Вызов

Возвращались мы поздно. Множество огоньков рассыпалось по склонам, отражаясь в воде каналов. Теплым рассеянным светом горели лампы за бумажными перегородками. Деревня по ту сторону седловины выглядела оживленной. Не всех жителей в свое время перевели на сырье для ритуалов. Командир Нэацу встретил нас гораздо раньше условленного места, и отряд был очень рад нашему возвращению, почти столь же, сколько удивлен. По моему, люди куратора Илени не верят в нашу способность сотрудничать и успех предприятия. Моросил дождь. Мне следовало отчитаться в управлении о провале и попросить, чтобы меня подлатали. Уходить снова в промозглую полночь не хотелось, но что тут сделаешь, если ты светлый. Раньше Полуночье было небольшим городом, но сейчас захирело и превратилось в деревню – пока еще самую большую на Пустынном берегу. В крошечном светлом отделении меня встретили с радостью. В караулку набились, наверное, все служащие, и кто-то ради гостя пришел из дома и поднялся с постели. Почти все были новичками, как и везде на Пустынном берегу, и на меня смотрели с пиететом. Здесь же ждал ответ на доклад, который я отсылал два дня назад из приозерной деревни. Экстренное послание господина Аллури было полно тревоги. «Он стремится показать и утвердить свою власть, – наперекор взволнованному тону, строй знаков был ясен и чист, как разум моего Командира. – Он хочет сломать тебя и подчинить, как поступают темные по отношению к светлым. Но я не позволю причинять моим магам вред. Ты слишком честен и прям для этой тьмы. Тебе не следует приносить себя в жертву для исполнения миссии. Этот темный не стоит жертв – ты для меня ценнее». Последние слова я прочитал несколько раз, а потом прижал свиток к сердцу, ощущая, как сердце взволнованно бьется. Теперь я полностью укрепился в намерении дойти до конца. Если существует один темный, могут существовать и другие. Если эта гнусь продолжает существовать, мы, светлые, должны обнаружить их первыми. И я это сделаю. Контроль может считать, что поиск ведут они; но, на самом деле, поиск будет идти под моим контролем. Будущее зависело от меня, и его тяжесть была велика, но я был готов нести этот груз. Уничтожать послание было тяжело как никогда. Вернулся я под утро, наобщавшись с ночной сменой. В комнате темного горел свет. Судя по несмятой постели, темный даже не прилег. Сейчас он наматывал круги по помещению, резко остановившись, когда я постучал. Я снова испытал то неприятное чувство, будто от меня ждут оправданий, куда я пропадаю, не оставаясь рядом неотлучно. Но темный полностью зависел от меня, и неопределенность собственной судьбы, должно быть, его мучила. – Несколько дней отдыха, – мне определенно требовался отдых; я понял это со всей ясностью, когда забыл то, что хотел сказать еще. – Передай мне, если тебе что-то нужно. Темный нахмурился, но ответил: – Тетрадь, кисть и карту. Надеюсь, он будет рисовать себе путь на свободу. Карту я взял у себя, и чистую тетрадь тоже, убедившись, что на них нет важных пометок, вернулся, положив их перед темным, вышел и остановился. Обдумывая произошедшее, подбирая слова, которыми я опишу последние дни господину Аллури, я понимал, что поступил необдуманно. Я хорошо держался почти до конца, изображая желающего сотрудничать светлого, но потом все равно сорвался. Позволил себя измотать; едва не пошел на открытый конфликт. Что я пытался доказать? Разве следует доказывать, кто прав? Известно, кто, мы, светлые. Враг скоро догадается, что я притворяюсь и вовсе не собираюсь возвращать темных. Решаться было трудно, но это была моя ошибка, и я должен был ее искупить. Я вновь вернулся и остановился на пороге; как будто бы колебался; как будто бы мне было тяжело произнести все это, и это так и было: – Светлых гибнет очень много. Это правда. Я потакал своей гордыне и поставил задание под угрозу. Отсюда и в дальнейшем я прошу тебя о помощи. Темный изумленно вскинул голову. И оценивающе протянул, словно не веря: – Должно быть, это было тяжелое решение… Надо всего лишь это перенести. Вытерпеть до конца и забыть. Что значит минута унижения перед темным пред теми надеждами, что мой Командир на меня возлагает? – …и если это сумел признать такой, как ты, то с адекватными светлыми, возможно, вполне можно работать. Похвала от чистого сердца? Это не про наших темных. – Хотя мы оба всего лишь следовали нашим желаниям, – я едва заметно церемонно поклонился, прежде чем уйти. Когда я в следующий раз открыл глаза, снова была глубокая ночь, а я все равно не чувствовал себя отдохнувшим. Но, на ясную голову, набросал отчет, а потом красиво переписал на чистовик. И снова я совершал ошибки. Последние слова вчера были лишними. Я снова не удержался и задел темного. С темными нельзя обращаться как с людьми, но рискованными поступками я ставил под угрозу задание. Я часто понимал подобное после составления отчетов, но делать продолжал. Вокруг закрытой комнаты я наклеил заклинательные сигналы, не слишком, впрочем, усердствуя. Охрана отчиталась, что пленник ведет себя тихо, и в глубине души я подосадовал на хорошее поведение. Мог бы уже склонить кого-нибудь ко тьме, проявляя злую волю. Темный сидел среди смятых листов, и лицо его напоминало погребальную маску. Я расправил один лист – дрожащие черточки на бумаге были похожи на следы птичьих лапок – и одобрил: – Еще немного практики, и будет совсем как мой почерк! – Когда-то я учился каллиграфии, – неподвижная фигура вдруг согнулась, с ненавистью разглядывая изуродованные руки. – Я бы отрубил эти пальцы… – Звучит как навык, которому можно обучиться снова, – я резко остановил сам себя. Он не был моим подчиненным, которого стоило утешать и поддерживать, и здесь никому не нужны были утешения. – А зачем? Учился зачем? Ради моего Командира можно было постараться, но сомневаюсь, что у темного был такой замечательный Командир. – Это дисциплинирует, – пожалуй, темный не был открыто презрителен или высокомерен; но он постоянно держался так, будто был на несколько ступеней выше нас всех. – И разве вы не слышали о том, что во всех умениях следует добиваться идеала? Я слышал о темном пути. Я не знал, чего темные добивались, но они много об этом говорили. Многое слышал. – Это что-то про «тренировать идеальный взмах меча так, чтобы он на лету перерубал волосок и человеческую шею»? – я счел, что ежедневную проверку темного на этом можно завершить – он существовал, к сожалению – и напоследок полупрезрительно бросил: – Меня дисциплинирует мой долг. – Я удивлен, что ты стучишь, прежде чем войти, – сказал темный в спину. А я надеялся, что хотя бы сегодня уйду от него без моральных потерь. – Это всего лишь вежливость. – Я в самом деле удивлен, – настойчиво повторил он. – Что ты считаешь должным быть вежливым по отношению ко мне. По спине прошел холодок, и мне как никогда захотелось оказаться как можно дальше отсюда. Но я смог только нервно хмыкнуть: – Мне от подобных тебе ждать снисхождения бы не пришлось, верно? Мне следовало промолчать, но у меня никогда не получалось. Только оказавшись за стенами гостиницы, я смог вздохнуть полной грудью. Общение с темным выродком душило, и я просто сбегал, чтобы не быть с ним рядом. В управлении предупредили, что меня ожидает особый гость, и проводили на внешнюю галерею. Ночь была тепла, от земли поднимались испарения, и в тумане восходила огромная луна. На мгновение мне подумалось, что это мог быть мой Командир, но это была глупая легкомысленная мысль. Темный силуэт на веранде зашевелился, зажигая свечи, и я внезапно ощутил, что в гостинице было не так уж и плохо. К веранде я шел очень медленно, но все же дошел. Мне некуда было деваться. – Вы так на меня смотрите, светлый Маро. Неужели вы думали, что я вас брошу? – куратор Илени, который не покидал город без паланкина, куратор Илени, всегда прячущийся под защитой Контроля, все равно был здесь. Он аккуратно придержал рукав, наливая мне чай в маленькую чашечку, и придвинул ближе коробочку со сладостями: – Как ваш личный куратор, я обязан взять вас за руку и не отпускать, пока веду к нашему новому счастливому миру. Берите. Я сделал это для вас. И все как-то навалилось разом. Внутри коробки лежали колобки из рисовой муки, и поверх каждого – цветок персика. Я задержал дыхание, как наяву ощущая сладкий запах, смешанный с тяжелым запахом крови. У куратора Илени было изумительное чувство неуместности. – Поздравляю вас с успешным выполнением первого задания, – тщательно натренированным жизнерадостным тоном объявил Илени, и столь же тщательно выученным угрожающим тоном я ответил: – Объяснитесь. Он внезапно повернулся: – Вы только посмотрите на эту луну! По моему мнению, созерцание природы возвышает… – Вы профнепригодны, господин Илени. Кто вам продал диплом на должность куратора? Он вздохнул и искоса посмотрел на меня: – В прошлую нашу встречу вы задали вопрос – как сделать так, чтобы магистр Юлао проникся к вам доверием, а не откинул, как плохое воспоминание? Я знал, как поведет себя бывший светлый Сона из Тивы, потому что я сам его отбирал. Но вы показали себя блестяще. Вы показали, кого вы поддерживаете на самом деле. Что на вас можно положиться. То, что вас назвали предателем… мы можем уделить время, чтобы обсудить, почему вам так важно мнение окружающих… – Нет! – …но это поставило вас и темного на одну сторону, заставило его чувствовать родство. Мне пришлось пожертвовать его отношением к Контролю, чтобы улучшить отношение к вам. Я полагаюсь на вас, светлый Маро. Я не на стороне темных. Я не на их стороне. – Вы поставили не на того человека. Он покачал головой: – Вы недооцениваете себя. Вы ответственный, добрый, привлекательный, общительный, вызывающий симпатию… Я отмер: – Я? – Вам просто надо раскрыться. – Раскроюсь я тогда, когда ваш темный после ваших экспериментов меня распотрошит. – Не могу отрицать этой вероятности, – аккуратно согласился куратор Илени. – Чем больше доверия к вам испытывают, тем страшнее будет разочарование. Это звучит как угроза. Лицо Илени было в тени, и глаза его были туманны и черны, как весенняя ночь. – Несмотря на то, что, к моему величайшему сожалению, вы отправляете господину Аллури гораздо более подробные доклады, чем мне, я уже могу делать выводы. Мы намеренно замкнули вас и магистра Юлао друг на друге, отрезав его от общения с другими. Ведь когда люди вынуждены долгое время сосуществовать вместе, они начинают… – Ненавидеть друг друга? Откуда он знает, какие доклады я шлю господину Аллури? Я ни капли не верил, что мой Командир показывает посторонним, что я пишу ему. Если только куратор Илени не использовал свои рычаги власти и не заставил показать. Насколько же тяжело пришлось моему Командиру… – Привыкать, – осуждающе поправил собеседник. – Мне передали ваше самое последнее сообщение. Именно магистр Юлао пытался наладить с вами контакт; он постоянно обращался к вам первым – вы помните? – и это вы постоянно его отталкивали, но он пробовал снова. Я бы ничуть не удивился, если бы куратор Илени потребовал пожалеть одинокого и несчастного темного магистра Юлао, с которым мерзкий светлый так грубо обращался. – …и это значит, что, несмотря на то, что задание у вас, ему это нужнее, – слегка неожиданно заключил Илени. – Я просто был единственным, кого он мог достать. – В том и дело! Наверное, вы думаете, почему я не отправил с темным большой отряд, и его не принесли к храму в паланкине? – он сделал торжественную паузу. Признаться, я об этом не задумывался: я ни мгновения не верил, что куратор Илени отдаст кому-то свой паланкин, и что он настолько заботится о ком-либо, будь то его любимые темные маги. – Потому что только трудный путь, пройденный вместе, разделенная пополам последняя корочка хлеба, формирует настоящее товарищество! Про корочку мне особенно понравилось. Естественно, делиться я бы не стал. Пришлось бы все отдать темному, ведь он болен, а я и так продержусь. – Если темный будет меня пытать, я вас сдам как главного идеолога. – Всегда есть риски, - обескураженно ответил он. Луна светила, ничего не освещая. Издалека я слышал бормотание воды в реке и редкие всплески – река будто кому-то жаловалась. Лакомство, которое принес куратор, было действительно вкусным. В этом он постарался, в этом я ничуть не сомневался. Куратор Илени глубоко вздохнул и вновь повернулся ко мне, опираясь на фонарь. Луна жила только в его глазах: – Признаться, меня беспокоит то, что случилось в озерной гостинице. В сообщении бедняги Соны восклицательных знаков было больше, чем слов. Я понимаю, что вы делаете, Маро. Вы рискуете, – его лицо осветилось гордостью мастера за ученика, – вы поставили себя под удар, чтобы показать, что идея и данное слово для вас превыше всего. Но вы не должны поощрять в отношении себя насилие… Я не понимал, почему они так привязались к этому случаю. Мой Командир, естественно, беспокоился за меня: а куратор Илени просто любил прицепиться к случайно выбранным словам и поступкам и начать выматывать душу. – Мы начинаем опасный период – магистр Юлао начинает полагаться на вас. Но вы имеете дело с глубоко травмированным человеком, который может сорваться в любой момент. Не провоцируйте его. Не проявляйте грубость, не угрожайте и ни в коем случае не причиняйте ему физический вред. Будьте терпеливы и осторожны... Да, да. Начинаем – «мы», убьют, если что, меня, пострадают светлые, а куратор Илени выйдет чистым и без потерь. Все, что нужно знать о кураторах и Контроле. – Не волнуйтесь, – ласково сказал куратор. – Все идет по плану. – По чьему плану, Илени? – Моему, – он сложил руки, разглядывая меня умиленным взглядом. Как предмет. Не как человека. – Вас невозможно не полюбить, светлый Маро. Вы мой главный проект, и я в вас верю. …– А что с урожаем? – спохватился я перед самым расставанием. – Был в проведенном ритуале толк? Куратор Илени с доброжелательным любопытством наклонил голову, и я понял, что в моих вопросах нет толку – и что все ответы куратор Илени приготовил заранее: – Откуда же знать? Весна только началась. Мы бросим зерно в землю – и увидим.

***

Беседа с куратором Илени не выходила у меня из головы, и когда я шел до гостиницы, и когда поднимался на второй этаж, чтобы проверить темного. Я не припоминал ни одного периода в своей жизни, когда мне приходилось столько думать и сомневаться. – Где ты ходишь? – требовательно спросил темный магистр Юлао, и я остановился, словно уперевшись в стену. Простите, что. – Где ты постоянно ходишь ночью? Зачем светлым выходить на улицу ночью? Ночь принадлежит тьме. – Вот потому я и выхожу, – темные должны смущать умы, но к такому заходу даже я не был готов. Только крайнее изумление не позволило отреагировать как должно, хотя сейчас я не мог придумать, как должно. В моей работе что светлый день, что темная ночь, все едино. – А потом ты спишь дни напролет. Тебе требуется очень много времени для отдыха. Это ненормально. Кажется, после общения с обычными слабыми людишками, которым нужен сон каждый день, его ждет много открытий. У меня создалось впечатление, что темный пытается меня задержать; зацепиться за что-то, что меня касалось. Людям из Контроля было запрещено с ним разговаривать, и он, должно быть, чувствовал себя отрезанным от жизни. Я не изолировал его намеренно, хотя считал это правильным, но теперь слова куратора Илени постоянно крутились в голове. В любом случае, было проще сразу понять подтекст, чем поддерживать беседу, и я сказал прямо, как и полагается светлому: – Что-то нужно от меня? – Мы тратим время, – в глазах темного мелькнул раздраженный острый блеск. Это нежелание он считал, и тоже перешел к сути. – Разве вы вытащили меня из темницы, чтобы я впустую сидел в четырех стенах? Я хотел ответить насмешкой, но над некоторыми вещами насмешка была неуместна, и я ответил искренне, что получилось ничуть не лучше: – Разве тебе не требуется, как говорят, одиночество… время наедине с собой и своими мыслями? Он мгновенно оскалился: – Одиночества. Жизни взаперти. У меня было вдосталь. Сыт ими по горло. Я хочу выйти в город. – Хочешь город – будет тебе город, – и развернуться к нему спиной я смог по-нашему, по-светлому. В своей соседней комнате плотно сдвинул створки, закрепив засовом, и прислонился к ним спиной. «Мой мудрый Командир, господин Аллури. Этот темный запрещает мне гулять по ночам, утверждая, что там опасно». Страшно, страшно-то как. Брезжило утро, тусклое и туманное. Тонкий слой снега, выпавшего за ночь, уже растаял. Ветви ив над рекой усеивали капли влаги. Река делила городок пополам, заключенная в высокие каменные стены, и мы прошли вдоль нее, потому что больше идти было некуда. Едва ли темный наслаждался прогулкой: вся его живость разом исчезла, стоило ему переступить порог комнаты и оказаться среди посторонних людей. Он шел надменно выпрямившись, глядя только перед собой, и мучительно вздрагивая при каждом громком звуке. Один раз из переулка послышались человеческие голоса и смех, и темный чуть не шарахнулся в сторону. Он постарался это скрыть. Туманные утра навевали на меня печаль, впрочем, как и все остальное в моей текущей жизни. Я остановился на мосту, вглядываясь в черную сонную воду, и просыпал вниз купленный по дороге корм, и из глубины, лениво шевеля плавниками, поднялись большие жирные карпы. Золотые, белые, с оранжевыми пятнами. Раньше карпы жили в пруду в темном поместье. Их выпустили в реку, потому что карпов, в отличие от темных, было жаль. И пять лет они жили здесь, и они были прокляты, и потому их нельзя было есть, и у нас были подозрения, отчего они так велики. Темные тоже любили своих рыб больше, чем людей. Я чувствовал, как сердце человека рядом быстро нервно бьется: я сделал передышку специально, чтобы он успокоился. Стоило появиться рыбам, как темный резко выдохнул, наклоняясь над водой. В том, как он смотрел на кормление рыб, было нечто трогательное – нечто чистое – искра человечности, которая мелькала в нем порой. И, повинуясь мимолетному впечатлению, я протянул ему кулек. И сразу пожалел. По белой маске не читались эмоции. Вряд ли темный понял мой жест. Я ждал издевки чуть ли не с нетерпением. Он взял. Мне захотелось прыгнуть в воду и уплыть отсюда, до самого моря и еще дальше. Темный ничего не сказал: он неловким движением бросил вниз несколько крупинок, и карпы подхватили их, ничуть не задумываясь, кто сейчас их кормит. Туман низко клубился над рекой, иногда задевая ее краем. Становилось теплее. – Я хочу принести извинения, – еле слышным бесплотным голосом сказала тьма. – Мной действительно управляли эмоции, а не разум. Я не поверил в то, что услышал. Не может быть, чтобы после того, как я признал правоту его слов, он признал правоту моих. Темный смотрел на рыб, совсем не замечая, какой эффект вызывают его слова. – И я жалею, что подверг тебя ритуалу вины. Зная, как слабы светлые, воздействие было чрезмерным … Мне следовало учитывать это. Его отпечаток на руке, о котором я постарался позабыть, сразу же заныл и зачесался. Я не испытывал никакой радости от таких признаний: никому не нравится, когда мир не оправдывает ожиданий. Темные никогда не просят прощения. Я бы подумал, что темный притворяется, пытаясь вызвать мою симпатию и воспользоваться этим. Подумал про любого другого темного. Но из нашего общения я успел вынести, что магистр Юлао не будет притворяться ради такой ерунды, как мое расположение. – Впервые вижу темного мага, который готов признавать ошибки. – Не сочтите за оскорбление, но вы не похожи на человека, общение которого с нами было хоть немного близким, – подчеркнуто вежливо ответил магистр Юлао и снова начал бесить. – Хватит менять обращение, – я тоже постарался успокоиться. – Обращайся ко мне на «ты». Мы не друзья. Он обернулся с наигранной живостью: – Когда вы успели приобрести ко мне такое доверие? Мы не друзья. Головная боль, отступившая в последние дни, успешно возвращалась снова. – Я тебе не темный господин. Бросай свои темные иерархические штуки. – Не могу, – спокойно ответил он. – Я не так воспитан. Большой карп выпрыгнул из воды и в брызгах упал вниз. Вода под мостом вскипела – рыбы, только что лениво подставляющие наблюдателям блестящие бока, теперь кусали друг друга, рвали друг друга, били хвостами. По реке плыли красные разводы. Я бросил вниз легкое оглушающее заклятие, и только тогда они расцепились. – Я не применял магию, – темный сделал шаг назад. Мне показалось, что он испуган. – Зачем мне это делать? – Я тебя не обвиняю, – я успокаивающе выставил вперед открытую ладонь. Мне показалось, что его требовалось успокоить. – Такое случается. Карпы бледными тенями вновь плескались в волнах. О только что произошедшей драке напоминали только рваные плавники. Я быстро перешел на другой берег, надеясь, что мы не привлекли внимание. – И часто случается? Вспышки ярости у живых существ? – темный быстро улавливал суть. Вспышки чувств и безумия. Достаточно часто, чтобы мы звали на помощь. – Возможно, здесь утопили какого-нибудь темного, и его труп до сих пор лежит на глубине, и бедные рыбки глодают кости… – Возможно, – спокойно согласился он, как будто совсем ничего не случилось. – А ты смешной светлый. Пожалуй, темные для баек про трупы темных не были благодарными слушателями. Туман лип к телу. Тут и там я замечал на деревьях уже зеленые набухшие почки. Весна – время для тьмы. Все то, что спало под землей, под крепкими запорами, за прочными дверьми, брошенные зерна, семена тьмы – все прорастает. Тьма открывает двери. Мы сами не знаем, что умирает в нас каждую зиму и что пробуждается каждой весной. На той стороне реки, на склоне, была улица зажиточных домов. Все прятались за высокими стенами, некоторые были заброшены, но только в самом центре был большой заросший пустырь. Темный остановился перед покосившейся оградой. – Здесь жил темный маг, – сказал я понятную нам обоим вещь. – Здесь жил господин Эсо, Господин песен, – отрешенно откликнулся темный. – Он был моим другом. Так значит, у него все же было какое-то намерение. – У темных нет друзей. Он ничего не ответил. На воротах красной краской был начерчен презрительный и тревожный знак. Темный толкнул их, входя внутрь. Темная усадьба была в разрухе, как и полагается темной усадьбе. Сохранились только боковые галереи, сад был вырублен, а искусственный пруд давно зарос. Я задержался у ворот, потому что темный сломал печать, запрещающую входить, и пришлось оставлять сообщение, что это произошло по моему приказу. – Я часто бывал здесь, – темный снял маску и смотрел вокруг пустым взглядом. – В городском доме собиралось изысканное общество. Сколько заклинаний было сложено здесь, сколько знаков начерчено, черных знаков на белой бумаге, под белой луной на черном небе, наблюдая на белых камнях черную тень от горной… Внутренний дворик сохранился, сохранилась белая галька, валуны, которые никто не укатил. Но горная сосна, растущая посередине, была сломана, и уцелела одна кривая ветвь. – …а дерево-то за что? Я пожал плечами. Откуда мне знать? Лес рубят... – …господин Эсо был мастером кисти. За один его свиток можно было купить всю эту деревню. Мне никогда с ним не сравниться… – темный крепко зажмурился и открыл глаза: – …было раньше. От моих умений ничего не осталось. И здесь ничего не осталось. Это мы, мы, светлые, мы хорошо работаем. Он еще постоял, словно вновь собирая мир воедино, а потом встряхнулся, прогоняя видения, вытянул из рукава полоску бумаги и небрежно шлепнул на доски рядом со мной. – Я думал, стоит ли заговаривать об этом, но, раз речь зашла о мастерстве… Это был один из листков с замыкающим знаком, которые я ради охраны клеил на двери в его комнату. Я искоса поглядел на знак и не стал оправдываться. А что он ожидал – я не могу находиться рядом с темным и его не контролировать. Темный расстелил рядом чистый лист бумаги и провел угольком две дрожащих линии; со злостью смял лист, схватил ветку и размашистыми движениями вывел на гальке контур знака: – Вот, как должен выглядеть настоящий знак-преграда. Можно его перечертить. Я посмотрел на знак. На темного. На знак. И обратно. То есть темный не только содрал и унес мой знак, вместо того, чтобы им охраняться, он еще поучает меня, как надо? Темный нахмурился и резко ткнул на край рисунка: – Несмотря на то, что мои руки не те, что прежде, я начертил вполне понятно. Он не может быть для светлых слишком сложен! Вот это ключ-река, а вверху нераскрытый бутон, как символ непроявленных намерений, оставшихся скованными. А теперь можете повторить. Вот вам ветка. Это было, несомненно, очень щедро. Где мои счастливые времена, когда я мог бы заорать «как ты смеешь?!» и снести обидчику голову. Я сам не понимал, как до сих пор сохраняю спокойствие. Возможно, так и выглядят пережитые годы. – Ты же прекрасно понимаешь, – а, возможно, и совершенно точно, мой спокойный голос был свидетельством светлой выучки и глубокого внутреннего самообладания. – Что я не приму никакие знания от тебя. Темный опустил свою ветку и сказал: – Очень глупо. И затаил злобу. Хотя это выглядело, будто он обиделся, но он очевидно ее затаил. «Господин Аллури, мой Командир, у меня есть подозрение...» – я сел на остатки галереи, рассеянно глядя на полустертый рисунок. Что темный маг желает меня унизить и заставить сомневаться в себе, демонстрируя превосходство? Естественно. Что темный маг желает сбить меня с верного пути, подсовывая свои поганые знания? Несомненно. Скорее всего, он считал себя самым умным. – Могу лишь предполагать, до чего вы додумались, – темный сломал ветку пополам, а потом еще раз и еще раз, и высыпал обломки под ноги. – О, эти светлые. Никто больше не посчитает тебя более опасным! Светлых стоит держать только затем, чтобы они тебя восхваляли… – Держи себя в руках. Он резко заткнулся. Мне хотелось со всей силы приложить его о доски. Но я светлый. Я умею держать себя в руках. Жалкий темный маг бесится, потеряв самоконтроль, а я наблюдаю это со снисходительным спокойствием. По-моему, ничто лучше не показывает мое превосходство. – Я хочу видеть, где похоронен хозяин этого дома, – сказал темный после долгого молчания. Я точно знал, что господина Эсо в речке не топили, потому что пожалели речку, а если и топили, то выловили. С тем отрядом, что здесь работал, я был знаком хорошо – очень милые люди. Кладбище было на окраине деревни, на холме, под темной сенью криптомерий. С высоких ветвей капала вода; на могилах лежал снег. Здесь высадили зимние пионы, но за ними никто не следил, и они пожухли и почернели от холода, и не могли цвести. Мощеная дорожка вела дальше. Я бывал здесь. Могила темного мага была на окраине, провалившаяся, заброшенная, заваленная гнилыми ветками и древесным сором. Ее отмечал только воткнутый в землю проржавевший меч – чистое суеверие. Я не был рад это видеть: по моему мнению, господина Эсо следовало бросить в поле или зарыть в овраге, чтобы о нем знал только ветер и дикие лисы. – Такая блистательная жизнь – вот и все, – тихо сказал мой спутник и попытался своими руками, не предназначенными для грубой работы, убрать ветки. У него ничего не получилось, и он достал еще одну полоску бумаги и привязал ее к дереву. Сколько бы темный не тренировал каллиграфию, эти расплывшиеся кривые знаки было невозможно прочесть. Я пытался злорадствовать, но что-то мешало. В конце концов, я ничуть не верил в его скорбь. – И от нас ничего не осталось, – темный отвернулся, возвращая на лицо маску, и пошел прочь первым. Где-то здесь были похоронены светлые из отряда Аниши. И я сразу их увидел – на почетном месте, под каменными плитами. Здесь пионы цвели под снегом, на глянцевых зеленых листьях блестели капли, а мясистые алые бутоны клонились под собственным весом. Как красные раны под белым снегом. Красные лепестки устилали камень. А за первым рядом могил был второй, а за ним еще могилы. Они теснились так близко, что, казалось, им не хватает места. – В этой местности что, мор? – темный остановился рядом. – Это светлые, – я пытался подсчитать могилы, но все время сбивался. – Это все светлые. Они все умерли. Могилы были свежими. Они умерли уже после того, как мы победили. Только сейчас я увидел, этот участок пышного цветения выделяется среди голых деревьев и мокрого камня. В этом было нечто неправильное, искаженное, больное – как в оранжевых карпах, вдруг рвущих друг друга. От алых пятен рябило в глазах. Темный встал ровно на границе земли и камня, не приближаясь к светлым могилам, и сказал: – Здесь был кто-то с темными мыслями. И очень темным сердцем.

***

Господин Аллури из знамени Сефи, послание 3354, Вторая Луна, пункт назначения – Полуночье «Жизнь становится все опаснее: тьма обступает нас со всех сторон. Что за причина вести себя опрометчиво? Я запрещаю вам гулять по ночам, мой верный последователь светлый Маро».