Вызов

Как оказалось, чтобы выехать из города, мне требовалось разрешение и господина Аллури, и куратора Илени. И оба разрешили, стоило им увидеть мое перекошенное лицо. Господин Аллури молча сжал мое плечо, и я понял, что он знает все, что я чувствую. – Отомстить он желает, – выдал я краткие итоги, мысленно очистив их от ругательств.– Темные злопамятны. Но тянет время. Он думает, что, когда все нам расскажет, мы его убьем, а он не хочет умирать. – Молодец, Маро, – сказал командир, и меня наполнила гордость. – То есть он хочет начать торг. – А мы можем начать работать нормально и просто выпытать из него ответы? – Ты хочешь его пытать? Я задумался. На самом деле, у меня не вызывала радости эта мысль – после того, что я увидел в подвале, меня мутило от одной мысли о продолжении. Какая жестокость, куратор Илени, о чем вы. За эти пять лет я размяк. – Я хочу, чтобы он скорее ответил на вопросы, а потом мы милосердно прервали его существование. Вот все, что я хочу. С утра я забежал в свое отделение – но внутрь меня снова не пустили, поэтому я остановился поболтать с охраной. Людей из отделения словно вымело – в холмах освободилась из-подо льда темная река, и туда срочно сорвали всех, кто был на месте. Мой отряд все еще искал след Эмиля, и от них не было вестей; но мне по секрету передали, что узнан человек, у которого Эмиль покупал последнюю золотую ширму, и к нему высланы люди. У прилавков я купил миску каши и сел за столик тут же, принявшись набрасывать наметки к докладу и стараясь не смотреть, что отправляю в рот. После прошлогоднего неурожая и холодного лета цены взлетели, и пустое вареное просо уже стояло поперек горла. Поневоле вспомнилось, что темного кормили куриным бульоном – я прогнал манящее видение и головокружительный запах и сосредоточился. Что тут поделать – может быть, в этот год повезет. Многие из наших не выносили отчеты, но я любил излагать мысли на бумаге. Это помогало привести их в порядок и посмотреть на себя со стороны. С досадой признаю, что моему поведению последние дни явно не хватало утверждения светлости, зато хватало мерзких сюсюканий с темнотой, и темнота мной манипулировала. С неба приятно светило солнце, воздух был свеж и чист, а на нагретых камнях грелись рыжие кошки. День сегодня был хорош, хотя любой день был бы хорош, если мне не приходилось идти в больницу, словно пропитанную чужой тьмой и страданием. На солнце набежала туча, и все вокруг приобрело тусклые серые оттенки; я вспомнил вопрос господина Аллури, и вновь решительно выбросил из головы. Хотя он возвращался, этот вопрос. До отъезда еще оставалось время. Ворота школы горных вершин были открыты; на лекцию я опять опоздал, и лекторы встретили меня как родного. Кажется, эта беседа уже подходила к концу, а предыдущие несколько я пропустил, и так и не узнаю, при чем здесь этика. – …могут ли темные испытывать привязанность? – лекторы переглянулись, улыбнувшись как-то хищно, и я подумал, не организовать ли за ними слежку. – Мир вокруг темных бесконечно переменчив: они привязаны к постоянству. Они меня, что ли, ждали, чтобы про это сказать? Милые люди, вы не хотите знать, как темные умеют держать свое постоянное окружение за горло. – ...а теперь можно сказать об обществе темных несколько слов. А можно я нажалуюсь куда надо, и их прикроют. – Темные вечно вынуждены бороться с тьмой внутри; с этим бесконечным океаном возможностей и форм. Воля – их главный инструмент; темный со слабой волей окажется поглощен тьмой. – Должно быть, сложные люди, – высказал кто-то с задних рядов мысль одновременно гениальную и до неприличия глупую. Лектор с улыбкой кивнула: – Представьте себе – всегда и все, все время держать под контролем. Надо понимать, что страсть темных управлять и подчинять не исходит от разума. Это глубинное свойство; каждый темный считает, что только он знает, как заставить мир работать правильно. Но, как напомнил нам в прошлый раз светлый Маро, темные тоже люди, и это может приводить к неприятным последствиям… Я не о том напоминал. А лектор напомнила всем о светлом Маро. Ко мне начали оборачиваться, и я понял, что запал окружающим в душу. – Темные – одиночки; им сложно взаимодействовать. Но, собираясь в группы, они выстраивают упорядоченную строгую иерархию. Мы говорим все верно, светлый Маро? Меня здесь не только ждали, но и записали в часть программы? – У каждого темного мага была своя территория, соответственно силе, – хмуро отозвался я. – На которую другие темные могли заходить только с разрешения. Они собирались вместе только на свои сезонные игрища. Но темные не хотят быть одиноки, уважаемые лекторы, они очень любят командовать, и при этом никакой темный не любит, когда командуют им, поэтому без иерархии они начинают страшно грызться. Благо, темных было очень мало, чтобы всерьез толкаться локтями. Слушатели смотрели на меня так увлеченно, словно не отказались бы, чтобы я рассказал им еще веселых историй. Про сезонные игрища, да, да, знаю я вас. – А теперь территории, которые ранее поддерживал в порядке местный темный маг, защищают наши светлые, – подхватили лекторы, и я сразу почуял в их энтузиазме гниль. – Светлые, в свою очередь, глубоко коллективны. Светлые очень крепко держатся друг за друга; их общество построено на личной привязанности и взаимодействии. Ведь их магия состоит в том, чтобы не контролировать, а прислушиваться и отзываться на тонкие звучания мира… Почему у меня ощущение, что нас одновременно хвалят и оскорбляют. – А разве темные не должны быть светлым ближе, чем мы? – задал поперек вопрос человек в чиновничьей одежде. – Те маги, и эти маги. Это что за намеки. Я его запомню. Я вас всех запомню, вы мне все подозрительны. Иначе зачем я сюда хожу. – Небольшая демонстрация. Вот это свет… – лектор ударила металлической палочкой по гонгу, и по залу разошелся мелодичный переливающийся звук. – А это тьма. Ее коллега влупил по гонгу колотушкой. …Когда слушатели пришли в себя, и в ушах перестало звенеть, лектор сладко и певуче, словно держала во рту мед, объявила: – Тьма для тех, кто привык ловить самые тихие звуки, еще невыносимей. Нам приятно слушать мелодию, отдыхая вечером у огня; но для того, чтобы предупредить город о пожаре, требуется гонг. Звук гонга так и остался перекатываться в голове. Я поднялся самым последним, когда уже все разошлись, и лекторы неожиданно оказались рядом, заботливо заглядывая мне в лицо: – У вас ничего не случилось? Должно быть, они заранее приготовили аргументы для спора и надеялись, что я снова буду мешать. Я вспомнил прошедшие дни, ощущая, как дергается глаз, и ответил, что все прекрасно. Они пытались меня задержать и, будто бы, беспокоились искренне. Возможно, укол в сторону светлых мне почудился, но я слышал подобное уже не раз. Светлые не справляются. Темные справлялись, а светлые нет. Дорога от железнодорожной станции к поместью Эмиля раскисла. Река, что текла под старым каменным мостом, журчала между берегового льда, темная и непрозрачная. Я долго стоял над ней, вглядываясь в глубину. Скоро тепло разбудит спящих в омутах рыб и то темное, что еще там спит. Ладно, признаю, мне не хотелось идти дальше. Я вспоминал, как мы с Эмилем были здесь в первый раз. Стояла поздняя холодная осень, над твердой промерзшей землей качались метелки трав, а развалины старой усадьбы затягивали сухие стебли хмеля. Заходить в нее было опасно, потому что сверху легко могла прилететь рухнувшая балка, и позже Эмиль все перестроил. Я рыскал вокруг, определяя, нет ли здесь тьмы, а Эмиль, впервые за долгое время повеселевший и раскрасневшийся, говорил, что устал от воспоминаний, и хочет поселиться в тихом уединенном месте вдали от людей. Тихом, уединенном Вдали от людей. Свет, как же раскалывалась моя голова. Дом, где я узнал столько правды и лжи, и где я чуть по-глупому не умер, разобрали чуть ли не по частям, и на развалинах работала толпа экспертов. Как раз сегодня они сумели вскрыть тайник, откуда достали темные книги, и куратор Илени, который как всегда был в центре событий, смотрел на запечатанные свертки как на дорогой подарок. – Вы должны опечатать это, занести в реестр, и передать в хранилище для изучения и уничтожения, – напомнил я ему. Мы в нашем отряде переходили сразу к последнему этапу, чтобы время не тратить. Контроль, я был уверен, последний этап пропустит. Неподалеку от дома было раскопано несколько глубоких ям. Я отвернулся, ощущая отчаяние. – Светлый Маро, – женщина-эксперт подвела меня к отдельному столу под навесом, где лежали темные оковы, которые выглядели еще более отвратительно при свете дня, и были изрядно помяты, после того, как я их снимал. Рядом лежало множество непонятных темных штук, заляпанных бурым и изрезанных письменами, и некоторые понятные темные штуки, и некоторые, которые мне случалось испытывать на себе. Мне не хотелось к ним приближаться. Все поместья темных были разорены. Но тогда, сразу, у нас не хватило сил что-то с ними сделать, и они мокли под дождями, стояли под снегом, и добрые люди вытащили оттуда все, выплеснув на рынок тьму, что годами копилась за стенами. Эмиль был прекрасным коллекционером. Я помнил, как он гордился каждой удачной покупкой, но меня никогда не интересовали подробности. В каждую нашу встречу я мечтал, чтобы он заткнулся. – Вот это, – эксперт протягивала мне другие оковы, более тонкие, с вычурной резьбой. – Это оковы для светлых. Они более «мягкие» по силе, чтобы держать светлого связанным долго, не искалечив. Изнутри оковы тоже были мягкими. Обитыми тканью. От такого издевательского проявления заботы мне стало совсем тошно. Так значит, светлые были следующей целью? И кого из наших он выбрал? Я ждал отмашки, когда мне позволят отправиться за Эмилем. – Мы нашли несколько пробных попыток, – смущенно добавила эксперт. – Отчасти здесь наша, Контроля, вина, – куратор Илени на темные пыточные инструменты смотрел с вожделением. – Мы наблюдаем за всеми светлыми, оставшимися в строю, а тех, кто сложил оружие и занялся мирной жизнью, упустили из виду. А они тоже продолжают ломаться. Возможно, раны, нанесенные вашему другу, оказались слишком глубоки. Хотя я ожидал вспышку насилия со стороны светлых еще раньше... – Что вы несете, Илени? Имейте хоть немного уважения к тем, кто сражается и умирает ради вас! – В том все и дело... – он прервал сам себя раньше, чем это сделал я. – Ну, простите. Я был не прав и не хотел вас задеть. Когда наш темный будет готов к разговору? От «нашего темного» меня перекорежило. Илени это заметил, и, уверен, теперь он будет говорить так всегда. – Все, что он вам скажет, будет наполовину ложью. – Даже с половиной правды можно работать. Я представил, как темный раскрывает перед Илени бездны тьмы, и Илени бросается в них с головой, и они сливаются в экстазе, и мы наконец получаем возможность избавить мир от зла, и решил, что это наилучшее развитие сюжета. – Знаете, чего вы добьетесь? Этот темный отлежится и восстановится на наших харчах, а потом сбежит, убив врачей, охрану, всех, кто окажется на пути, потом заляжет на дно, начнет набирать силу и вербовать сторонников, и через полгода у нас будет полноценный темный гнойник, который будет трудно выкорчевать! Хотя какая ему разница. Сражаться и умирать будет не он. В глазах куратора Илени мерцали странные огни. – Контроль учтет все, что вы сказали. В следующий раз я столкнулся с куратором Илени, когда через несколько дней вынужденно вернулся в больницу. Мы столкнулись в дверях, куратора сопровождала охрана и милые люди из Контроля, и выглядел он таким довольным, словно скушал своего любимого темного мага на ужин. – Идите скорее, – прошептал он как заговорщик, мимолетно сжимая мое плечо. – Вас очень ждут. Я решил, что просто для самоуспокоения мне нужно любым способом напроситься к нему в гости и заглянуть в подвал. А вдруг. За мое отсутствие все разительно переменилось. Темный был одет в больничную пижаму, его глаза прикрывала повязка, и до моего прихода он сосредоточенно тыкал пальцем в подушку, словно в ней сосредоточилось нечто важное. Когда я вошел, он сразу же повернул голову; я понял, что меня узнали. Темный молчал, и я ощущал, что он недоволен; у меня даже появилось дурное ощущение, что сейчас он будет требовать объяснений, где я пропадал. – Хочешь знать, о чем мы говорили? – его голос стал громче, но все еще был хриплым. – Они спрашивали меня про темные книги. Чувство опасности взвыло. Темный полностью пришел в себя. Теперь он стал настоящим врагом. И теперь он, пленник, пытается наладить контакт со мной, вызвать мое доверие, чтобы получить преимущество? Ну что же, умно. – Одна книга – Книга сезонов – подлинный темный трактат, в который тебе, светлый, даже заглядывать нельзя. – Залезет мне в мозг, наполнит темным звучанием, изуродует разум, сведет с ума, и я сдохну в мучениях? – Заболит голова. А потом он залезет в мозг, наполнит темным звучанием, изуродует разум, сведет с ума, и ты сдохнешь в мучениях. Или поумнеешь. Он растянул губы в улыбке. Я должен был сразу и жестко прервать эту попытку оскорбления, но я застыл в ступоре от этой жуткой неестественной гримасы, и на автомате уверенно ответил: – Да ладно. Гримаса исчезла так же стремительно. В его лице теперь я видел нерешительность, которую он то же быстро скрыл. – Вторая книга – плохая подделка. Третья, Цветочная книга… это копия, но хорошая новая копия в северной традиции каллиграфии. Тот, кто ее составлял, понимал не все, но разбирался в том, что делает. – Ты намекаешь, что у нас где-то сохранилась темная традиция? На этот раз темный замолчал надолго. – Я не знаю, – наконец бесцветно ответил он. – Я пять лет провел в темнице. Это вам должно быть известно. Он выглядел побледневшим и уставшим, как будто короткий разговор его вымотал. Я искал в его лице надежду, но ничего не видел. В конце концов, мой враг остался в полном одиночестве. Даже добивать его было стыдно – но необходимо. Как последний жаждущий жить сорняк на распаханном поле. Господин Аллури назначил мне встречу на завтра, а сегодня сильно торопился, на ходу бросив мне, что в Сияющей идут секретные совещания. Я не мог дождаться. Пока меня не было, из палаты выкинули все веточки, и она стала еще скучнее. В молчании под окном защебетала пташка, не умолкая ни на миг, и темный наклонил голову, будто вслушиваясь. Весна шла своим чередом, даже между этих решеток и мрачных стен. Я вышел за дверь, чтобы только ее не слышать, перекинулся с кем нужно парой слов, вернулся обратно, и сообщил: – Вставай и иди за мной. Темный вздрогнул – но послушно, с тщательно скрываемым внутренним напряжением, встал и сделал несколько шагов, прихрамывая. И остановился на пороге. Я ждал в коридоре, наблюдая, как темный бледнеет все сильнее, но не трогается с места. – Выходи. Ты можешь выйти. И только тогда он резко шагнул вперед, словно пересилив себя. Для нас открыли боковую лестницу. Темный спускался с трудом, опираясь на стену, и по дерганым движениям я улавливал, что ему больно, но не лез с помощью, пока он справлялся сам. Поворачивать назад было глупо. Перед выходом я сунул ему в руки теплую накидку, и темный начал ее комкать, очевидно не разбирая, что это такое и что с ним делать, и мне пришлось забрать одежду обратно, накинув ему на плечи и поясняя каждое свое движение. – Это одежда. Снаружи холодно. Если ты заболеешь, куратор Илени съест мой мозг. Хотя темный застыл и не мешал. Но когда я отворачивался, то заметил, как он щупает край накидки, трогает ткань, как недавно подушку. Ворвавшийся через открытые двери белый свет даже мне показался ослепительным. Темный пошатнулся, и тогда я подставил руку, морщась от того, с какой силой он в нее вцепился. Снаружи был крошечный внутренний двор, буквально в несколько шагов в ширину, с каменными стенами выше человеческого роста, старым одиноким деревом и клочком сумеречного светлого неба далеко вверху. Темный отпустил меня и прислонился к стене; а потом стащил с лица повязку и замер, обратив лицо к небу. Я не торопил. Он прикоснулся к стене, собирая выпавший иней; провел по бугристому стволу дерева, как будто для него было важно касаться, ощущать, как будто без этого не мог поверить в их существование, и сказал: – Почему ты делаешь это? Как я мог объяснить. Потому что я не выдержал бы пять лет в плену? Я легко мог бы умереть в клетке, никогда снова не увидев солнце, и, глядя на темного, я сам начинал задыхаться? Я выполнял приказ господина Аллури, а выполнять приказы я умел хорошо. Пусть придумает сам, почему это я здесь постоянно должен думать. – Я вызываю у тебя страх и отвращение, – темный вновь приблизился, отчетливо хромая, и я неохотно подставил плечо, помогая подняться на платформу. – Я чувствую, как ты вздрагиваешь, когда я к тебе прикасаюсь. Я постарался сдержаться. Теперь он явно насмехался. – И сейчас. Хотя я не могу причинить тебе вред. Тело горело под кожей. Я знал, что отмыться будет не так уж легко, но я должен был быть стоек, потому что неуверенность – награда врагу, и я сухо ответил: – Это неважно пред моей миссией светлого. По опыту известно, что после того, как я начинал говорить лозунгами, со мной старались свернуть беседу. Я этим пользовался. Мы долго стояли в тишине, и птица на дереве, успокоившись, начала щебетать снова, и темный вновь усмехнулся, на этот раз, печально. С каждым разом эмоции получались у него все лучше. – Маленькая пташка прилетела издалека, чтобы свить гнездо в тюремном дворе. Что я мог на это ответить. На утренней перевязке темный вел себя так вольно, словно делал всем вокруг огромное одолжение, что вообще находится здесь. Я прислонился к стене, наблюдая, как он запрокинул голову, позволяя промыть себе глаза, небрежно поблагодарил врача и перешел к завтраку так спокойно, как мог бы сделать нормальный человек. Я старался не заглядывать к нему в тарелку. Господин Аллури прислал мне приглашение, и внутренняя сила, проступающая в знаках, начерченных его рукой, подсказывала мне, что чья-то судьба решится сегодня. – Господин из Правобережья занял место в палате ритуалов? – небрежно спросил темный, не удостаивая меня взглядом. – Это кто? – Достроен ли дворец, белокрылая птица на пустошах осенних трав? – Это где? – …собрал ли мастер Миори третью антологию древних северных песен, как обещал? Мимоходом, светлый, а ты умеешь читать? Если он старался меня задеть, то совершенно зря. – Я умею читать, – обстоятельно ответил я. – У меня даже есть целая одна книга, и я ее читаю. Называется светлый кодекс. Если у меня возникает вопрос, мне достаточно его открыть и прочитать. – Северная традиция – сдвоенные знаки под общей чертой и предельная простота, – сказал он после длинной паузы, словно понимая, что перегибает, и я в том же тоне сообщил: – Я постоянно на заданиях. Мне некогда отвлекаться, и если я что-то не знаю, значит, для моей работы это бесполезно. Если тебе нужна новостная сводка, так и скажи. Темный убрал поднос в сторону. Повисшее в воздухе напряжение было так же ощутимо, как его темная магия, и я начал первым: – Ты сказал Эмилю, как устроить темный ритуал? – Да. – Так, чтобы ритуал привлек внимание. – Привлек, – согласился он. Даже после стольких лет в плену, он сумел использовать шанс. – Это ты научил Эмиля делать оковы для светлых? Он в подтверждении наклонил голову, и буднично сказал: – Они были для тебя. Я знал, что он желает получить мои эмоции, мое удивление и гнев, и не проявил ничего. Нельзя сказать, что я не предполагал ничего подобного, но это не то, о чем хотелось бы предполагать. По губам темного скользнула мимолетная довольная усмешка, предвосхищая все следующие вопросы: – И, если твои хозяева не пожелали рассказать тебе больше, большего я сказать не могу. Это он пытается вбить клин между мной и теми, кто отдает мне приказы? Только придя в себя, темная тварь уже темная тварь. – И хватит подпирать стену, – он настолько обнаглел, что указывал мне открыто. – Незачем говорить на таком расстоянии. И я действительно отлип от стены, только чтобы подойти к двери: – Я пришел сказать, что я здесь в последний раз. Я передам с кем-нибудь новости. В конце концов, зачем отказывать смертнику. Я ненавидел новости. Когда мне приходилось их читать, я не видел там ничего нового. Голод на севере, мор на юге, перекрытые дороги на восток, бунты на западном побережье. И бесконечная колонка наших потерь. К господину Аллури я пришел полностью собранный и готовый отправиться на задание немедленно. Господин Аллури встретил меня в одном из своих рабочих кабинетов, в уютной, почти домашней обстановке, что я воспринял как знак крайнего доверия, и с трепетом вытянулся, вслушиваясь в его значительные усталые слова: – То, что я тебе скажу, обладает крайней секретностью, Маро. Приговор последнему истинному темному будет вынесен сейчас, и они исчезнут – наконец-то – навсегда. …– Вернуть темных?!