Затерянные

Некоторое время спустя над головами пленников послышались шаги. Люк открылся, и яркий свет ударил по глазам Мина. — Я хочу говорить с капитаном. Я врач. Люди здесь нуждаются в помощи и лекарствах. Я могу помочь им. Если только капитан позволит и даст необходимые лекарства, которые, уверен, есть на корабле. Японский моряк, не говоря ни слова, закрыл люк. Хоть бы они догадались привести переводчика! Юнги снова и снова бил доской в люк и громко требовал встречи с капитаном. Примерно через двадцать минут люк опять открылся. По лесенке спустились два крупных матроса. И не успел Юнги среагировать, как один из них скрутил ему руки за спиной. Альфу быстро вытащили наверх, и в трюме снова воцарилась тьма, нарушаемая лишь тихими стонами и хриплым дыханием обречённых на рабство и смерть людей. Мина привели в капитанскую каюту. Тряхнув его напоследок, словно мешок с тряпьём, матросы силой заставили его поклониться присутствующим. Альфа огляделся. За богато накрытым столом сидело шестеро офицеров, включая капитана корабля. — Говорят, ты требуешь от меня еды и лекарств для пленников? — на чистейшем корейском спросил капитан у Юнги. Мин удивился, но не подал виду. — Требую, господин капитан, — спокойным тоном подтвердил Юнги. — За твою наглость я велю тебя расстрелять, — рука капитана тянется к кобуре, с громким щелчком расстёгивает её, и вот на Мина уже направлено чёрное дуло японского пистолета. Ни один мускул не дрогнул на лице альфы, когда он произнёс в ответ: — Воля Ваша, господин капитан. Но я настаиваю на том, чтобы людям в трюме увеличили паёк, чтобы к рису подавались овощи и водоросли. У многих Ваших пленников я обнаружил цингу начальной и средней степени тяжести. Требую, чтобы в меню входили рыба и мясо, хотя бы два раза в неделю! Если Вы продолжите кормить этих людей отбросами, то доставите в Японию больных, ослабленных пленников, которые не выживут в рабстве. Какой толк в полутрупах? Больные люди не смогут работать, а ведь это ваша главная цель — привезти новых сильных рабов. Произнеся эту речь, Мин замер, ожидая своей участи. Капитан, неотрывно глядя ему в глаза, начал переводить на японский то, что сказал пленник. Офицеры громко и эмоционально переговаривались и тыкали в Мина пальцами. Поговорив со своими офицерами, капитан выслушал мнение каждого. Затем он повернулся к Юнги, что всё так же стоял, гордо подняв подбородок и не опуская глаз. — Требуешь, значит, улучшить питание для пленников, — констатирует капитан. — А ещё людям совершенно противопоказано сидеть в тёмном трюме, без солнечных лучей и без притока свежего воздуха. Нужно выводить людей на палубу, чтобы их организм не страдал от отсутствия солнечного света, — спокойно, будто и не грозила ему верная гибель за такие слова, продолжал настаивать Мин. — Нет, ну вы это слышали? — возмущается капитан на корейском, а затем снова быстро переводит для своих соотечественников. Те слушают, хохочут, возмущённо кричат что-то на своём, а Юнги тем временем мысленно оценивает богато накрытый стол. Скольким пленникам можно спасти жизнь, если все эти яства спустить сейчас в трюм? Мин и сам был уже давно голоден: считай, последний раз они ели с Хосоком утром перед взрывом, а ведь уже два дня прошло. И сейчас у альфы кружилась голова от ароматов горячих блюд на столе; от вида дорогих закусок из тунца и морепродуктов непроизвольно выделялась слюна; желудок сводило судорогой от богатого выбора овощей и зелени. Офицеры разливали сакэ по довольно большим пиалам — словом, кутили на славу. — За такую наглость я расстреляю тебя собственноручно, — решает капитан. Он поднимает пистолет повыше, целясь в грудь пленнику. За столом воцаряется тишина. Японец замирает на мгновение, тень сомнения набегает на его лицо. Оглянувшись на глядящих во все глаза младших по званию офицеров, он опускает пистолет и произносит: — Впрочем, не здесь. Не будем портить людям аппетит. На палубу, шагом марш! — командует он Юнги. Тот безропотно подчиняется, оборачивается вокруг своей оси и движется в сторону выхода с абсолютно прямой спиной и гордо поднятой головой. Брови японца взлетают вверх, и на четвёртом шаге Мина он вдруг командует: — Стой, альфа! Юнги подчиняется и поворачивается к нему лицом. Капитан ищет хоть малейший след страха в его глазах, но альфа спокоен. Капитан подходит к столу, берёт самую крупную пиалу вместимостью не меньше двухсот граммов и наливает в неё сакэ до краёв. — Сегодня мы празднуем победу в крупной схватке с американцами, — начинает объяснять он. — Японский флот совместно с авиацией нанесли сокрушительный удар по главной военной базе американцев в Тихом океане. Разбомбили авианосец, самолёты, склады с боеприпасами. Скоро могучая армия императора одержит окончательную победу над противником и воцарит надо всем Тихим океаном! Перед смертью, кореец, выпей за победу японской императорской армии! Мужчина протягивает Юнги пиалу с сакэ, но тот отрицательно качает головой. — Не хочешь пить за нашу победу? — ярость дрожит в голосе капитана, он снова наводит дуло пистолета на пленника и взводит курок. — Тогда выпей за свою смерть! Не колеблясь, Мин протягивает две руки и принимает напиток. — За свою смерть я согласен выпить, — твёрдо и уверенно звучит из уст Юнги. Он осторожно подносит сосуд к губам, чтобы не пролить, и медленно глотая, пьёт до дна. Алкоголь в такой большой дозе на голодный желудок — смертельный яд в чистом виде. Юнги, как врач, хорошо знает этот факт. Но не всё ли равно, ведь через несколько минут жизнь его закончится. Жаль только оставлять Хосока. Юнги чисто инстинктивно догадывается, что его друг, хоть и альфа, но ведомый. Если он потеряет свой якорь, то долго сам не продержится. А Мин уже давно понял, что для Хосока именно он и является тем самым якорем, стимулом жить, если хотите. Юнги опускает пустую пиалу на стол и стоит ровно. Пищевод жжёт, в желудке полыхает пламя. Он буквально чувствует, как жидкость всасывается его организмом, и с потоками крови несёт этанол в головной мозг. Капитан поднимает брови в удивлении, видя, что пленник не только не упал, но и остался стоять на твёрдых ногах. Какой-то чёртик подзуживает капитана, и он делает нечто невероятное: подхватывает палочками сашими из тунца, укладывает его на лист периллы, сверху немного риса, заворачивает это всё и протягивает еду пленнику. Юнги сглатывает горькое послевкусие сакэ, но от предложенного отказывается. — Почему не ешь? — удивляется капитан. — Корейцы не привычные к таким маленьким порциям, — Юнги решается пойти ва-банк: помирать, так с музыкой. Бровям капитана уже некуда подниматься. Он переводит ответ Мина офицерам, слышится удивлённо-одобрительный гул. Снова наливает сакэ до краёв в пиалу и протягивает её Юнги. Тот, не дрогнув, принимает алкоголь и выпивает одним залпом. Когда рука с пиалой опускается, Юнги пошатывается, ноги мелко дрожат, но глаза смотрят открыто и прямо. Они ведут с капитаном безмолвный бесконтактный бой взглядами. Японец снова протягивает ему сашими на блюде, и Мин снова отрицательно крутит головой. Он лишь дышит учащëнно и сжимает несколько раз кулаки, впиваясь ногтями в кожу ладоней, чтобы отвлечь себя от пожара внутри. Кивнув сам себе, в полнейшей тишине — офицеры застыли за его спиной — капитан наполняет пиалу в третий раз. Участь Юнги предрешена. Он берёт сосуд в призрачной надежде, что после первого же глотка не упадёт к японским сапогам. Глоток за глотком, секунда за секундой альфа вливает в себя алкоголь. Острый как бритва взор капитана не даёт глазам Мина расфокусироваться. Кажется, только благодаря этим скрещённым взглядам-мечам, альфа ещё стоит на ногах. С глухим стуком поставив пустую пиалу на стол, Юнги отшатывается назад и изо всех сил держит свою спину прямо, а взор — гордо. Затянувшееся молчание густой патокой обволакивает всех присутствующих. Офицеры переглядываются с приоткрытыми ртами, а капитан в третий раз протягивает пленнику сашими. Юнги берёт предложенную еду, однако не торопится закусывать. Он разворачивает лист периллы, отрывает от него маленький кусочек, палочками накладывает буквально с десяток рисинок, заворачивает аккуратно и отправляет в рот. За медленными движениями его челюсти следят неотрывно семь пар глаз, а когда альфа, наконец, прожевав пищу, глотает её, кадыки у японцев непроизвольно дëргаются, проглатывая слюну вслед за Мином. Альфа ставит на стол плошку с остатками сашими и удовлетворённо улыбается — он устоял на ногах и ещё постоит столько, сколько нужно. Один из офицеров, самый молоденький, не выдерживает. Он вскакивает со своего места, эмоционально восторгается: подбегает к пленнику, хлопает его по спине, плечам, смеётся и одновременно быстро говорит на японском. Юнги покачивается от физического контакта, но ощутимые хлопки по телу помогают ему не потерять концентрацию. Капитан громко хмыкает. Подумав немного и поговорив с сослуживцами, он наконец выносит свой вердикт Мину: — Ты храбрый альфа, кореец. Самураи всегда уважали храбрость и смелость перед лицом смерти. Я — самурай. Я оценил твоё безрассудное мужество по достоинству. Твою заботу о чужих людях, моих пленниках. Если бы ты был японцем, ты был бы великим самураем, чтимым во всех провинциях моей страны. Мин Юнги, я предлагаю тебе перейти на мою сторону. Я привезу тебя в свою страну. Устрою тебя в Школу Воинов. Ты научишься великой мудрости самурая, станешь великим воином. Шокированный Мин слегка раскрыл глаза. Смерть или предательство своей страны? А как же Хосок? Какая участь ожидает его? Его ведь не приглашают вместе с Мином в Школу Воинов… — Благодарю, господин капитан. Это большая честь, — Юнги слегка поклонился, но недостаточно низко, боясь, что просто упадёт. — Я вынужден отказаться от Вашего предложения. — Ты предпочитаешь смерть? — хищно блеснули глаза японца. — Да, предпочитаю. Если я выйду на свободу, получу обещанные Вами почести, а мой друг и остальные пленники тем временем сгниют в рабстве, я буду обесчещен в собственных глазах. Поэтому предпочту рабство вместе с ними. Снова поединок глазами, как поединок на мечах. В глазах одного — туман от разлившегося по телу алкоголя, в глазах другого — сожаление. Но клинки опускаются почти одновременно. Сожаление уступает твёрдости духа. Японец молча собирает на огромное блюдо всю нарезку сашими. Накладывает гору риса. Прикрывает всю эту еду листьями зелени. Протягивает блюдо вперёд, в самые руки пленника. — Ты свободен, альфа. Сегодня я не стану тебя убивать. Возвращайся к остальным. Как Юнги дошел до люка, как не уронил блюдо с едой, как он спустился в трюм по лестнице — он уже не помнил. Помнил только руки Хосока, осторожно обнимающие его, придерживающие, чтобы он не свалился на грязный пол. И ещё он смутно помнил свои собственные слова, когда друг укладывал его в уголок на какие-то тряпки: — Еду разделить по-честному. До единой рисинки пересчитать.