к изначальному пути, он смиренно признавал, что его попытки забыться выглядят слишком нелепо и жалко. Можно было бы просто уйти с головой в работу, забыться в скучных бумагах, чтобы для лишних раздумий не было места, а можно смиренно сесть на скамью и окончательно во всем разобраться. В себе в первую очередь. В последние дни ничего, что радовало бы раньше, не вызывало трепещущих чувств. Тэхен не мог понять собственных желаний. Даже матушка заметила перемены в своем сыне, хотя, казалось, ее материнское сердце за годы в разлуке ослепло, охладело. Тэхену больше не пять лет, он не хочет искать утешения в ее объятиях, разговаривать по душам и выворачивать перед ней все свои чувства и мысли. Те годы давно позади, между ними пропасть в несколько лет и сотен миль, яма, глубину которой не измерить ничем, и Ким не желает идти навстречу чужим попыткам сблизиться. Он любит матушку, уважает ее и ни в коем случае не упрекает, но раны, оставленные рукой этой женщины на его детском сердце, совсем не хотят затягиваться. Все чаще имение стал посещать дядя. Сувон мелькает на фоне цветущей зелени с заядлой частотой, всякий раз гневно конюху повелевая хорошенько напоить коней. Старик отчего-то совсем дерганный, движения его резкие, взмахи размашистые, того и гляди, зацепит кого-нибудь тяжелой ладонью. Тэхен с ним тоже пересекаться желанием не горит, наблюдает лишь одну и ту же картину который день подряд и молча провожает полную фигуру взглядом в спину до самых дверей. Видимо, не только у него настроение не задалось с началом новой недели. — Ни с солнца спадает лунный свет, когда двое влюбленных дают обет. У времени – стрелка, у смерти – коса, у жизни – обман, у любви – слепота. Тэхен тут же обернулся на хриплый голос, который пропел строки прямо у него за спиной и взглядом столкнулся со старым садовником, который служит имению с давних времен. Старик, который слеп на один глаз уже с десяток лет, смотрел на Кима в упор и поджимал губы в тонкую полоску, словно чего-то ждал. Его слова были неожиданными и все еще обрывками повторялись в голове юного Господина, пока он молча смотрел на садовника, будто утратил дар речи. — Молодой Господин, этой ночью будет туманно. Лучше имения не покидать и не отправляться в дорогу запоздно. — проговорил сорванным голосом старик. В руках он сжимал метлу, кисть которой была довольно потерта и смотрел исключительно альфе в глаза. — В таком случае отправлюсь в путь пораньше, благодарю. — с легкой растерянностью в голосе ответил Тэхен, и садовник тут же, поклонившись, пошел прочь, слегка прихрамывая. Чувствуя всепоглощающую усталость, альфа тут же направился к конюшне, где рабочему велел запрячь лошадей в крытую карету. Задерживаться в имении родителей желания более Тэхен не испытывал, даже попрощаться не желал заглянуть, ведь отчего-то всякие беседы сегодня сказывались на нем худо. Пока мать была занята шитьем, а отец в своем кабинете, Ким взял необходимые вещи, кухарка собрала ему в путь небольшой ужин в корзине и спустя время карета стояла уже у главных ворот. Конкур подбадривающе перебирал гриву одного из чернобоких коней, когда Тэхен наконец подошел. Позади шел прислуга с нагруженным чемоданом, он закрепил вещи на другой стороне кареты, связав ремнем для подстраховки и прошептал молитву о спокойном пути, чтобы ничего не помешало юному Господину добраться до своего дома в целости и сохранности. Теперь безмолвно покидать некогда родное имение было совсем несложно. Тэхен больше не оглядывался назад и не искал повода задержаться. Его нечитаемый взгляд лишь изредка проходился по привычному пейзажу за окном, в остальное же время альфа в полном молчании смотрел лишь в стену напротив, силясь перебороть собственные размышления. Дорога предстояла недолгая, но довольно обременительная, да и укачивало на ней всегда занятно. Ким в последний раз взглянул в окошко в тот момент, когда карета плавно завернула и перед лесной полосой показалось величественное имение семьи Ким. Дворец белой розы провожал свое дитя встревоженным шелестом листвы в саду, предвещавшим перемены.***
Подобрав колени ближе к груди и обняв их крепко-крепко, Чонгук калачиком свернулся под тяжелым одеялом. Ему бы хотелось спрятаться, прямо как в детстве и стать забытым всеми ребенком, о котором вспоминали лишь ближе к ужину, но теперь об этом он мог лишь грезить. Уроки этикету, занятия танцами до стертых ступ и зазубривание нудных однотипных правил светского общества — разрывали на части, выжимали все соки. День и ночь за юным омегой хвостом таскались гувернантки, учителя с горделивыми рылами и прислуга со стопками до ужаса мрачных книг. Чонгуку хотелось уже откровенно выть, его пичкали тонной лишней информации, чтобы набить ему цену, словно игрушке, и без конца пели о том, что это необходимость. «Нужно уметь соответствовать своему положению» — эта излюбленная фраза принадлежала уже отцу, который за последние несколько недель только и делал, что тыкал сына в его несовершенство во всех аспектах. Омега только недавно вышел полноценно в свет, а в газетах уже блещет именем только в тех статьях, где упоминается главным героем местный дамский угодник — что за позор! А ведь это еще не вскрыли информацию о том, что Чонгук уже обещан другому и его поведение – просто дурной тон и похабство. Никто в имении Чонов не спешил вспомнить о том, что Чонгук в первую очередь ребенок, который только-только получил разрешение вновь выйти в свет, без которого его держали несколько лет взаперти, как дикого зверька. Чонгук же никогда не требовал много. Он послушно сидел год за годом в четырех стенах, не задавал лишних вопросов и безмолвно выслушивал каждое недовольство в свой адрес, потому что верил, что заслужил, ведь старшим виднее. Свободно дышать и быть собой выходило только рядом с братом. Тот никогда не тыкал Чона в рамки его обязанности и неполноценности, он разрешал ему говорить о чем думается и выслушивал каждую его безумную историю с широкой улыбкой. Даже училище не изменило хена, тот был все тем же любящим братом, который всегда был готов выслушать и прийти на помощь, пойти против воли родителей — лишь бы младшему кислород не перекрывали за просто так. Сейчас, когда Хосока вновь загрузили работой, он все чаще стал пропадать, но всякий раз просил за это прощения. В день бывало у него выходило урвать даже несколько часиков, чтобы провести их с Гуком и тогда оба брата запрягали коней и шли первым делом куда-нибудь к просторам, где нету ни души. Чонгук мог с горящими глазами рассказывать о новой книге, а Хосок ворчать о том, что все вокруг – бездари и он вынужден теперь исправлять чужие косяки, а от этого и работы в два раза больше. Признаться, Чонгук не особо был расстроен тому, что порой родители запрещали посещать ему некоторые вечера и чаепития. За последние несколько приемов он чувствовал себя совсем выжатым. — Юный Господин! Врываться в комнату без стука – уже маленькая такая традиция у местных. Чонгук тут же дергается прямо под одеялом, обнимая свои колени еще сильнее. Он, кажется, даже не успел перевести дыхание, а по его душу уже нагрянули, как гром среди ясного неба. Чону особо прятаться и негде, он понимает, что от обязанностей, как и от десятка капризных гувернанток, ему не сбежать, но все же покидать нагретое местечко и возвращаться в реальность совсем не хочется. Чонгук сам за себя хватается отчаянно, но в этот самый момент кто-то стаскивает с его самодельного места укрытия одеяло и противный свет бьет омеге в глаза. — Почему вы в постели в одежде посреди дня? — раздается возмущенный голос женщины. — Отдыхаю, — выдавил из себя Чонгук. — Успеете еще! Женщина принялась возиться со шторами, поправила тяжелую ткань, поворчала на непутевых слуг, которые плохо провели влажную уборку и вновь велела встать. Чонгук с трудом поднялся. Служанка аккуратно расправила на нем белую рубашку, которая местами смялась, пальцами перебрала прядки, укладывая их ровно, провела по плечам и уложила воротник ровно у кромки. Юный Господин всегда должен выглядеть так, словно готов к приему в любой момент. — Хочу прогуляться в саду, — оповестил вдруг омега, глядя на трудящуюся женщину сверху вниз, пока та оттягивала его брюки. — Но у вас занятия, Госпожа будет недовольна, что вы отлыниваете. — тут же покачала головой служанка. — Я итак с самого рассвета занимаюсь. Неужели нельзя и несколько минут провести на свежем воздухе? — взмахнул возмущенно ладонями юноша, который уже откровенно заводился от такого контроля. — Это вредно для кожи! — Хорошо-хорошо. Можете выйти в сад, я оповещу учителя, что у вас отдых. — тут же согласилась женщина, слегка хмурясь. Видимо, именно слова о коже отрезвили ее, ведь Юный Господин и вправду бледен, ему не помешало бы погулять под солнцем, хотя этим днем погода и вовсе не радовала. Облегченно выдохнув, Чонгук дождался пока за прислугой закроется дверь, а после метнулся к столу с принадлежностями для письма. Конечно, Чонгук был воспитан в лучших традициях и никогда не пренебрегал правилами на территории этого дома, но его стены все больше сдавливали омегу. Хосока уже который день не было в имении и Чонгук был готов поклясться, что определенно точно сходит с ума. Раньше требований к нему было не так много, да чего уж там, он был практически забыт главами семьи. Сам же отдалился от семьи и лишь изредка посещал занятия для общего образования, остальное брал сам в библиотеке. Теперь же его ежедневно кормили тонной информации, заставляя насильно проглатывать абсолютно все. Рассвет начинался с этикета, обед продолжался танцами, а вечер заканчивался французским, который совсем омеге не давался. Наверное, именно поэтому Чонгук окончательно отчаялся и был готов пойти на откровенное безумие. Сбежать на целый день? Да легко! Даже если ты никогда этим не занимался – никогда не поздно начать, нужно лишь попробовать. Конечно, если родители раскроют обман непутевого сына, то беды не миновать, как и сурового наказания. Чонгуку страшно представить как сильно будет зол его отец, когда поймет, что родной ребенок его обдурил. А главное – какой гениальный план! Чонгук от руки пишет письмо. Размашистое, местами заливает символы чернилами и начинает с самого начала. Нервничает, ведь следующая его задача — сделать все, чтобы это письмо было похоже на чужое. Это все - обман чистой воды. Чонгуку Хосок рассказывал, что как-то писал письмо, которое якобы было от его товарища, и потом нес его к учителю в академии и тот, поверив, что это чужое приглашение, разрешал студенту покинуть стены академии на несколько часов, чтобы нанести визит так называемому «другу». Хосок тогда забирал одного коня из дозволенных и все эти часы просто гулял в степи с лошадью, наслаждаясь отдыхом в уединении. Именно эта небольшая ложь помогала ему дышать полной грудью в академии и двигаться вперед. У омеги друзей совсем не было, того, с кем он мог бы вести личную переписку, тоже, а все официальные приглашения на встречи и чаепития проходят сквозь руку и одобрение матушки. Получается, что единственным знакомым Чонгука, с которым были бы знакомы и его родители, был тот, чье имя едва удалось с третьего раза вписать в конце письма, как имя отправителя приглашения. Чего стоил один только последний разговор с Чон Шии. Она наверняка была бы только рада тому, что сын все же прислушался к ее речам о «поддержке» и даже начал действовать, пока отца не было рядом. Единственным недостающим штрихом теперь была печать имения. Еще несколько лет назад, когда альфа только вернулся с учебы в родовое имение, а после съехал на отдельное, все только об этом и шумели, включая слуг в имении семьи Чон. Тэхен ни разу не проводил приемов от своего имени, иначе бы об этом было известно, а если и проводил, то те были закрытыми и исключительно для узкого круга. Деловых отношений с родителями Гука альфа тоже не имел, об этом как-то рассказал уже сам отец, когда речь за ужином невзначай зашла о новом партнерстве и «недурных» претендентов, которых предлагал помощник. Исходя из этих размышлений, омега пришел к тому, что официальной печати Ким Тэхена никто из его семьи никогда не видел лично и не держал в руках. Небольшая фигурка с плоским днищем нашлась почти сразу в числе того ненужного барахла, которым так любят заваливать гости. Это была статуэтка с ангелом, который почему-то закрывал глаза, словно рыдал, а фигура же была его сгорблена. Чонгук сперва нахмурился, фигурка показалась ему достаточно жутковатой, но он долго лепнину не разглядывал, посмотрел на дно изделия и увидел, что с его наружней стороны изображены ангельские крылья, проткнутые мечом. Символика не из самых понятных, но времени на поиска чего-нибудь получше не было, поэтому омега окунул донышко в заранее растопленный воск с примесью темно-синей краски с намешанной поблескивающей пыльцой и поставил «печать» на конверт, тем самым запечатывая его. Была ни была. Если идея сработает, то парень сможет покинуть имение на несколько часов и отдохнуть в полной тишине где-нибудь вдали от всей этой шумихи. Придумать потом сюжет прошедшего вечера будет не так сложно, сейчас главной задачей было отнести письмо и с невозмутимым видом заявить о внезапно пришедшем приглашении. По пути до комнаты матушки Чонгук не встречает ни души. Стук каблуков эхом разносится по широким длинным коридорам, отражаясь от стен и создавая чувство напряженности. Останавливаясь перед заветной дверью, омега переводит дыхание, собирая все свое актерское мастерство в кулак. Он не помнит когда в последний раз ему приходилось лгать, тем более он привлек к этому обману постороннего человека, но именно к этому его привело отчаяние. Просто так его никто бы не отпустил побыть наедине с самим собой, а одиночество – необходимость для Чона, которой тот резко лишился в этом водовороте гувернанток и наставников. — Войдите. — коротко прозвучало за дверью после короткого несмелого стука и Чонгук сделал первый шаг. Излюбленная комната хозяйки имения больше напоминала просторную отдельную гостевую. Здесь она принимала гостей и изредка сидела с мужем. Одну стену украшали картины пейзажей, другую же камин из белого камня, в котором все время трещали поленья, поглощаемые огнем. Перед камином стояло два мягких широких кресла цвета изумруда, а меж ними располагался небольшой столик из темного дерева, на котором стояла ваза со свежими фруктами. Здесь Чон Шии проводила большую часть своего времени, занимаясь делами имения или же чтением книг. На внезапный визит сына она лишь удивленно вздернула тонкие брови. Тот лично ее посещал крайне редко и зачастую по ее же инициативе. — Матушка, добрый день, — отвесил поклон юноша, стараясь унять дрожь в коленях. — У меня к вам просьба. — Просьба? — Да, — Чонгук подошел к женщине и протянул ей порванный конверт. — Я получил приглашение от Господина Кима посетить читательский зал Госпожи Сюзанн, которая прибыла на несколько дней в наш город. Билета туда разобраны, но он приобрел сразу два и хотел бы, чтобы я составил ему компанию. Я думаю, что было бы глупо отказываться от возможности послушать речи от самой Госпожи Сюзанн по ее работам. Чон Шии приняла письмо из рук сына и принялась вчитываться в его строки. Госпожа Сюзанн была иностранкой, которая уже седьмой год путешествовала по миру и писала книги о своих путях, а также она была одним из авторов учебника этикета. Ее имя было прославлено и встретиться с женщиной было крайне сложно, учитывая ее образ жизни. Госпожа Чон несколько раз пробежалась глазами по письму, отмечая про себя, что Юный Господин Ким достаточно красноречив и талантлив в слове. Чонгук еще в прошлую их с матерью поездку в имение семьи Ким заметил, что его мать к альфе относится с неизведанными теплом, будто к родственнику. Она все время нахваливала его и делала это не из лицемерия, а потому что этот юноша действительно ей симпатизировал как человек, несмотря на всякого рода слухи. Омега отчего-то уверен, что тут дело не только в ее «планах» на Тэхена. Хотя, возможно, все дело было просто в том, что альфа помог не опозориться Чонгуку на глазах сотен людей на том несчастном приеме, тем самым сохранив репутацию жены Главы имения, как отличной матери. — Не видела этого письма в числе пришедших. — перевела взгляд с бумаги на сына женщина. — Оно было доставлено лично мне. — Вы все же настолько близки? — Нет, просто я несколько раз ранее игнорировал его письма и, по-видимому, он решил действовать слегка иными путями. — на ходу откровенно сочинял Чонгук, кусая щеку изнутри. — Вот как, — кивнула матушка. Пламя из камина с треском съедало подкинутое дерево. Яркое свечение легло на одну сторону лица Чон Шии, когда она полностью повернулась к сыну, о чем-то размышляя. Подвоха в письме она, видимо, так и не нашла. Вернула его Чонгуку, который все с тем же блеском надежды смотрел в ее задумчивый взгляд и все же произнесла немного погодя: — В таком случае поезжай, негоже игнорировать чужое приглашение на встречу с таким человеком. Тебе это только на пользу, ты же понимаешь о чем я. Я передам прислуге, чтобы тебе подготовили карету, не стоит ждать ее из имения Ким. Чонгук, который только успел обрадоваться, тут же ощутил тревогу. Какая еще карета! — Не стоит, матушка! Я хотел добраться верхом… — Верхом в гости? — не дала даже договорить женщина, скидывая плед с колен. — Что за глупости, — отмахнулась рукою Госпожа Чон и поправила свое платье, встав с кресла. — Иди приоденься под стать мероприятию. Кучер будет ждать тебя у ворот. Как только дверь за женщиной закрылась, Чонгук впутал пальцы в шевелюру и осел на пол. О таком решении он и не думал, упустив любовь матери к контролю и теперь чувствовал себя скорее проигравшим, нежели наоборот. Если обдурить женщину и вышло, то с кучером такой трюк не пройдет. Чонгук для него далеко не хозяин, тот беспрекословно выполнит абсолютно все, что есу велит хозяйка, поэтому Чон более, чем уверен, что его сразу повезут прямо к имению Господина Кима. Сбежать из кареты прямо на ходу – это уже крайняя мера, а солгать От внезапно испортившемся самочувствии – все равно, что закопать собственную маленькую победу и возможность вырваться из замкнутого круга. Все бы ничего, Чонгук даже почти смирился и готов провести пару часов с этим альфой, вот только, что он скажет Ким Тэхену, который, хоть и является «отправителем» письма, но о готовящемся визите совсем ничего не знает. Дома ли он вообще? В «идеальном» плане дырок было больше, чем в решете и юноша, нервно сжимая письмо, теперь совсем не знал, что делать. Вот так сюрприз будет для самодовольного альфы.***
— Это какая-то шутка? — Нет, что вы, Господин! Как бы я посмел? К вам действительно прибыл Молодой Господин из семьи Чон. Тэхен, все еще не веря словам слуги, накидывает на плечи пиджак из вельвета и тут же спешит к входным дверям. Слова беты все еще эхом отдаются где-то в голове, когда шаги замедляются перед дверью. Одним размашистым толчком альфа отворяет их. Ветер с гулким воем врывается в имение, полы пиджака приподнимаются, а завитые темные пряди тут же разлетаются в разные стороны. Альфа сначала щурится, а после отчетливо видит карету семьи Чон, подле которой стоит и тот, кто на ней прибыл. В своей привычной манере омега уводит взгляд куда-то в землю, разглядывает носки лакированных туфель и глаза поднимает лишь тогда, когда двери хлопают замком. Чонгук неловко кусает нижнюю губу, его глаза-бусинки смотрят с привычным блеском, а руки нервно теребят край блузы. — А вы, юный Господин Чон, все не перестаете меня удивлять, — с неким восхищением протягивает альфа, откровенно любуясь юношей. — Прошу, — Тэхен отошел в сторону, приглашая гостя в дом, и, немного помедлив, Чонгук все же неспешно сделал первые шаги. — Так чем же я обязан такому визиту? — приподнял бровь альфа. — Ни за что не поверю, что ты соскучился. — Мы опять на «ты»? — отреагировал первым делом Чонгук, оборачиваясь к Киму. — И вряд ли бы я сказал подобное. — После всего, что мы пережили вместе, было бы глупо выкать. — Это этикет. — Этикет соблюдают только те, кому это выгодно, — закатил глаза Тэхен. Он следовал позади гостя на один шаг и велел подготовить Ванессе столик с чаем в гостевой. — Что за глупости, — возразил Чон. Омега разглядывал убранство чужого дома с неприкрытым интересом, интерьер ему казался весьма уютным и довольно приятным на глаз. Стены были в темно-синих оттенках, не считая главного холла, где стены по обычаю были бежевыми в тон широким колоннам и перилам лестницы. Некоторые стены украшали небывалой красоты пейзажи, зачастую это было взволнованное море, коих работ здесь было больше всего. — Нравится море? — спросил все же омега, засмотревшись на очередную такую картину. — Бушующее. — дополнил Тэхен, останавливаясь вплотную около чужого плеча. — А почему? — Ты только представь: небо затянуто тяжелыми тучами, ветер перебирает холодной ладонью пряди волос, а впереди бескрайний берег и вокруг нету никого и ничего кроме бушующего моря и взволнованных птиц, — искусителем шепчет Тэхен, склонившись к чужому уху. Шепот его низкий пронизан неприкрытой любовью к этому пейзажу, который тут же вырисовывается в голове омеги. — Так выглядит твой личный покой? — резко оборачивается к альфе Чонгук, отчего едва не сталкивается с ним губами. Взгляды их встречаются и юноша слышит, как сердце грозится вырваться из груди, а уст касается чужое распаленное дыхание. Только в такой опасной близи Чонгук замечает, как радужка глаз напротив переливается в свете коньячным оттенком. Тэхен смотрит зачарованно, то ли любуется, то ли опьянен, а может это все и связано вовсе. Альфа не давит и даже не наступает, лишь молча смотрит исключительно в глаза, не нарушая воцарившийся момент тишины. Тут достаточно едва вперед поддаться и собственные губы с чужими столкнутся, но Ким, пересиливая себя, лишь ухмыляется и отстраняется на шаг назад. — Чай стынет. — напоминает он и указывает в сторону ладонью, безмолвно приглашая пройти в подготовленную комнату. Чонгук, на удивление, не чувствует себя неуютно. Большую часть своей жизни он провел в стенах своего дома, в гостях бывал исключительно на приемах и встречах, которые совсем недавно вернулись в его жизнь вихрем. Обычное посещение чьего-то имения было ему чуждым, а теперь первым таким местом стал дом именно этого альфы. Чонгук сам себе удивляется и даже мысленно аплодирует, ведь в каком-то роде его план все же сработал и теперь идея провести время здесь кажется не такой уж пугающей. Перед небольшим столиком расположен камин, в котором приятно слуху трещат бревна, а свет огня играет в приятной полумгле. Аккуратно отпивая из небольшой чашки теплый чай, омега рассматривает гостиную, изучая здешний интерьер. — Так ты мне не поведаешь о цели своего визита? — И снова вы перешли на «ты», — вздохнул Чонгук. — Между нами столько всего было, а… — Не было ничего между нами такого. Хватит выражаться так двусмысленно. — тут же перебил альфу омега, вызывая у того наигранное возмущение. — Надеюсь, вы хотя бы в обществе находите более верные определения. — Я ради тебя нарушил закон проникнув на чужую территорию. К тому же, опять же ради тебя, проигнорировал тот факт, что на предыдущий прием был приглашен лично твоей матерью и, нарушив твой любимый этикет, не поблагодарил ее лично, — перечислил Тэхен, загибая пальцы. — Неужели мой братец сделал куда больше, раз уже получил право разговаривать с самим Чон Чонгуком на «ты»? Стоило альфе упомянуть Намджуна, и Чонгук тут же напрягся. Было бы слишком громко назвать их взаимоотношения дружескими или даже близ стоящими к подобным. Ким был просто всегда добр и внимателен к замкнутому, чудаковатому Чонгуку, который никого к себе не подпускал, когда только вышел в свет. Они встретились еще до этого, когда Ким каким-то образом оказался в имении Чон и совершенно случайно пересеклись там. Однако Чонгук никогда не думал насчет Намджуна в каком-то ином плане и всякие темы касательно него были ему неясны. — Он хотя бы не переходит границ. — Пусть будет так. Что же насчет цели визита? Чонгук поначалу отвел взгляд в сторону. Признаться честно, груз лжи перед матушкой тяжелым бременем давил на плечи и меньше всего омеге хотелось также выдумывать новую байку отдельно для альфы. Отчего-то Чонгуку казалось, что Тэхен его обязательно поймет и не будет злиться, что его имя использовали для откровенного обмана. Немного погодя юноша все рассказал альфе. Он поведал и о гувернантках, и о загруженных днях, даже о собственноручно написанном письме, которое якобы сам Ким Тэхен доставил ему. Слова подобрать выходило не так легко, Чонгук запинался порой и нервничал, потому что альфа не сводил с него глаз и внимательно слушал с таким невозмутимым видом, словно гость рассказывал ему о незаурядных буднях. Когда рассказ подошел к концу, Чонгук все же поднял взгляд на альфу и глаза его расширились в удивлении, ибо тот едва сдерживал смех. Тэхен засмеялся неожиданно и так заразительно, что губы Чонгука тронула улыбка. — Как оригинально! Тебе бы книги писать с такой находчивостью и фантазией, — одобряюще воскликнул альфа, когда его смех все же стих. — Я прощу тебе, то что ты воспользовался моим именем, только если мы перейдем полноценно на «ты». — Ну и наглость, — недовольно буркнул омега себе под нос, нахмурившись. — Я согласен, в тебе есть эта черта. — обратил против Чона его же недовольства Тэхен. — Но легенда с Госпожой Сюзанн действительно неплоха. — Моя матушка ее поклонница в неком роде. — Так вот откуда корни твоей зацикленности на этикете растут. — протянул Ким. — У нас дома все на нем зациклены, — понуро отозвался омега, опуская взгляд к чашке в руке. — Этикет важен в наше время. — Но он тебе не нравится в некоторых аспектах. Я не хочу, чтобы ты держался при мне в его рамках, мне самому он не очень нравится. — Но это сложно. К тому же вы старше меня… — Мы на «ты». — перебивает альфа юношу, поправляя его. Чонгук на это лишь закатывает глаза. По правилам этикета к чужим людям на «ты» обращаться нельзя и если это еще омега может как-то оправдать, соглашаясь, что все же Ким не такой уж незнакомец, то пункт с возрастом игнорировать для него сложно. Тэхену скоро юбилей в тридцать лет отмечать, хотя это звучало бы грубо, ибо ему и двадцати восьми нет. Сам Чонгук альфе дал бы максимум года двадцать два. Мужчина выглядит молодо и, чего греха таить, изящно, привлекательно. Он уже успел немало заработать, но в то же время успевал радовать себя и развлечениями на приемах, к тому же альфа был желанным холостяком, о браке с которым мечтал всякий дворянин. Однако за все время не появлялось даже слухов о кандидатах на роль супруги или же супруга единственного сына четы Ким. Чонгуку Тэхен казался начитанным и хорошо воспитанным, несмотря на несносный характер и язык, который порой хотелось вырвать. Этим он не нравится и Хосоку, да и Гук думает, что тесно подружиться он бы с альфой никогда не смог, тот бы его в могилу свел своими речами. Тэхен повидал куда больше Чонгука. Он опытнее и учился за границей, но порой выглядит как беззаботный юнец, который мается от скуки и бездействия. Ким то тут, то там. О нем слухов столько, что целый том насобирать можно и большинство из них носят интимный характер. Кто-то даже говорил, что альфа увел супругу из влиятельного брака своим флиртом и бросил ее, оставив ни с чем. Тэхен же никогда ни один слух не опровергал и не комментировал, позволяя обществу гадать и дальше, что больше похоже на правду. Сидя с альфой за одним столом, Чонгук находит все эти сравнения глупыми. Перед ним Тэхен выглядит совсем не так. Это мужчина с юношеской улыбкой, глубоким смехом, непослушными волосами и непокорным нравом, который совсем непредсказуем. Чонгук в моменте думает, что с такими людьми наверняка никогда не скучно и очень весело путешествовать. Омега сразу вспоминает их прогулку у озера, смешные рассказы Тэхена о его детстве и учебных годах, о том, с каким лицом об этом ему ведал альфа, откровенно доверяя что-то личное. Этот Ким Тэхен был другим, не таким, каким его рисовали статьи, вырисовывая сердцееда с раздутым самомнением. — Я так и не поблагодарил твою матушку за то приглашение. — вздыхает с наигранной досадой Ким, хотя он действительно благодарен за то, что женщина дала ему шанс увидеть Чонгука таким, каким от предстал в тот вечер. — Думаю, у тебя еще будет шанс. Альфа ничего не отвечает. Разве что улыбается, оголяя ряд белых зубов, отмечая, что неформальное обращение Чонгука почему-то до жути приятно мажет по слуху. — Любишь читать? — вдруг спрашивает Чонгук, привлекая внимание задумавшегося альфы, чью скулу освещает пламя камина, которое теперь кажется куда ярче. — Просто за все время не увидел ни одной книги здесь. — Нас так этими книжками пичкали в училище, что у меня на них аллергия появилась, я уверен, — ответил Тэхен, вспоминая годы учебы. — Большинство литературы хранится в кабинете, но там лишь скучные политические и рыночные азы. Пару шкафов есть с военными изданиями в библиотеке, но простым чтением я занимаюсь в своей комнате. А ты что читаешь? Романы? Чонгук резче положенного взгляд перевел на глаза напротив и застыл. В чтении романов не было ничего преступного, но омега почему-то все же сначала напрягся. Его отец увлечение сына не поддерживал, когда только о нем узнал и вскоре все романы из библиотеки перевезли в другое место, чтобы тогда еще совсем юный Чонгук не забивал голову «всякой сказочной чушью». Хосок же такое точно не читал, а с матерью омега близко не общался, так что по большому счету делиться своими впечатлениями и мыслями Чонгуку было не с кем. Со временем у него в голове отложилось то, что чтение романов - постыдно для юноши из такой семьи и нелепые книжки должны заменить тяжелые энциклопедии и экономические справочники. — Никогда не читал романов, должно быть, это довольно интересно, не так ли? Чонгук временил. Раздумывал. Будет ли альфа смеяться над ним, когда он поделиться с ним частью своего мирка, скрытого даже от самых близких? Должен ли вообще это делать Чон? Он ведь может сказать, что таким не увлекается и сменить тему, а у него язык к небу приклеился и он ни слова вымолвить не может. Это же Тэхен. Тэхен, который не осуждал юношу, когда тот собирался проникнуть на чужую территорию, не осуждал, когда тот легко согласился уйти с приема, не осуждал его ложь перед матушкой. Ни разу не осуждал, чего бы не слышал и сколько бы Чонгук не огрызался. Значит и сейчас не осудит, омега в это верит. — Да, мне очень нравятся романы, хотя не все мои близкие это поддерживают, — сминая салфетку в руке, начал несмело Чонгук. — Я не люблю скучные сборники из домашней библиотеки, у романов есть сюжет, герои, жизнь, а не пустые строки. — Тогда продолжай их читать. К черту чужое мнение, — взмахнул ладонью альфа, словно отмахнулся от чужих взглядов. — Скажу тебе даже так, большинство людей сверху не любят читать даже то, что сами пишут. Это всего лишь очередная попытка подстроить всех под один поток мышления. — Наверное, ты прав, — согласно кивнул Чонгук, заметно расслабляясь. — Я поражаюсь, — вдруг сказал альфа, приковывая внимание к себе. — Ты так умело умещаешь в себе несколько противоречивых черт. Вроде все понятно, но с другой стороны посмотришь и ты уже совсем другим открываешься, если, конечно, не вспоминаешь о каких-то там нормах. Сначала Чон залился румянцем, но на последних словах лишь цокнул и закатил глаза. О нем никогда не отзывались, как о необычном человеке, подчеркивали разве что его красоту и высоко поднятую голову. Слышать о своей индивидуальности было приятно и чуждое юноше чувство теплом разлилось в груди, а сердце забилось громче, оповещая, вероятно, мозг, о какой-то поломке в системе. — Ты просто льстишь мне, чтобы одурить. — отмахнулся омега. — А ты разве чувствуешь себя таковым? — Нет. — тут же отрицательно помахал головой Чонгук. — Но я уверен, что из твоего рта ничего не вылетает просто так. Для каждого слова отведена своя роль. Тэхен на это замечание ухмыляется, но опровергать или подтверждать его не спешит. Он неспешно отпивает чай и не сводит взгляда с юноши, слушая его. За простыми и легкими беседами проходит не один час. Чонгук делится некоторыми секретами касательно книг и рассказывает о том, что совсем не любит лирику и сонеты, предпочитая всему этому эпос и порой драму, а Тэхен еще немного рассказывает о море и своей своеобразной любви к этому пейзажу, который изображен на большинстве полотен в поместье, где, оказывается, помимо Кима живет лишь еще пару слуг. Он не из числа тех, кто любит разбрасываться доверием и потому отбирает людей в имение по строгим критериям, а гостей и вовсе не жалует. Приемов не устраивает от того, что ему все это кажется слишком хлопотным и лишним, ведь куда проще навестить один из тех, на которые его приглашают с радостью или принять участие на приеме в имении семьи. Родители вынуждены куда чаще устраивать подобные мероприятия и Тэхен всегда находится рядом, если не занят работой. — Могу ли я сопроводить тебя до дома? — спросил неожиданно альфа, когда пришло время собираться. — Твою карету с кучером я все равно отогнал домой. Мне просто хотелось бы извиниться перед Госпожой Чон за то, что так и не поприветствовал ее на том приеме. Чонгук на мгновение замялся, однако спустя пару секунд уже кивнул в согласии. — Думаю, моя матушка будет рада такому визиту. В сопровождении альфы Чонгук вскоре покинул поместье. Крытая карета оказалась довольно комфортной и в путь они отправились со всеми удобствами, несмотря на то, что погода вновь бунтовала. Тэхен устроился напротив Чонгука и в воцарившейся уютной тишине, разбавляемой цоканьем копыт, он мог позволить уловить омеге себя за разглядыванием его лица. В такие моменты Чон смущался, словно это его поймали за столь наглым любованием, и тут же уводил взгляд к пейзажу за окном. — А ты когда-нибудь видел романы с плохим концом? — спросил вдруг негромко альфа. — Смотря, что для тебя плохой конец. — пожал плечами Чонгук, задумавшись над вопросом. — Смерть одного из возлюбленных. — Смерть? — Господин! — крикнули вдруг снаружи. — Господин Ким, там впереди Тени! « У них о Тенях говорят: "От тени даже самый лучший конь убежать не сможет, она и у края настигнет" »People We Don’t Know – David O'Dowda
Карету, которая была на полном ходу в силу четырех запряженных лошадей неожиданно нагнал мощный толчок после чего она резко затормозила, отчего Чонгук едва не стукнулся головой об стенку, но Тэхен вовремя его схватил за руку. Послышалось взволнованное ржание коней, днище проехалось по земле, вероятно, утратив одно из колес и карета, утратив былоe равновесие, с грохотом упала на бок, свалившись с тропы тяжелым грузом. Поднялось густое облако пыли, вблизи гудела земля от стука десятка копыт, Тени были близки. Тэхен, едва ориентируясь в первые секунды от удара, первым делом поднял Чона за плечи и слегка сдавил, чтобы привести в чувства. — Твою мать. Сиди тут и жди меня, Чонгук. — бросает он мельком напряженному юноше, который вообще понятия не имеет, что именно происходит. Вытолкнув незаблокированный небольшой отсек в потолке, альфа вылез первым. Если бы они решили вылезти через дверцы, то их также могли бы за раз подстрелить, а так был шанс сбежать в лес, который был совсем близок. Действовал Тэхен быстро и движения его были рваными. Оглядевшись вокруг он заметил остывающее тело кучера, застреленного в грудь стрелой и коней, где у некоторых из бедер также торчали деревянные стрелы. На печали и сожаления времени не было, поэтому, откинув всякие лишние эмоции, альфа подал руку Чонгуку и помог тому выбраться наружу. Юноша был все еще потрясен после того толчка и теперь разве что молча хлопал ресницами, словно кукла из фарфора, ибо побледнел жутко. Тэхен сразу отвернул его от кровавого зрелища, чтобы тот не напугался еще больше. — Чонгук, послушай меня, — альфа ладонями лицо омеги фиксирует, заставляет на себя смотреть и слушать внимательно. У них осталось лишь пару секунд и вряд ли высокая трава затем скроет их. — Чонгук! Омега дрожит. Он ни слова произнести не может, а лишь расфокусированно смотрит куда-то перед собой и только строгий настойчивый голос Кима помогает ему не потерять связь с реальностью окончательно. — Сейчас ты просто крепко берешь меня за руку и бежишь со всех ног. Слышишь? Ни при каких обстоятельствах не оборачивайся и не отпускай мою ладонь, — проговаривает каждое слово четко альфа. — Ты меня понял, Чонгук? Слушай меня и все будет хорошо. Чонгук слушает. Признаться, половина слов проходит мимо него, потому что в ушах от падения все еще стоит звон, а сердце бьется настолько громко, что все звуки на фоне просто меркнут. Вот Тэхен отстраняется, а вот берет его за руку настолько крепко, что едва не ломает будто и через мгновение они уже куда-то мчатся, пытаясь сопротивляться тяжести в одубевших ногах. Чонгук, как и говорил альфа, послушно бежит следом, хотя собственного тела не ощущает, пока Тэхен стремится в сторону густой лесной полосы. Не оборачивайся. Не оборачивайся. Не оборачивайся. Такова кара Небесная за умыслы порочные, Чонгуки. Трава путается в ногах, холод лезвиями режет кожу, волосы лезут в глаза, на губах застыла речь. Ветки деревьев подкрадываются незаметно и мажут по телу, оставляя после себя красные метки на коже, подошва дорогих туфель тонет в лесной влаге, дыхание сбивается в ритме, воздух режет глотку температурой. Позади слышны крики, слышно как смеется сама смерть, загоняющая в ловушку двух смертных. Перед глазами появляется пелена из накативших запоздалых слез, страх подкатывает комом к горлу и омега чувствует, как слабеет его хватка. Перед глазами мелькают деревья, листва, спина альфы и резко все погружается во мрак. Также неожиданно, как стало страшно, также становится и тихо, спокойно. Чонгук больше не испытывает никаких чувств и может насладиться тьмой, обнявшей его и спрятавшей от накатившего безумия.