Ушедшие в туман

      Берлин, здание Главного Управления, 1944 год.       Клаус медленно шел по глухим коридорам Главного Управления. Солнечные лучи ярко освещали заметную фигуру немецкого полковника. Клаус Ягер — завидный жених в Германии, настоящий ариец, за которым вечно выстраивается толпа невест, но несмотря на это, мужчина не был женат. Ему не очень то везло на любовном фронте. Все те, кто ему попадался, желали одного — денег. Зато с карьерой у него всё замечательно. Или же было, пока танковому асу с кучей наград не приберегли место в душном штабе, при этом говоря: «Хватит с тебя, навоевался».       Естественно, Клауса, как и любого военного, это не устраивало. Мужчина желал повышать звание не сидя в офисе и попивая кофе. Он хотел жить на поле боя и гордиться своими достижениями. Его форма как всегда была идеально выглажена, знаки отличия и медали висели словно под линеечку и периодически тихонько гремели. Рыцарский крест Железного креста был аккуратно надет на шее и покоился чуть ниже яремной ямки. Вычищенные до блеска сапоги создавали особый эффект статности. Каштановые волосы были аккуратно подстрижены и спрятаны под фуражку.       Несмотря на свой презентабельный вид, полковник был раздражен не на шутку. Ведь сегодня после звонка генерала Гудериана — его непосредственного начальника, ему пришлось отменить все встречи и лететь в назначенное место. Начиная от разлитой чашки кофе, которой нужно было именно сегодня опрокинуться на отчеты, и заканчивая дурацким звонком генерала — бесило всё. Зачем он понадобился ему? Все ответы и документы были посланы ещё вчера, и генерал, если бы его что-то не устроило, передал свои пожелания другим образом.       Остановившись возле кабинета, мужчина вздохнул и тихо постучал, и, получив разрешение войти, приоткрыл двери.       — Вы звали меня? — генерал курил сигару стоя, и одновременно изучал лежавший на руке документ. Как только он завидел Клауса, сразу отложил документ и присел в своё кожаное кресло, вытянув ноги.       — Да, вызывал. У меня для тебя хорошая новость, — Клауса нервно передернуло. Обычно эти хорошие новости обходятся ему очень дорого. В последний раз такая «хорошая» новость чуть не стоила ему жизни.       — Какая? — мужчина попытался сделать более приветливое лицо и выдавить из себя подобие доброй ухмылки, которая подчеркивала появившиеся ямочки в районе рта. Хоть ухмылка не совсем получилась, ведь уставшие небесные глаза выдавали внутреннее состояние, Ягер все равно считал, что это было всё же лучше недовольного и серьезного выражения.       — У нас открывается новая академия в Берлине, — мужчина медлил, чем ещё больше разжигал раздражение Клауса.       — И причем тут я?       — Ты будешь преподавать у курсантов, а также отвечать за эту академию, — генерал улыбнулся. И если бы Клаус мог выпрыгнуть в окно, то он бы это непременно сделал. Еще этого ему не хватало.       — Герр Генерал, я очень благодарен вам за эту возможность обучать новое поколение танкистов, — он медленно пытался подобрать правильные слова. — Но вы ведь понимаете, что я и так застрял в бумажной работе. Меня и так тяготят каждодневные появления в штабе. Поэтому не думаю, что именно я должен вести у молодого поколения.       — Знаю твою нелюдимость, Клаус, — с определенной лестью произнес Гудериан, или не расслышав речь Ягера, или пропустив ее мимо ушей, — ты переживаешь за свой внешний вид. — Это было особенно больное место мужчины, которое было так знакомо генералу, хотя Ягер всегда пытался не показывать своей уязвимости, да никто никогда и не подумал бы подобное на такого харизматичного и статного человека. Ведь Клаус вместо того, чтобы отрастить длинную бороду, которой он смог бы закрыть большую часть шрама на щеке, — начисто брился. — Но, думаю, что всё будет хорошо. Ты им понравишься и станешь для них примером. К тому же кто как не ты покажет им реальный бой и расскажет о нем? — мужчина встал, дружески похлопал Клауса по плечу и передал документы. — В общем-то, возражений не принимаю. Поезжай, тебя уже ждут.       Ягер тяжко вздохнул, понимая, что разговор был окончен и перечить было нельзя. Полковник молча сжал в руке бумаги и удалился, оставаясь с никому не интересной тяжестью на сердце. По пути к выходу хотелось просто провалиться под землю или уже подать в отставку, о которой он так часто думал в последние недели. Ну куда ему — человеку уже разменявшему четвертый десяток — сидеть с сосунками малолетними?       Только выйдя на воздух, Клаус остановился и перевел дух. Свежий поток ветра смог немного привести в порядок чувства и мысли. Однако в голову пришло осознание, что теперь он ничего не сможет с этим сделать. Да и что попусту тратить энергию, которой в запасе и так не было? Нужно было просто смириться, что его работа — не воевать на фронте, помогая соотечественникам, а учить новое поколение и ковыряться в бумажках.       Около двери нового немецкого Mercedes Ягера ждал Тилике — его сослуживец и верный друг, который всегда помогает разбираться во всем этом кошмаре и периодически лично отвозит различные бумаги. Завидев своего начальника с лицом, искаженным от недовольства, мужчина легким нажатием открыл заднюю дверь машины, интересуясь:       — Все в порядке?       — Да. Точнее нет. Мне приписали курсантов сверху, расскажу всё в машине, — дождавшись, когда Клаус сядет, Тилике ловко захлопнул дверцу и сам плюхнулся на переднее сидение. Через несколько секунд автомобиль тронулся.       — Так что вас так расстроило? Только курсанты и академия? — мужчина смотрел на Ягера в зеркало заднего вида.       — Да, — зло рявкнул Клаус, но, через несколько секунд поняв, что ответил грубо, попытался скрасить свой ответ. — Меня это выбило из привычного настроя. Почему я должен ехать в эту академию и притом еще и учить кого-то? Я сам-то мало что знаю, кроме как, что смерть ходит по души солдат ежедневно и ежечасно. Чему я могу их научить? Тилике, я ведь не теоретик, и чтобы я объяснял им практику — гиблое дело выйдет.       — Ну, вы могли бы им рассказать о том, как проходят реальные бои, — адъютант пытался хоть чуть-чуть приободрить начальника. Ягер выдохнул, понимая, что Тилике действительно в чем-то прав. Единственное, что он мог дать курсантам — рассказы о реальном бое. — К тому же вы могли стать примером для них, в дисциплинарном плане. Посмотрите на это не только как на бремя, и попытайтесь увидеть в этом хоть что-то положительное, ведь оно действительно есть. Да, это трата времени, которого и так нет, но вы учите новое поколение. Можно сказать, открываете возможности. За это они вам обязательно скажут «спасибо»!       — Тилике, ты случайно не изучаешь философию? Не нужно читать мне нотации. Я не первый день живу. К тому же мне начинает казаться, что вся эта история не закончится просто академией. Это будет и дальше тянуть меня вглубь нашей бюрократии и провала государства. Я не могу врать курсантам о том, что все хорошо. Мы оба знаем, что каждый второй ляжет замертво на поле боя. И что никакая глупая теория их не защитит от смерти. У них наверняка глаза светятся, не терпится почувствовать вкус крови, как это было с нами. Но кто ж им скажет, что этим вкусом они захлебнутся? Мы ведь оба это понимаем, а сказать не можем. Это ужасно, Тилике.       — Ну да, вы правы, как и всегда, — спустя какое-то время выдал адъютант и умолк. Петь им поэмы получится до первого реального боя. Клаус прав. Да и сам Тилике помнил, как очнулся в госпитале после своего первого боя с обожженной спиной и небольшой контузией. Последующая поездка до корпуса академии прошла в уже тишине. Каждый был в своих мыслях.       Машина медленно катилась по окраинам Берлина, где возвышалось здание академии. Темные тучи клубились над городом. Вот-вот должен пойти дождь. Такая погода была любимой у Клауса, особенно тогда, когда под рукой была кружка кофе.       Как только машина въехала на территорию академии, Клаус сразу обратил внимание на идеальную подготовку. Вся подъездная дорожка была вычищена, как и всё, вплоть до покошенной травы. Автомобиль остановился у парадного входа. Клауса встречали всей академией. Ох, как же сильно он не любил такие приветствия. Он не актер, не политик и даже не врач, чтобы отдавать ему такие почести. Собрались все: начиная от администрации и заканчивая курсантами.       Клаус вместе с Тилике вышел из машины, и, под всеобщие аплодисменты и торжественные звуки фанфар, прошёл в здание, при этом пытаясь сделать довольно дружелюбное лицо, дабы никто не разгадал настрой нового начальника. У самого входа его встретил пожилой мужчина — директор в черном костюме и белоснежной рубашке. По дороге он старательно вводил в курс дела Ягера, периодически делая паузы и заходясь кашлем. Директор — человек не первой свежести, с дряхлой и старой кожей, сквозь которую хорошо виднелись синие вены. Походка была медленной и периодически покачивающейся из стороны в сторону.       — Итак, господин Штандартенфюрер, я разъяснил вам все нюансы, поэтому прошу перенять мои обязанности, — проговорил пожилой мужчина, медленно садясь в кресло.       — Меня вот ещё какой вопрос интересует. Курсанты знают хоть что-нибудь, кроме теории? Была ли у них практика? Хоть что-то вы им говорили, или я имею дело с обычными детьми? — включил свой профессионализм Клаус.       — Вообще-то нет, — стушевался под строгим взглядом Клауса старичок. — Вас, как мне сказали, и отправили сюда, чтобы давать им практику. Говорят, что вы не любите теорию. — Клауса аж передернуло, и его глаза чуть не вывалилась из орбит. Он с похожим лицом повернулся к Тилике, который тоже стоял ошеломленный и несколько парализованный.       — Хм-хм, — прокашлялся новый директор академии и продолжил расспросы. — Какой вид занятий у них на данный момент?       — Сейчас стандартные дисциплины. После будет занятие, где они прописывают тактику боя.       — Прикажите тогда, чтобы мне принесли их работы. Я хочу посмотреть на их ответы и понять, с чем мне предстоит работать.       — Хорошо, — на этом разговор был окончен. Бывший директор поднялся и неспеша удалился, периодически теряя равновесие. Только после того, как захлопнулась дверь, Ягер смог плюхнуться в подранное кожаное кресло темно-коричневого цвета и устало прикрыть глаза ладонью. Тилике, подойдя, устроился в противоположном кресле, которое недавно занимал старичок.       — Это провал, Тилике, — проговорил Клаус, откидываясь на спинку кресла и задумчиво смотря в потолок.       — Вы про кабинет? — Ягер покачал головой. Хотя и он потребовал ремонта, ведь отданная комната походила на старый заброшенный сарай, а не кабинет директора. Обшарпанные стены некрасивого темного цвета только добавляли мрачности; старый пол скрипел, неприятно режа слух; люстра с одной единственной ввинченной лампочкой вместо пяти не создавала никакого света, при котором можно работать. Клаус даже с трудом видел цвет фуражки Тилике.       — Я про курсантов. Им совсем ничего не рассказывали, — Ягер сделал маленькую паузу и после усмехнулся, — они пишут про ведение боя. Тилике, только подумай, если бы у нас была такая роскошь, наверное, мы бы не пострадали так сильно.       — Ну, думаю, их подготавливают теоретически. Ведь не всегда всё можно предугадать вживую. Но тут вы правы. Какой толк от теории, если они не смогут выехать дальше Берлина? Если они вообще успеют доучиться.       — Тоже верно.       Так они просидели до вечера. Клаус смог наконец-то нормально поесть, никуда не торопясь. За ужином Тилике вслух читал ему ответы курсантов. После трех прочитанных листочков мужчины поняли, что это и правда конец. Стояла задача хорошо подготовить к войне простых детей, совершенно ничего не знающих не то что о сражении, но и о жизни. Их ответы состояли из каких-то глупых фантазий и невозможной тупости врага. Всё основывалось на пропаганде, которую им каждый день лили в головы, и на детской упрямости, что умрет кто-нибудь другой, а не он.       Клаус долго думал над тем, что делать, и как правильно поступить. Положение нужно срочно спасать. Просмотрев и тщательно изучив программу, которая являлась одобренной лично Гиммлером, для обучения, Клаус подумал, что неплохо будет на следующей неделе связаться с Генералом и серьезно поговорить про курсантов, ведь ему в голову пришла довольно хорошая идея.       — Тилике, — окликнул он адъютанта, когда тот уже стоял на пороге. — Назначь мне встречу с генералом. В понедельник. И скажи, что это срочно.       — Хорошо. Доброй ночи, герр Штандартенфюрер.       — Доброй, — дверь закрылась за мужчиной, оставляя Клауса в мучительной тишине. Мучительной она являлась потому, что в голове не переставая крутились мысли обо всем, что навалилось в последнее время, и их было невозможно заглушить. Клаус был человеком ответственным, все его отчеты и доклады выполнялись на высшем уровне, за что его всегда ставили выше других.       Но это были всего лишь бумаги. А тут отдали в руки ладно бы академию, но ещё и совсем детей, которых нужно было учить воевать. Два года тому назад, если бы полковнику, воевавшему на восточном фронте, сказали, что он будет обучать курсантов военному делу, то он, скорее всего, либо рассмеялся в лицо говорившему, не смотря на свою безэмоциональность, либо же застрелился прямо на месте. Он прекрасно помнил себя в эти годы, как командир гонял его на тренировках каждый день, как он сидел на нудных парах, пробный экзамен, выпуск. Всё тогда казалось таким легким и простым, но стоило один раз понюхать пороху, как розовые очки с дребезгом разбились, и теперь их точно ничем не склеить.       Каждая битва — возможная смерть, и ты никогда не знаешь, когда она наступит, сколько тебе осталось. Эти мысли о шаткости жизни стали приходить в голову Клаусу после его самого серьезного проигрыша — в битве под Москвой в деревне Нефедово. Тогда его смог победить какой-то малец, и одним танком разбить роту Ягера, да и ещё оставить свою метку в виде шрама на щеке. Конечно, Генерал Гудериан, под покровительством которого находился Клаус, в то время замял ситуацию, но он сам помнил этот день как один из самых страшных и позорных. А сейчас он должен сам учить птенцов, каждому из которых предстоит это испытать. Конечно, он справится, Клаус это прекрасно понимает. Мужчина ничуть не сомневается в своих знаниях и профессионализме касательно военной сферы, но какого ему будет, когда придет первая похоронка на одного из учеников?       Допив крепко заваренный кофе, мужчина подошел к столу, на котором Тилике оставил расписание занятий каждой группы учащихся и их распорядок дня. Также отдельной стопкой лежала написанная курсантами предположительно неверная тактика боя. Рядышком пылилось еще несколько папок, до которых никому не было дела. Подвинув стул к рабочему столу и включив каким-то чудом найденную в шкафчиках настольную лампу, Клаус вздохнул и принял решение, что спать сегодня не будет.