Затерянные

— Ты хочешь жить свободным, кореец? Вопрос, заданный тихим шёпотом, взорвал воздух, и Хосок едва не подпрыгнул от неожиданности. Хрипловатый голос, звучащий откуда-то из сумрака, настойчивое прикосновение к плечу — вырвали его из тревожного сна, в который Чон провалился, прикорнув под боком у друга. Накануне пленники разделили добычу, принесённую Юнги, поровну. Каждое зёрнышко риса было сосчитано, рыба разобрана на волокна, маринованные овощи разрезаны на одинаковой величины кусочки крепкой нитью, выдернутой из одежды одного из пленников. Еды досталось хоть и понемногу, но каждому. Пока двое самых старших пленников делили пищу под голодными взглядами остальных, Хосок пытался привести в чувство Мина. Чон тормошил друга, и даже слегка похлопывал по щекам, но Юнги был в отключке. Наклонившись ближе, Хосок ощутил пары алкоголя, исходящие от дыхания старшего. Ругнувшись себе под нос, Чон оттащил Мина подальше от людей, и прочистил ему желудок. Юнги сначала закашлялся, затем отфыркивался и кривился от мерзкого привкуса во рту, но, кажется, ненадолго пришёл в себя. Младший напоил его остатками воды, получив в ответ благодарный, хотя и несколько расфокусированный взгляд. Хосок нашёл для них местечко почище и устроил друга на ночлег. Торопливо съев причитающуюся ему долю — желудок жалобно ныл от двухдневного голода — Хосок опустился на пол рядом с тихо сопящим Юнги. Старший альфа доверчиво потянулся к нему, даже сквозь сон почувствовав рядом тепло чужого тела. Чуть заметная улыбка тронула губы Мина, когда Хосок опëрся спиной о стену, и притянув к себе старшего ближе, устроил его голову на своих бёдрах. Юнги довольно пробормотал что-то, завозился, устраиваясь поудобнее. В итоге перевернулся на бок, утыкаясь носом в живот младшего и положив ладошку под щёку. Хосок так и слышал, как друг умильно шевелит и причмокивает губами во сне, словно дитя малое. Может, при других обстоятельствах интимность их позы могла смутить Чона, но… Сейчас он был настолько измучен продолжительным голодом и усталостью, морально истощён пройденными за последние дни испытаниями, что просто прикрыл глаза в изнеможении. Альфу накрыло тяжёлым сновидением, где тени опасностей из прошлого и настоящего переплетались воедино, грозя утянуть его в пучину мрака. … — Если ты хочешь провести отмеренное тебе время не жалким рабом, а вольным альфой — следуй за мной. Я выведу тебя из трюма. Дам лодку, вëсла, компас и бочонок пресной воды. Мы сейчас в нейтральных водах, недалеко от пути следования международных торговых судов. Немного удачи, и тебя подберёт какой-нибудь корабль! Поторопись, только тихо! Не разбуди остальных. — Силуэт человека взмахнул рукой, призывая к осторожности. Невероятная щедрость! Хосок ушам своим не поверил, когда осознал, ЧТО ИМЕННО ему предлагают. Вот прямо сейчас, в данную минуту, ему устраивают побег, и на горизонте уже маячит свобода! Никакого дешёвого риса напополам с песком и семенами сорняков! Никакой застоявшейся тухлой воды, в которой вот-вот заведутся головастики! И мысли о наводящих ужас японских рудниках по добыче железной руды — их чёрной ядовитой пыли, разъедающей лёгкие даже самого здорового человека за полгода — вмиг отошли на задний план. Луч призрачной надежды, надежды на лучшую участь — пробил чёрное полотно тревожных мыслей Чон Хосока. Заманчиво, очень заманчиво! Уплыть в океан на утлой лодочке навстречу большому белому лайнеру, подальше от этого стонущего клубка истерзанных неволей тел, исторгающего запах скорой смерти… Добрый человек, говорящий на его родном языке почти так же чисто, как и сам Чон, рискует жизнью, спустившись ниже ватерлинии, в трюм, чтобы вывести альфу на свободу! Кто же этот мессия, сошедший на грешную гладь Жёлтого моря, ради спасения его одного? И каковы его истинные мотивы? — Кто бы ты ни был, — Хосок тщетно вглядывался в темноту, силясь рассмотреть своего неожиданного собеседника, — я не верю ни единому твоему слову. Что помешает тебе дать мне дырявую лодку? И каковы гарантии того, что в этом месте действительно есть шанс встретить проходящий торговый корабль? Откуда такое стремление помочь сбежать пленнику? И что помешает тебе пустить мне пулю в затылок, как только мы поднимемся на палубу? И если даже считать, что твои уста не лгут, а намерения чистые, ты забываешь об одной маленькой, но существенной детали: никакая жажда свободы не заставит меня предать близкого мне человека. Предпочту умереть рабом, но рядом с другом. Что-то я не услышал от тебя такого же предложения по спасению Юнги. Мы с ним вместе попали на этот корабль, вместе его и покинем. Мин заворочался во сне, будто чувствуя накалëнную атмосферу в трюме, и Хосок удобнее устроил его голову на своих коленях. Сумрачный человек едва слышно поцокал языком, явно раздосадованный таким ответом Хосока. — Ты такой глупый, глупый кореец! — раздраженный шёпот раздался совсем близко, почти у самого лица Чона, и того обдало винными парами. — Мне ничего не помешает пристрелить тебя прямо здесь, — доверительно поделился незнакомец. — Только вот твой дружок, чью голову ты столь бережно придерживаешь, после этого не позволит мне выйти отсюда просто так. Наверняка попытается меня убить. Человек в темноте хмыкнул и ненадолго замолчал. Хосоку хотелось поёрзать на сыром полу, его спина совсем уже задеревянела. Или же это была реакция организма на столь тяжёлый разговор. — Что вы за альфы такие? — меж тем продолжил его собеседник. — Не ищете своей выгоды, печётесь о заранее обречённых на смерть совершенно чужих людях, и главное, согласны умереть вместе, но не спастись по одному? Тело японского офицера грузно опустилось на пол рядом с Чоном, и тот понемногу начал догадываться, что происходит. Кажется, в душном сыром трюме, наполненном запахом страха, боли и давно не мытых тел, прямо на грязном полу сидит сам капитан корабля и предлагает Чон Хосоку жизнь и смерть на воле в обмен на предательство. — Он отказался бросить тебя, ты знаешь? — растерянно и как будто не веря в такой исход, шепнул мужчина на ухо Хосоку. — Я предлагал ему высокий статус самурая, деньги и своё покровительство. Но твой Юнги — упёртый как вол. Он ценит тебя выше своей жизни. Это неслыханное благородство! И хотя вы корейцы, ваш дух силён, как у наших лучших воинов. Хосоку показалось, что не смотря на искреннее восхищение, в голосе капитана можно было услышать нотки горечи. — Это так. Я отдам за Юнги свою жизнь. Он мой друг. У меня нет ближе человека на этой земле, чем он. Уверен, что я ему тоже дорог, — просто сказал Чон. — Я хотел его сломать… — рука капитана несмело потянулась в темноте к волосам спящего альфы, но безжизненно опала на половине пути. — Хотел, но не смог… Я не могу сделать его рабом. Но и быть равным мне, на моих условиях — он не соглашается. Что же с ним делать? С вами обоими? — Отпустить нас? — ответ Хосока повис в воздухе. Альфа и сам не понял, сказал он это вслух или только подумал. Но японец никак не отреагировал. В трюме стало слышно лишь редкие стоны пленников, да хриплое дыхание раненых. Чон уже было подумал, что капитан уснул прямо так — сидя, но тут безмолвие нарушил резкий щелчок расстёгивающейся кобуры, а следом — взвод курка пистолета. Прохладный металл ткнулся Хосоку в скулу. — Пленный Чон, вставай! Пленный Мин, вставай! Быстро! Быстро, я сказал! Разбуженные громким криком капитана пленники зашевелились на своих местах, в недоумении пытаясь понять, что происходит. Хосок умылся десятью потами, пытаясь растормошить Юнги, будучи под прицелом пистолета. Мин бормотал что-то неразборчиво, вяло отмахивался и вовсе не намерен был просыпаться. — Немедленно поднимайтесь на палубу! — Капитан поднял пистолет дулом вверх и выстрелил для придания своим словам большей весомости. Гром пальбы пистолета должен был наделать много шума — заставить пленников испугаться, плакать, кричать. Но в трюме после выстрела воцарилась тишина. Пленники разом оцепенели, а Хосок невольно клацнул зубами. Ему тоже стало страшно. Зато в установившейся тиши отчётливо раздалось зло и слегка шепеляво: — Какого хрена?!

********

Розово-золотистое марево рассвета не спеша прокралось в комнату Чимина. Ранняя зорька боролась с ночной тьмой и, наконец, победила её. Светлый полумесяц игриво подмигнул ему и скрылся за белой полупрозрачной тюлью на окне. Омега восхищённо наблюдал, как взамен ночному светилу постепенно поднимался над землёй яркий солнечный диск. Юноше нравилось расположение его покоев: окнами на восток, навстречу новому дню. Сладко потянувшись, Чимин улыбнулся наступившему утру. Сегодняшний день обязательно принесёт ему добрые вести, он это чувствовал! Большие куранты в холле пробили пять утра. Переливы их звона разносились на весь дом. В детстве Чимин ненавидел эти часы, не дающие ему выспаться всласть. Он даже строил планы по их уничтожению. Мечтал, что однажды наберётся смелости, притащит большую садовую лестницу, заберётся по ней к ненавистным ходикам и сломает механизм. Сейчас же омега был благодарен отцу за это чудо механики. Как хорошо субботним утром валяться в постели, слушать тиканье часов и знать, что не нужно никуда спешить… Чимин раскинулся в мягкой постели звёздочкой, наслаждаясь утренними запахами цветущего летнего сада, доносящимися через открытое окно. Юноша с удовлетворённой улыбкой на губах начал вспоминать прошедшую рабочую неделю и планировать следующую. Пак Чимин не был бездельником-белоручкой, жившим только за счёт богатства родителей. Наоборот, юноша после окончания средней школы-пансиона для омег поступил в педагогический колледж. Чимин с детства мечтал возиться с ребятишками, учить их не только грамоте и письму, но и человеческим ценностям. Уже студентом, будущим учителем, приезжая на каникулы домой, Чимин часто замечал, что дети местных бедняков дни напролёт проводят на улице. Пока их родители вкалывают за гроши, согласные на любую работу, лишь бы выжить — дети предоставлены сами себе. Оплачивать школу у таких семей просто не было возможности. А начиная лет с двенадцати их детство заканчивалось — они тоже начинали работать. Чимин понимал, что у человека, не обученного грамоте и воспитанного улицей, мало шансов добиться чего-то в жизни. Судьба нищих, почти бесправных рабов, не отпускала бедолаг из своих цепких когтей. И сильно повезёт, если им попадутся адекватные работодатели, уважающие человеческую жизнь и достойно оплачивающие труд своих слуг. Но чаще всего их короткий путь заканчивался в местных бандитских трущобах, где юные альфы превращались в преступников — воров, торговцев наркотиками. А несчастные омеги же влачили жалкое и такое короткое существование в Квартале красных фонарей. Чимин мечтал не просто стать учителем, а открыть бесплатную школу для тех детей, чьи родители не в состоянии были платить за обучение. Родители Пак всячески поощряли его стремление, считая это благим делом. Отец обещал помочь с уставным капиталом, а так же привлечь ещё постоянных спонсоров из своего окружения. И вот, получив соответствующее образование, заручившись поддержкой господина Пака, его друзей, мэрии и католической церкви, Чимин открыл свою школу. Для этого был взят в долгосрочную аренду подходящий домик, с просторной и светлой комнатой, которую он на деньги спонсоров оборудовал под класс. Лакированные поверхности новеньких деревянных парт сверкали в лучах южного солнца. Грифельные доски, мелки, перья и чернила с бумагой аккуратно лежали на каждой парте. Не сразу детские голоса зазвенели в новой школе. Чимину пришлось применить всё своё красноречие, чтобы уговорить родителей и их детей начать обучение. Первая троица ребятишек появилась на пороге школы, привлечённая скорее запахом свежей выпечки, чем перспективой провести за партой полдня. Сидя за своим столом, Чимин с улыбкой наблюдал, как двое альфочек, восьми и десяти лет, а так же пятилетний омежка уплетают принесённые им булочки. Учитель Пак выменял свой первый урок на сладкую сдобу. И вовсе не буквы он преподавал в первый день своей работы. Омега велел детям пройти в умывальную комнату и вымыть лицо и руки. Дети бедняков не всегда знали, что такое гигиена, и Чимин научил их пользоваться мылом. Тщательно умытые, детишки лукаво сверкали глазёнками-бусинками в сторону ароматно пахнущей выпечки на учительском столе. Чимин предложил поделить булочки поровну. Сообразительные мальчишки съели лишь по одной, припрятав в карманы ещё по две, для своих домочадцев. Первый урок, урок чистоты и доброты, был усвоен этой троицей на отлично. На следующий день у порога школы стояло уже пятеро детей, от пяти до десяти лет, чисто умытых и причёсанных. Чимин испытывал чувство тёплой тихой радости, вспоминая те первые дни существования его школы. Сейчас у него был набран полноценный класс из тридцати ребятишек. Помимо грамоты и арифметики, учитель Пак преподавал им основы географии и биологии. Местный пастор приходил раз в неделю, чтобы рассказывать детям основы Закона Божиего. Ещё Чимин обучал своих учеников домоводству, правильному произношению и хорошим манерам. Даже если жизнь этих ребят пройдёт в услужении у господ, работодатели больше платят смышлёным и воспитанным слугам, чем неотёсанным мужланам. И велик шанс, что человек, способный к честному заработку, не свернёт на кривую дорожку. Чимин искренне надеялся, что своим трудом и примером сможет повлиять на сложившееся положение вещей. Омега верил, что если сможет изменить судьбу хоть одного человека — значит он не зря существует в этом мире. Значит, он не просто красивая кукла, которой в скором времени будет владеть муж и повелитель. Не бесплатное приложение к своему альфе, вечно занятому делами министерства. Он — личность, не только поддерживающая домашний очаг, рожающая детей и во всём угождающая мужу. Чимин — полноценный член общества, приносящий ему, этому самому обществу несомненную пользу. Вот только разрешит ли ему Намджун после свадьбы и дальше заниматься школой, они так и не обсудили.