Побег

— Нет, ну вы себе это вообще можете представить? — Чейз нервно закуривал вторую сигарету. — Это одеколон, — намеренно кривляясь выдал он. — И как эта сука могла водить нас вокруг пальца так долго?!       — Да че ты бесишься? По нему и правда не скажешь, что он омега. — Клод стоял, опершись о стену, и немигающим взглядом смотрел под ноги.       — И правда. Стоял среди нас как ни в чём не бывало. Смрад в помещении стоял, самому тошно было, а ему хоть бы хны… Может, тот тип всё же ошибся. — Джеймс тоже посасывал не первую сигарету, косясь на Майкла, который был чернее тучи с момента побега Краера.       Прошло уже чуть больше недели, а случай с рассекречиванием Кифа всё ещё никому не давал покоя и был у всех на устах. Кто-то перешёптывался о безопасности компании, чем выводил из себя несчастного и отрешённого Льюиса. Кто-то подвергал сомнению решение эксперта. Кто-то обсуждал выбор начальника. Некоторые, кто был среди тех, кто замыкал Кифа в круг, дивились его стойкости или говорили о «бракованности». Те, кто знал Кифа больше пяти лет, недоумевали и пытались выявить в его поведении намёки на омежность.       — Да с хера ль он ошибся? Чего тогда тот трухнул и убежал, поджав хвост? — Чейз был вне себя, что ему не удалось словить беглеца.       — Ну знаешь, блядь, когда на тебя готовы наброситься около десятка мощных альф, тут и любой бета бы испугался! — взъелся Майкл.       — А че ты его защищаешь-то, блядь?! — тот оскалился.       — А вот ты его чего не защищаешь?! Он был твоим лучшим другом в нашей команде! Ты знал его дольше всех! Он затаскивал тебя к себе домой! И якобы при этом был омегой! Он ходил с тобой в патруль во время твоего гона! Защищал тебя перед начальством! И ты так просто готов от всего этого отказаться?! И если, предположим, он был омегой, как ты-то, великий Чейз-членоносец, не смог этого распознать?! — Майк был в бешенстве и ломал в пальцах сигарету.       — Да а может я подозревал! — вскинулся альфа на свою защиту. — И именно поэтому с ним и общался!       — Всё время хотел трахнуть, но не давало знание, что он — бета? Ты же только за омежками ухлёстываешь, — хмыкнул Клод, — или он не давал?       — Между прочим, я — истинный альфа! Я подсознательно чуял, что он омега! Только бракованный какой-то… Но если б раньше знал, то точно бы он уже давно из-под меня вылезти не мог. Я б его до смерти затрахал, — он усмехнулся зло и холодно, — суку эту лживую.       — Что ж тогда десять лет с ним общался и ни разу у тебя на него не встал? — повёл бровью Джеймс, затягиваясь.       — Да он не в моём вкусе, — отмахнулся альфа. Но как-то очень фальшиво.       — Ну-ну, — протянул Джеймс в ответ, отворачиваясь и с волнением смотря на Майкла, протягивая тому очередную сигарету.       Так они и стояли молча, курили, обдумывая произошедшее. Клод был в прострации и практически не разговаривал целую неделю. Его не было в том помещении, близко с Кифом он не общался, но уважал его и очень тепло относился. И теперь его смешанные чувства не давали альфе покоя. Чейз бесился и ерепенился, поливая Краера говном и трёхэтажным матом всё время, высмеивал его с остальными альфами, которые бросились в погоню в тот день, обсуждали его уже как обед. Причём какого-то низкорейтингового ресторанчика из-за его слабого запаха и очень мощного для омеги тела. Майкл просто молчал, на нём не было лица. Он стал часто курить и не мог долго находиться среди команды. Иногда он говорил Джеймсу: «Неужели реально возможно, чтобы омеги и альфы просто дружили? Неужели они бывают такими: умными, смелыми, хитрыми и сильными? Мне казалось, у них ветер в голове и они вечно слабые и ноющие… Но Краер — отличный мужчина. Я считал его другом…» Джеймс лишь качал головой в ответ. Он был другом детства Майкла и знал его как себя. И он также уважал Кифа, ему всегда было приятно его общество и у него никогда и мысли не было, что он омега. Но после того, как он почувствовал его реальный хвойный запах, который одновременно отрезвлял и туманил голову, Джеймс не мог врать своим чувствам. «Думаю, мир многограннее, чем мы думали. Киф — омега, ты тоже это почувствовал. Но омега, которого ни один из нас, я думаю, не достоин. Он и правда был нам другом. А мы поступили как звери…» — в такие моменты Джеймс всегда косился на Чейза.       Ситуация не укладывалась у них в головах, но поиски Краера были безуспешны и они ничего не могли с этим сделать, лишь прокручивать в воспоминаниях всё снова и снова.       

***

— П-подожди… Блядь, не надо! — Я отползал всё ближе к стене, подальше от него. У альфы было ледяное, безэмоциональное лицо. На этот раз не было ни ухмылок, ни едкого оскала, ни слащавых улыбок. Предыдущая ломаная превратилась в плотно сжатую полоску губ.       — Не дёргайся, блядь, — коротко бросил он. Я не понял, было ли это обращение или он ругнулся. Я резко метнулся на другой конец кровати, но мужчина ловко поймал меня одной рукой за лодыжку. «Поганая дрянь! Блядь!.. Отпусти, мудила!» — Дёрнул ногой, но он только крепче вцепился и потянул на себя. Я извернулся и схватил подушку, тут же кидая в него. Альфа такой подставы не ожидал и успел только повыше вскинуть другую руку. На свету блеснула игла шприца.       — Я сказал, тупая ты сучка!.. — Он откинул подушку в сторону и кинулся на меня, придавливая ноги весом своего тела и хватая за плечо, вжимая в кровать. — Не дёргайся, блядь, ты же не хочешь болезненного укола, сучонок?       — Я вообще никаких уколов не хочу, мразь! — Я попытался вырваться, но получилось из рук вон плохо. Вдруг плечо кольнуло, и я тут же ощутил иголку и вливающуюся жидкость. Стало адски больно, что я аж схватился зубами за простынь и зарычал.       — Слышь, псина, а я говорил… Порычи мне ещё тут. — Он дёрнул мою голову наверх за волосы, и я скосил злобный взгляд, не выпуская простынь. — А мог бы быть послушным, м.       Тут я не сдержался.       — А я, сука, не был, по-твоему?! — выплюнув простынь, я через боль обернулся. Он всё ещё вводил в меня какую-то странную по цвету жидкость. — Я, блядь, слушался! И на колени встал, и руки за спину завёл, и хуец твой примерзкий сосал! Уж извините, этой мой второй минет в жизни, да ещё и насильственный! Я не буду, как твои другие шлюхи, восторженно течь при виде твоего стояка и ощущая запах вонючих феромонов! Я из другого теста, мудила! И при этом всём слушался тебя, суку такую. И кто среди нас ещё псина?! — на удивление альфаслушал достаточно спокойно. Мне ещё не прилетело по ебалу, не тянули больше за волосы несмотря на то, что ему явно прилетела пара слюней в момент моего монолога. Он смотрел зло, колко и сосредоточенно, не улыбаясь, и ни единый мускул на его лице не дрогнул. — А ты взбеленился, будто бешеный и укушенный какой-то блядской чихуа-хуёй, — и давай мне ебало начищать ни за что, блядь! У тебя сдвиг в мозгах какой-то?! Ты шизофреник?! Иных причин я не вижу, блядь, чтобы ты такой хуйней страдал! Молчу уже про то, что ты насильник и людей взаперти держишь, но что за хуйня с головой?! То ты можешь быть вполне адекватным человеком, с которым даже поговорить можно, то ведёшь себя как конченное мудацкое животное! — Я тяжело выдохнул после такой тирады.       — Закончил? — спокойно, но сдержанно и сквозь зубы произнёс альфа.       — Закончу, когда ты сдохнешь, мудила! — Тут он снова схватил меня за волосы и потянул на себя, одновременно переставая придавливать своим телом.       — Вставай, сука. А то заболтался. Забыл, видимо, своё место, — мне пришлось встать на колени и тут же опрокинуться на спину. Голова упала на кровать в сантиметре от железного изголовья.       — Моё место?! — Я завёлся с новой силой.       — Своё место, сучка. Подо мной! — Он резко вынул шприц и откинул в сторону, грубо разводя мне ноги.       — Моё место под солнцем, ебанутая ты мразота. А ты больше похож на чёрную дыру, в которой скапливается всякий мусор! — Я попытался пнуть его, но пятка лишь проскользила по плечу.       — На чёрную дыру больше будешь походить ты, особенно после того, как тебя заполнит парочка хуев! — Он задрал мне ноги, а я вцепился в него руками. Но именно в этот момент та странная жидкость начала действовать. Как я это понял? Меня тут же замутило. — Ну что? Больше не хочется поливать меня говном?       — Да я б с радостью на тебя насрал бы той самой жижей, которую ты мне вколол! — Я попытался отпихнуть его, но руки мелко дрожали, а плечо, в которое он что-то вколол, вообще отказывалось функционировать. — Ты, блядь, что на этот раз мне вколол? Думаешь, я бессмертен… — в глазах мутнело, и тело снова бросало в жар.       — Нет, не думаю. Но если ты сдохнешь, то никто и не заметит, так что и проку от твоей жизни нет совсем. Так, расходный материал. — Он хмыкнул, небрежно оттолкнув мои и так безвольные руки. А мне снова стало обидно, что аж защемило в груди. «Чтоб ты сдох самой болезненной и унизительной смертью, падаль!»       Я отвернулся от него, упираясь мысками в его ноги, а руками комкая простынь. Сводить ноги и отпихиваться не было смысла. Конечности начали медленно дрожать, не слушались. Жар распространялся по телу и концентрировался в паху. Щёки начали гореть, член наливаться кровью. Альфа смотрел на меня внимательно, изучающе. «И чего ты медлишь, мудила?! Давай, блядь, по-быстрому и закончим на этом…» Но кому нужны мои пожелания? Я начал тяжело дышать. Голова кружилась, и меня слегка мутило. Знаете такое чувство неприятное в животе, забирающееся под грудную клетку? Вот это оно. Скомкивающее, такое сводящее кишечник, надавливающие на лёгкие, от чего хочется вобрать побольше воздуха, но при первых же попытках начинала кружиться голова.       — Как ты себя чувствуешь? — неожиданно спросил он. И этот, казалось бы, простой вопрос вызвал во мне бурю эмоций.       — Ты стебёшься, блядь?! То есть до этого ты совсем не заботился этим вопросом, а сейчас схуяли-то такой интерес проснулся?! Уебать меня тяжёлым по голове — нормально. Запереть меня в подвале — тоже вписывается в твою парадигму. Нагнуть меня и трахнуть с братками — без проблем! Заставлять отсасывать и хлестать по щекам — тоже обычная практика! А сейчас вроде ничего не изменилось, всё также колешь мне какую-то дрянь, но с чего такое любопытство? — Я добавил в голос яда и наигранно мило ему улыбнулся, хотя взглядом я разъедал его, словно кислотой.       — Это новый афродизиак, ещё ни на ком не пробовал, ты мой первый испытуемый. Порадовался бы, что тебе досталась такая честь. — Он усмехнулся, но совсем не весело, а его взгляд тоже был мне неясен. То ли от разнообразия эмоций в нём, то ли от того, что мутнел мой взор.       — Хуёво я себя чувствую! Отъебись, блядь! Хочешь трахать, так трахай, сука! А не разглагольствуй. Отъебись от меня по-быстрому, будь, блядь, хоть где-то человеком. — Я снова от него отвернулся, скрестив руки на груди. Выглядел я, наверно, тупо и смешно. Но чувствовал себя реально ужасно.       Глаза слипались, тело дрожало и горело, всё стало в разы чувствительнее. Я не заметил, как перестал контролировать свой запах и он смешался с этими уёбскими фисташками. Голова была тяжёлая, а ноги становились всё более ватными. Жар охватывал пах, член уже давно поднялся, и на головке образовалась капелька смазки. Но промеж булок было всё также сухо. «Не удивлён, блядь», — промелькнула мысль, и тут же вспомнились болевые ощущения, как меня драли практически на сухую. Стало мерзко и снова больно. Я поморщился.       — Ну, трахать, так трахать, — хмыкнул он, — сам сказал, — и он провёл ладонями по внутренним сторонам бёдер.       — Только не говори, блядь, что не собирался. — Я сделал вид, словномне всё равно, хотя от его глаз явно не укрылось то, что я вздрогнул. А я, на самом деле, охуел. Тело окатило горячей волной. Его ледяные руки ощущались таким блаженством, и в тот миг мне захотелось, чтобы он огладил все мое тело. «Фу блядь, Краер, приди в себя!» — попытался я отрезвиться. Но хер там плавал. Тонул, если быть точнее.       Он поднялся руками к моим бедренным костям, к талии и резко дёрнул меня на себя, так что я буквально оказался под ним и вперился в его глаза ненавидящим взглядом. Руки не прекращали дрожать, и я вцепился ими в простынь, чтобы это было хотя бы не так заметно. Тело просто горело в его руках, хотелось выгнуться, податься навстречу. В голове туман, перед глазами всё плыло. Но его ледяные серые глаза были чёткими и словно светились в темноте.       Член ныл, выпрашивая внимания, но я упорно гасил искусственное возбуждение, пытаясь затопить всю ненависть. Но афродизиак пожирал меня, миллиметр за миллиметром, и воля медленно, но верно угасала.       — Ну что же ты? Даже не посопротивляешься? — Он слегка усмехнулся.       — Иди на хуй, — коротко бросил я ему, отворачиваясь, и глубоко вздохнул через рот, будто в комнате стало неимоверно душно. Его феромоны забивали ноздри, я снова давился этими фисташками. «Премерзкое пиздоблядство…»       — На хуй ты сейчас сходишь, сладенький, — вернулся его слащавый голос, едкая ухмылочка, и только сильные пальцы, сжимающие меня за талию, заставляли не забывать о его жестоком железном нраве.       Я упрямо молчал. Хотя хотелось постанывать сквозь вздохи и охи, закатывать глаза. Его грубая сила казалась блаженством, холодные руки — раем. И тут он начал тереться своим снова вставшим членом о мой. «Ебать!» — Я дёрнулся и вскинул на него голову, тут же закрывая себе рот рукой. Стало до охуения приятно. И также мерзко. «Убери от меня свой спидозный хуй!» — хотелось крикнуть мне. А ещё хотелось застонать в голос. И я не знал, что в итоге вырвется из моего рта, поэтому предпочёл промолчать. Это, конечно, всё равно не помогло мне защититься от его насмешек и удивлённого, но довольного собой взгляда.       — Что? Вижу, понравилось. — Он слащаво заулыбался, и запах стал нестерпимо приторным. Альфа продолжил, а я второй рукой сжал простынь, чтобы не дай бог дёрнуться навстречу. Смазка начала выделяться обильнее, член начал подрагивать, а глаза пытались закатиться без моего веления. «Ёбаная хуйня этот ваш афродизиак…» Мне хотелось иметь стойкость сопротивляться, силу духа, воли, чтобы набить этому уебану морду. Но руки не слушались, голова гудела, а возбуждение, стягивающее всё внизу живота в тугой узел, не давало думать ни о чём другом.       — Иди на хуй, — просипел я сквозь зубы, теряя фантазию. Всё, что я мог сейчас, — это только посылать его на хуй, хотя было вполне очевидным, что это меня сейчас туда отправят. Дай бог хотя бы с растяжкой.       — Повторяешься, малыш. — Он нарочито показательно облизнул пальцы и провёл ими по моему члену сверху вниз, собирая мою смазку. Потом по яичкам, из-за чего они тут же поджались, а я чуть не взвыл от омерзения и удовольствия. «И долго меня такой коктейль будет преследовать?!» — Я это ненавидел. Он спустился к моему анусу и обвёл колечко сжатых сухих, сухих, мать его, мышц. — Ну что ж такое… Ничего с тобой не помогает. Ты уверен, что ты вообще омега?       — К сожалению, да, падла. Раз не нравится, иди сам себя трахай, говнюк. — Я плевался оскорблениями, пока мои ноги подрагивали от возбуждения и бессилия. Было странно тяжело и легко одновременно.       — Может, рот свой поганый закроешь уже, а? — и на последних словах он с натяжкой вставил в меня палец. «Сука!.. Ты, бля, если афродизиак делаешь, про лубриканты нихера не слышал?! Пизде-е-ец…» От боли я закусил губу и снова вздрогнул, весь сжался в комок. Я был сам себе жалок. Какое зрелище я вообще собой являл… «У него явно кинк на унижение…» — промелькнула мысль, когда я закрывал себе рот рукой и сверлил его испепеляющим взглядом. Он лишь усмехнулся в ответ, и мне даже показалось, что альфа удержался от того, чтобы не послать мне воздушный поцелуйчик.       Он начал двигаться во мне сначала одним пальцем и, видимо, осознав, что этого мало, приподнял мне таз и сплюнул… Сплюнул, блядь! На меня. У меня даже на мгновение пропал дар речи. «У него вообще никаких рамок нет?! Хотя чего это я, он трахает меня насильно под какой-то дрянью, так что плюнуть хоть даже мне в душу для него — детская шалость! Мудила…» Но, признаться, заскользило чуточку лучше. Тело содрогалось, сознание всё больше замутнялось, перед глазами то темнело, то вспыхивали яркие пятна. Альфа осмелел и впихнул в меня второй палец. Я зашипел, сжимая палец зубами. Даже не сопротивлялся. Просто ждал. «Унизительно…» Он же начал неистово двигать вперёд-назад, думая, что таким образом он, конечно же, меня запросто растянет.       Вскоре слюна высохла и всё начало тянуть. Но мне было непонятно, тянет это от телесного наслаждения или от нощей тупой боли.       — Что ж ты такой тугой… Будто и не трахал тебя с неделю назад, — непонятно было, ему это нравится или бесит. Меня это, в любом случае, только бесило. И что он неделю назад меня трахал, и что сейчас трахает, и что я тугой. Я бы вообще предпочёл остаться девственником в этом плане!       Альфа плюнул снова.       — Может, хватит харкать на меня? — больше промямлил я, чем зло огрызнулся, хотя таков и был план. Чёртова хуйня!       — А ты, может, начнёшь смазку выделять?! — отозвался возмущённо альфа.       — Конечно, я ж это, блядь, контролирую… — и удержался от того, чтобы не заскулить, потому что он вставил третий палец. Тело совсем не слушалось, и голос коверкался. Румянец, казалось, заливал всё моё тело. В помещении было душно, и открытая дверь не помогала. Волна мерзкого удовольствия прошибала меня, вызывая мурашки по ногам и в затылке, заставляя глаза непроизвольно закатываться. Тело пребывало в мучительной неге, окутывающей, удушающей, которая топила меня всё глубже, и я, казалось, больше не мог нормально вздохнуть.       — Так и нехер выёбываться тогда, — услышал я отдалённое сквозь шумы в ушах. Как будто я попал на волну радио, которая всё никак не могла поймать необходимую частоту.       Мне становилось всё хуже. Или лучше. Я не понимал. Тело вроде бы расслаблялось, но начинало неистово потеть, мне было жарко, а ледяные касания альфы вызывали дрожь по телу, концентрируясь в затылке. Я чувствовал, будто покрывался слизью, даже не смазкой. Член болел от возбуждения, анус — от боли, что как тягучая жвачка не желала прерываться. Мне было приятно, удовольствие било в висках, заставляя тяжёлую голову безвольно болтаться на шее. Или это она была такой тяжёлой из-за чего-то другого? «Твою мать… Тошнит-то как от всего этого… Прекрати, а…» — Я еле разлепил глаза и взглянул на него. Альфа сосредоточенно и монотонно впихивал в меня пальцы, достаточно быстро, но мне всё мерещилось в замедленной съёмке. Он хмурился, губы были плотно сжаты, а на лбу выступила лёгкая испарина.       — Придурок, прекрати… — прошептал я, уже не понимая и не отслеживая свои действия. Стоило мне только закрыть глаза, как накатывало ощущение полёта и невесомости, но как только я открывал их и сталкивался с ледяным взглядом альфы, я с глухим стуком падал на свой жёсткий матрац.       — Ага, чего захотел. Тебя, может, и поцеловать ещё? — хмыкнул альфа, и я не разобрал интонацию. «Нихуя себе», — пронеслась мысль. Но я был абсолютно уверен, что он не умел целоваться. И пусть это было неуместно, и сил было мало, но я ехидно улыбнулся и насмешливо бросил ему:       — А ты умеешь, что ли? По тебе не скажешь, ха… — и я отвернулся, но скосил на него глаза, чтобы понаслаждаться его перекошенным выражением лица. Ярость и презрение отражались в каждом изгибе его физиономии, а взгляд просто уничтожал. Но мне, конечно, хоть бы хны. «Так тебе и надо, мудак, ха-ха», — посмеялся я про себя. И даже последствия стоили этих пары секунд торжества.       Он резко высунул пальцы, от чего я выгнулся и закусил губу, сдирая кожу до крови.       — Посмотрите-ка, кто-то разозлился, кого-то это задело, — намеренно расслабив лицо, я тихо посмеивался, глядя на него. Он же просто метал молнии и искры, чуть ли не плевался синим пламенем. «Подавись своим ядом, мудила!» — Я ликовал в свои последние безболезненные секунды.       Альфа резко вошёл. Ну как, вошёл… Он промахнулся и просто упёрся головкой рядом в ягодицу. Я зашёлся хриплым смехом. Перед глазами всё больше мутнело, но я держался.       — Может, тебе к окулисту, ха-ха? Или ты только пальцами анус можешь найти? А когда ты пьёшь, чашку тоже мимо рта подносишь? Аха-ха-ха… — и вот она долгожданная пощёчина, боль от которой тут же устремилась к затылку и засела там ледяным кинжалом, — Что бесишься? На правду, как говорят, не обижаются, — и мелко так посмеивался.       — Сучка, пасть свою хамливую закрой, — прорычал альфа и, придерживая член, резко вошёл. Я коротко вскрикнул и сжал простынь. В глазах вспыхнули фейерверки, но, к сожалению, не удовольствия. Боль пронзила тело, заискрилась на кончиках пальцев и отдалась болезненной негой в пояснице и тазу. «Ебануться!..» — пронеслось в голове.       Я постарался открыть глаза, чтобы смерить его презрительным и негодующим взглядом, но как только я это сделал, свет из коридора, который раньше тускло лишь освещал помещение, показался яркой вспышкой. Неожиданно замутило ещё сильнее, что я тяжело и порывисто вздохнул и тут же закашлялся, потому что нечто встало поперек горла. «Неужто моя гордость?» Я мигом вспотел ещё сильнее, так как чувствовал, как простыня подо мной уже пропиталась потом, ладони были холодными и горячими одновременно, липкими и скользкими. Яркие пятна перед глазами не проходили, боль в висках и затылке только усиливалась. Взглянув на альфу, он показался мне разноцветной лошадкой.       — Ебать ты красочный… — выдавил я из себя и не узнал свой голос — слабый, хриплый, севший и дрожащий. Я успел заметить, как он нахмурился и только собрался сказать мне что-то в ответ, яростное, едкое и унизительное, но остановился. Мужчина отстранился и дал свету упасть мне на лицо. Я вскинул руку, закрываясь от ослепительного света, но этого хватило, чтобы его глаза остекленели и в них появилось что-то… Я уже не мог подобрать правильных слов, голова шла кругом, и мне казалось, что я падаю. Но я всё также лежал на кровати, комкал простынь больше по привычке, так как боль практически не ощущалась в каком-то одном месте. Ныло всё тело: кости, мышцы, болели даже волосы, глаза, зубы. Я прикрыл глаза, надеясь, что хоть это мне поможет. Рука безвольно упала на лицо.       — Эй! Эй, омега! Блядь!.. Ты меня слышишь? — Голос альфы проходил как сквозь вату, но был пиздец каким громким и отдаленным одновременно.       — Слышу, не ори ты так… Придурошный… — только на такие детские оскорбления у меня и хватало сил. Я посмотрел на него сквозь дурацкую пелену в глазах: его лицо было странным, губы сомкнуты, брови устроили свидание на переносице, а серые глаза были похожи на туманное утро. И всё же, я бы назвал его красивым, если бы не этот пиздецки дурной характер.       — Не отключайся! Эй, омега! Да твою ж мать… — Он вышел также резко, но я не дернулся, лишь свёл ноги и чуть не сполз с кровати. Глаза закрывались, я перестал ощущать тело. Было жарко и холодно, пот тёк по вискам и по бедрам. Я закрыл глаза, проваливаясь в липкую и неприятную темноту.       — …ф! — последнее, что я услышал, было похоже на радиопомехи. Дальше была только темнота.