Вызов

Я начал кашлять, как только увидел куратора Илени. Как будто весь дым от пожара, скопившийся в легких, захотел разорвать их прямо сейчас. Илени побросал все и принялся хлопотать вокруг: у меня на плечах оказалось одеяло, а в руках чашка, которой я сначала стукнул себе по зубам, а потом захлебнулся водой. – Мне позвать врачей? – беспокойно спросил куратор. – Вам плохо? – Нет, – я наконец смог продышаться. – Так выражается мое подсознательное нежелание с вами разговаривать. Он осуждающе покачал головой. Я ждал, что Илени вот-вот начнет разбирать случившееся и приготовился ко всей грязи, которую он сейчас выльет на светлых, и приготовился защищаться, но Илени молчал, возясь со своим чайничком. Этот чайник он вез с собой из Сияющей столицы. – И что вы скажете? – начал я первым. – А что тут скажешь? – ответил он, придерживая крышечку и наливая мне чай. – Все живы – и хорошо. Спасенных из клана Манме – я так и не понял, кем они там приходились, и сами спасенные путались даже в собственных именах – передали Контролю; хотя у меня сложилось впечатление, что как только Контроль узнал, что темных среди них нет, то сразу утратил большую часть интереса. Светлые, которые идентифицировали себя как темные, тоже были никому не нужны. Во Вратах Юга я не хотел оставаться лишней минуты. И выбрал для остановки заброшенный полустанок, где стоял всего один пустой дом. Лил дождь, и по ночам я слышал, как в полях воет ветер и скребутся мыши под полом. В южные провинции входили пять провинций – двадцатая, двадцать первая, вторая, четвертая, пятая – в каждой творилась такая неразбериха, что там потерялось бы темное войско с темным магистром во главе. Я выбирал – и сочинял доклад, отдавая себе отчет, что на этот раз задержал его надолго. «Дорогой командир! Я запомнил ваше предостережение и глубоко раскаиваюсь, и в этот раз я был осторожен... ...и потому меня чуть не сожгли свои». Нет, Что-то не то. Надо сразу начать с хорошего. «Меня не сожгли, потому что я помню ваши мудрые наставления». Нет, не так. «Все закончилось хорошо. Я жив». Все-таки неудобно получилось. В доме не было перегородок – только старые бамбуковые занавеси, и до поздней ночи я видел за ними отсвет лампы и сгорбленный силуэт. Магистр Юлао рисовал. Вторую руку он переделал самостоятельно и очень ей гордился, но каллиграфия ему по-прежнему не давалась. И держать кисть ему пришлось учиться снова. Все стены теперь были завешаны листами бумаги, где, на радость куратору Илени, было нечто странное – обрывки линий, обрывки мыслей. Сегодня при тусклом утреннем свете он рисовал заброшенный дом в полях под хмурым небом. И я видел и дом. И небо. И нас, потерянных в пустоте. – Напиши здесь что-нибудь о забытой хижине, к которой гость забыл дорогу, – темный развернул картину ко мне. Это было странно: я считал, что темный маг не подпустит никого к своей работе. Но я условился сам с собой, что буду выполнять его просьбы, если они хотя бы не вызывают отвращение, и взял кисть из его руки. Деревянная рукоятка кисти была еще теплой. – Прекрасно, – темный наклонился над знаками, улыбаясь так, что отвращение почти перевесило, и встал, снимая со стены еще несколько листов, и разложил их передо мной: – Подпиши их. Это оказались «дикие травы», и «пионы на снегу», и «горы в тумане», и «волны на пустынном берегу». Кисть легко скользила по бумаге – держать ее было легко и приятно, словно она была сделана для меня. – Новолуние, – темный взял последний лист, не отдавая мне. – Мой наставник, господин Эмори, однажды сказал, что тот ученик его превзойдет, кто сумеет нарисовать несуществующую луну. В этом нет смысла. Этот лист, по-моему, вообще был пустым, хотя от «гор в тумане» он отличался немного. Я огляделся, внезапно понимая, что с подписями наброски разом приобрели красоту и завершенность, как будто слова придали им новый, дополнительный смысл – будто в мире черно-белых линий не хватало только звучания человеческого языка, чтобы их назвать. Хотя подписи, конечно, просто сделали их понятнее. Темный был доволен. Я чувствовал это в его позе, и в повороте головы, и в расслабленных движениях, когда он встал, подходя к карте, расстеленной на полу в противоположном конце комнаты, и, замерев на мгновение, обвел пальцем двадцать вторую провинцию: – Здесь. Я слышу, как она звучит. Ожидаемый вечером поезд не пришел, а следующим утром я проснулся от того, что темный разбирал пол. Когда я продрал глаза, он взялся за вторую половицу, когда я умылся – уже заглядывал в дыру. Я заподозрил, что все это время внизу скреблись не мыши. Я бы не удивился, если бы темный нашел под полом труп. Неизвестный путник, пропавший в бесконечных полях, истлевший скелет, царапающий изнутри стены своей могилы. Но темный магистр достал из-под досок лакированную шкатулку. – Не открывай! Магистр Юлао вздрогнул и недовольно поправил: – Это ты должен был пытаться ее открыть. Шкатулка была тонкой работы. Черная с перламутровым узором – на крышке летели дикие гуси, вытянув шеи. Я не чувствовал тьмы в доме – тревожно, но, быть может, постоянное пребывание рядом с темным магом притупило мою чувствительность – но теперь я видел свернувшееся под деревом и лаком голодную и злую пустоту. Искать тьму просто. Красивые старинные шкатулки не прячутся под полом дома просто так. – Это темная вещь, – меня даже рассмешили его слова. – Я ее уничтожу. Я взял шкатулку и потянул на себя: попытался. – Настоящие светлые маги – очень простые существа, – шкатулку словно зажали в железных тисках. Темный кивнул на место напротив и с тяжелым предупреждением проговорил: – Вы не хотите узнать, что это? Светлый Маро. И я понял, как все должно было быть в его глазах. Как глупый светлый маг вприпрыжку бежит к таинственной красивой шкатулке, а темный магистр в последний момент выхватывает опасную вещь из рук, а потом мудрыми речами раскрывает ее суть. Вприпрыжку бежать я мог только за уничтожением кого-то, но, как всегда, когда дело шло не так, как задумано, магистр Юлао злился. И я сел напротив, замечая, как он ожидаемо, но все же примечательно расслабляется. – Ее оставил темный маг, что проезжал здесь – из Движения, Текущей воды, Блеска может быть – оставил ради развлечения или веселья. Что-то положил внутрь: может быть, перо, может, прядь волос, может, кусочек высушенного сердца – может, послание – может быть, ничего. Мы не можем знать об этом, пока не откроем, но мы не останемся прежними, если ее откроем, – магистр Юлао любовно провел пальцем по застежке. – Это запечатанное Изменение. – «Мы меняемся, делая шаг. Мы меняемся, открывая дверь. Когда мы закрываем глаза и открываем глаза, мы меняемся. Мы меняемся, мы не остаемся прежними. Но ухватить суть Изменения, выразить ее…» – я понял, что говорю одновременно с темным, и поспешно захлопнул рот, и тот ласково промурлыкал: – А Изменение, дарованное чужими руками, ломает. Ты изменишься, а мир останется прежним. Это смертельно опасная игрушка. В наших отрядах мы считали, что это один из видов темного проклятия. Ядовитый шип непробужденного, запускающий внутренние изменения в человеке. Жертвы никогда не рассказывали, что видели: они уходили в себя, теряли волю к жизни и быстро умирали. – Это страшная вещь, – темный погладил крышку подушечками пальцев. – Пожалуй, ты прав – надо убрать ее, пока она не попала кому-то в руки. Но не так уничтожить, как ты желаешь. – Научи меня уничтожать правильно, о, великий темный маг. – Чтобы Изменения не произошли, их надо правильно похоронить. Я считал, что вырою яму, и с меня хватит, а темный магистр проведет нужный ритуал. Мне случалось копать могилы и в мерзлой земле. Темный магистр Юлао сказал, что копать яму будет он, а я должен собрать цветы. Холодный стальной ручей вился по полю, отражая низкое небо. – Мне случалось копать могилы в мерзлой земле, – с найденной ржавой железякой темный действительно управлялся быстро и ловко. – Старые могилы, старые кости. Однажды я сделал из кости флейту… – И как она пела? – Она много лет пролежала в земле, и знала только смерть, желтые кости, черноту, гниение и червей. О чем и как, по-твоему, она могла петь? Перламутр блеснул со дна ямы последний раз – и дикие черные глаза птиц. Гуси летели, раскинув крылья, и никуда не могли улететь. А потом по крышке застучали комья земли. И я бросил в яму цветок, повторяя заклинание в ритм. «Цветок, цветок, дикие травы – взойдите, цветите, лягте в землю. Проснитесь, взойдите, цветите, лягте в землю…» Куратор Илени говорил, что поладить с человеком легче, если заняться делом с ним вместе. Я испытал пугающее подозрение, что магистр Юлао знает об этих извращенных методах. – Чтобы спастись от изменений, мы должны задушить их, зарыть их, похоронить их своими руками, отказаться от них добровольно, – темный говорил с таким удовольствием, словно расковыривал рану. – Возможность надо убивать в зародыше. Я зевнул, прикрывая рот ладонью, и посмотрел на небо. Нет, дождь все-таки не собирался. Кто-то светлый ждал меня. Я почувствовал его, как только увидел вдали дом, и ускорил шаг, обгоняя магистра Юлао. Светлый ждал во дворе, под дождем. Я быстро глянул ему в лицо и внутренне обмер, и скорее завел его в дом. – Поезд скоро придет, – сказал Лайто. – Но я хотел вас увидеть. Мы скучали. Он шел сюда пешком из Врат Юга всю ночь, чтобы побыть со мной пару часов. Я развел огонь в очаге, и поставил чайник, и принес ему сухую накидку, стараясь не выдать эмоций. Лайто должен был уехать и, по-хорошему, не должен быть здесь, но он не уедет, если я скажу, что скучал. – Теперь только и болтовни, что о вашем задании, – сказал он, смотря на меня обстоятельно и серьезно, и отказываясь садиться, пока я все еще на ногах. – Но я хотел передать, что я вам верю. Мы все. Лайто всегда был самым обдуманным из моего отряда – конечно, он примчался сюда, стоило появиться возможности, но остальные были еще хуже. Он ничего не рассказывал о себе, и я не настаивал – однажды он пришел в мой отряд и сказал, что будет здесь до самой смерти. Порой он слишком много внимания обращал на мелочи, но это было малым пороком. – Спасибо, Лайто, – чувство, распирающее грудь, стало до невозможности мучительным. Я взял списки, которые он принес, жалея, что написал ему письмо – только поощрил прибыть. – Господин Тонекоми из Школы Бегущей Реки. Последний раз был замечен в битве на Белом берегу. Тело не найдено. Я был там. Был рядом, в запасном отряде. Вы спрашивали меня – но там было невозможно ни опознать, ни... Я услышал чужие шаги – тонкое дрожание пространства под давлением темной магии – и сделал знак молчать. – Надо же, у нас новый светлый! Лайто встал у стены, опустив голову. Темный почти прошел мимо, и я почти выдохнул, но – Лайто чуть отшатнулся, когда темный магистр встал перед ним, окидывая оценивающим взглядом. – И откуда же ты прибыл? – магистр Юлао подождал, не получив ответа, заглянул ему в лицо; Лайто не поднимал взгляд. – Не хочешь говорить? – Это срочная почтовая пересылка для меня из Врат Юга, – я шагнул ближе, прикидывая, сумею ли оттащить темного, почуявшего жертву, силой. – Что тебе надо от посыльных? Они не смогут тебя развлекать. Это было грубо, но темный предпочел не заметить: – Но, светлый Маро, как вы, светлые, будете разговаривать с нами, если неспособны вытерпеть маленькую беседу? Скажи «а»... – Я буду разговаривать, – я вклинился между ними, видя, что темный уже протянул руку, чтобы подцепить Лайто за подбородок, заставляя смотреть себе в глаза. Едва ли Лайто, даже с его сдержанностью, стерпит это. – Или ты хочешь сказать, что я, светлый Маро, недостаточен? – Вам нет нужды, светлый Маро, бросаться на защиту, как будто ваши недомаги стеклянные. Закалка еще никому не вредила, – темный явно был недоволен, что развлечение отнимают; пожалуй, даже зол, раз отвернулся и вышел из дома. – Я могу его убить, – с ожесточением сказал Лайто. – Я возьму вину на себя. Ваша репутация перед господином Аллури не пострадает, командир. – Не можешь. Нельзя; и теперь Лайто уже действительно не мог. Мы сидели у очага молча. Я не хотел выдавать перед темным, что мы знакомы, выдавать хоть намек на дружеское общение – может быть, это была пустая перестраховка, но я не хотел привлекать к Лайто малейшего внимания. От алых углей волнами шло тепло, и я ощущал тепло во всем теле. Мне было приятно, что он был рядом; я чувствовал его магию, неприметную и успокаивающую, его дружескую поддержку. С моим заданием, резко отделившим меня от остальных – впервые за многие дни я был не один. Мы не произнесли ни слова, пока вдалеке не загудел поезд, и тогда Лайто встал и официально произнес: – Я провожу вас немного. Я видел, что он оттягивает расставание, но все равно позволил. Поезд не останавливался на станции, всего лишь притормаживал. Теперь Лайто придется ждать попутный, который идет до Врат Юга, или снова возвращаться пешком. Мы обменялись вежливым прощанием, искренности в котором было как искренности в каком-нибудь темном магистре, и я запрыгнул на подножку следом за магистром Юлао. Лайто смотрел нам вслед, и в его магии, как горячие солнечные блики из-подо льда, метались тоска, надежда и горечь. Я оторвался от удаляющейся точки и отвернулся от окна. – Смотри-ка, а твои подчиненные не выдержали и примчались тебя проведать, – темный надо мной смеялся. – Я думал, ты на меня набросишься. Учитывая... Что стало с моим отрядом. – ...что стало с твоим прошлым отрядом. Понял он это по моему поведению или узнал Лайто по той дождливой ночи в Оми? Я взял одну из пересланных тетрадок, отгораживаясь вязью слов. Я не был куратором Илени и я не разбирался в правильных бережных тактиках общения с магистром Юлао, но я вполне замечал, что молчание его доводит. И когда он выводил меня из себя настолько, что мне хотелось броситься на него и вцепиться в горло, я умолкал на час или на два или на полдня. Это не работало долго, но первое время темный старался сдерживаться. Поезд ехал по насыпи, по унылой равнине, где река Тосува размыла дамбы, за которыми никто не следил, и давно превратила пашни в болото. Потом Тосува запетляла между холмов, и поезд въехал в небольшое ущелье. Множество ручьев бежало вниз по мокрым склонам, и лес, наполненный яркой зеленью и сплетением лиан, был настолько пропитан влагой, что, казалось, его можно отжать как губку. Поезд остановился перед тоннелем, и рабочая бригада обошла весь состав, проверяя заклинательные знаки и закрывая окна, и я пошел вместе с ними. На переднем стекле висел лес амулетов. Приближался самый плохой участок дороги. Из туннеля пахло сыростью. По старой кладке бежала вода, и внутри слышался звук капель. Мое отражение дробилось в лужах, а дальше была темнота. Мне хотелось крикнуть внутрь тоннеля, или, может, пропеть несколько строк, чтобы послушать, как звучит эхо. – На границе двадцать второй провинции стоял монумент господина Эмори. Его время давно ушло, но он все еще звучит. Я слышу его через землю, и он не смолкает ни на миг. Если я найду место, я покажу тебе, – темный присоединился ко мне и внезапно кинул в туннель камешек. Камешек звонко ударился о стены, и эхо подхватило звук и повторило множество раз. Туннель поворачивал, поэтому выход было видно не сразу, но прежде, чем впереди заплясало светлое пятно, в вагон просочился красный отблеск. Он лег на переборки, на сиденья жирными холодными мазками и так остался. Поезд вырвался на простор: теперь мы катились по равнине – только на горизонте виднелись холмы, древние и голые, как будто плоть ободрали с них до костей. Рельсы поблескивали, двумя линиями рассекая сумеречную колышущуюся массу трав. Только одно нарушало монотонный бег – обломки, разбросанные по пустоши черные обелиски, на которых багряными брызгами рдел неслучившийся закат. Здесь случилось что-то, навсегда оставившее след; как грохот грома, до сих пор не затихший, как плеснувшая кровь, до сих пор не впитавшаяся в жирную удобренную жертвами землю. – Здесь был монумент господина Зари, – сказал темный. Господина Манме, главы семьи, который мог бы вернуть своему клану былую силу. – Здесь он был убит. И смерть темного магистра оставалась здесь, до сих пор, до этих самых пор. – Он заперся в своей крепости, со своими слугами и воинами, – остатки крепости еще можно было различить в холмах, только если знать, куда смотреть. – Мы не могли взять эту крепость. И господин Аллури приказал ломать монумент. Светлые, пытающиеся сломать темный монумент, выглядят скорее потешно, чем серьезно; но мы постарались устроить представление с расшитой тканью, и символами, и странными пугалами, музыкой и пением, и шествиями кругом у монумента, и для темного магистра, который привык везде видеть символы, это выглядело как ритуал. – Прибежал сразу. Хотя сражение все равно было тяжелым. Едва ли господин Зари опасался за сохранность монумента, но, по природе темных магистров, глумление над символом своей власти и брошенный вызов он не перенес. Магистр Юлао едва заметно кивнул. Я наблюдал, как он припал к окну, впитывая каждую деталь, и как, не отдавая себе отчета, постукивает пальцами по раме, то и дело их сжимая. Темный маг ловил отголоски чужой силы, силы павшего соперника – насколько магистры были соперниками – силы близкой. Как жаждущий тянется к воде, чтобы пить ее крупными глотками. Я ощущал его стремление, и если я хоть что-то понимал в темных, природа магистра требовала занять освободившееся место. – А где твой монумент? Монумент господина Зари был довольно страшной раскорякой. Монумент магистра Юлао должен был стремиться как можно выше к небу. – У меня не было земли, чтобы поставить на нее монумент, – он был слегка недоволен вопросом, но я видел, как глаза его затуманились воспоминанием. – Я только набирал силу. Вся земля поделена и, как магистр, я должен был найти место, которым буду править: и, в верное время, я бы отправился в странствие, или поднял остров с морского дна, и там были бы песчаные берега, и скалы, и растущие на них сосны, и цветущие деревья, и я бы поселил туда людей, и я бы расширил свою землю, и установил над ней свою власть, и все бы шло настоящим, правильным порядком!.. – У тебя бы не получилось. Темный вырвался из мечтаний, полоснув меня злым взглядом. – Потому что мечты всегда лучше. Как все темные магистры, ты бы старался изо всех сил, но все равно видел несовершенство и несоответствие; и ты бы старался еще, вкладываясь все больше, пока не ощутил бы ненависть. И ты использовал все темные ритуалы, которые возможны, и заковал бы мир, который вечно сопротивляется твоей воле, в клетку, которая никогда не будет достаточно прочной, и ты бы стал таким же кровавым темным магистром, как все остальные, – я остановился, переводя дух после длинной тирады; я сам не ожидал от себя такой горячности. – Как будто ты разбираешься в магистрах, – презрительно ответил темный. Ему было неприятно: я знал, что сказал все слова не зря. – Знаешь, какая у темных магистров была главная слабость? – я откинулся к окну, показывая, что даже не собираюсь продолжать прошлую тему, даже если темному хотелось поспорить. – Вцепились в свою землю и не двигались. Если хотя бы два магистра собрались вместе, нас бы разбили наголову. Но метался там и тут только ты. Машинисты не согласились остановить поезд и даже замедлить согласились с трудом. Состав дернулся, как только мы спрыгнули на землю, и торопливо набрал ход: если бы машинисты могли, они бы гнали со всей силы с закрытыми глазами. Темный не спорил, когда я сообщил, что наша остановка в чистом поле – как будто привык принимать все мои решения на веру, и они не вызывали у него ни малейшего протеста – и сразу двинулся к ближайшему осколку монумента. Я не знал, как сказать, что вышел не затем, чтобы организовать ему прогулку среди памятников. Магистр Юлао гладил черный камень, словно слизывая пальцами красные отблески; мне показалось, что его лицо на мгновение утратило человечность, а рот открылся черной щелью, поглощая тьму, и у меня вырвался совсем другой вопрос: – А как ощущаются все эти трансформации? – Очень приятно, – ответил темный. – Советую. Низкое тяжелое небо давило на плечи. Между камней свистел ветер, и алые искры заката все еще горели. Все еще. Сила моего господина Аллури была великолепной. Темный догнал меня через несколько шагов. Едва заметная дорога шла дальше, к холмам. – Тогда… в ту нашу встречу… я не охотился на твой отряд, – он старался, чтобы его голос звучал незаинтересованно. Он продержался недолго, как я и ожидал. – Светлый маг. Вы сами пришли ко мне. – Таков был план. Единственной нашей задачей было задержать магистра Юлао, чтобы силы темных не успели объединиться. Потому что с одним магистром можно справиться, но не с двумя. И мы задержали. Как смогли. – Обреченный план. Я пожал плечами: – Но задержали же. Я старался не напоминать магистру Юлао о том, что случилось, опасаясь, что это наведет его на воспоминания о плене и Эмиле; и едва ли мне самому хотелось вспоминать. Но, раз он начал сам, я мог спросить: – Почему ты оставил меня в живых? Я всегда думал, что темный магистр хотел поиздеваться, убивая мой отряд на моих глазах. Вполне в духе темных. – Может быть, – темный магистр Юлао нахмурился, словно погружаясь внутрь головы и мучительно пытаясь отыскать хоть что-то, – может быть, я хотел заставить тебя страдать. Может быть, меня это развлекало. Может быть, как темному магистру, мне нравятся люди, которые делают попытки, даже заведомо зная свое поражение. Но я почти ничего не помню. Я пытался вспомнить твое лицо, но не смог. Мало того, что я встретился со своим личным врагом. Мой враг даже не помнит, почему он мой личный враг. Это было грустно, но не грустнее, чем все вокруг. Белые бумажные стены было видно издалека. Деревня стояла на низком берегу реки: мы прошли по пустой улице, и белые стены окружили нас со всех сторон, отрезая внешний мир, а туман, поднимающийся от реки, заглушил звуки. Здесь все осталось по-прежнему. На стенах, на бумажных панелях, вилась река. Люди бежали по ее берегам, и лежали на ее берегах, словно сраженные внезапным ударом грома, и стояли на коленях, закрывая лица руками. Серые силуэты, навсегда отпечатанные на стенах, заключенный в белизне безмолвный крик и страдание. Потому что на помощь господину Зари темный магистр Юлао почти успел. Командиру Аллури и его людям повезло – они без отдыха отправились к следующей точке. А другие отряды остались. Темный магистр Юлао вошел в деревню Белые стены, легко прошел ее насквозь, и больше деревню никто не покинул. – От нашего командования для тебя есть задание. Просьба, – просьбу передал Лайто вместе с остальными бумагами. Я не знал, с каким настроем командование ее сочиняло, было им грустно, или они радовались подвернувшемуся моменту, но произносить это было неприятно. – Освободи их. Я был готов, что темный маг будет артачиться, но он только поворачивался кругом, рассматривая стены с блуждающей улыбкой и мечтательной поволокой во взгляде: – Столько сил … столько сил я раньше мог потратить так легко. Я представлял, что было бы, если мой отряд не сумел его остановить. Как магистр Юлао так же легко вошел бы в Новолуние и ударил в спину сражающимся. Магистр Юлао был быстр и внезапен: а задание, которое мне дали, было жестом отчаяния. – Я слышу, как часто бьется твое сердце, – на этот раз темный ухмыльнулся мне, и поднял руки, и легко ударил пальцами по ладони, отбивая ритм. – Ты думаешь о моей жестокости. Твое признание мне приятно. Исправить картину сложнее, чем нарисовать новую, но все, что принадлежит мне, я забираю. Я ощущал его силу – она пропитывала все вокруг, оседая на коже каплями мороси, как будто я тонул в озере, и совсем не мог дышать. Тонкий стареющий месяц над крышами закрыла тень – и он снова появился, теперь растущий, и превратился в полную луну, и луну на ущербе. Река текла между домов, свиваясь в водовороты, и люди опускали руки, и падали на ее берега, и таяли, растворяясь в корнях, и над ними прорастала трава. Я ощущал его силу – она была туманна и неясна, и полна гнили и тьмы, непроявленной, непробужденной, готовой проявиться. Как вспухший нарыв, как грозовые тучи, готовые разрядиться молнией. И я тонул все сильнее. Туман пронзили белые молнии, выросшие из земли до неба; и все застыло. Я видел, как темного выгнуло в судороге; как луна стремительно меняет лик; и молнии разрастаются и сияют, и магистр Юлао не может с ними справиться, теперь уже не может. Он пытался не только стереть свой рисунок, но и поглотить свою потраченную силу. Но блистательный магистр Юлао, вошедший в деревню Белые стены восемь лет назад, не был темным Юлао, пережившим плен и крушение всей своей жизни. Мелкие красные капли из глубоких порезов взвесью повисли в тумане. Я видел, как кожа в уголках его рта трескается; как его кожа становится прозрачной, готовой сползти лохмотьями от волн магии, которые обрушивались на него одна за другой – и со вспыхнувшей яростью понял, что тьма пытается отнять у меня мое задание. Темный маг пытался меня оттолкнуть – я видел его ярость, но это были жалкие попытки. И я возвел в своем разуме стены, и я выжег, вышвырнул все лишнее, оставляя только чистый свет, и я окружил стенами его… И принял удар на себя. Я чувствовал себя пустой оболочкой, в грудь которой вложили шаровую молнию – и одновременно сосудом, который доверху заполнили серой липкой тьмой. …я ощущал, что лежу, опираясь на кого-то. Прямо перед глазами была зеленая ткань одежды, по которой рассыпались красные пятна. Потом меня перевалили на землю – впрочем, осторожно; и мою голову обхватили пальцы, надавливая на виски и точки над бровями, и я наконец сумел сделать вдох. И сразу постарался отползти подальше от темного мага, чтобы там, где подальше, в безопасности, подождать, когда перестану чувствовать бег крови в самой крохотной венке. Магистр Юлао двигался так, словно его кости стали очень хрупкими и каждое движение причиняло боль, и говорил так, словно с трудом сдерживал стон – и смотрел далеко не с горячей признательностью: – Я… бы справился сам. А как же «спасибо тебе, замечательный светлый маг Маро, за жертвенность твою, за доброту?» Он уперся лбом в колени, пряча лицо. Я представлял, насколько темному магистру невыносимо признавать, что он неспособен справиться с силой, которой владел когда-то. Чистые белые стены смотрели на нас слепыми глазами. Опорный столб ближнего дома пошел трещинами и подломился, и крыша рухнула на землю, подняв пыль. – Теперь я постоянно его слышу, – голос темного звучал глухо. – Мой наставник говорил, что спешка меня погубит. Я давно его убил, а его голос все еще звучит. Я опустил голову на дорогу, потому что все равно устал и хотел так сделать. Может быть, я тоже слышал тьму. Песню тьмы, которая никогда не умолкала.